Рыжая бестия

Тесленко Андрей Иванович
Роман
Часть 1
                Одно         неловкое движение,
                и вы отец.
Михаил Жванецкий               
Глава 1
           Весна наполнила жизнь долгожданным  счастьем и смыслом: зацвели деревья и кустарники, окрасившись ярко-белыми и розовыми, как у японской Сакуры цветами; воздух наполнился божественным запахом свежести и нежности; всё поглощающая зелень окончательно уничтожила серость…Насекомые, как под музыку, летали от одного растения к другому, опыляя цветы. Пестики и тычинки, появившись из только что распустившихся бутонов, с нетерпением и надеждой  ожидали жужжащую  армию … Тёплый ветерок, всколыхнув верхушки деревьев, устремился в низ, неся пыльцу с соседних полей, согревая остуженную зимою землю, и подталкивая всех к действию.  Радуга волшебным мостиком соединила всеми своими сказочными соцветиями окраину города с лесом, как бы говоря, что мы все живущие на земле, – дети природы…
Птицы с рассвета до заката беспрерывно громко свиристели, хрустальным продолжительным, как эхо, разноголосым созвучием, призывая к любви. Пернатые, одурманенные красотой, быстро находили себе пару и улетали в лес: вить гнёздышко… Их щебетание и весёлые трели заглушали  далёкий вой одинокой волчицы, навсегда потерявшей свою стаю…
Всё живое просыпалось, приходило в себя, после затяжной, холодной зимы. На рассвете местные коты вальяжно  потягивались, сверкали голодными глазами, жмурясь от солнышка. Вдруг закричала кошка, прервав, спокойное, весенние звучание разноголосого оркестра. Её голос напоминал  крик новорождённого ребёнка, которому причиняют  боль. В поисках обленившегося кота, рыжая бестия, с выпученными, блестящими изумрудом,  как сверчки глазами, медленно, по-королевски, ходила вокруг пятиэтажных домов, приводя всех в паническое состояние. Коты с ожесточением и воплем подрались.  Победитель не спеша, подкрался к взлохмаченной, обезумевшей подружке, и ловко
Проснувшийся Васька, никак не мог уснуть, морщась от ярких лучей солнца, заглянувшего в холодную квартиру, и ворочаясь с боку на бок на старом скрипучем диване, мял бесформенную подушку, как пекарь тесто перед формой, и с горечью на сердце думал: «Вот бабы такие же…, никакой от них жизни… Такой сон загубили…» Сон был вещим, но парень не мог знать этого, потому - что ни во что не верил.
            Василий Петрович Котов: парень не большого роста; пухленький  крепыш со светло-рыжими, а точнее с оранжево-золотистыми, вьющимися волосами, которые меняли свой оттенок и даже цвет, доходя до бело-жёлтого (превращая его в подобие хамелеона), в зависимости от освещения.  Смуглое круглое лицо с узкими чёрными, резными бровками и ясно-зелёными, раскосыми глазами, придавали ему азиатский вид (большая редкость встретить похожего на него китайца). Не смотря на короткие ножки и шелудивые ручки, на пухлые, как пельмени губы и  наглый, дерзкий характер, Васька заставлял трепетать не одно нежное создание на краю не большого рабочего района. Объясняя при каждом удобном случае, что он красится для шику по последней моде, хной: борется с перхотью и укрепляет корни волос, боясь облысения. Имел огромный успех у девиц, брошенных красавцами…Девушки с последней надеждой выскочить замуж, не раз уже обманутые, хватались за Васю, как за спасательный круг. Но круг оказывался прежнего качества; быстро сдувался и камнем уходил на дно, спасаясь от женитьбы.
Натворив на любовном фронте дел выше крыши, и окончательно запутавшись и испугавшись последствий, парень принял решение пойти служить в армию добровольцем: сам пошёл в военкомат и попросился на флот.
В самый любовный сенокос: когда воздух наполнился будоражившими запахами любви, и весна полностью растворила зиму, в мае месяце, Васька, зеркально остриженный на голо, одетый в новое обмундирование, цвета хаки, начал служить в  «кирка - мотыжном» флоте.
           В карантине строительной части он так  ловко писал боевые листки, и диктовал новобранцам любовные письма на родину, что был замечен командованием и определён  в штаб писарем. Не смотря на сидячую службу, тучная болезнь ушла в первые месяцы: солдатский, здоровый образ жизни наводил порядок в телах  и душах солдат.
          Служба толстой чертой, длиною двадцать четыре месяца, поделило время на две части: до армии и после армии…Время в холодной казарме проходило нудно и однообразно: жизнь плыла, как хрупкая ваза в речке, переполненной нечистотами, которые мешают переплыть на противоположный берег. Гребёшь против течения, подальше от острых камней, а толку мало. Песчаный берег ещё далеко и плыть до него ещё целых два долгих года…
         В глубине души парень очень ждал писем не только от родных и друзей, но и от брошенных им девушек… Но обиженные им девчонки, по-видимому, не собирались его прощать, и вычеркнули его раз и навсегда из своей грешной жизни, как нелепую ошибку молодости.
Глава 2
             Однажды Василий получил от лучшего друга Серёги коротенькое письмо:
«Дорогой друг, ефрейтор, Василий Петрович!!! Огромный привет тебе от всех дворовых пацанов и подруг. Живём весело: кувыркаемся каждый день по полной программе. Ты тут оставил у меня записную книжку с телефонами. Спасибо: перезнакомился со всеми девчонками, кто замуж не успел выскочить.
          Тут у одной родилась дочь, как две капли похожая на тебя: такая же лопоухая и рыжая, как ты, с зелёными глазами, – короче вашей породы. Я даже обрадовался: слава Богу, не от меня! Да ты её должен был запомнить: Ирка – продавщица с винного отдела. Вспомни, выручала нас не раз… А то ведь с меня дурака взятки гладки: закосил с помощью предков под дебила и получил белый билет. Не жизнь, а малина: не работаю, не учусь, лежу до обеда в потолок плюю, а ночами обслуживаю женское население. Им как я посмотрю все ровно: нормальный  я или нет…
Какой же ты глупый, что пошёл служить в армию. Неужели не мог иницианировать недержание мочи или вечную диарею.…Отдыхали бы сейчас вместе, в перерывах между посещениями санитарно- технического узла».
Задумавшись, Васька отложил письмо в сторону.
–Ирка, Ира, Ирочка, – шептал он вслух, – не помню, хоть ты тресни, не помню.
–Что ефрейтор, хорошие вести о невесте? – спросил, улыбнувшись, старшина.
–Да кого там. Бабы детей рожать начали, как потерпевшие, – грустно ответил Васька, – но я то не  отец: я ж их не рожал!
–Так это ж хорошо и естественно: как раз ты девять месяцев  отслужил. Подожди ещё в гости приедут: к комбату за элементами. Тут одному солдатику, заботливые люди написали, что его жена каждый день мужиков меняет. Истаскалась в конец и спивается…
Так он повесился. Вот до чего любовь может довести. Любимая девушка гуляет – это пол беды, а когда жена  рога ставит – это горе…
От умственного напряжения, у Василия застучало в висках, и вспотели руки: он припоминал событие за событием и, наконец, вспомнил.
Однажды зимой начальник цеха предложил  постоять за честь завода: точнее, пробежать на соревнованиях пять километров на лыжах. За участие – два отгула, за первое и второе место –  премия, за третье место – почётная грамота от профкома.
– Бежать больше некому, – уговаривал Иван Иванович, – вы самые молодые. Да и по ходу  спортсмены – борцы.
– Где ж ты Иваныч видел таких толстых  лыжников?– отнекивался парень.
– Да ладно Васек, – рассуждал друг Геша, – добежим как - нибудь. Сам представь наших старых алкашей с бригады на лыжах. Помрут прямо на трассе. Кто работать то будет? Мы что ли?
В субботу, отстукивая чечётку и толкаясь, чтобы согреться, два друга с нетерпением ждали электричку на заснеженном перроне  железнодорожной станции. Геша почему-то нервничал, то и дело, вспоминая о какой то группе поддержки.  Наконец- то показался электропоезд похожий на огромного, покрытого инеем удава. Он медленно выполз из туманной дымки и, разрывая морозный воздух и откидывая снег, подполз к ожидающим его пассажирам.
– Смотри, не пришли, стервы!– выругался  Геша.
– Да  ладно чёрт с ними, и так прорвёмся, – поддакивал ему Васёк.
– Это кто же стервы, мы? – весело засмеялись во весь вагон девчонки, неожиданно подсевшие на деревянные, когда - то покрытые лаком сиденья. – Мы можем и к другим уйти, без проблем…
– Нет, нет, нет, вы не так поняли, – покраснел, как снегирь Гена, – это мы о старухах с бухгалтерии: не пришли даже отметить в табели, что мы вовремя выехали на соревнования. Познакомься Василий, вот эта чёрненькая, что по - симпатичней, Галя –   моя группа поддержки, а вот эта светленькая, Ирка – твоя группа поддержки.
             Девушки на мгновения смутились, переглянувшись между собой, быстро сдёрнули вязанные, одинаково красные, шапочки, расстегнули ярко-жёлтые, короткие пуховики, размотали болотно-зеленные, длинные шарфы и, сняв пуховые варежки, уверенно протянули ребятам руки, кокетливо блистнув глазками. Воздух приятно наполнился сладким запахом леденцов: похожим на запах дешёвеньких духов…
– Будем знакомы Василёк, – улыбнулись они.
– Вы как светофоры на перекрёстках. Как мы вас раньше не заметили?– пытался шутить Васька, облизнувшись как кот на сметану. Рассматривая, маслеными глазками,  соблазнительные ножки подружек, обтянутые пошарканными  джинсами, заправленными в чёрные валенки. Он неуверенно заглянул в глубину пустых глаз, подумал: «Будут наши сто процентов!..»
– А мы специально так ярко оделись, чтобы вы нас ни с кем не перепутали, – заговорили, перебивая, друг дружку, девчонки, – и чтобы запомнили на всю жизнь, а то у парней память порой, короче девичьей…
За городом было гораздо холодней. Белоснежные сугробы волнами навалились на турбазу и еловый лес, замерли в ожидании лыжников. Изредка тишину нарушал слабый ветерок: посвистывая, заметал пушником узкую, извилистую тропинку, ведущему к деревянному зданию, похожему на казарму или барак. Шум приехавших людей поднял на крыло стаю скучающих ворон. Зашли в довольно - таки просторное и тёплое помещение. Запахло углём, дровами и чаем. Получили лыжи, палки и ботинки. Привели себя в спортивный вид: заправили брюки в носки, отдали девушкам овчинные тулупы, завязали на подбородках вязки с кроличьих шапок, заправили свитера внутрь, и завязали на узел шарфы.
– Какие вы смешные, – хихикали девчонки, – как два пингвина или медвежонка.
– Ладно вы сороки, успокойтесь, – с серьёзным видом прошипел Геша,– нам сейчас не до смеха будет: организатор соревнований объявил, что будем бежать, не пять, а десять километров. Так что давайте на сухую перекусим, а после финиша, если живы останемся, устроим пикник…
Пришли на лыжную трассу: приготовились… Раздался хлопок из пистолета. Под визг и крики группы поддержки, уверенно стартанули. Обгоняя  и пихая соперников, спортсмены уверенно побежали за премией.
В это время Ира с Галей, окончательно замёрзнув, пошли на турбазу  погреться.
– Ну и дуры мы с тобой Ирка, – загрустила девушка, – сидели бы сейчас, где-нибудь на хате, отдыхали бы как все нормальные люди…
– Да брось ты Галька, ерунду молоть. Первый раз встретили таких классных пацанов. Сама вспомни, кто вокруг нас постоянно крутится: одни алкаши, тунеядцы и наркоманы…Да я вообще первый раз в таких мероприятиях участвую.
– А эти что лучше? Посмотри чего в термос замес-то чая налили… – не унималась подружка. – Такие же пьяницы и ходоки, как и все другие. Думают споить нас и все дела…И вообще рыжим раньше даже свидетелями в суде быть не разрешалось.
– Я тебя не пойму? Семь пятниц на недели. Ты же сама меня позвала, – удивилась Ира. – Если на то пошло, они мне очень нравятся. Особенно Васек: он такой добрый и симпатичный, что я просто не могу!.. Он ведь почти русый. Рыжие кстати или очень хорошие люди или очень плохие. Среднего не дано.
– Ну-ну, твой конечно лучше всех! Так иди, поддерживай его. Что расселась, как барыня? – протянула полный термос и Васькин тулуп, Галя. – Беги, спасай своё счастье, а то задубеет ненароком. Ты же для этого приехала?
Ира вышла на мороз, накинула поверх куртки тулуп, и засеменила по тропинке к лыжной трассе. Остановившись возле лыжни, отошла в сторонку: к заснеженным, пушистым ёлкам, и, встав между сугробами, чтоб меньше дуло, стала ждать лыжников.
           Из-за поворота показался первый спортсмен: худощавый, жилистый парень, размашисто работая лыжными палками, проскочил мимо девушки, как будто убегая от чего-то страшного. Через несколько секунд показались два разгорячённых гонкой толстяка: в начале Геша, а за ним и Васёк. Они пыхтели, как два паровоза: после каждого тяжёлого вздоха  выпускали огромные столбы пара и бешено стонали от напряжения.
– Врёшь не уйдёшь! – кричал Гена. – Я за премию любого порву, как газету. Васька глянь, тебя твоя  «Муська» заждалась. Не теряй момент, действуй, – обломил конкурента лучший друг.
Вася остановился. Перед ним, как в сказке из недавнего детства стаяла настоящая снегурочка: одежду покрыл иней,  личико стало нежно-розовым и необычайно красивым,  глазки сверкали, как изумруды, на ресничках таяли снежинки, превращаясь в капельки. Девушка осторожно держала в руках крышку от термоса и что-то шептала, неуверенно шевеля обветренными, красными губками и побелевшими ямочками на щеках.
– Ты что обалдела? – удивился Вася, лихо, подъехав к девушке.– Замёрзла вся. Иди, грейся, нам ещё долго бегать.
– Да обалдела: от счастья, от чистого воздуха и от тебя Васёк. Никогда у меня в жизни ещё такого не было. На, попей, заботливый ты мой.
Спортсмен залпом выпил горючую жидкость. Водка как огнём обожгла пересохший рот лыжника. Тепло медленно, неспешна, опускалось в низ по телу, согревая Василия. Потом, дойдя до конца, всосавшийся в кровь спирт, как кувалдой ударил по голове парня.
– Ты что с ума сошла? Как же я теперь добегу?..– заругался Вася. – Дай закусить- то хоть чего-нибудь, кхе-кхе, – поперхнулся спортсмен.
Ира прижалась к парню и нежно поцеловала его в губы. Сладкий вкус поцелуя подействовал в сто раз сильнее выпитого: стало жарко, на лбу выступили капельки пота. Недавно мокрая от бега спина высохла. Васька схватил девушку, как неожиданную добычу, и, не снимая лыж, повалил её на сугроб, уже не в силах сдержаться. Снег с тронутой ёлки лавиной накрыл влюблённых. Любопытная ворона каркнула и перелетела на соседнее дерево, напугав кукушку-подружку Галочку, которая громко закричала свою монотонную песню: «Ку-ку, ку-ку!» Но уже ничто и никто не мог остановить внезапно нахлынувшую  любовную страсть…
Глава 3
             С трудом, дочитав последние новости  от приятеля, Василий  разорвал  письмо, и, скомкав его, выбросил  за тумбочку. Соперничество – обостряет чувства. В душе у солдата защемило от небывалой никогда раньше ревности: как друг посмел залезть в чужой огород; потом от гордости, что у него родилась дочка, и, наконец, от страшного сомнения, что он отец ребёнка…
…Зимой, когда воздух трещал от сорокаградусных морозов. Когда казармы до крыш закидывало тяжёлым снегом,  а  метель, прорываясь сквозь отверстия и щели, гуляла, как у себя дома по солдатским железным койкам и душам, почти все мальчишки мечтали во сне о доме, о матери, о девушке: что сидят они все вместе в тёплой комнате возле телевизора и пьют горячий - прегорячий чай. По квартире разносится запах маминых пирожков с капустой и картошкой, а не опостылевшая вонь казармы.
– Р¬-р-рота подъём!!! – вдруг  закричал старший прапорщик.
– Вот гад, не дал сон досмотреть, – ворчал, вскакивая, солдатик, – опять на самом интересном месте разбудил: я только пригреться  успел и к своей любимой  прижался и на тебе…
– Р-р-разговорчики!!! – орали сержанты – Вылетаем на зарядку.
Без бушлатов, разгребая проход от снега, бежали за ворота по малой нужде. Потом на плац: нарезать круг за кругом, опостылевшие пять километров.
Однажды, попав на губвахту, за самоволку, Васька Котов, сидя в холодной камере, задумался о дальнейшей жизни. Всё то чего он так боялся на гражданке, показалось ему теперь «манной небесной». Он даже решил жениться. В мечтах он думал: «Вот Ирка приехала бы прямо сейчас с дочкой; дали бы увольнение на три дня. Красота, да и только!.. А сейчас комендант  или туалет отправит чистить или маршировать по ледяному двору гарнизонной тюрьмы».
После утренней проверки и скудного завтрака арестантов погнали на работу: долбить мёрзлую землю и рыть траншею. Во время перекура Вася с горечью в сердце рассматривал водяные мозоли на промёрзших руках и думал: «Мамочка, зачем ты меня родила? Когда же это мучение закончится?» В это время мимо медленно проезжал рейсовый автобус.  В одном из окон  арестант увидел женщину с ребёнком. Девочка в беленькой шапочке с козьего пуха улыбалась солдатам: на лобике торчали ярко-рыжие кудряшки, курносый носик украшали смешные веснушки, румянец с ямочками, заставил Васю вздрогнуть… Он сделал шаг вперёд, чтобы рассмотреть маму ребёнка, но автобус, набирая скорость, скрылся, перемешав дым со снегом. Солдатик сделал ещё пару шагов вслед уезжающей девочке.  Раздался щелчок затвора автомата и ругань конвойного:  «Котов стоять на месте! Хорош отдыхать, продолжаем работать! Смотрю, размечтались, соколики…»
            Вечером привели новых арестованных. Один из них рассказал страшную новость.
