*
Полина присылает ответ:
«Вить, я хочу тебя увидеть, пожалуйста, давай встретимся прямо сейчас.»
Через пять минут ускользаю из квартиры, тихонько прикрыв за собой дверь. На улице капает, оттепель взялась за дело серьёзно, так сказать, засучив рукава. Иду, выдыхая пар, серебряный в свете редких фонарей. Мне хорошо и спокойно.
Ночью вообще всё по-другому. Возвращается острота восприятия мира, доселе вытесненная привычностью дневной суеты.
Вот поникшие, печальные снеговики беспомощно смотрят на дорогу из горького мрака, не в силах сдвинуться с места. Скоро они превратятся в бесформенную серую массу и лишь потом, весной, побегут к морю говорливыми, прыгучими ручьями.
Вот черёмуха сонно вздрагивает в черноте голыми ветвями, роняет бессильные капли в поджидающую рыхлую сырость. Сколько живу, столько помню – май, непогода, и эта самая черёмуха цветёт среди зябких дождей, будто маяк; маяк невидимой родины, где свет и чистота после донной мути всепоглощающей лжи.
В дворах застыли автомобили, странные молчаливые стада, лаково блестящие в лунном свете. И где-то готов заиграть на рожке таинственный пастух, чтобы назавтра проснувшиеся люди обнаружили под окнами давно позабытые пространства без единого следа ребристых шин.
В вышине совиными глазами габаритных огней смотрится вдаль огромная труба теплоцентрали, наблюдает за плывущими в холодном воздухе лохмотьями облаков, продолговатыми телами самолётов.
А впереди, у входа в гулкий подъезд, ждёт звёздноокая Полина, дышит на ладони, вглядываясь в провал меж девятиэтажками, откуда сейчас появлюсь я.
Танцующие под звёздами.
– Я тебя жду целую вечность, – она делает шаг навстречу, порывисто берёт меня за руку.
– Надо было бежать, – серьёзно говорю я. – Прости.
– Ладно. Пошли наверх?
– Туда? – я показываю на крышу её дома.
– Конечно, – она тянет меня за собой.
– Авантюристка, – восхищённо шепчу я.
– Что?
– У тебя руки холодные. Ты почему без перчаток?
Полина отмахивается:
– Это не так важно. В конце концов, меня ведь есть кому согревать...
На крыше тихо и лунно. Искрятся антенны. Мы подходим к самому краю, перешагивая через стальные тросы. У наших ног – спящий город.
– Что с тобой, Полюс?
– Ничего. Такое вдруг желание... Не бери в голову, всё хорошо. Просто вдруг захотелось, чтобы мы стояли вот здесь, вот так, и больше никого. Только ветер, холодная морось, луна...
– Красиво говоришь. Ты не пробовала писать стихи?
– Пробую.
– Странно, что я узнаю об этом только сейчас, – я расстёгиваю пальто, и она прячется от промокшего ветра, вминается узкой спиной в мой свитер.
– Ничего странного. Довольно удачное место и время для такого признания, ты не находишь?
Мне остаётся лишь пожать плечами:
– В принципе ты права... Почитаешь?
– Потом. Не сейчас.
Мы некоторое время не разговариваем, вслушиваемся в скрипы металла, шорох дождя. Я не выдерживаю, дотрагиваюсь губами до её шеи, потому что – невозможно же, такая вокруг пустынная, печальная темнота!
Она резко оборачивается, вглядывается в моё лицо, почему-то кивает и спрашивает:
– Давай потанцуем?
Я молча обхватываю её талию.
– Мы сегодня вот так вот? – удивляется партнёрша.
– Да. Чисто дискотечный медляк.
– А музыка? У тебя плеер с собой?
– Дождь ведь. Чем не музыка?
– Да, – и вот она улыбается, и нет больше тьмы.
Со стороны всё выглядит, конечно, странновато. Ночью, на крыше, двое городских сумасшедших медленно покачиваются, переступая в такт мелодии, которую слышат они одни. Впрочем, кому какое дело...
Получается очень простой, очень доверчивый танец двух очень близких людей. Разве не так?
– Поцелуй меня, что ли, – тихо, устало просит Полина.
И нет больше холода.