(зарисовка)
Весна! Наконец-то, весна! Первый день весны так невообразимо прекрасен! Голубое-голубое небо и ни единого облачка! Солнце искрит снег, и на него ложатся чёткие тени от проходящих мимо людей. Дул холодный ветер, который так не гармонировал с жаркими лучами солнца.
В этот день я не был расположен смотреть на небо, на искрящийся снег, на ветер. Я был раздражён на всё, я ненавидел всех, проходящих мимо, ибо у них были такие лица, при взгляде на которые впечатлительному человеку впечатлений хватило бы на всю жизнь. Я не был впечатлителен, но лица прохожих только усиливали моё раздражение.
Впереди меня шла девочка. Я узнал её. Я не раз видел её серьёзное лицо и холодные глаза. При каждой нашей встрече её серые глаза внимательно, даже слишком внимательно смотрели в мои. Сегодня, когда я увидел её лицо, я поразился: оно не было бледно, как обычно – холодный ветер нарисовал на нем румянец, правда, едва видный; глаза её не были пусты, опустошены – они были счастливы, как серое лесное озеро, на которое упал лучик света; губы её не были плотно сжаты – они улыбались, и оказались прелестного розового цвета. Её улыбка – наивная, радостная и нежная в то же время – растопила моё раздражение. Поравнявшись со мной, её проницательные глаза окатили меня не холодной волной внимательности, а тёплой радостью к жизни. Я взял от неё эту частичку радости и пошёл своей дорогой, забыв о том, куда я шёл и зачем. И почему-то я направился к далёкому отсюда дому моего школьного ещё друга. Мы не виделись около пяти лет, и я даже стал забывать, где он живёт.
Я перешёл дорогу, и с улыбкой на лице шёл дальше. Вдруг сзади меня раздался резкий звук сигнальной сирены, крик, режущий ухо скрип и глухой удар. После этого наступила минута тишины. Минута, как перед грозой. Она ещё не истекла, как вокруг меня закричали женские голоса: «Господи! Насмерть разбил! Девушка-то молоденькая совсем! Убил насмерть! Совсем убил!». Я повернулся, и вместе с толпой любопытных подбежал к девочке на дороге, возле которой справа и слева останавливались и притормаживали машины. Девочка лежала на спине – удар пришелся в грудь. На её губах ещё была улыбка, которую я уловил только что, на лице же застыло наивное удивление, а в серых счастливых её глазах стоял чёрной пеленой, застилая всё светлое, ужас. Я посмотрел на неё и сказал: «Не надо «скорой»: она умерла». Тут я увидел письмо, которое она несла на почту и которое валялось теперь в стороне. Я успел прочитать – от Ани Марине. Я поднял письмо, надписал: «Аня умерла» и положил его в карман. Счастье, которое дала мне эта девочка, она забрала обратно. Только солнце святило по-своему, да капель весело стучала по крыше.