– Приезжаю с ночной смены в гараж, а меня командир прямо возле ворот остановил и приказывает отвезти его к жене. Я ему объясняю, что не спал сутки, а он мне по зубам, да со всего маху. Сплюнул я кровь вместе с зубом, хотел я ему вмазать, но испугался: посадят не за что. Да и здоровый он бычара; под два метра ростом, руки длинные, что у гориллы с кувалдометрами вместо кулаков. Сапоги и те на заказ шьёт: сорок последнего размера. 
– Мы тут сидим, а им хоть бы что, – зашумели солдаты.
– Ну отвёз я его конечно. Куда деваться?.. Еду обратно в часть. Чувствую, засыпаю на ходу. Решил поспать в машине: остановился на обочине дороги. Только глаза прикрыл на тебе: военная  инспекция.  Проверили документы, наорали, напугали, приказали срочно ехать в гараж. Я по газам, несусь  больше сотни. Возле трассы опять уснул. Очнулся от страшного удара: врезался в рейсовый автобус, прямо кабина в кабину; водитель «Икаруса» вылетел рыбкой в сугроб, а мой самосвал развернуло кузовом к салону и давай цеплять и выковыривать пассажиров.
–Живы?– вскрикнул,  подскочив, как ошпаренный Василий.– Женщины и дети были? – побледнел и посерел он, как потолок камеры.
– Да я тоже сознание потерял, – продолжил рассказывать и затрясся мелкой дрожью солдат, – очнулся в госпитале, весь в крови. Ко мне никто даже не подходит…  Все бегают, как сумасшедшие. Подошёл тот офицер, которого я подвозил и шёпотом рычит: «Очнулся гад. Семь женщин угробил. Если про меня скажешь, я тебя своими руками удавлю, прямо в камере».
– А дети, д-дети р-рыженькие были? – захрипел, заикаясь, Вася.
– Да я не помню толком нечего! – воскликнул и схватился водитель за разбитую голову и зарыдал, как маленький ребёнок, задыхаясь от горя, слёз и крови в израненном горле.
– За семь человек точно расстреляют!– съязвил и  ухмыльнулся конвойный.
Васька не мог спать всю ночь. От страшных предположений давило на голову и сердце. «Именно по этой трассе они  ездят к старшей сестре в деревню,– размышлял он вслух.– Как освобожусь надо срочно написать Ирине. Но я даже не знаю её фамилию и отчество. Да и адреса толком не помню: забегал как-то пару раз, после лыжных гонок, по - проведать».
– Да всё нормально, – успокоил Василия старшина, – сам подумай, куда она с новорождённым поедет. Поверь моему опыту: ей сейчас не до этого…
Васька успокоился. Если бы что случилось, «заботливые  друзья» сразу бы сообщили. Она его не ждёт, так и он ей с первого раза ничего не обещал, и даже никаких надежд не оставив, сбежал в армию. Да и не одна она осталось в интересном положении…Но почему¬- то из-за дня в день его тревожила назойливая мысль: что он то её ждёт каждый божий день…
Как бы долго не текло тяжёлое солдатское время, всему приходит конец: «демобилизация  неизбежна, как крах коммунизма…» Наклеив в дембельский альбом фотографии, переделав солдатскую форму в «генеральскую»: ушив и наутюжив брюки, пришив чёрные мичманские погоны с тремя сержантскими лычками, начистив бляху на ремне, так чтобы блестела, как у кота яйца, набив каблуки и подковки на кирзовые сапоги, придав им квадратную форму с помощью утюга и ваксы, нацепил на китель  значки и знаки отличия, которые выменял в соседней части у ракетчиков, пришил  белоснежные аксельбанты, и, спрятал всё это богатство подальше от командирских глаз. Получив долгожданную, гражданскую отметку об увольнении в военном билете: за небольшую взятку комбату. ( Чтобы демобилизоваться с первой партией солдат  без замены.) Попрощался с сослуживцами, и с опостылевшей за два года воинской частью.
– Ну ты цыган! – шептал, улыбаясь, довольный командир. – Отвези его на станцию, заслужил! – приказал он своему водителю.
– Прощайте товарищ полковник! – грустно козырнул Василий и хлопнул дверью «Уазика»…
…Приехав, домой, на минутку остановился возле двери; поправил форму и фуражку, и с нетерпением постучался. Дверь открыла мама и ахнула от неожиданности:
– Сынок, ты ли это? Наконец то вернулся. Я уж все глаза проглядела, как приказ об увольнении в газете прочла.
–Что не ждали? – пошутил и засиял от счастья сержант. – Охаете?!..
–Что ты, что ты, каждую минуточку ждала. Каждое мгновение: все эти два долгих года,  только о тебе и думала, дорогой ты мой!
– Да ждут только матери! – сказал Вася и крепко обнял мать.– Мам, а ты молодец, хорошо выглядишь: не изменилась почти совсем; такая же красивая как прежде, только седых волос прибавилось и лицо усталое, а халатик и косыночка всё те же…
– Проходи, проходи сынок, посмотрю хоть на тебя. Возмужал, похудел, похорошел… А орденов то сколько? Ты никак до начальника дослужился?
Не успел Васька толком поговорить с мамой и отдохнуть с дороги, как набежало толпа друзей, и начался праздник…Телефон разрывался от звонков, как в кабинете директора во время селекторного совещания…Ближе к вечеру наконец-то позвонила Ира, и подвыпившим голосом, жалобно  попросила:
– Забери меня отсюда! Я на свадьбе гуляю в кофе «Уют»!
– Ты приезжай сама, у нас веселей!
– Муж от себя даже на метр не отпускает: держит, как болонку на привязи...
           –  Чей муж?
– Мой!
– А свадьба-то чья? – никак не мог врубиться Васька.
– Тоже моя…– шмыгнула носом Ирка.
– Нет уж, извини ¬- подвинься: я чужих жён не ворую! – закричал и бросил трубку Василий. Наполнил полный стакан первача и выпил не закусывая.
Глава 4
Вася загрустил капитально: уставился в одну точку и замолчал... Сверкая, накатившимися  слезами,  и скрипя зубами, парень напряжённо думал: « Что же  делать, как мне быть? Я её так  ждал, а она на тебе что учудила: каких-то пару часов не дождалась. Могла бы и с утра позвонить.…Надо пойти и разобраться!..  А муж, точнее жених, как же?.. А жених не стенка: можно отодвинуть…Бешеный пульс лихорадочно отстукивал барабанную дробь: вперёд, немедленно за ней, украсть, забрать своё!»
            Василий не спеша, встал, поправил форму, извинился перед друзьями и новыми подругами, вышел на улицу и быстрым шагом  вперемешку с бегом направился на свадьбу… Впереди  засверкала, как новогодняя ёлка, кофе. Пробираясь, как камышовый кот по окружающим яркое здание кустам и ёлкам, Васька осторожно высматривал в больших витринных окнах заведения невесту. Оторвав только что распустившийся, липкий  листочек, запихал его в рот и начал нервно перёжёвывать. Почувствовав горечь, громко сплюнул на землю и уверенно пошёл к центральному входу. Не дойдя несколько метров до крыльца о чём - то задумался, резко, как по команде «кругом», повернулся назад, отыскав одуванчики, нарвал небольшой  пушистый солнечный букетик, рванул к цели…
– Нельзя: всё кафе заказано под свадьбу!..– преградил ворота (вход) здоровенный вышибала (швейцар): бывший штангист или борец, судя по широченным плечищам, квадратным скулам и накаченным бицепсам, оголённым чёрной, спортивной майкой.
– Меня пригласили, – соврал парень, – пятнадцать минут назад Ирина позвонила: она невеста, а я, я брат её, сводный…
– Ну, проходи брат, коль не шутишь! – усмехнулся верзила, смотря на солдата сверху вниз. Отошёл  в сторону, и открыв высокие двери.
Васька уверенно зашёл в фойе: винный пар вперемешку с дымовой завесой табака мешали искать любимую. Оркестр заиграл «Цыганочку»… На середину зала между п-образными рядами, заставленных угощеньем, столов, вышла вся в белом невеста и в красном длинном платье, по-видимому, подружка¬ – свидетельница. Хрупкие девушки важно, слегка покачиваясь, прошлись по кругу и начали с каким-то ожесточением отплясывать жгучий цыганский танец…
            Солдатик, сняв фуражку, с тревогой и надеждой, из-за угла,  заворожёно смотрел на чужую невесту. Ирочка явно похорошела: стройные ноги на высоких каблуках уже небыли худенькими, как раньше. Белое  лицо,   подкрашенное  бледно-розовыми румянами и наведённые тушью ресницами, отдавало каким-то холодом. Химическая завивка и крашенные перекисью водорода волосы, делали из неё жалкое подобие «снежной королевы».  Золотистогрёзые пьяные глаза, сверкали болью и отчаяньем…В зале, как в вагон-ресторане пахло котлетами по-киевски, солянкой не первой свежести и разлившимся вином.
           «Вот болонка крашенная! – с ревностью и злостью шептал  Вася.– Овца перед стрижкой: вырядилась…Походу я здесь лишний пассажир!..»
Танец закончился. Гости дружно захлопали, выкрикивая хмельные слова восторга и благодарности.  Пузатый свидетель, с надеждой на первую ночь со свидетельницей,  преподнес ей два бокала шампанского «любовной  лжи». Подружка, звонко рассмеявшись, передала один бокал невесте. Гости налили, выпили, и, опять забыв о женихе и невесте, продолжили с аппетитом закусывать.
Невеста резко обернулась, и наполненные слезами глаза, встретились с солдатиком. Васька, как преступник, спрятался за бархатную, массивную штору, прикрывшись тенью, громко чихнул от накопившейся в ткани пыли…За окном послышался шум грома. Полумрак помещение на мгновение осветила молния. Ира, улыбнувшись гостям, прошептала мужу:  «Мне надо выйти: привести себя в порядок…» Быстро отыскав Ваську, протянула ему хрупкий, прозрачный бокал: «Ну здравствуй! На выпей за моё счастье!» Шипучие колючки живой струёй, как пенный поцелуй взбудоражили Василия. Он протянул ей жёлтый, поникший пучок одуванчиков, взял  невесту за дрожащую руку и потянул на улицу. Заметив швейцара, Ирка с силой потащила солдатика в противоположную сторону: в низ по лестнице, в подсобные помещения; где пару часов назад её прятали от мужа его друзья, требуя выкуп…
В подвале, обклеенном тёмно-синей плиткой, неприятно воняло  испорченными продуктами. Ира быстро отыскала маленькую каморку технички, и, втолкнув Ваську внутрь, прошептала: «Тихо, тихо родненький; это очередное похищение невесты…» С трудом задвинула шпингалет и испуганно прижалась к любимому. По телу пробежала приятная волна возбуждения. В кромешной темноте громко зашуршало свадебное платье: с новой силой слились два исстрадавшихся сердца, и уже ничто не могло остановить их…
              «Достали уже от и до! – ворчал жених, взяв выкуп: бутылку водки и тарелку с колбасой. – Сколько можно дурковать: украли пару раз и хорош!» – зевнул он, растянув мясистые губы до ушей, сверкнул  кинжальным взглядом мутно-серых глаз и вразвалочку, как боцман на корабле, пошёл по «палубе» кафе, широкими шагами к привычному уже месту: в подсобку уборщицы.
В полутёмном подвале было пусто. Пожарный фонарь тускло освещал холодные стены. Только крыса испуганно пробежала в угол по разбросанным цветам, и растворилась в темноте. «Кому же выкуп платить?– удивился жених.– Здесь никого нет».
Вдруг раздался грохот, упавшего ведра, и, опять всё стихло. « А вот вы где!» – прошипел, обрадовавшийся жених, растянув  довольную улыбку на опухшем с одной стороны лице. Осторожно подкрался и робко потянул за ручку. Дверь не поддалась. Иркин муж прислушался. Рядом отчётливо слышалось ритмичное шуршание  и до боли знакомые стоны любви.  «Вы что там делаете? Немедленно откройте! А то я вышибу дверь!» – закричал жених.
Подошёл вышибала, за ним гости. Дверь с силой распахнулось, ударив бедного мужа, всматривавшегося в замочную скважину, в выпуклый лоб. Вышла невеста, с неестественным румянцем, невинно улыбнулась мужу, поправила кудрявую причёску, одёрнула измятое платье и как в ни в чём не бывало, пролепетала:
– Что за шум, а драки нет? – взяла бутылку и протянула любовнику. – На Васёк держи выкуп, успокойся, не бойся и познакомься: – это мой супруг, Лександр!
                – Василий Петрович Котов!– представился солдат, прижавшись к стенке и натянув фуражку до ушей, приготовился к худшему…
   – Это что? Это кто? – захрипел Сашка. Глаза жениха округлились и налились кровью, готовые выпасть от обиды и гнева: они как шипящие драконы испепеляли наглеца.
– Светкин отец! – прикрыла своим телом Ваську невеста.– Вот пришёл дочь попроведать. А что нельзя?!
– Так она дома с соседями. Почему туда не пошёл, а сюда припёрся!– зашумели родственники жениха.
Васька, как уж проскользнул вдоль ледяной стены и, уронив на пол вышибалу и какую-то пышногрудую даму, пулей вылетел на дождливую свободу. Жених с силой, оттолкнул  невесту, зарычал, что зверь: «Бей гада, дави гниду, а то уйдёт!..»
Гости, моментом собравшись в «волчью» стаю, ринулись за жертвой. Васёк отчётливо услышал топот и  хищный рёв, догонявшей его свадьбы… Привыкший в армии бегать, легко оставил позади пьяную толпу, остановился передохнуть. Вдруг из-за угла показались двое: круглый свидетель и опухший жених. С пеной на губах подскочили  к Ваське. Парень встретил их двоечкой, как учили деды в армии: одному повезло, досталось с левой руки, другому со всего маха,  правой. Ничего не понимающие мужики сидели в грязной, кипящей, от мелких дождевых капель, луже и крыли матом во весь квартал:    «Ушёл паразит! Поймаем, убьём!.. Всё – ему конец…» – рычали они со слезами на глазах и размазывали красные сопли, по проспиртовавшимся физиономиям, бедолаги.
Васька, опустив голову, брёл по камунальному мосту. Мокрые волосы стояли дыбом, как у драного кота. Замызганная форма, потеряла весь лоск и шик… Парень остановился, задумался на несколько секунд, и, перелез через перила. Плюнув, посмотрел в низ  в серо-чёрное, блестящее ровными полосками, от городских огней, плачущее лицо реки, на котором дрожал жалкий Васькин силуэт. «Вот так и в жизни, то тёмная полоса то светлая!..»– забормотал он.  Кто-то с силой схватил его за шиворот и вытащил  на мокрый блестящий тротуар. Фуражка осталась за роковой чертой: плавно, как парашют опустилась в холодную зыбь и немного проплыв по быстрому  течению, нехотя зацепила пластмассовым козырьком, ледяной воды, и утонула в речной глубине.
– Ты что дембель, нюх потерял?– ругался милиционер.– Только дембельнулся и на тебе, что удумал! По ходу,– это ты свадьбу на уши поставил. А ну поехали, горе луковое, в отделение…
Глава 5
Не смотря ни на что, праздник живота продолжался, медленно переходя в пиршество плоти. Гости перезнакомились, и, разбившись на пары, яростно отплясывали шейк, делая возвратно-поступательные движения, соблазняя  друг друга, на более близкие отношения этой безумной ночью. Не зря говорил один всеми известный  философ, что танцы – это массовая проституция…
Невеста ничего толком объяснять не стала. Напилась с горя больше всех, шепнув мужу: « Сашенька, ничего не было!.. Увези меня домой. Я так устала. Сил больше нет на это безобразие…»
Счастливый мужик, прикрыв невесту свадебным пиджаком с белым искусственным цветком в петлице, под аплодисменты продолжающих гулять гостей, отнёс её в такси.  Приехав к дому, поднял её в квартиру и бережно уложил  на чистую постель. Сам, не раздеваясь, улёгся на холодный пол и крепко уснул.
На утро Ирина проснулась от страшной головной боли. Ей было не по себе: тошнота перемешалось с чувством стыда и обиды; от  этого страшная ненависть к мужу терзала её со страшной звериной силой. Перешагнув через мирно храпевшего мужа, она стала ругаться: « Разлёгся алкаш, а я умираю, и  ему хоть бы что!..»
Саня поднялся, подошёл к двум бутылкам, перевязанным розовой ленточкой, и, открыл шампанское. Пенистая струя, белым фонтаном вылилась на стол и в граненые стаканы, поиграв немного, успокоилось. Молча выпили. « Слушай Сашка, ты, что не мог в магазин сгонять? – продолжила ворчать Ира: – Эти бутылки мы должны были выпить с тобой на первую годовщину нашей свадьбы…»
– А у нас и так сегодня годовщина: как не  как уже год в гражданском браке прожили, – грустно сказал он, – с мая прошлого года с тобой мучаюсь… – налил по второй муж.
– Кто тебя заставляет мучаться? Никто тебя на аркане не держит! Мог бы и не устраивать этот маскарад. Зря деньги на ветер выкинули… Жили и жили бы, как прежде. Печать в паспорте для меня мало что меняет, – прошипела, закурив, хозяйка.
