- Ты – свободен! – объявила по телефону дочь, обрадовала отца. – Максим приехал и сам будет сопровождать Пашку: и в бассейн и на тренировку.
А Пал Андреич взъярился:
- Как это?! А когда Максим…
- Да я же тебе объясняю, - перебила дочь.
- Это я уже слышал! Ты что, не могла сказать об этом на пять минут раньше? Пока мать была дома?!
- Да успеешь ты на эту электричку. Ещё в одном вагоне с матерью будешь ехать. Всё у тебя получится, отец.
Пал Андреич быстро переоделся в садовый спецназ, схватил дежурную сумку с инструментом (тоже садовую), подумал, чтоб ещё взять – и махнул рукой. Ладно. А то, действительно опоздаю.
На остановке маршрутки, идущие на вокзал, пролетели мимо одна за одной (когда такое было?!). Только «полторашка» от газировки затарахтела следом, захваченная вихрем. Не везёт, так не везёт!
На рейсовом автобусе приехал на вокзал за семь минут до отправки. Успел взять свой льготный билет, добежать до десятой платформы и на последней минуте заскочить в последний вагон электрички.
Маша оказалась в третьем вагоне от хвоста; сидела спиной к нему и лицом по ходу поезда. Соседи-садоводы увидали Пал Андреича, заулыбались, а тот приложил палец к губам: тихо! Подкрался и привалился к своей Марье на свободном рядом с нею месте. Жена и бровью не повела. Ничем не повела: будто не дома его оставила, а в тамбуре. Натура у неё такая: ворчать и прятать чувства. А сама рада. Пал Андреич знает об этом и не обижается.
- Явился – не запылился, - сказала Маша. – А Пашка?
- Максим приехал, сам будет. Я вот только покушать ничего не взял: торопился.
- Ладно. Сухарик я тебе найду. – Маша положила голову на плечо мужа. – На станции купим.
На станции, в Козырево, киоск был закрыт и пришлось идти в село, правда – недалеко. Купили колбасы, хлеба, рыбную консерву (зачем? Картошки всё равно нет) и отправились к своему участку.
По старой двери, брошенной над хлябистым ручейком по камышовому сухостою вышли на свою улицу.
- Позавчера чуть Калмыковы не сгорели, - сказала Маша, шагая следом за мужем.
О Калмыковых вспомнила, потому что шли через камыш. Калмыковы – соседи, через два участка. Подожгли сухую траву на брошенном соседнем участке.От травы занялся камыш. А ветер погнал пламя к калмыковскому штакетнику и срубу бани. Еле отбились. А обугленный штакетник ещё час сизо дымил.
Пал Андреич и Марья Васильевна давно понимают друг друга с полуслова, с одного взгляда. И молчать умеют красноречиво: тридцать два года вместе, научились. И через двадцать минут паузы вроде бы невпопад сказанная фраза находит своё место в потоке сознания и застревает там. Вот и сейчас: о погорельцах говорили, а Пал Андреич:
- Не надо было давать Пашке денег.
А всё потому, что прошли мимо крепенького с мансардой особняка зятя Максима. Из белого кирпича, на высоком фундаменте с крутой крышей домик, казалось, стоял на цыпочках.
- Ага! А он бы смотрел на других, да облизывался. А те – мороженое ели бы! – Деньги-то давала любимая бабушка, вот и стала грудью якобы на защиту Пашки.
- Тренеру надо было смотреть, - соглашается Пал Андреич. – А то – так, лишь бы…
Ездил тут несколько дней назад восьмилетний внук на соревнования по дзю-до в город Миасс. А перед соревнованиями наелся от пуза на дарованные бабой Машей деньги. А при взвешивании его и определили в более тяжёлую категорию. А там он – никто. Вот и проиграл. Обидно.
Пал Андреич снял с калитки замок, поставил на ступеньки крыльца свою сумку и Машин пакет, ключом открыл дверь в домик и в первую очередь щёлкнул выключателем. Света не было. Значит надо готовить костерок под чайник. Что-то в этом году – долго с электричеством.
В доме было сыро и зябко. Пал Андреич вынес на солнышко табуретку и креслице.
- Садись, Марья Васильевна! Жмурься, грейся!
Быстро развел огонь между двумя кирпичами, набулькал воды из полторашки в закопченный чайник и поставил его на кирпичи. А Маша ходила по огороду – в семье она агроном – высматривала что-то в грядках, клала ладошку на землю – как бы прислушивалась.
-Что, рано? – спросил Пал Андреич.
-Да я прям и не знаю, - вздохнула Маша.
Пал Андреич нашинковал колбаски, порезал хлеб, подготовил сахар, заварку, посуду. Ему нравилось быть в саду помощником жены. Он делал всё добровольно и с удовольствием. И в этой добровольности сквозила снисходительность сильного человека. Таскать, носить, копать, полоть – да за ради бога. А уж дела, где нужны мастеровые руки слесаря или плотника – и подавно: но самое главное – всё это нравилось Маше.