– Ты же сама хотела свадьбу, как у людей. Истерики мне закатывала каждый день. К себе не подпускала, без бутылки. Да и я, честно сказать, боялся тебя потерять: думал, вернётся твой солдатик; бросишь меня…Я ж люблю тебя – больше жизни!..
– Любишь, так наливай: выпьем за любовь!.. Что краёв не видишь, муженёк? Слушай дорогой: меня мутит с этой мочи ослиной ещё больше. Открой чего нибудь покрепче…
После вчерашнего, напились пуще прежнего… Завалились валетом: головами в разные стороны, отвернувшись друг от друга, и заснули тяжёлым, опасным для жизни, пьяным сном…
Проснувшиеся соседи привели к Ирине ребёнка: девочку полутора лет с золотистыми короткими волосиками на маленькой головке и ярко-коричневыми веснушками на аккуратненьком носике. Справа макушки смешно торчала, похожая на пальму, косичка. Розовое платьице с голубеньким фартучком и весёлыми рюшечками на коротких рукавах, украшали крошечное создание. Перламутровые туфельки с расстегнутыми бляшками и белые гольфы, с чёрными пятнышками, славно сидели на пухленьких ножках. Девочка испуганно улыбнулась, подошла к Володе и взяла его за руку.
– Папа, папочка вставай, я кушать хочу! – лепетала девочка, боясь разбудить мать, и, из - за всех крошечных сил тянула отчима на кухню.
– Ты чё глухой, не слышишь? – крикнула, зевнув, мамаша девочки. – Светка есть хочет. Иди, нам чего-нибудь сваргань…Ну иди ко мне, плод недоразумения, я тебя пожалею,– повернулась она к малышке.
Ребёнок испуганно подошёл к пьяной женщине. Глазки наполнились слезами и заблестели, как  только что распустившимися листочки, попавшие под дождь. Лицо девочки зашевелилось жалобной гримасой. Растерев сопелки по немытому личику, она жалобно шмыгнула носом и захныкала: « Все меня ругают: и тётки, и дядьки, и ты…»
Ирина как ушла в декрет не работала. Как могла, ей помогала мама, а большей частью: мужики, мужики, мужики…Из роддома встречал сосед, друг детства, который безумно её любил. Парень хорошо помог молодой мамочке в первое время… Но опять не повезло: соседа посадили на двенадцать лет…
Хорошее место,– пустым не бывает…Александр оказался самым щедрым и преданным: вот она его приручила, как собачонку, и оставила жить у себя. Она часто, с жалостью вспоминала соседа, иногда  Ваську, с горечью и сожалением думая: «Что с него толку; вечный нищий студент; на его стипендию не проживёшь. Сделал вид, что не знает о беременности и сквозонул, как ошалелый, служить…Как я ненавижу его, и люблю в то же время. Придёт: я ему зенки его китайские выцарапаю. Недаром говорят: от любви до ненависти – один шаг!..»
В понедельник, прикинув, что Ирин муж на работе, Василий пошёл посмотреть дочку и до конца выяснить отношения. Ирка сидела с весёлыми подружками на соскучившейся по ремонту кухне, и перебирала гнилые овощи с базы, которые украл муж. Застиранный, когда - то бирюзовый ситцевый халатик, надёжно скрывал все прелести женского тела. Яркий солнечный луч, пробившись сквозь пыль и дым, осветил  уставшее, припухшее, но ещё пока приятное лицо, не жалеющей себя женщины. Пьяный сосед яростно ругал жену и нынешнюю власть…Маленькая девочка с аппетитом кушала немытый помидор с корочкой хлеба.
Васька, вошедший по старой привычке бес стука, засмущавшись, переминался с ноги на ногу не в силах даже поздороваться.
– А заходи Васек, заходи! – почему-то засмеялись женщины.– Пузырь то хоть принёс, или шоколадку дочке?
– Иди Светка познакомься, – улыбнулась Ира, – твой папка пришёл: настоящий!
Девочка удивлённо, как куколка, захлопала глазками, и равнодушно посмотрела на пришедшего дядьку. Она уже запуталась, за свою короткую жизнь, кто есть кто. Каждого мужчину, который оставался у них жить, мать представляла отцом и заставляла слушаться. Но этот показался ей лучше всех: настоящий папка был трезвый,  по-доброму улыбался, и принёс гостинцы, а не водку. Самое главное она почувствовала, и непонятно почему поняла, – это действительно папа…
– Да ладно не переживай, – успокоила хозяйка, – у нас со свадьбы ещё осталось.
Ваське почему-то  стало стыдно пить на глазах у девочки, и он отказался:
– Нет, я не хочу! Я лучше с дочкой погуляю.
Василий подхватил девочку на руки, и выскочил с ней на чистый воздух. Взяв малютку за пухленькую ручку, пошёл к своей матери в соседний квартал… По серому, потрескавшемуся асфальту, прыгали воробышки, которых отгоняли от случайного корма злые голуби. Коты вальяжно сидели на почтовых ящиках, под навесом:  спасаясь от собак, и сами зорко следили за птицами, готовые к смертельному прыжку…Чёрная кошка, схватив несмышленого рыжеватого птенца, потащила его в подвал, проскочив между  отцом и дочерью.
Девочка, почувствовав родную душу, спокойно шла за Василием. Пришли к родному дому: пятиэтажку с красного кирпича окружали спиленные наполовину старые тополя, напоминающие, страшные, не ухоженные кусты: «Старше меня», – подумал Василий, и, поднявшись на второй этаж, постучался в деревянную дверь, выкрашенную половой краской в морковный цвет.
– Познакомься мам, – это моя дочка: Светочка! Правда, на тебя похожа. Такая же рыжая и косолапая… И характером в тебя: вредная, капризная и властная. (Со слов Ирины…)
Уставшая, от тяжёлой жизни бабушка, с любопытством и испугом посмотрела  на ребёнка, ища родственные черты.
– На яблочко и конфетку, – прошептала она, и погладила внучку по головке.– Ты что с ума сошёл: я вас всех не потяну…Жениться, что ли удумал? А учёба как же?
– Да успокойся мам: Ирка вчера замуж выскочила за кокого-то Санчо; он хорошо зарабатывает…Она без претензий…
– Смотри, отсудит алименты. Будешь со своей будущей копеечной стипендии платить. Или придётся  на заочный переводиться…
Через полчаса пошли обратно. На пороге Иркиной коммуналки лоб в лоб столкнулись с Александром.
– Пошли ловелас, поговорить надо!– дыхнул перегаром хозяин, и, не оборачиваясь, пошёл в комнату. – А ты бегом к матери. Может, успокоится? Рычит как пантера…– крикнул он ребёнку.
Зашли в комнату: грешную железную кровать, заменил новый диван, современный холодильник, бесшумно делал свою работу, в углу стоял телевизор последней марки, тяжёлые шторы украшали свежевыкрашенное окно… Володя включил свет. Хрустальная люстра вспыхнула, как костёр, осветив злые лица мужиков. Только старый пошарканный с одной стороны секретер, давно потерявший полировку и цвет, потрёпанные книжки и плюшевый мишка с оторванной лапой, весело улыбались Ваське, напоминая о прежних минутах мимолётного счастья…
– Слушай, ты меня достал! – тихо заговорил Иркин муж.– Я сейчас соберусь и уйду, а ты корми их. Что молчишь? Не хочется лямку тянуть?.. Где ты шлялся всё это время? Я ж твою дочь кормлю, а ты даже копейки ни разу не дал. Не мешай нам жить, очень тебя прошу…
Василий молча думал:  Ещё раз тебе по шарам твоим красным навинтить, что ли? А может вообще его грохнуть с Иркой на пару. Так не достойны они смерти от такого классного парня, как я! И что собственно страшного произошло? Получается до самой их  свадьбы, она мне изменяла, а после законной регистрации, она своего мужа  лосем сделала. Ну побегал я, как олень два годика в армии. Ничего страшного…Получается, мы с ним просто рогами поменялись и все дела…Ещё посмел меня паразитом обозвать, а сам то: «Паразит ты паразит, от тебя вином разит, у меня башка болит!» – не в строчку пошутил Васька, громко рассмеявшись…(Голова действительно разболелась: на нервной почве и от винного перегара…)
На выходе Вася подошёл к дочери, сел перед ней на корточки и с грустью посмотрел ей в повзрослевшие ясные глазки.
– Скажи, чего ты хочешь? Что тебе купить?
– Папочка Вася, купи ей коляску для куколки и принеси в  детский садик, а домой к нам больше не приходи, – шёпотом  ответила за внучку бабушка, с испугом озираясь по сторонам, – а то папа Саша всегда ругается, когда к маме чужие дядьки приходят.
Глава 6
Вся пережитая боль и отчаянье быстро перекипели в Васькиной раскаленной до невозможности душе и испарились, как пар. Появились новые подружки… Как говорится: «Клин – клином вышибают!..» Началась совершенно другая жизнь: студенческая... ( От сессии до сессии, живут студенты весело, а сессия бывает, лишь два раза в год.) Время шло своим чередом: точнее не шло, а летело. И как гласит народная мудрость: «Время лечит…».
         А дочка росла и тоже училась жить, только по-другому и совсем в иных условиях. Её воспитанием никто не занимался. Отчим с мать беспробудно пили, ежедневно устраивая итальянские страсти.
        Света просила, чтобы ей купили покушать чего-нибудь вкусненького или что-нибудь из одежды и игрушек, как у других детей со двора…
– Жри, что есть и таскай обноски,– ругался после её просьб отчим, – кормлю вас и будьте довольны: что хоть это есть…
– Нету доченька денег, нету, – недовольно улыбалась мать, – вот ели - ели на бутылку наскребли, чтоб опохмелиться.
Выпив на пару с мужем пузырь разведённого спирта, и закусив гнилыми овощами, горе родители теряли сознание и падали кто куда, страшно бледнея и зеленея, храпели захлёбываясь слюной и рвотой. Девочка пугалась, убегала в другую комнату и дрожала, как лепесток во время урагана. Потом, набравшись смелости, приносила родителям тазики и ловко обшаривала карманы отчима. Украв заначку, шла в магазин и покупала все, о чём мечтала…
– У тебя, откуда новые шмотки? – удивлялся очнувшийся отчим. – Мать посмотри, ворует что ли?– делал попытки воспитывать падчерицу Сашка.– Как бы я тебя любил, если бы ты была мне родная, – с нахлынувшей тоской и грустью думал он, рассматривая красивые обновки.– Неужели всё пропили? – с удивлением шарил он по пустым карманам.
 – Пойду займу до получки у соседей, – застонав от головной боли, принимала решение Ира, тяжело поднимаясь с расшатанного и прожженного куревом, быстро износившегося  дивана.
В это время отчим хватал девочку в объятья и пытался поцеловать. Светка с отвращением от перегара и колючих щёк чужого для неё мужика, детской интуицией чувствуя всю взрослую фальшь,  выворачивалась из его объятий и пряталась во встроенном шифоньере, в коридоре коммуналки. Достав конфеты, вафельки, лимонад, новые игрушки,  наслаждалась жизнью.
– Где ты, Светочка? – брызгал слюной, тряся мокрыми губищами, отчим. – Иди ко мне я тебя приласкаю и ещё разок поцелую!..
– Ты чё кранты попутал? – била его кулачками по дурной башке хозяйка. – Я тебе организую свет в конце туннеля. Рожа твоя педафильная… – кричала Ирка.– Я тебе за дочку все зенки выцарапаю!
– Да ладно ты, визжишь как на пожаре. Давай лучше тяпнем по масенькой и в койку. Я и тебе всегда рад, старая кошелка.
– Ты на себя посмотри. Давно в зеркало смотрел? Иди, глянь,– стекло лопнет!..
– Я в домике, я в домике…– ели слышно шептала девочка, сверкая зелёными глазками и вжимаясь в холодную стену, накрываясь грязным, пыльным мешком из-под картошки.
Ирка с Сашкой, приняв на грудь по очередному стакану, не закрыв на ключ двери, падали на не заправленный диван, и, поскрипев пару минут ржавыми пружинами, не в состоянии довести дело до конца, снова отрубались, даже не прикрыв свой стыд…
Девочка равнодушно накрывала родителей пятнистой простынёй и убегала на улицу, гулять до одури, с такими же как она, беспризорниками.   Купив в магазине клея «Момент» или краски, дети прятались в подвале, и, налив гадости в использованные кульки, с жадностью  дышали ядовитыми газами. Очумев от испарений, с выпученными, красными глазами, с узкими до придела чёрными зрачками и  с сине-коричневыми мешками под выжженными ресницами, чуть выше впалых, посеревших щёк, начинали дико смеяться. Затем, потеряв рассудок, на кишащем блохами и клопами, рваном матрасе, смотрели счастливые галлюцинации… Серая мышь, в надежде на лёгкую добычу, осторожно подкралась к детям, освещённым, покрытым пылью, лучом солнца, который настойчиво пробивался в смотровое окно подземелья. Обнюхав пожелтевший носик и пересохший ротик девочки, которая тяжело надрывисто дышала, мерзкое животное с отвращением фыркнуло от страшного выхлопа, и, пошатываясь, припадая на задние лапы, посеменила к своей норе. Не дойдя пару шагов, упала на спину в кучу засохших тараканов, задёргавшись в конвульсиях, сдохла от страшного яда... А Светлане  казалась, что она маленькая принцесса, в сверкающей короне и длинном белоснежном платье, несётся по какой-то трубе, в карете с белоснежными лошадьми, на встречу солнцу.
         У Васьки тоже появился отчим, который его тоже терпеть не мог. Он часто жаловался матери, подхромав к ней на кухне:
– Валечка, он варёную колбасу жрёт палками, – тряс он возле уха бедной женщины дрожащими сине-розовыми губами, – а вчера прибежал его дружок: да, да тот самый с пятого этажа; метр пять с ботинками, метр десять с козырьком. Прыгал, прыгал, как на танцах, пытаясь включить свет в коридоре, так и упал, об косяк ударившись. За тарой пришёл: пива ему, видите ли захотелось. Ну а твой хвать первую попавшуюся банку и вылил с неё всё содержимое в омут унитаза, вместе с моим хорошим отношением к нему... Даже запаха не учуял. Весь в тебя пошёл…
– Ну и что? Он же два года на диете сидел… Пусть кушает на здоровье, – защищала сына мать. – Грех куском хлеба попрекать! А запаха у меня нет, потому что я его на стройке потеряла, проработав тридцать лет с краской…
– Как ну и что? Там же три литра самогонки было. Я ж специально припрятал на чёрный день,  и на тебе подарочек: этот день настал; сыночек с армии вернулся. Надо что-то делать!
– Будешь жадничать, выгоню к ядрёной фене! – отрезала Валентина.– Не нравится, шуруй на все четыре стороны! Без тебя потяну семью, и доведу сына до ума…Будешь учить меня что делать, я скажу тебе ещё раз куда идти.
Отчим ушёл. Мать билась из последних сил, чтобы Васек жил не хуже других… Но было ясно, что одной взрослого сына не выучить. Василий перевёлся на заочный факультет и пошёл работать механиком. Хорошо освоив работу, перевёлся завгаром. Он гордо ходил по городу и хвастался всем знакомым, что стал начальником: «Вот я и добился своего, – с серьёзным видом говорил он, – работаю по любимой специальности: заведующий гаремом. Не подумайте плохого, – шутил Васька, – не старшим евнухом, а завгаром! Слегка разбогател. Думаю, хватит, погулял, пора жениться».
Глава 7
            В один из осенних дней: когда огромные листья начали повсеместно желтеть и краснеть, нехотя отрываясь, от отмороженных ночными заморозками веток, падая, рыжели на сырой земле, потом сморщивались, засыхая, но всё-таки, украшая бабье лето, Василий решил попроведать дочь. Возле дома, разжиревшие голуби и воробьи, распушив перья, дружно купались в грязной тёплой луже. Чёрные вороны, обленившиеся коты и вечно голодные дворняжки нехотя отбегали от мусорных баков, пропуская к добыче изголодавшихся бомжей. Ветерок, закружив маленький смерч из листьев и бумаги, вертолётиками разгонял мусор по всему двору. Огромная куча листьев медленно тлела, подожжённая дворником, испуская из мокрого основания едкий дымок, который успешно перебивал всю вонь данного места…
          – Привет бедолага! – подошёл Котов, к замызганному отходами мужичку.– Ирку со Светкой не видал?
          – Здоров, коль не шутишь! Где им быть?– недовольно забубнил сосед, опустив пропитые глаза и отвернувшись. – Ирка дома. Болдая наверно уже. Ей можно отдыхать: мужики её всю жизнь кормят… Содержанка она и в Африке содержанка. А Светка, по двору шляется. А сожителя их, я уже давно не видел. Наверно на работе.
Василий завернул, за начинающий осыпаться, угол кирпичного дома. Подошёл к забору, сделанному из сетки - рабицы, который окружал детский садик. Мимо прошли девочки лет шести семи. Одна из них с ярко- оранжевыми волосами, с серьёзным видом, осторожно катила детскую коляску с хорошо одетой куколкой.
– Света здравствуй! – сказал Вася. – Ты меня не узнаёшь? Я твой папа!
– Мне мама не разрешает с чужими дядьками разговаривать. И подходить к ним тоже нельзя! – отвернулась она, заявив на прощанье: – А папок у меня и без вас хватает… Я уже запуталась,  кого как звать.
Возле подъезда, без входных дверей, валялись пустые бутылки, использованные шприцы и презервативы. Ободранные, исписанные стены и прокопченный высокий потолок с выкрученными лампочками, с унынием и тоской навалились на нежданного гостя. Поднявшись на второй этаж, Васька осторожно перешагнул через валяющуюся  в луже, на бетонном полу, пьяную женщину. Подумав: «Неужели это она? Надо бы помочь!?..» Всматриваясь в опухшее сизое лицо, неуверенно постучался в деревянную дверь. «Как змеюка!.. – снова подумал он. Аккуратно, чтобы не замараться перешагнул гость пьяницу. – Если присмыкающее водярой напоить, выживет? Конечно нет: заспиртуется как в лаборатории и все дела!» – вспомнил он уроки ботаники в школе. С отвращением, вырвавшись из спиртового  облака, с характерным запахом не стираной одежды, пота, табака и кислятины, прошёл в коридор.
– А привет зятёк! – улыбнулась Иркина мать. – Доча иди сюда, Светкин папаша нарисовался.
– Привет, привет дорогуша! На ловца и зверь бежит!.. –  даже не встала с места женщина.– Вот с кем я сейчас выпью. Кстати, я сегодня не замужем!.. – улыбнулась она, так, как будто они только час назад расстались.– Слушай: надо срочно резиновую шапочку.
– Я сейчас в аптеку сбегаю, – отшатнулся к двери парень.
– Да не гони ты пургу, Ирка, зачем его напрягаешь? Держишь редкого гостя на низком старте. Смотри сквозанёт  опять на  лет семь… – вмешалась в разговор соседка.– Наденешь Светке на голову целлофановый пакет, и пустят её в бассейн без разговоров.
–Там в  подъезде женщина валяется, – быстро заговорил, заикаясь, Вася. – Может помочь чем надо, а то вдруг помрёт?..
–Да это подружка моя, за спиртом бегала: чтоб меня опохмелить. Донести не смогла: видать отхлебнула с банки лишнего! – засмеялась хозяйка.– Не переживай она живучая, как кошка, ей ничего не будет, не в первой…Что понравилась? Так забирай! Дарю не глядя, как лучшему другу!..
В квартире ничего не изменилось, не считая зашарканного до древесной белизны пола, обвалившейся штукатурки, капающего крупными каплями крана и, похудевшей, состарившейся так быстро Ирой. Она сидела в том же халатике и перебирала  овощи. Несгладимый след оставило на ней пьянство и разгульная жизнь. « Если бы даже одеть её как королеву, то нельзя было бы скрыть страшного следа, образовавшегося от образа жизни когда-то привлекательной женщины…» – подумал Вася.
Через неделю Василий Петрович женился. Нет, нет, не подумайте о нём превратно: женился совсем на другой девушке, с которой познакомился через одну из своих подружек. Первый раз в жизни поступил, как порядочный человек: не оставил девушку в интересном положении и согласился расписаться. Зашли после работы в ЗАГС и, не снимая одежды, поставили свои подписи, где им указали.
– Вы хоть шапку снимите, – обратилась к Василию Петровичу секретарь,– всё-таки женитесь, а не премию получаете.  Может, передумаете и сделаете свадьбу как положено: торжественно и при свидетелях…
– Нет спасибо, – ответила невеста и  с надеждой посмотрела на мужа, – у нас и без свадьбы есть куда деньги девать. Были бы отцы были живы: они бы конечно не позволили, как попало жениться…
Зашли к тёще. Поставили перед фактом: сообщили о радостном событии, показав свидетельство о браке.  «Ах, вот в каком профилактории ты была!– недовольно заворчала  новая Васькина мать.– А я как сердцем чувствовала  что-то здесь не то…»
И понеслась Васькина семейная жизнь по счастливой дороге, через вьюги, снега и морозы, навстречу к тёплому морю и южному солнцу… Родились дети: девочка и мальчик. Всё старое осталось позади, изредка напоминая нестерпимой болью в душе и сердце. Иногда Василию Петровичу приходили благородные мысли: «Был бы я султан – собрал бы  всех своих женщин в кучу, но таких, как они в гаремы не берут… Да и жена не разрешит, хоть её золотом по горло засыпь...»
Глава 8
Васька, закрыв глаза, наблюдал за движением крови по мелким капиллярам внутренней стороны век: после каждого удара сердца, тёмные облака, не спеша, проплывали перед зрачками и уходили дальше, куда-то в голову, открывая путь свету сквозь тоненькую кожицу, отягощённую ресницами. Затем рисунок повторялся, меняя лишь форму и размеры, кровяных туч.
Насмотревшись на внутреннюю непогоду, парень с напряжением щурился, подняв взгляд к зимнему, рыжему солнцу и светло-оранжевому небу, с серыми полосками облаков. На белом, только что выпавшем снегу, резвилась стая молодых рыжих собак. Рыжая кошка, высоко подпрыгивая, через небольшие сугробчики, убегала от рыжего, огромного кота, похожего на рыжую рысь. Прогрохотал старый трамвай (Васькин ровесник) с рыжей рекламой на правом боку. Проскочили перекрёсток на красный цвет рыжевато-красная пожарная машина, с включенными мигалками и пугающей серенной («Наверно за водкой поехали»,– подумал проходивший мимо бывший пожарник, сняв рыжую вязаную шапочку). Бригада дорожных рабочих в ярко-рыжих накидках со светящимися полосками,  чистили от рыжеватого льда грязную дорогу. Темно-рыжие, кирпичные пятиэтажки, ровным строем стояли по всему району, защищая какую-то незнакомую женщину в лисьей рыжей шубке и её ребёнка обмотанного оранжево-рыжим одеялом, который, пригревшись, дремал на рыжекрашенных саночках. Безработные мужики с болезненно-рыжими от запоя глазами, собирали порыжевший от перепада температур ржавый металлолом.  Всё, даже оранжевая революция, с горечью напоминали Василию Петровичу о его рыжеволосой дочке, которая неизвестно как выживала в пьяном бушующем море, с перегарными смерчами, и ужасными запоями (похуже шторма), её матери…
Розощёкие от мороза ребятишки в рыжих пуховиках и дублёночках, безжалостно пинали янтарно-рыжий, замёрзший батон хлеба. Наигравшись, побежали домой обедать. Голодные воробьи и голуби с жадностью накинулись на хлеб, с трудом отковыривая каменные крошки. Желтогрудая птичка, с галстуком на выпуклой грудке (названная по- видимому по ошибке синичкой), безнадёжно пыталась перекусить. Три вороны, отплясывая шаманский танец: крутясь на месте, на одной ножке, смешно подкрадываясь бочком, тихо поскрипывая, снегом, отбивали чечётку, нервно дёргали головой с длинным, опасным клювом, боясь подойти к стае, выжидали удобный  момент. Затем, резко подскочив к оставленной на мгновение добыче, хищным взглядом останавливали птиц, не желающих драться. Неожиданно подлетал старый ворон и, отогнав своих собратьев, уносил человеческий позор, к себе в гнездо.
           Александр, уставший от бешеного темпа семейной жизни, так и не дождавшись от Ирины рождения ребёнка, ушёл,  жить к своей матери.  Жить стало нестерпимо тяжело, но Светина мать все равно не пошла работать. «От работы – кони дохнут! – думала она.– Подцеплю себе, какого-нибудь мужичка, и жизнь наладится…» Но, всё чаще подвёртывались  бичи или только что откинувшиеся с зоны жулики, которые, временно перекантовавшись у заочницы, как правило, не работая, уходили опять по этапу: бесплатно валить лес в сибирской тайге. «За пайку пашут на хозяина, как передовики производства, – думала Ира, потеряв очередного сожителя, – а здесь, на свободе, такие деньжищи можно заколачивать, гораздо легче, чем там…»
– Любовь проходит и уходит, а кушать хочется всегда! – смеялась хрупкая подружка, с болезненным цветом  лица.– Нечего Светка ждать от моря погоды, мы уже не маленькие: пора самим на жизнь зарабатывать. Мне врачи рекомендовали усиленное питание…, а где и как его брать не подсказали. Дома шаром покати: мама всё пропивает, а отцу давно на нас наплевать; у него другая семья. Неправду люди говорят: что нерусские, хорошие семьянины.
– Я тоже Жанка, если увижу своего настоящего папашу, я ему выскажу, что  о нём думаю!– грустно прошептала сквозь редкие, молочные зубки, подрослевшая Света.– Мог бы, и придти, хотя бы раз в год: на день рожденья.
– Пошли Светка на базу тырить продукты у барыг. Там ночью мужики вагоны разгружают, и сами воруют упаковками. Они у государства, а мы у них. Мне кажется, что если у вора стырил краденное, то ничего не будет.
– А мне Жанна даже одеть нечего. Вот сижу все каникулы дома. Давай лучше днём, на рынке, у чурок, с прилавка, чего-нибудь уведём. Днём всё ж потеплей будет.
– Ага, размечталась! Я им раз представилась землячкой. Они меня, конечно, накормили: чаем с засохшей, перемёрзшей булочкой, а потом чуть на части не разорвали. Передрались из-за меня, кто будет первый. Чуть не изнасиловали. Я вовремя свинтила, под шумок, по тихой грусти!.. Пока тётя Ира спит с новым фраером, ты её валенки одень и шалью соседской обмотайся: не замёрзнешь.
Около двенадцати ночи, когда грубый мужской храп нового сожителя, слился в унисон с тонким присвистыванием и постаныванием,  Светиной мамы, девчонки пошли на дело.
Мороз-воспитатель набросился на девчонок со снежной, извивающейся, завьюжившей плёткой, ударяя, по не защищенным частям тела. Благо база была рядышком. Быстро перемахнув через бетонный забор, по приготовленным заранее ящикам, девчонки, как будто играя в прятки или войнушку, осторожно подкрались к цели.
Спрятавшись в тени вагонов, покрытых инеем, обнявшись, чтобы согреться,  стали с нетерпением ждать добычи. На освещённой прожекторами рампе, перед открытыми вагонами, бегали разгорячённые мужики, нагружая деревянный поддон брикетами замороженной рыбы, по-видимому, с севера или с востока. Маленькая кара (погрузчик), с вилами, быстро подцепляла груз и увозила в пугающую даль склада.
– Сейчас ответственный дежурный замёрзнет и уйдёт в подсобку греться, – шептала, обдавая горячим паром побелевшее Светкино ухо, опытная подружка,– вот тогда и посыпится богатьство на нашу голову, столько, сколько не унесёшь.
И действительно, через некоторое время, которое показалась девчонкам вечностью, раздался, чей то командный, властный, женский голос: «Всё хорош братва, перекур!» По колючему, искрившемуся, снегу заскрипели удаляющиеся шаги. Через несколько секунд под вагон на деревянные, пахнущие смолой и мазутом,  шпалы, и скользкие, обжигающие холодным железом рельсы, полетели огромные, замороженные, ровными прямоугольниками пласты рыбы и мяса.
       – Светка хватай минтая, а я оленину, – командовала Жанка, – дома разберёмся…
       – Тяжёлая зараза, как портфель с двойками,– застонала подруга.
       – Ты его волоком, волоком тащи или перекатывай, как снежный ком для снеговика.
       Перетащив через все препятствия добычу, девчонки, смеясь от счастья, что их не поймали, толкали как санки добычу, схватившись сзади отмороженными ручонками, за брикеты, катясь на них по утоптанному, обледеневшему накату тротуара, к долгожданному, тёплому подъезду. Согревшись возле чугунного, облезлого радиатора, разбили о бетонные, немытые ступеньки мясо, и довольные собой, с чувством выполненного долга добытчика, осторожно разошлись по домам.
Дома, положив продукты размораживаться, Света осмотрелась. Мать с мужиком продолжали спать, похрюкивая, друг на дружку. Пустые стаканы с каплями спирта, привычно воняли во всю комнату. Девчонка вылила на ручки горючую жидкость и растёрла её по ладошкам, и закоченевшему, от тридцатиградусного мороза личику. Затем трясущимися пальчиками взяла полную окурков пепельницу, и выбросила в помойное ведро. По всей комнате валялись дешёвые сигареты. «Прима – проходи мимо!» – прошептала, улыбнувшись, девчонка, собрав их в карман. Затем закрылась в туалете и первый раз в жизни закурила.
Глава 9
Утром первым проснулся новый Светин отчим: крепкий мужик огромного роста с бесцветными глазами и неприятной улыбкой, делавшим его похожим на идиота или на боксёра после нокаута… Растянув свои тонкие, пересохшие губы, на давно не бритой физиономии, почесав лысину, он  с радостью подумал, увидев Светин трофей: «Жратвы то сколько. Здесь можно и тормознуться, пока еда есть». Пошёл в туалет, отыскал в мусоре самый большой окурок, начал рассуждать вслух, с удовольствием закурив. «Странно, башка даже не болит,– думал он,– хорошо выспался с этой, как её звать? Забыл!.. Надо будет снова познакомиться. А дочка у неё ничего: настоящая нимфетка (прочитав не до конца в юношестве роман «Лолита», мужик свихнулся окончательно). Надо попробовать, надо обязательно  попробовать маленькую девочку…».
              Не найдя бумаги, вышел так, и сразу прошёл на кухню. Взяв чужую огромную сковородку, поставил её на газовую плиту, и начал быстро кромсать оленину. Через некоторое время мясо весело зашкворчало, наполняя камуналку,  приятным запахом диетического деликатеса. Ведя себя, как хозяин мужик  быстро прошарился по соседским навесным шкафчикам и столам. Брал все, что считал нужным: соль, перец, лаврушку, лук, подсолнечное масло, для жирности, специи и чеснок.
От приятного запаха еды, перемешанного с козлячьей, мужской вонью, мужика, после пьянки, проснулась Ирина. Страшно болела голова, хотелось курить и просто холодной воды. Посмотрев на стол, заваленный оттаявшим минтаем и слезившейся кровью олениной, она взяла в руки пустую пепельницу и выругалась: «Сколько раз говорила, не надо бычки выбрасывать!..» Затем заглянула в дно каждого граненого стакана, и, не найдя там ничего, схватила пустую бутылку и вылила в пересохший рот спасительную жидкость. Полегчало. «Смотри, как подфартило. Мужик вроде ничего.… Пока я дрыхла, он и мяса припёр, и жрать уже варит, и пепельницу даже почистил. Вот бы ещё бутылку притаранил, было бы вообще как в сказке…» – думала она.
Накинув на голое, покрытое синяками тело, ветхий халатик, засунула в дырявые китайские тапочки,  свои костлявые ножки, – « Как на лыжах, когда с Васькой дружила»,– вспомнила  она мимоходом старую любовь, и, нарисовалось, в полной красе перед вчерашним мужиком.
– О, привет подруга! ¬– сиял, как новый рубль, мужичок: – Как дела, не родила? – продолжал он шутить, перемешивая мясо.
– Через девять месяцев, жди подарочек!.. ¬ –  бойко парировала хозяйка.
– С чего бы это? – осунулся гость.– Разве у нас что-то было?
– Да брось ты свои шуточки! Похмелиться бы…
– А я не пью каждый день.
– Ты что на игле что ли торчишь? Совсем не пьющих у меня ещё не было…
– А ты на стакане давно зависаешь?  – на вопрос вопросом резанул наркоман.
– Послушай дружок: я наркош терпеть не могу; от них огромнейшие убытки и проблемы по ментовской части, и мне нового головняка не надо... Или тащи бутылку, или губы надуй и шуруй на все четыре стороны.
Шустрый приятель быстро сбегал в соседний дом, на первый этаж за спиртом, и в придачу, привёл ещё пару дружков. «Вы мне разок, хотя бы пол дозы, шырнуться дадите «Горыныча», а я вас накормлю и обогрею. Баба добрая, пока пьяная!..» – объяснял на ходу он задумчивым товарищам.
Ирка с удовольствием опохмелилась, с трудом проглотила, не пережёвывая кусочек мяса, и завалилась спать, успев подумать: «Хоть бы никто не приставал…».
Мужики хорошо покушали, а точнее будет сказать: нажрались по уши, и решили насладиться смертью… «Ну что телегу (шприц) пустим по кругу?.. – переглянулись между собой приятели: – « Давай вари, пока соседи не проснулись».
             Пустив, видевший виды, шприц, заправленный героином, по кругу, они, как профессиональные  медсёстры, ловко впихивали иглу в голодные, распухшие вены.  Заразная кровь чёрной струйкой сбегала на некрашеный, кухонный пол, оставляя алый след: у одного на руке, у другого на ноге, а у третьего вообще из шее, как будто ему горло перерезали. «Вид отдыха – таски!..» – бормотал  один из них, закатив глаза и вытянув ноги. «Я тащусь в натуре огурцы!..»– поддакивал ему, растянувшись, как удав на полу, лысый.
Проснувшаяся Света, из-за угла, со страхом наблюдала за кровавой сценой. Прибежав обратно в комнату, схватила на столе ржавый, до предела сточенный, столовый нож, с надломленной деревянной ручкой, и спряталась под одеяло, крепко прижавшись к невменяемой мамочке.
– Ну что мужики, кайф? – заговорили, пришедшие в себя наркоманы. Я лечу, как фанера над Парижем…Пошли к хозяйке, отблагодарим её: доставим ей и её куколке удовольствие!.. – заржали, очумевшие нелюди.
            Пошатываясь, слащаво улыбаясь, осторожно зашли в комнату. Один из подонков по выработанной годами привычке, начал обшаривать спальню: распахнул встроенный, пожелтевший от времени, крашенный шкаф, перевернул не глаженое бельё, затем открыл пустой холодильник, и с силой захлопнул его,  со злостью скинул с полки книги на пол.