- Готово! Садись.
Маша стояла подбоченившись, задумчиво глядела на огород. Пал Андреич присмотрелся: на линии взгляда жены торчал короткий стволик спиленной кем-то сосенки.
- Вот паразиты, - вздохнула Марья Васильевна.
- Да, ладно: другую посадим.
Маша положила на столик несколько маленьких перьев лука. Не к столу, а для констатации: через неделю свой будет, а не рыночный.
Чайник засвистел, Пал Андреич налил в кружки с пакетиками чая кипяток, потёр ладони.
Годами выработалось: если собирались в сад, то утром дома не ели, а вот в саду на свежем воздухе, в тенёчке или на солнышке – да. Красота! Вот и сейчас: солнце, птички поют, высокое синее небо и голоса на соседних улицах. Голоса разносятся далеко, гулко в весеннем безлистном пространстве… Вот это и есть тишина. Солнце играет и молодая зелень травы замирает в восторге. Тихо. Только чайник громко курлыкает на остаточном жару и в душе поднимаются пузырьки радости.
Неожиданно в тишину врезалась чья-то FM-ка:
Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой.
Налей, дружок, по чарочке
По нашей фронтовой…
- Со вчерашнего дня воюют, - сказала Марья Васильевна, прихлёбывая чай.
- Сейчас за снарядами отправятся, - добавил Пал Андреич.
- А чё? – из духа противоречия слабо возразила Марья Васильевна. – Праздник у людей.
- Вот и я о том же: горючего всё равно не хватит.
Пал Андреич замер: где-то такое уже было – и песня и «горючего всё равно не хватит». Ах, вон оно что! Точно: лет двенадцать-тринадцать назад, – тринадцать – точно, на 50-летие победы. В саду Победы с трибуны говорили речи о вечных происках запада и о вечной признательности фронтовикам; у походной солдатской кухни раздавалась бесплатная каша. А по главной аллее шел 70-летний Никита Захарович – «НЗ» как называли его знакомые. Потом зазвучала эта песня: «Горит свечи огарочек».
- Здравствуйте, Никита Захарович!
- Здорово! – отвечал ветеран.
- С Днём победы, Никита Захарович!
- И тебя, дорогой!
И всё улыбался. Не только при встрече, не только, когда приветствовал знакомых, а… как бы это сказать… непрерывно, что ли. И радостно! Будто праздник был только у него, и все приветствовали только его.
- Как здоровье, Никита Захарович?
- Нормально, дорогой. Хорошо, дорогой! – И поднимал вверх указательный палец! – Палку в неделю – обязательно!
- Да ну?! – Не верила молодежь. – И горючего хватает?!
(Да, именно вот так: «И горючего хватает?»)
- Еще твоей могу отлить, - парировал НЗ.
И когда, потом, молодёжь угощала его, он сказал назидательно: «Меньше спать надо». Выпил, поставил стаканчик и добавил: «И пить». И вдруг запел. Неожиданно красивым голосом:
Ой, то не вечер, то не вечер,
Мне малым-мало спалось…
… Вот этот случай с НЗ и вспомнил сейчас Пал Андреич. Даже в жар бросило. Вот это старик! Ай, да старик! А птички голосят надрываются! А солнышко – как на пасху!
- Ах, шлёп твою мать
За сынка такущего! – частушкой взорвался Пал Андреич.
- Ты чё, Паш? – хрустнула застарелым леденцом Марья Васильевна.
- А ни чё: травка зеленеет, солнышко блестит!
- Да ты, чё?! – Марья Васильевна поставила чашку с чаем: удивилась сильно.
- Мы делать что-нибудь будем, или как?! Семян не взяли, ничего не прихватили! – неистовствовал Пал Андреич.
- Да найду я тебе работу, найду.
- А может на втором этаже поработаем? – сказал Пал Андреич, словно испугался другой работы. Подумал и испугался еще больше: слишком прямо намекнул - на втором этаже спальня.
Марья Васильевна пристально посмотрела на мужа.
- А что? – зарыскал Пал Андреич. – Прибраться там, потрясти что… И вообще…
- Ну, и приставучий ты, Паша! – деланно возмутилась Марья Васильевна. – Как тополиная почка. Не отшоркаешься.
… Где-то через час Пал Андреич вышел на крыльцо, потянулся и выдавил осипшим голосом:
- Ой, то не вечер, то не вечер.
Подумал: «Молодец у меня дочь».
Откашлялся. Глянул в небеса. Хорошо!
«То ли май в гору пошел, то ли я с горы – приостановился», - похвалил себя.
«Не знаю, не знаю. Но – хорошо! Да и День победы завтра».
Подумал, ухмыльнулся: «А мы –сегодня».