Лохматый увалень, тряся перхотью и гнидами, завалился сверху на хозяйку, и дико заржал, разрывая на ней халатик. Ира медленно открыла помутневшие, неживые глаза и равнодушно посмотрела в рожу насильнику. Сине-жёлтая физиономия с чёрными кругами вокруг глаз прижалась вплотную к лицу женщины слюнявыми губами с коростами по бокам. « Ты кто?» – не хотя спросила Ира. «Конь в пальто!»– оскалил клыки «Казанова», грубо вдавив свою опухшую коленку, между ног женщины. «Да какая разница кто…» – подумала она и расслабилась…
            Лысый верзила сгрёб Светочку вместе с одеялом, огромными ручищами, и больно прижал к себе, пытаясь поцеловать. Колючая, как проволока борода, противно тёрлось о детское краснеющее личико. Толстые, как щупальца спрута, пальцы начали судорожно шарить, где попало, по телу девочки, причиняя ей нестерпимую боль. Глаза ребёнка, как две надколотые чашки до краёв наполнились горько-солёными слезами, тонкими струйками хлынули по худеньким щекам, попадая в приоткрытый от ужаса ротик. Задыхаясь, она дико закричала. «Заткнись маленькая стерва,  убью!– прохрипел изверг, схватив её за волосы. – Никто тебе не поможет!» Света с силой вцепилась острыми зубками  гаду в волосатую руку,   и обмочилась. Педофил взвыл от боли и бросил девчонку на пол. Затем, видя нож, схватился за лезвие, и вырвал его из рук жертвы, сильно порезавшись. Света с новой силой закричала во всю секцию коммуналки. 
Испуганные соседи, не открывая дверей, тоже подняли дикий рёв: «Совсем оборзели!.. Мы сейчас милицию вызовем! Оставьте ребёнка в покое!»
Испугавшиеся бандиты, вытащив,  из-под  Ирки,  изгаженную простынь, быстро завернули в неё рыбу и мясо, забрав всё с собой. Накинув грязную одежду,  убежали, из осквернённой ими квартиры, к себе в теплотрассу.
Глава 10
Света, с трудом придя в себя, после пережитого на неё нападения, привела себя в порядок. С отвращением прикрыв мать окровавленным одеялом, и занялась уборкой комнаты. Ей непременно захотелось смыть всю эту пошлую грязь не только с пола, посуды и стен, но со своей надломленной мерзкой обидой и оскорблением души.
Закончив работу, девочка села у окна, и трясущимися руками прикурила сигарету. Наполнив полные лёгкие горьковатым дымом, с облегчением выпустила розово-серое облако на примороженное окно. Сквозь сказочный узор на стекле она со страхом смотрела на улицу: обмороженные скелеты  тополей и акаций, покрытые снежными шапками и серовато-белым инеем, напоминали ей чудовищных зверей, с которыми ей пришлось столкнуться…
Проснулась мать. «Дай пить!»– простонала она, зашевелившись под одеялом. Света подала приготовленную литровую банку. Ира,  приподнявшись на локте, с жадностью выхлебала спасительную воду. «Это что было, я не поняла? – спросила она у дочери. – Почему кровь и моча на одеяле? Ты что страх потеряла? Забыла где сортир? Я думаю, что за крики мне снятся!?.. Дай покурить!» – выхватила она окурок у Светы.
– Мама, мамочка! – заплакала девочка.– Меня чуть твой друг не изнасиловал! Убить хотел! Я его и порезало случайно…
– Кому ты нужна, доска, два соска!.. – с трудом поднялась Ира. – Опять врёшь!.. Почему куришь? Где сигареты взяла? Украла! – закричала она.
– Мама я не вру! Почему ты мне никогда не веришь? Они все продукты забрали и простынь.
– Вот видишь, что ты натворила: из-за тебя я хорошего мужика потеряла; без выпивки, и без еды осталась! – разбушевалась непутёвая мать. – Ну, смотри, я сейчас устрою тебе праздник… Я воспитаю тебя, как положено. Будешь у меня как шёлковая. Я заставлю тебя по струнке бегать.
– Мама, мамочка я не виновата! Прости меня!
– Ну гадина, достала ты меня капитально! – схватила дочь за волосы  и стала, остервенело бить…
– Лежачего не бьют! – кричала девочка, упав на пол.– Лежачего не бьют!– стонала она, обливаясь слезами и кровью.
– Ах,  лежачего не бьют! – орала озверевшая мать, пиная бедного ребёнка ногами по голове, в живот и в грудь.– Теперь тебя ясно дура, что ещё как бьют!.. Я покажу тебе, как курить! – схватила со стола вилку, и стала тыкать ей в губы дочери. Света вырвалась, и убежала из дома.
Со слезами на глазах, рассказала подруге всё, что произошло. Молча покушали ворованной рыбки, закурили и разговорились.
– Оставайся у меня с ночёвкой,– успокаивала Свету Жанна, – а там видно будет: зерно перемелется – мука будет!..
–Да не перебесится она: я уже, сколько  лет на этом свете существую, и столько помню себя – всё скандалы, разборки и какие-то  военные действия…
– А мне думаешь легче с моей: тоже пьёт беспробудно. Ни днем, ни ночью нет от её загулов покоя. А братья, вообще артисты: требуют с меня, как с матери, кушать. «Ты, – говорят, – старшая сестра, обязана о нас и о матери заботиться…» Да не кому я ничего не должна, – шёпотом  ругалась Жанна, – но всё равно жалко их. Приходится, крутится,  хоть школу бросай. Слушай Светка, приодеться хочешь?
– Конечно хочу? Спрашиваешь ещё!..
– Так вот, что бы нам не заболеть воспалением лёгких или бронхитом, надо ни только хорошо питаться, но и красиво одеваться. Поняла?
– Ну не тупей паровоза! – засверкали зелёным цветом, как на светофоре, Светины глазки. – Здесь Кузьма Сергеевич: учитель по литературе, рассказывал, что его родственник напился и уснул на крыльце школы. Проснулся с бронхитом: кашлял до потери сознания. Отвезли на больничку, а там одно лёгкое оттяпали. Вот такие пироги…
– Вот видишь, что на свете творится: какие страсти… Короче Склифосовский,  спасение утопающих, – дело самих утопающих!.. После каникул идём на дело: приоденемся в одной  раздевалке, в соседней школе. В нашей козлухе нельзя: заметут, как пить дать, потому что нас,  все знают. Мы с тобой подруга никак все люди, которые воруют ради наживы… Мы берем, что плохо лежит, и только ради того, чтобы остаться в живых.
В первый же день после каникул, заявили в раздевалке своей школы, что потеряли номерки.  На следующий день, как ни в чём  не бывало, подгадав время, когда будет толкучка: при получении одежды, в соседней школе, растолкав сверстников, получили по номеркам шубку и дублёнку. Все номерки в районе были сделаны на одном из военных  заводов, на одном и том же станке, по одному чертежу: аллюминевые кругляшки, со смещённой дырочкой с краю. Цифры набиты ручным прессом.
– Повезло нам Жанка: вдруг бы за место женской одежды, попалась мужская,– смеялась побледневшая Света. – Слава Богу, пронесло!..
– Ты что в Бога веришь? – удивилась подружка. – На Бога надейся, а сама не плошай…
– Не знаю, верю или нет, но как - то само по себе вырвалось. А кто нам помогает?
– Во всяком случае, не Он. Потому что воровать грех!..
 –А как быть?
– В следующий раз поставим соседу бутылку, он нам номерков наштампует  на всю оставшуюся жизнь. Оденемся и нашим старушкам прикид не помешает.
– Слушай, давай твоему ботинку позвоним: может элементов подкинет, а то денежки тырить мы пока не научились.
– Да я даже его имени и отчества не знаю, – грустно улыбнулась Светлана.– Надо будет у мамки номер его переписать.  Только вряд ли от него чего дождёшься: у него семья и дети. Что подруга  устала от меня? Поеду я к бабушке. Ладно, пока!
Проехав остановок пять-семь, девчонка быстро побежала к панельному, серому, пятиэтажному дому, и поднялась на четвёртый этаж. К счастью бабушка была дома. Железная дверь распахнулась, и на пороге обняла внучку ещё не старая женщина, маленького роста, щупленькая, как подросток, одетая в подшитые старые валенки, тёплую зелёную кофточку с заплатками на рукавах. На плечи бабушка накинула  большую тёмно-серую шаль из козьего пуха. На голове был повязана беленькая косыночка поверх, аккуратно уложенных в причёску, седых волос. Бабушка виновато затараторила, и, взглянув из-под лобья, отвела в сторону, потерявшие цвет глаза,  побежала на кухню.
– Кушать хочешь доченька? – весело спросила она. – Я сейчас быстренько разогрею вчерашний борщок и блинчиков постряпаю.
– Нет бабуля, спасибо. Я сыта по горло. Только что поела.
– Я смотрю, Ирка за ум взялась: кушать ты не хочешь, шуба у тебя новая. У меня такой ни разу не было.
– Ага, дождёшься от неё  здоровенную сосульку с крыши по голове, за место подарка к Новому Году!.. Баб, я поживу у тебя с недельку?– расплакалась девчонка.
– Успокойся моя хорошая!.. – обняла её, изработавшимися, больными ручками, бабушка. – Что опять поругались? Бьёт тебя?
– Да если бы била, как всех детей, ремнём по мягкому месту, хотя бы как «сидорову  козу», так нет: убивает,  как «врага народа».
– Не пойму, чего ей не хватает? Оставила ей две комнаты в секции… Живи, не хочу. Я всю жизнь пропахала, как ломовая лошадь: брёвна наравне с мужиками волохала.  Одна без мужа, двух девок подняла. Две квартиры заработала, а она в одной из них блат-хату устроила…Была же нормальная девушка: работала продавцом, даже заведующей секцией ставили. Потом страховым агентом бегала. Не пойму где споткнулась? Что с ней случилось? Как подменили… Оставайся доченька, сколько хочешь, только школу не прогуливай. Пусть она свою жизнь одна устраивает… Может и повезёт: подберёт какой - нибудь дуралей, если влюбится!..
Глава 11
                Да действительно доченька: стала  бабушка матерью, для маленькой Светочки. Растила, как могла,  Ирке дочку… Света, конечно, жила иногда дома, когда мать была доброй, но это было очень редко.  Во время пьяных дебошей и разборок, девочка находила спасение у своей бабушки, решая свои материальные и моральные проблемы самостоятельно…
«Сколько верёвочке не виться, всё равно конец будет…» Без сменки  в школу детей не пускали, и Света, не долго думая, присмотрев себе красивенькие туфельки, забрала их у богатой девочки с параллельного класса.
– У тебя и так всякого борохла хватает: каждую неделю в новых шмотках приходишь… Я, что хуже тебя что ли? – со злостью выговаривала девчонке, Света.– Да ты вообще обнаглела: даже списывать перестала давать!..
– Я ж тебе всегда помогала: мелочь отдавала, покушать покупала, варежки подарила… Отдай туфли, а я тебе другие принесу: старые, – чуть не плакала ограбленная девчонка. – Всё, я пойду к Зое Павловне и всё расскажу!..
– Иди хоть к Папе Римскому, мне по барабану! Смотри, наябедничаешь, косы вместе с бантами вырву!
На следующий день преступницу вместе с родителями вызвали в инспекцию по делам несовершеннолетних. Испугавшееся, больше внучки бабушка, боясь, что Светку посадят вместе с Иркой, собрала все вещи, которые они не покупали, и, сложив их в наволочку, отнесла к инспектору в кабинет.
– Простите её Христа ради!– просила старушка. – Я отмолю её грехи в церкви…
– А сама то где? Почему не явилась?–  подняла строгий взгляд, увеличенный в несколько раз, стёклами массивных очков, женщина-подполковник.  – Вы понимаете, что это грабёж в чистом виде. Ей срок светит нешуточный в колонии для несовершеннолетних преступников.
            – Пожалейте её, непутёвую: одна без отца растет. Мать запивается. Мне тяжко одной  поднимать её на ноги: пенсии на двоих не хватает. Спасает помойка, да овощная база, и черемша с грибами под сезон…– запричитала,  заплакав, бедная женщина.– Не губите сироту при живых родителях. Нате, возьмите штраф! – протянула она дрожащей, мозолистой рукой остатки пенсии.
– Вы что женщина с ума сошли? Взятку при исполнении, должностному лицу предлагаете!..– вскочила побледневшая  инспекторша. – Мне что сударыня и вас привлекать по статье? Заберите свои гроши немедленно! Я вам не гаишник. Проблем мне ещё не хватало. Сейчас сниму с вас показания, сделаю опись украденного, и поедем эту «робингудшу» арестовывать!..
На милицейском «уазике», со сверкающей мигалкой, разрывая тишину вечернего города пронзительным рёвом сирены, понеслись к бабушке домой, арестовывать внученьку. Старушку бил сильный озноб. Оставшиеся зубы отбивали чёчётку. Было не до танцев. Бабушка со страхом думала: «Едут, как будто банду брать. Все с пистолетами и автоматами, с дубинками и наручниками». Инспектор весело болтала о чём - то своём с водителем, который то и дело спрашивал начавшую заикаться бабушку, как лучше проехать. Ворвавшись во двор, милицейская машина, перепугала, разогнав своим прибытием местных мужиков, распивающих разведённый спирт на детской площадке: в домике, с нарисованными карасиками, щуками и медузами в паре с морскими коньками (перемешав море с рекой, художник, не думая о своей ошибке, отразил всю правду происходящего вокруг нас). Дома никого не оказалось. Поехали к Ирке и подняли её прямо с постели:
– Где дочка? – грубо  спросил опер, бренча оружием.
– А хрен её знает!.. Шляется где-то… Или у матери, или у подружки: в соседнем доме, на пятом этаже. Где ей ещё быть. По подвалам и чердакам с пацанами, ещё рановато шарится… Она, что опять кого-то ножичком пощикотила? – трещала без остановки пьяная мамаша. – Живой или жмурик?
– Собирайтесь: поедите с нами!..– скомандовала подполковник и брезгливо вышла на улицу. Казавшимся свежим, перемешанный со смогом и туманом, воздух, обжог сильным морозцем сосредоточенное лицо милиционерши.  «Во, по следу прёт, как гончая, Лягавая псина и никто её не остановит…» – с уважением, почему-то улыбаясь, думал шофёр.
Ворвались к Жанке, и, выяснив, кто есть кто, без лишних разговоров, арестовали бандиток и увезли в отделение милиции, посадив в обезьянник (камеру предварительного заключения), отпустив только бабушку, которая из солидарности, а, скорее всего из-за отсутствия денег (автобусы уже не ходили), не поехала к себе домой.
           Допросы длились всю ночь. «Я что должна в древних тапках по школе шлындать, в которых мои предки ещё в детстве бегали?– пыталась оправдаться Светка.– А колготки мои видели? – показывала она голые пятки следователю.– А голодали вы хоть раз?» Напугав до смерти девчонок, опера раскололи их от и до, узнав всю их воровскую биографию, добавили своего для полной красоты данного уголовного дела, и на рассвете отпустили вместе с непутёвой мамашей на свободу.
Бабушка, постаревшая лет на десять, уставшая и замученная ожиданием, со слезами на глазах, обняла арестантов.
– Ох, горе ты моё луковое!.. Что же вы со мной делаете? – рыдала она навзрыд. – За что же мне такое наказание? Отца не хватает: он бы вам обеим устроил «Кузькину мать».
– Да успокойся ты маманя,– по-деловому рассуждала Ирина.– До суда вроде бы не дойдёт: вещи вернули, попались впервые, годочков им «кот наплакал». Дали честное слово больше не воровать, и  на подписке о невыезде свои каракули оставили.
– Удивляюсь твоему спокойствию…– замолчала бабушка.
– Да успокаиваться то рановато: хотят меня родительских прав лишить и за место их на зону отправить. Говорят: там вас к работе одним махом приучат… И вылечат… Больная я доченька, больная!.. – заморгала мокрыми ресницами, бедная женщина. Вот заставлю себя работать, тогда буду счастливой!..
– Бабушка, а мой отец, он хороший или плохой? Как он выглядит? Ты его хоть раз видела?
– А кто его знает, какой он… Если дочку бросил, значит плохой!.. Я его видела всего пару раз: первый раз, когда с ночной смены нагрянула и застала их голубчиков прямо голеньких,  в койке. Он наглец, такой вежливый оказался. Начал, заикаясь оправдываться, как перед прокурором: «Извините ти-ти-ти-ти!..– говорит.– Вот проспали чуток с вашей дочкой: вот я и не успел смыться с места преступления…» Тут Ирка давай меня матом посылать куда подальше, а он смылся, даже не попрощавшись. А второй разок уж не помню когда. Встречу на улице не признаю: всё перемешалось в голове. Все они кабели на одно лицо…
– Был бы плохой, семьёй бы не жил, а пил бы, как все его дружки… – грустно прошептала Ира. – Хороший он доченька, очень хороший. И только его одного  люблю и ненавижу одновременно!.. И пить начала с тоски, когда он не проявил интереса к моей беременности. Тогда я  не думала о взаимной любви, а лишь слабо надеялась на его честь… Пошли домой, я больше пить и ругаться не буду…
– Твои слова, да Богу в уши!.. – засияла от счастливой надежды бабушка. – Может Вседержитель спасёт тебя, от погибали?..
Глава 12
На рынке играла нерусская музыка. Барабан отбивал бешеный ритм, похожий на «Лезгинку». Непонятные слова певца с зажигающей страстью звучали из кассетного магнитофона, китайского производства. Чёрнобровые продавцы лезли из кожи вон, пытаясь чуть ли  «не  изнасиловать» немногочисленных покупателей, в надежде продать хоть что- нибудь…
Картошка продавалась на ура: выстроилась очередь из нескольких человек. Народ не смущало, что вёдра маленькие, картошка дряблая, а отростки большие: это был последний картофель, оставшаяся после долгой зимы. Люди грустно, с завистью думали: «Вот дают чернозадые, везде чувствуют себя как дома…Им конечно хорошо и весело… Даже нашу картошку продают – не совсем наши люди (иностранцы)! А в деревнях люди, спасая картофель от загнивания, отобрав мелочь на семена, скармливают остатки свиньям».
Ирина с матерью перебирали на складе овощи. Хозяин разрешал в счёт оплаты забирать всю гниль себе. Женщины специально откидывали корнеплоды, даже с малейшим намёком на испорченность.
Дверь склада со скрипом распахнулась и на пороге появилась маленькая, худенькая фигура, похожая на детскую. Солнце, сквозь дымку тяжёлого воздуха ударило в спину вошедшему, образовав гигантскую тень.
           – Эй ты, великан, дверь закрой: не май месяц!.. – закричала Ира, размазав сопли по впалым щекам. – Ходят здесь всякие, потом гниль пропадает.
– Да это ж я!.. Не признали что ль?.. – послышался хриплый мужской голос. – Я вас с самого утра ищу.
            Тень повернулась к работницам и быстро стала уменьшаться: мужик пошёл на голос. Подойдя  в плотную к Ирине, остановился и громко засмеялся:
– Долго жить буду: не узнали…
– Из милиции что ли? – испугалась бабушка.
– Не из милиции, а от милиции: освободился я соседки!– чему- то радовался неизвестный. – Как хорошо, что ты одна и без мужа.
– Ну-ка, ну-ка, дай-ка я тебя поближе рассмотрю, подскочила Ирина, – не ужель вернулся? Как время быстро летит… Я уж и забыла, как ты выглядишь. Тебя не узнать.
Скелет, обтянутый кожей, с посеревшим лицом, но ясным, бесконечно счастливым взглядом голубых глаз, не моргая, смотрел на любимую женщину. Пролежавшая столько времени без дела одежда, пахла плесенью и нафталином. Куртка, с остатками василькового цвета, поблёкла и покрылась  мелкими дырочками от атак моли. Мозолистые руки, с наколотым на безымянном пальце синим перстнем, сжимали букетик первоцвета, и слегка дрожали от волнения. Короткая причёска покрылась сединой возле торчащих обмороженных ушей, светящихся розоватыми прожилками от весенних лучей. Пушистые брови разрывали мелкие шрамчики, выделяющееся  белизной отсутствующих волос. Голос дрожал, по-видимому, от волнения, от долгожданной встречи и нахлынувших чувств. На половину беззубая улыбка, сверкала фиксами из латуни, как маяк. При шлёпанье, обветренными губами, он казался даже привлекательным и симпатичным.
– Не с курорта поди, приехал…Это у вас на воле время летит, а там за колючкой оно ползёт, как раненая черепаха. Я на зоне каждый день считал, сколько осталось до освобождения. Вот наконец-то откинулся. От звонка до звонка две пятилетки и два года отмотал. Четыре тысячи триста восемьдесят дней не за что подарил хозяину.
– Так это не ты его?..– удивилась бабушка.
– Конечно не я!..
– А кто же? Вы же вместе пить остались, когда я уснула, – прошептала Ира.
– Я их выгнал, приревновав к тебе. Орал во весь дом. Они вышли и передрались между собой. Один другому и всадил нож прямо в сердце и смылся. Все показали на меня. Но ничего: Бог – шельму метит!.. Его тем же ножом и зарезали через пару лет. Ну ладно хватит о грустном. Собирайтесь, пошли домой, я вам организую вечный праздник…
И зажили они как в сказке: сытно и счастливо. Вернувшийся сосед, не плохо зарабатывал на заводе. Хорошо относился к Ирине и её дочери: запретил жене работать, обновил мебель, приодел семью к лету, и каждый день приносил выпивку. Света перестала воровать: потому что  это стало не к чему…
           «И зачем я ему с Васькой изменяла? – думала счастливая Ира.– Вот родила бы от него, пол секционки было бы нашей. Так он же был и остаётся беспонтовым по части производства потомства: ни разу от него не залетала. Наверно, да нет точно он бесплодный… Если бы не Васька, не было бы Светки! Нет - нет, всё правильно я сделала: без детей жить нельзя… Да ему, как я посмотрю в кайф: готовая дочка, почти взрослая. Для таких мужиков,  как он – это очень даже хорошо…Главное,  что любит меня безгранично!..»
А у Василия тоже было всё хорошо… Прошлая жизнь иногда мерцала тусклыми бликами сквозь призрачную пелену сознания в голове отца семейства. О прошлом он старался не вспоминать, наслаждаясь настоящим и мечтая о будущем…
         Однажды возвращаясь  семьёй с материной дачи, Василий Петрович с испугом увидел, что в вагон залезли Ира с бабушкой и дочерью. Женщины страшно ругались не понятно из-за чего, а девочка молча плакала. Боясь, что его узнают, Васька, как нашкодивший много лет назад кот, схватил свою жену и ребёнка за руки, и вытащил их на перрон, не доехав одной остановки.
– Зачем раньше вышли?– удивилась Васина жена, с подозрением посмотрев на мужа.– Что-то случилось?
– Да так: знакомых встретил…– отвёл в сторону глаза  мужчина, испугавшийся скандала.
– Может быть знакомую? – не могла успокоиться супруга.– Эти трое сборщиков черемши чем-то тебя сильно напугали? Ты сотни женщин делал на мимолётные мгновения счастливыми, а меня сделал на всю жизнь несчастной!..
Васька промолчал, уйдя в свои воспоминания: «Сколько же их по свету  народилось от меня… – думал он, – одному  Богу известно!.. Прости меня Господи за грехи мои тяжкие!..»
Глава 13
            В пятницу тринадцатого Василий Петрович зашёл попроведать мать.  Не успел он пройти в комнату, как раздался телефонный звонок. Хозяйка взяла трубку.
– Алё, передайте Василию, что умерла мама!– раздался незнакомый голос.
– Тебе какая-то девчонка звонит, – тихо сказала, побледнев, женщина, – что кто-то умер.
– Алё кто это? – выхватил трубку Вася.– Что случилось? Вы кто? – взволнованным голосом спросил он.
– Это Света: ваша дочь!– закричала, заплакав, девочка и бросила трубку телефона.
– Мама, кажется, Ирка умерла, – прошептал, не опуская трубку, расстроенный мужчина, с трепетом слушая телефонные гудки: «пи-пи-пи-пи-пииииии…» – как сигналы кардиографа на дисплее в операционной, звучали  роковые звуки, вычерчивая страшную чёрную линию, перед глазами Василия.
Василий медленно положил трубку телефона. Руки взмокли, по телу пробежала изморозь, здоровый румянец сменился нездоровой бледностью. Не много отдышавшись, и придя в себя, позвонил жене:
– Я сегодня задержусь, – заикаясь, прохрипел он. – Товарищ умер. Надо проводить по- человечески, в последний путь…
– Вася что случилось? – испуганно спросила мать.– Кто это звонил?
– Мама помнишь лет пятнадцать тому назад, когда я с армии вернулся, приводил к тебе рыжевласую девочку: дочку. Так это её мама умерла.
Купив первый и последний раз Ирине пару красных гвоздик, Василий Петрович пошёл на похороны. Перепутав дома, он неуверенно, превозмогая себя, поднялся на второй этаж, ободранного подъезда. Железная дверь была заперта. Вася позвонил. Тишина. Ещё пару раз с силой надавил на покрытую грязными отпечатками пальцев кнопку звонка. Безрезультатно.  Подумав пару секунд, повернулся  задом и начал тарабанить кулаками и пятками в бронированную дверь.  Заскрипели ни разу не смазанные петли, клацнул  железом о железо ригель замка. Кусок железа, переделанный в дверь, приоткрылся на длину цепочки. Сквозь образовавшеюся щель, показалась часть полуобнажённого заспанного мужчины. Уверенный в надёжности своей крепости, мужик рявкнул, блеснув, кинжально-стальными глазами:
– Чо надо?– грубо спросил он.– Чо ломишься, как к себе домой?
– У вас кто-нибудь умер? – спросил Василий, опустив виновато взгляд на половик с радостной надписью «Добро пожаловать».
– Ты чо с ума съехал? Тьфу, на тебя три раза! – ответил, испугавшись, жилец и хлопнул железной плитой о косяк. Посыпалась закопчённая извёстка. Звякнула защёлка, захрустели замочные механизмы, загорелся ярко-красным огнём, как свет в конце туннеля, чудовищный зрачок  глазка. – Рано пришёл: твой срок ещё не наступил...– Послышался сумасшедший  голос и смех, от куда-то из глубины страшной квартиры.
Выйдя на улицу, преодолевая набросившуюся на него отдышку, Вася с трудом вспоминал, где он блудил столько лет назад.  Наткнувшись на хозяйственный магазин «1000 мелочей», он уверенно направился к следующему дому, напичканному полуразрушенными коммуналками на пять-шесть хозяев, с облезлыми от времени до кирпичей подъездами и оторванными дверьми на входе в них.
Деревянная дверь в секционку была слегка приоткрыта. По общему коридору и кухне ходили какие-то незнакомые  люди, с мрачными лицами. Василий медленно прошёл в дальнюю комнату на лево: мебели не было, не считая зеркала завешанного белой простынёй и табуреток, которые ждали пришедших попрощаться с покойной. Вокруг маленького гроба с Ирой, который стоял как раз на том самом грешном  месте, где была железная кровать с панцирной сеткой.
Постояв с минутку, Василий положил цветы, и виновато отступая назад, выскочил из комнаты. «Ещё один любовь-ничек пришёл!..» – прошипела соседка через гнилые редкие зубы и шмыгнула, как змея в свою комнату. Сквозь тусклый свет лампочки, на пришедшего, посмотрели равнодушные люди и отвернулись.
Вася прошёл на кухню. Там, облокотившись на широкий  подоконник, молча стояли подростки и курили. Пахло свежо строгаными досками и восковыми свечами. «А где же дочка? – думал мужчина.– Что-то рыжих не видать. Надо было венок купить, а не цветы. Не верил до конца: думал шутка. Ведь такая молодая, а лежит, как древняя старушка: высохла вся ».
Подошла не знакомая женщина, поправила чёрный платок, и, смахнув набежавшую капельку с воспаленных красных глаз, тихо заговорила:
– Вы меня не знаете? Я старшая сестра Иры.
–Нет, знаю, знаю! – почему-то соврал посеревший Вася. – Ира много раз рассказывала про вас.
– Вы бы могли на гроб денег дать, а то я в долги залезла? Нам ещё домой, на Алтай возвращаться, а я вся поистратилась в конец,– разговорилась сестра.– Закрыл её сожитель, чтоб не ушла никуда. Она в окно кричала,  в дверь билась. Он вернулся с бутылкой, а она уж не дышит. Говорят кровоизлияние в мозг, потому что во время не опохмелилась.
–Да конечно, конечно возьмите!– протянул Вася всю  наличность вместе с мелочью, что была в кармане. – Хватит?..
– В два часа вынос тела. Вы на кладбище поедите?
– Да я на своей машине: кто хочет, может подсесть.
Строго назначенное время вынесли гроб на улицу перед подъездом. Вокруг собрались соседи и родственники. Вася встал в сторонке и почему-то, стесняясь подойти ближе, грустно смотрел на похороны.  «Лювовь-ничек!.. Припёрся через стока лет…» – прохрипел тот же ядовитый голос.
Процессия тронулась с места, до угла дома, где ждала катафалка. Женщины  начали разбрасывать зелёные ветки. Запахло хвоёй. Воздух наполнился до предела горем и состраданием. « На кого же ты меня оставила ма-мо-чка!..» – заголосила, разрывая минуту молчания, совсем по-взрослому, девочка.
         У многих заблестели глаза. Послышалось шмыганье  и плачь. «Дочка!– подумал Вася.– А почему белая?»
В машину сели Ирина сестра, её молчаливый муж, мальчик и блондинка. Всю дорогу до погоста, включив дальний свет, Василий Петрович осторожно  рассматривал в  зеркало заднего вида салона, свою дочь, ища сходство. «Больше похожа на певицу: дочку первой примадонны…»– думал он.
Возле могилы, Вася как будто в чём-то виноватый, опять скромно стоял в стороне. «Любовь-ничек!..– проскрипел пьяный женский голос.–  Лопату бы взял: хотя бы одно доброе дело сделал!»
Васька выхватил у кого-то лопату, и, не в силах сдержать слёз, начал быстро закапывать бедную Иру. Почему - то, опять постеснявшись своей набежавшей слабости, отвернулся и отошёл к соседним могилам, где  духовой оркестр  печально играл « Марш из-за угла».
Рядом хоронили молодых парней: бригаду монтажников, сорвавшихся в бездну высоченной трубы. Они падали не больше минуты, вцепившись, друг в друга, крича и зовя на помощь маму… «Почти так же падала Ира: только по своей воле, тридцать пять лет… – с болью в сердце думал Василий Петрович. – Она умерла от развитого сердца!..»
          Поминали весело. В этой коммуналке всегда было шумно и весело. Со стороны улицы случайный прохожий никогда бы не догадался, что происходит день рожденья или поминки, свадьба или похороны…
Самый первый и последний мужчина Ирины, злился как никогда: он страшно ревновал к Ваське уже не существующую женщину. Он один наверно по-настоящему любил её. Устроив страшный скандал, начал угрожать бывшему сопернику:
– Сейчас позову мужиков, вломим тебе, будь здоров! – кричал он. – Я местный. Я здесь всю жизнь прожил, не считая зоны…Ржёте, как кони, вместо того чтобы плакать. Ещё музыку врубите, как на последних поминках, у соседа, и пляски устройте, словно на дискотеке!– ругался он, сверкая переполненными слезами глазами, в которых, как будто бы догорали две поминальные свечки.
– Да успокойся ты сосед,– уговаривали его женщины. Ирка весёлая была девка. Это её душа заставляет нас веселится. А друзей твоих мы не боимся: они уже давно или уколотые или пьяные вдрызг спят. Драчунов нашёл: они ели ноги носят, и выглядят стариками на лет восемьдесят.
Мужик всё-таки добился своего: разогнал поминки. Люди вышли на улицу и ещё долго вспоминали, какая весёлая и хорошая была Ирка… К сожалению многочисленные комедии удовольствий в жизни, почти всегда оборачиваются всего лишь одной трагедией.
Глава 14
«Что же делать, что же делать с дочкой?» – с напряжением думал Василий Петрович, прощаясь с родственниками Светы.
– Надо брать к себе, в семью: она же родная кровь, – шептал внутренний голос.
– Надо поговорить с женой.
– Вот и поговори, – нашёптывало второе Я, – поди, не заржавеет и от тебя не убудет… Она же хорошая: всё поймёт.
– Я не хочу в деревню к тётке уезжать, – наконец то заговорила с Васей дочка: – здесь у меня куча друзей, школа, родной двор и квартира. Возьми меня к себе. Вот у подружки мать умерла, батя сразу забрал её, хотя и жил с другой семьёй. На вот  мамкины письма, – протянула она свёрток, завёрнутый в целлофан, и перетянутый красной ленточкой. – Она их тебе в армию писала и почему-то не отправляла…– отвернулась она, заплакав.– Я честное слово шакалить больше не буду!..– прошептала она.
Дома бедного мужика ждал грандиозный скандал:
 – У тебя, что крыша поехала? – ругалась жена. – Куда её? Места нет!.. Была бы маленькая, а то уже девица. Я в её возрасте уже работала. Ты что забыл, что у нас своих двое дошколят? Да вы с ней даже расписаны не были. Была бы жена другое дело… А ты вообще уверен, что это твоя дочь?.. В начале султаном стань – потом будешь заводить гарем! Если все к тебе придут, что делать будешь?
Василий Петрович закрылся в туалете, и под ворчание жены стал с трепетом читать Ирины письма: « Дорогой Василёк вот и родилась у нас доченька: три кило двести, пятьдесят три сантиметра ростом, рыжая, как ты, а в остальном вылитая я.  Если бы я знала что так больно рожать, никогда бы не согласилась. Из роддома встречал сосед, а то не удобно как - то одной домой возвращаться. Если бы ты знал, как я тебя люблю, и одновременно готова разорвать, за то, что ты убежал в свою армию. Не смотря ни на что большое спасибо тебе за это маленькое чудо. Мне так вовремя повезло с соседом: он хорошо мне помогает…Назвали Светочкой в честь сестры, а отчество дала в честь соседа…»
Василий заболел душой и сердцем: « Письма с того света!.. А как же звать этого соседа?» – с горечью думал он. Пришли бунтарские мысли: уйти к дочери, жить в коммуналку. К счастью всё разрешилось совсем  по другому сценарию: родная сестра Иры решила забрать сиротинушку к себе.
«Пропадёт она в городе, – рассуждала тётя Света,– у нас в деревне ей лучше будет: как ни как курорт всесоюзного значения. А у вас, что я каждый день в окно вижу? Одни лысые горы с ураном внутри, да городские трущобы, напичканные всяким сбродом с клопами и тараканами. Дышать не чем. Вот, пожалуйста, повестка Светке пришла: в суд явиться, а она не пошла. Теперь точно заарестуют. Говорит за кражу на вокзале…Это раньше ей всё сходило с рук, а сейчас у неё возраст самый подходящий для тюрьмы: переходный. Поскорей бы он закончился этот переход: может быть, повзрослеет – за ум возьмётся. Я вот мужа с детьми отправила домой, а сама осталась, чтоб её из города вырвать и спасти от зоны».
…И вот через неделю, в понедельник с утра, Василий Петрович впервые в жизни сидит в суде, и чувствует себя во всём виноватым.  «Помогал бы ей, может  быть и не воровала бы, – думал он.– Это она не от хорошей жизни на дело пошла: почти любое преступление –   это бунт против нищеты!..»
Привезли с тюрьмы дочь. Завели в зал заседаний, и посадили, как зверёныша в клетку. Охранник вооружённый, как на войну, накинул амбарный замок, и с важностью крутанул пару раз ключом. Пришли все кому положено, что бы осудить и отправить в места не столь отдалённые безрассудноветренную девчонку. Адвокат попросил арестантку вести себя прилично: не говорить лишнего и не огрызаться…
Василий Петрович внимательно слушал судью, съёжившись, как преступник. Леденящий совесть и тело озноб, то и дело нападал на отца непутёвой дочки. Было холодно и страшно. Он думал про себя: «Его дочь на скамье подсудимых. Какой позор. Не её надо судить, а меня!.. Хотя недавно судили, но не посадили, сына директора меховой базы. Дублёнки в институте воровал. Ему то чего не хватало?..  »
Дослушав преступную историю Светланы, он понял, что её классически  подставили: подкинули на живца, в зал ожидания, пакет, набитый грязными вещами. После показаний оперуполномоченного по железнодорожному вокзалу, Василий Петрович не выдержал и начал орать:
– Гражданин судья, неужели не понятно, что бедную девочку элементарно подставили с целью увеличения показателей по раскрытию преступлений на вокзале, – уверенно, как на партийном собрании выступал он, не дождавшись разрешения.– Сумку подбросили специально, и подобрать её мог любой человек. Каждый мечтает найти миллион. На её месте мог быть и я. Так осудите и меня на всякий случай для профилактики. Я напишу в газету «Правда» и об этом ужасном произволе узнает вся страна!..
Воцарилась гробовая тишина.
– Мент родился! – прошептал, улыбнувшись, молодой краснощёкий охранник, поправив автомат и злобно сверкнув безразличными глазами.
– Вы кто такой? – поинтересовался прокурор, надев очки, и впившись в неизвестного мужчину металлическим взглядом. – Выведите его немедленно из зала суда!..
– Встать! – объявила секретарь, после последнего слова подсудимой. – Суд удаляется для принятия решения.
– Зря вы погорячились!.. – строго сказал защитник.  – И так бы всё было нормально.  Всем ясно, что ей учиться надо, а не сидеть. Любой честности есть свой предел…
Все замерли в ожидании сурового приговора суда. «Зачем этот клоун выступил?– со злостью думала Света, вытирая слёзы.– Без него тошно!» Воздух от переживания накалился до придела. Запахло старой мебелью недавно покрытой бесцветным лаком и бумагой, исписанной бесчисленным количеством букв, слов и предложений, которые решали судьбы людей…
          – Встать,  суд идёт!– прозвучал приятный голос девушки.
          – Именем Российской Федерации, – громко зачитывал приговор судья.– Светлану Владимировну осудить условно и отпустить из зала суда немедленно.
– Ну, слава Богу!– вздохнул Василий полной грудью, подслушивая из коридора через дверную скважину вердикт суда. – Но почему Владимировна, а не Васильевна?
По дороге из суда домой, Василий не выдержал и спросил:
– А почему у Светки отчество не моё? Отец то кто?
– Со слов Ирки и по моим подсчётам ты соколик!– виновато ответила Светина бабушка Валя.– Мужа моего Виктором звали, а что за Вовка затесался, ума не приложу? Я вообще в начале думала: вас Володей кличут.
– Так Ира всегда фотку десантника показывала и хвасталась!– вмешалась в разговор тётя Света. Она настороженно относилась к чужому для  неё мужчине.
– Так я в стройбате служил!..– изменился в лице Вася, от страшной ревности, и пугающих предположений и догадок.
– Бросьте вы покойницу ревновать!
– Да дело то не в этом!..
– Мы Володя с внучкой сами запутались, кто есть кто, – опустила глаза бабушка.
– Да не Володя я, а Вася!
– Извините, я вас всё с соседом путаю.
–Так его как звать?
– Володькой и звать, – грустно улыбнулась тётя Света.– Они же пока он не сидел, всегда вместе жили.
– Ах, вот откуда ветер дует,– прошептал, задумавшись, горе- отец. Он внимательно посмотрел на девочку. Она виновато (за мать) улыбнулась ему до боли знакомой улыбкой. Так улыбалась бабушка, сёстры, и все родственники… Походка, несдержанный характер, изумрудный взгляд, как море в ясную погоду, и ещё что-то необъяснимое, какая-то неимоверная энергетика, подсказывали ему, что это его дочь. Тоненькая ветровка, рваные красовки, исшарканные джинсы, без колготок и тёплых носок, чёрная вязаная шапочка и мальчишечья футболка: вот и вся «зимняя» одежда. « Как же она зимовала все эти годы?– подумал он. – А худющая какая, ужас. Их что там Вовка одной баландой кормил что ли?»
– Да вы не переживайте: ей у меня будет хорошо, – прослезилась тётя Света. – Зима закончилась, всё ж легче будет. Муж вчера звонил: снег тает; лёд на реках тронулся. Пошёл хариуса добывать. У нас весна быстрее, чем у вас приходит.
– Перестаньте выкать! Не чужие, поди люди?!.. – сказал Вася, подумав про себя: «Все равно мы никогда родными не будем. И если это действительно моя дочь, то она меня никогда не полюбит: потому что считает меня подлецом. И чтобы стать ей родным человеком надо время. И если на то пошло даже дочек надо покупать: им нужна в начале материальная помощь, а потом отец, со своей нудной маралью. А как появится муж, так вообще во мне надобность отпадёт».
…Василий украдкой от жены купил внебрачной дочке всю необходимую зимнюю  одежду, билеты на поезд, продуктов на дорогу, блок хороших сигарет, и с облегчением думая: «Слава Богу, что всё хорошо закончилось. Что дорого – мило, а дёшево – гнило!»– отправил двух Светок в деревню: в Алтайский край.



Часть 2               
                « Ветер раздувает пламя!
Господь  воспламеняет душу!»–
Девиз маркизов де ля Пайетри
Глава 15
           Светлана проснулась оттого,  что дышать стало удивительно легко. Позднее утро: сказочное  небо, тишина и щебетание птиц. Где-то рядом с дорогой громко журчала вода: здесь сливаются в одно целое, недавно освободившиеся ото льда, две речки Чемал и Катунь, а граница их прикосновения хорошо видна и окрашена разными цветами. Чемал – пронзительно синий, а Катунь –  голубовато-изумрудная. И всё это великолепие окружают серые скалы вдоль берега, чуть дальше ярко-зелёные горы, со снежными шапками на вершинах, напоминающие огромные волны в океане, с пенящимися гребнями. Неповторимый по красоте ландшафт, и на удивление приветливые люди, сияющие, как солнце, подглядывавшее из-за редких белоснежных облаков за землёй. Автобус остановился на автостанции посёлка «Чемал».
«Вот мы и дома доченька, насовсем другой планете Алтай: в сказочной стране голубых озёр, горных хребтов, бурных рек и нетронутой природы,  – улыбалась тётя Света, празднично ухоженная, со сверкающим взглядом добрых глаз.–  Дыши полной грудью, наслаждайся целебным воздухом, насыщенным благотворными ионами. Здесь макияж  абсолютно не нужен. Необходим только крем для загара и бальзам для губ», – вела разговор,  как гид экскурсию, счастливая и гордая за свой край женщина. – Летом пойдём в тайгу, наберём грибов, рябины, калины, боярышника, шиповника, малины и клубники. Мужики папоротника и черемши нарвут, ореха кедрового заготовят, рыбы наловят, картошку выкопаем, кабана вырастим  и проживём как - нибудь.
            Светка  лениво смотрела по сторонам и ощущала себя оторванной от мира: от широких улиц, от замусоренного ветром, родного двора, от пыльного, загазованного воздуха, от городской  суеты с вечным шумом машин и грохотом трамваев, и, от таких же, как она друзей-беспризорников... «Вот и началась другая жизнь: без мамы… – грустно думала она.– Что я реки, сосен и гор не видела? У нас в заповеднике «Столбы» не хуже. И если на то пошло я тоже нетронутая, как их природа…Зачем она мне про заготовки втирает? Я уж как-нибудь без ягоды  ползунихи проживу », – лукаво улыбнулась она.
        У девушки, которую с детства не учили добру, есть две дороги, ведущие к нему,– дорога страдания и дорога  любви. Путь этот не прост: через горе, ошибки и мучения, как через таёжный бурелом, сбившись с правильного направления, будущая женщина до крови раздирают своё неокрепшее тело, оставляя на острых ветках греховные украшения, и приходят  к роковой черте абсолютно голой, и, без стыда предстаёт перед судом Вседержителя. Ей уже не страшно: она уже прошла все муки ада на земле…
– Что-то наших мужиков не видать? – сказала Тётя Света, подхватив сумки,  быстро пошла по потрескавшемуся, от перепада температур, асфальту. – Не отставай! – свернула она с трассы на узкую тропинку.– Сейчас: через минут пятнадцать будем дома.
– Жара то какая, ужас!– сняла дублёнку Света, и побежала догонять тётку. – А грязища: на тракторе не проедешь. Тьфу ты,– наступила она на оттаявшую кучку,– дерьмо тает!
–Да у нас в межсезонье на улицу без резиновых сапог не выйдешь, – засмеялась тётушка.– Навоз это, навоз. Понюхай, как хорошо пахнет, не то, что у вас в городе. Привыкай доченька к деревенской жизни… Хорошая дорога у нас только в центре.
Перепрыгивая через многочисленные ручейки, осторожно ступая по твёрдым островкам   чёрного, заледеневшего снега, с трудом, чтобы не намочить ноги, добрались до цели. Одноэтажный дом, сложенный из лиственницы, уже давно почернел от времени и постоянно требовал ремонта. Рядом торчал  фундамент дома для сына. Хозяйка, не ставя сумок на мокрую землю, ловко скинула, выкованный ещё дедом, крючок, и толкнула коленкой калитку. Петли радостно заскрипели и крутанулись по своей оси. Маленькая серая собачонка, повизгивая от счастья, потявкивая для порядка, волчком извивалась между ног любимой женщины.
– Фу Жуля, Фу! – чему - то радовалась тётя Света.–  На  место! Да отстань ты: уронишь же непутёвая. Они что тебя не кормили что ли?
Зашли в сени. Запахло прелой одеждой, сухим укропом, квашеной капустой и бражкой. Хозяйка поставила сумки на длинную лавку и рывком открыла дверь на кухню. В нос вдарил резкий запах самогона. Теплый воздух с печки поздоровался с приехавшими с города. Отец с сыном резко чокнулись алюминиевыми кружками и с лёта засадили первача.
– Хорошо пошла зараза! – сказал и сморщился хозяин дома, и медленно вытащив с трёхлитровой банки толстый огурец, слегка откусил. Чуть не подавившись от неожиданности, проглотил закусь не пережёвывая, и с любовью уставился пьяными, голубыми глазами на жену.
– Градусов девяносто, это точно! – прохрипел и сморщился Витек, сродный брат Светки.
            Самогонный аппарат работал, как швейцарские часы, охлаждая хмельной пар в стеклянном змеевике, переводил его в горючую жидкость, которая, как весенний ручеёк весело струилась в эмалированный тазик.
– Ты что ж это Валерка устроил? – заругалась тётя Света. – У меня значит горе, а у тебя праздник? И малого ещё взял в помощники. Чему ты его учишь?
– Да брось ты ругаться с порога, – огрызнулся, проглотив горьковатую слюну, дядя Валера, и полез целоваться к жене. – У нас всё хорошо…
Витёк неуверенно встал, и, держась за беленую стенку, собирая извёстку на себя, пошёл в спальню. Споткнувшись об пестрый самотканый кружок, грохнулся на разноцветную дорожку и пополз к дивану. Захрустев старыми пружинами, с трудом влез на постель, уткнувшись в вышитую в цветочки подушку, и замер, как не живой.
– Да отстань ты со своими ласками!– продолжала ругаться хозяйка, отпихнув мужа.  – Пойду, посмотрю сыночка. Живой ли? – взяла она помойное ведро и понесла в комнату. – Сёдня свиньи тоже захмелеют. Проходи Света. Не стесняйся! Будь как дома…
– Не забывай что в гостях! – пошутил хозяин, и сел на деревянный, недавно выструганный табурет, и, поставив локти на кухонный, стол уткнулся небритыми щеками в массивные кулаки. Надолго замолчал.
            – Ладно успокойся! – продолжала ворчать хозяйка.– Вместе жить будет. Вас троих тяну и её на ноги поставлю с Божьей помощью…А Маринка где?
– Где ж ей быть? – буркнул дядя Валера.– На учёбе.
– А вы что опять на пару с сыном, на работу не пошли?
– От работы кони дохнут! – крикнул с дивана, очнувшийся Витёк, и отрубился окончательно.
– Так воскресенье  праздник: день святого « ибукентия»! –  продолжал острить дядя Валера.
– Понедельник сёдня, понедельник, – прошептала тётя Света, присела на старинный сундук  и тихо по-бабьи заплакала, держась за грудь.
Светлана неуверенно подошла к бедной женщине и, обняв ее, разревелась с ней на пару, уже не сдерживая себя.
Глава 16
            Ещё целый год тосковала Светлана по бывшей жизни в городе. Выйдет, бывало ближе к вечеру за огород, сядет на большой камень-валун и смотрит на горную речку, шумящую, как городской проспект. Кинет в прозрачную воду плоский камушек, и, пересчитав «блинчики», с грустью проводит в небытиё расплывающиеся круги на синеющей глади. «Была бы рыбкой, – с сожалением думала девочка,– уплыла бы домой: в Енисей. Интересно куда впадает Катунь?» Проводив красное солнышко за розово-рыжий, разбавленный парящей  дымкой, горизонт, она нехотя шла делать уроки.
            В деревенской школе к Светлане относились очень хорошо. С самого начала создалось такое впечатление, что она с первого класса здесь учится.   Новые одноклассники с удовольствием выбрали её старостой и с уважением относились к ней. Плохо учится, прогуливать и тем более воровать или харьковать было просто стыдно. «Какие хорошие люди,– часто удивлялась она, – не то, что у нас в городе…А дядька, какой классный мужик, как путный отец. Ну и что,  что пьёт. А кто в наше время не пьёт? Наверно только трезвенники  язвенники. Мужик запил – это пол беды, а вот если баба пьющая – это настоящее горе!..»
Тётя Света и дядя Валера относились к сиротинушке так же как к своим детям. Даже жалели иногда больше чем родных. По дому и хозяйству управлялись сами. Разрешали бегать на дискотеки: в клуб и санаторий. Даже картошку копали одни, без помощи подросших детей. «Пускай лучше учатся, – рассуждала тётя, – ещё наработаются, успеют…»
Однажды в майские праздники, вычищая стайки, дядя Валера, воткнув вилы в огромную кучу навоза, достал  измятую пачку папирос из замасленного кармана затасканной телогрейки и сказал жене:
         – Слушай Света, лето на носу, пора бычка на мясо сдать. Дом недостроенный, третий год стоит.
         – Да ты что забыл? У нас девки в последнем классе учатся.  Надо туфли и платья  на выпускной бал купить, чтоб не хуже других были, а то ходят, как нищенки. Да и дальше им учится надо.
        – Ну ты скажешь тоже. Нормально они одеты. Вот у меня первый костюм появился только после армии, когда мы женились. Так я его до сих пор таскаю. А раньше бывало, придёшь в клуб на танцы: топнешь по струганному полу зеркально начищенными кирзачами, аж листвяк звенит от железных набоек. Расстегнешь парадно-выходную фуфайку, чтоб было видно  рубашку с мешковины, мамкой вышитую.  Кинешь батькину ободранную кроличью шапку по центру, засветишь подарок брата: «командирские часы» и пойдёшь по кругу отплясывать, перемешивая «цыганочку» с «камаринской».
– Дом подождёт. Поди не в сарае живём. Крыша над головой есть. А девчонкам замуж выходить надо. Кто на таких посмотрит?
– Да и так от женихов отбоя нет. Дали бы кому положено, да как полагается: после свадьбы; в первый раз – в первую брачную ночь, как у нас с тобой было!..
           – Опять тебя понесло по садам и огородам. Сейчас дети умнее нас: все умеют компьютерами и мобильными телефонами пользоваться.
– Наглее они нас,– это точно. Вон сосед белобрысый, каждый день возле нашей калитки племянницу ждёт. Молодой, а ранний!
– Петька что ли? Да он такой хорошенький и скромный. Мне его так жалко. Она его пошлёт куда подальше, а он отвернётся и плачет: дружить хочет…
– Знаю я их дружбу и  любовь по своему и чужому опыту: перетопчет этот петушок всех наших кур, без всякого толку, кроме сиюминутного удовольствия.
– Да брось ты всякую пошлятину городить, – толкнула мужа тётя Света, опустив глаза, и, поправив выцветшую косыночку. – Перекур закончился. Начинаем органическое удобрение таскать.
Сразу после праздников сдали бычка перекупщикам, живым весом, чтоб себя и скотину не мучить. Хозяйка, не долго думая, чтобы деньги не разлетелись по мелочам, собралась в Новосибирск, на оптовый рынок, за обновками. Она подслушала, как девчонки мечтали о нарядах: Светка хотела длинную, до самой земли шубу, а Маринка кожаный плащ. О платьях на выпускной бал, они почему-то не говорили?
Отмучившись всю ночь в автобусе, тётя Света и дядя Валера, поехавший для охраны и как грузчик, прибыли на рынок. Набегавшись за день по бесчисленным рядам контейнеров, набитых заморскими товарами, приценившись и до ругани поторговавшись с челночниками, наконец- то скупились: сыну взяли китайскую кожаную куртку, костюм на выход, спортивные брюки, туфли и нижнее бельё; дочке и племяннице длинные турецкие плащи, итальянские туфли на высоком каблуке, коротенькие блестящие платья на выпускной бал и последующие праздники, и прочую приятную женскую мелочь; мужу трусы, майку, носки и красивую литровую бутылку водки, для поднятия, упавшего  настроения. Себе тётя Света, на оставшиеся деньги, купила красную шапочку с шарфиком, осуществив свою давнишнюю мечту  детства…
Дома, радости не было конца. Девчонки, нарядившись и подкрасившись, забыв сказать спасибо, крутились, как балерины возле зеркала, отталкивая друг друга. Тренируясь ходить на каблуках, исцарапали весь пол и натёрли мозоли.
– А шубы вам пусть мужья покупают, – говорила, улыбаясь, счастливая тётя Света, – или на крайний случай выучитесь и сами себе заработаете, хоть на норковую или песцовую.  Плащи практичные, с подкладом: можно и зимой таскать.  Шубу в дождь не оденешь. Всё, моя совесть чиста: приодела девчат.
На выпускной вечер, расфуфыренные девчонки, гордо шли впереди, скромно одетых, родителей и брата, цепляя модными каблуками солому, испачканную петушиным помётом, то и дело, одёргивая короткие платья, шурша по капроновым, телесного цвета чулкам. Им было почему-то стыдно, за своих предков и за себя…
– Точно такие же на бетонке, в городе стоят!.. – смеялся Витек.
– Да заткнись ты, сопляк, без тебя скользко!..– буркнул дядя Валера, по отцовски, приревновав, повзрослевших  девушек, к настоящим и будущим ухажёрам. – Ты бы их мать, перед тем как в люди выпустить, сводила бы к себе на работу в санаторий. В фито - бочке пропарила, да в радоновой ванне искупала. Наша вода не только лечит все болезни, но и освобождает от дурных мыслей.
Глава 17
               На следующий день, ближе к обеду, Светку с Маринку разбудил пронзительный автомобильный сигнал, «до смерти» напугав всех домочадцев. К дому подкатил на отцовской машине Петька Курочкин. Он как мог последние месяцы наводил тюнинг на стареньких «Жигулях»: установил  камазовский сигнал, обвесил кузов антеннами, поставил новый магнитофон «Пионер», заменил решётку и колёсные колпаки на эмалированные, купил крутую оплётку на руль, подвесил на зеркало заднего вида игрушку, – рыжего чертёнка, заменил все лекарства в аптечке, добавив в неё по совету матери, противозачаточные средства…
Вчера, на выпускном балу Светлана почти весь вечер протанцевала с Петей. Он был просто счастлив, от предвкушения скорой победы. Напившись «северного сиянья» (ужасную смесь самогонки с шампанским), он то и дело отгонял от любимой девушки назойливых одноклассников. Ночью, провожая девчонку, домой, накинув ей пиджак на плечи, дрожа от страсти, холода и  неуверенности в себе, потащил Светку на сеновал.
– Куда ты меня тащишь Петруша? – прижалась к сараю Света.– Там грязно!
От ласковых слов хмельное счастье с новой силой вдарило по голове парня. Он больно прижал девушку к холодным доскам и с силой впился слюнявыми губами в губы девчонки.
– Тьфу ты дуралей!– сплюнула Светка, пихнув острой коленочкой во что-то твёрдое. С силой оттолкнула мальчишку. – Совсем обнаглел! – крикнула она из темноты и побежала на встречу спасительному огоньку на кухне тёткиного дома
– Я завтра свататься приеду! – крикнул он вдогонку, и пошёл спать.
На завтра, поправив голову с помощью рассола, вымыл хозяйственным мылом в холодной воде голову, и подумал: «Придёт же такое в голову, – свататься! Мне ещё учиться, и в армии служить, а там посмотрим. Дождётся, – женюсь!»
Намытая машина, блестя на солнце красным перламутром, разрывалась, как на пожаре, от диких звуков, заставляя прижиматься трактора и комбайны, ехавшими в поле, к обочине.
            – Петька приехал, – прошептала и осторожно выглянула Света на улицу, слегка отодвинув белоснежные, накрахмаленные занавески, – свататься!..
– Да брось ты ерунду пороть: – зевнула, потягиваясь на койке, Маринка, – он всем одно и то же говорит, когда просит…
Светлана с первого взгляда влюбилась в автомобиль и зауважала Петьку. «Хватит на этих бешеных мотоциклетках с пацанами по деревне гонять, – подумала она, – пора на машины переходить».
– Девчонки поехали на Чемальскую ГЭС с тарзанкой прыгать! – закричал «жених», постучавшись в окно спальни.
– Поехали Маринка, а?– воскликнула Светка. – На машине покатаемся…– Сверкнула она счастливыми глазками.
– Я что дурнее паровоза в пропасть головой по собственной воле прыгать? – ответила, засмеявшись, сестрёнка. – Он всех туда возит. Бережённого Бог бережёт!..
– А не бережённого конвой стережёт… – продолжила народную мудрость девушка. – Ты как хочешь, а я поеду. Тётке ничего не говори. Светлана быстро скинула ночнужку, надела лёгкое белое в чёрный горох платьице и выскочила на крыльцо.  Ярко- каштановая
копна волос распушилась волнами переливающихся локонов, от нахлынувшего ветерка. Голливудская улыбка, как награда за первое место, засияла как на пьедестале.
В глазах у парня зазвездило. Потеряв дар речи, он открыл дверцу калитки, и затем, быстро подскочив к машине, открыл переднюю дверь.
– Карета подана, моя королева! – пролепетал он.
– Я пока ещё не твоя! И если на то пошло королевна с кучером рядом не ездит,– съязвила девушка, распахнув заднюю дверцу. – Запрягай, поехали!
          Автомобиль нёсся по горной дороге окружённой изумрудными хребтами, поднимаясь всё выше и выше. Ветер приятно заигрывал с молодыми людьми, прорываясь через открытые окна. Высунув руку из машины, девушка хваталась тоненькими пальчиками за прохладный воздух, счастливо жмурясь от  яркого солнца.
          Приехав на место, оставили машину на стоянке, и пошли по узкой тропинке, которая проходила над обрывом. Камни падали из-под ног, как бы крича девушке:  «Постой остановись! Что же ты делаешь?» Внизу бурлила река, пугая своей отдалённостью. Открытые части тела моментально покрылись красным загаром.
Наконец-то добрались до смотровой площадки. К счастью аттракцион уже работал, и, решив, что налюбоваться природой, они ещё успеют, молодые люди направились туда. Смотреть на «летающих» людей было весело. Образовавшаяся очередь смело продвигалась вперёд.
– За отказ от прыжка штраф 50 рублей, – прочитал вслух Петька.
– А что такие разве бывают, что отказываются? – заволновалась Света.
На душе у девчонки стало как-то тревожно. Она о чём-то задумалась и неожиданно для себя оказалась на краю пропасти. Подошла её очередь. Её лихо опоясали специальной конструкцией и прицепили к тросу, натянутому над рекой. Весёлый инструктор скомандовал: «Прыгай!»
«Это что же происходит?– со страхом подумала девочка. – Я в трезвом уме и здравой памяти, должна разбежаться и прыгнуть прямо в бездну головой, да ещё в бурлящую горную реку, окружённую острыми скалами?»
И она прыгнула… За несколько секунд, проведённых в свободном полёте, она вспомнила в мельчайших подробностях всю свою жизнь. Она простила всех кто её когда-либо обидел, и сама мысленно попросила у всех прощенье. Уверенная в том, что было в её жизни ужасного – это совсем не самое страшное, что может быть: она летела на встречу дикой Катуни.  А потом… Потом случилась самое прекрасное – Светлана поняла, что чувствуют птицы, когда летают: необычайную свободу, лёгкость, скорость и неимоверное счастье!..
Неожиданно быстро всё закончилось. Светлану в очередной раз вытащили из бездны. На верху ждал Петя.
– А ты почему не прыгнул? –  спросила девушка.
– Да мне что-то не хочется, – ответил он, опустив пышные ресницы, – да и надоело уже… Ты бы могла что-нибудь другое одеть, а то все мужики чуть вниз не попадали, любуясь твоими прелестями.
«А он ничего: симпатичный, хотя и трус…» – подумала Света и пошла в низ к любимой машине. Неподалёку монотонно стучал дятел, выковыривая из коры вредных личинок, кукушка кому-то отсчитывала  срок, беркут гордо парил в облаках, заставляя тревожно щебетать пернатых. Кругом стоял приятный древесно-цветочный запах, от которого кружилась голова, и хотелось любви и счастья. 
           – Алтай в переводе на русский означает «Золотой». Алтай – это перекрёсток, где сплелись история и духовные начала мировых религий, – умничал Петя, изо всех сил стараясь произвести несгладимое впечатление на девушку.– Слушай Светка, а давай на следующий раз на Телецкое озеро с ночёвкой поедем, – предложил ухажёр, протянув девушке безумно вкусные кедровые орешки. – Там на лошадях покатаемся. Рыбалку организую. Или давай сплавимся по Катуни на плотах. А трава какая в тайге: выше человеческого роста.
– Светка на базаре орешками торгует, – заявила девчонка, остановившись и замерев на месте, от сказочной красоты и великолепия окружающего её, – а я Светочка: тоже золотая, а не рыжая! У меня дядька рыбак. Я уже на рыбу смотреть не могу. Скоро наша очередь коров пасти, так что накатаюсь на лошади до потери пульса. А сплавить меня всегда успеешь. И вообще я знаю другой перевод  слова Алтай – «Пёстрые горы»…
В этот раз Света села рядом, с загрустившим водителем, и слегка оголила красивые ножки. Петя стартонул,  как на гонках «формулы один», то и дело, поглядывая на право. Машина, разрывая пространство, понеслась на встречу счастью и любви, неистово пожирая раскалённый на солнце асфальт, изношенными шинами.
– Да не гони ты так быстро: правила дорожного движения кровью написаны…А ты меня сильно любишь, или так?..– заморгала изумрудными глазками девушка. – Поматросишь и бросишь!..
– Нет, я не такой. Я даже если надо жениться могу хоть сейчас, – резко крутанул руль на лево парень, и на всей скорости заехал на нетронутую поляну, горящих, как пламя, невинных жарков, смяв и изломав их, забыв об аптечке…
Глава 18
Дружба между девушкой и парнем почти всегда заканчивается одним и тем же. Но это предположение, конечно не означает, что дружить не надо. Дружить просто необходимо, но не надо терять голову. Как правило, легко доступным девицам в деревне трудней выйти замуж за хорошего парня, чем недотрогам. Хотя есть и исключения, но в городе…
Почти все  заборы и даже стены клуба и больницы, были исписаны завистниками: Петя + Света = любовь! Петька, наследующий же день похвастался приятелям о своей очередной победе. Светку в начале раздражали деревенские сплетни и повышенное внимание к ней, но потом всё уладилось само по себе. Она частенько думала: «Если бы я знала что дружить так приятно, я бы гораздо раньше этим занялась…»
– Тили-тили тесто, жених и невеста! – кричали им вслед малыши.
– А действительно Петруша, когда у нас свадьба будет? У нас всё по серьёзному или так?– говорила,  прижимаясь к плечу жениха Светлана, нежно взяв его под ручку.
– Мы же учиться хотели, вместе ехать в Горно-Алтайск: ты на медсестру, а я на агронома. Вот через пару лет и обвенчаемся прямо на этом острове, в церкви, – нежно обнимал он девушку, пропуская её вперёд по навесному деревянному мосту, через Чемал.   
Молодые люди со страхом проходили через мост, и уединялись на измятой поляне.
– А нас не обвенчают!
– Это почему же?
– А я не крещенная.
–  Какие проблемы. Поп наш сосед: окрестит и обвенчает за милу душу.
– Я по блату замуж не хочу.
– Но не хочешь, как хочешь. Я сильно не настаиваю, и ты меня не напрягай. Нам и так хорошо…
…Как задумали, сдав экзамены, начали учиться. В городе сестрёнки жили в одной комнате, в общаге. Петька с приятелем из техана (техникума), почти каждый день лазили к девчонкам по туго скрученным простыням на третий этаж. После одиннадцати часов вечера, оставаясь на ночь…
Но всё хорошее рано или поздно кончается. Девчонки поняли, что с ними случилось горе: они залетели…
– Слушай у тебя уже, сколько времени задержка? – грустно спросила Маринка.
– А я откуда знаю? Я что считала! – соврала Света.
– А у меня такое в первый раз. Может пронесёт?
– Спроси что-нибудь полегче. Нашла специалиста акушера.
– Ну сейчас они придут, я их обрадую. Я со своего с живого не слезу: пусть женится!.. Кабель…
– Сучка не захочет – кобель не вскочит! – усмехнулась Светка.
Пацаны, узнав о страшной новости, ночевать, не остались, и приходить перестали. Маринка разыскала своего любимого, прижала к стенке, напугала заявлением в милицию, и потащила узаконивать грех.
Светлана из гордости никуда не пошла. С надеждой сидела в комнате, плакала и ждала, что Петя сам придёт и предложит руку и сердце. Но чуда не произошло. Молодой ловелас позвонил своей матери и всё рассказал:
– Мамочка не знаю, что и делать. Это конец карьеры и свободы. Светка решила рожать. А я откуда знаю: это мой ребёнок или нет. Она распутница: курит и с нашим физруком пиво пила, я сам видел. Какие могут быть дети?
– Да ты сам ещё ребёнок, – успокоила она сыночка.– Всё будет хорошо. Я приеду и всё улажу.
На следующий день приехала Петькина мама: пышногрудая, крашенная в чёрный цвет, женщина, средних лет, с ярким румянцем на круглых щеках, с запахом парного молока, творога, брынзы и мёда. Она блестела, как новый рубль, излучая здоровье и достаток. Отчитав Светлану по первое число, дала ей денег и адрес криминальных акушерок.
– Ты сама виновата! Зачем Петьку окрутила? Вот выучится, отслужит, научится деньги зарабатывать, потом посмотрим. А сейчас я вас тянуть, не намерена…
– Но у меня уже все сроки прошли…
– Ничего там бабы битые: не ты первая не ты последняя!..
Ничего не сказав сестре и не сообщив тёте, Света уехала первым же автобусом в деревню Пойлово, в десяти километрах от родного посёлка.
В полуразрушенном доме на окраине деревни, бедную девушку встретили две замызганные бабёнки с опухшими лицами и грифельным цветом лица. Женщины, по-видимому, были родственницами: одинаковые чёрные усики и огромные коричневые родинки, похожие на бородавки, на носу и чуть выше губы, делали их ещё отвратительней. Редкие гнилые, никогда не чищеные зубы и звериный оскал, напугали девчонку ещё сильней. Страшная вонь перегара и немытых тел наполняла грязную комнатку. Их год назад выгнали с роддома за постоянное пьянство и воровство спирта.  Горе акушерки не растерялись и прихватили с собой кой-какой инструмент, открыв свою преступную практику, по убийству детей.
– Не переживай: сразу делать не будем, – сказала, закатив глаза одна из женщин. – Вначале так попробуем вытравить.
– Хорошо, я на всё согласна. Только бы это всё быстрей закончилась, – с надеждой посмотрела на бывших акушерок девушка. – «Вылитые ведьмы!..» – подумала Светлана и присела на лавку у печки, протянув деньги.
Сегодня у хозяек страшного места был настоящий праздник.  Они набрали спиртного и беспробудно пили, пытаясь вытравить бедного ребёнка из девушки. Замученная Света уснула.  Под утро, осмотрев пациентку, преступницы пришли к выводу:
– Бесполезно!.. Уже поздно: срок слишком большой. Прямо сейчас будем делать. На хлестани стакан спирта. Это тебе вместо анестезии.
             Уложив девчонку, прямо на обеденный стол, крепко связали её вафельными полотенцами, подаренными на последних похоронах. Достали орудия преступления, завёрнутые в грязную окровавленную тряпку. Как попало обмыли инструменты под рукомойником, и начали преступную операцию. Страшная боль в низу живота и пояснице, обрушилась на неокрепшее тело. Было такое чувство, что её кромсают на части, отрывая мясо от костей. Дикий крик, перешедший в эхо, заставил вздрогнуть всех жителей деревни.
– Да заткни ты ей пасть. Воет, как волчица, – крикнула ассистентке та, которая поздоровей. – Как бы участковый не нагрянул.
Акушерка с силой схватила мокрые от пота Светины волосы, и, дёрнув голову, засунула ей, разрывая губы, обгрызенную палочку, в пересохший рот.
– Раньше надо было думать, когда гуляла!.. – с отеческой значимостью крикнула она. – Бог терпел и нам велел.
– Как бы сепсиса не было, – испуганно прошептала здоровячка. – Кровотечение не могу остановить. Беги к соседу, пусть свою клячу запряжет, да отвезёт её к тётке. Не дай Боже, коньки откинет, тогда нам конец…
          После дорожной тряски, смертельнобледная девочка, пошатываясь, и держась за штакетник и стены, прошла в комнату, упав на койку. « Как бы простынь не замарать! – лихорадочно думала она. – Придёт тётя с работы, ругаться будет». Слабо застонав, Света потеряла сознание. Последние силы оставили её. Она уже стремительно летела по чёрному коридору  на ярко-белый свет.
Подвыпивший дядька, удивлённо подошёл к племяннице и сел рядом:
           – А ты как здесь? – дотронулся он до холодного тела. – А кровищи то сколько! Весь матрас залила… Так тебя по ходу грохнули! – подскочил он и побежал к жене на работу.– Светку зарезали гады! – орал он, пробегая мимо людей. – Убили, убили такую девку!..
Светлану спасли, докончив операцию. Об учёбе не могло быть и речи. На сессию она не успела, безнадёжно отстав от одногрупниц. Тётя Света плакала от обиды за племянницу, когда узнала, что она забрала документы из медучилища, и перестала с ней разговаривать.
          А у Маринки на каникулах состоялась свадьба, на которой  Света с Петькой  были свидетелями. Девушка с завистью смотрела на наряженную, красавицу  сестру, а Петька то и дело хватал её за ручку, предлагая, уединится.
Хлестанув, как плетью по физиономии негодяя, Светлана побежала на речку. Остановившись на шатающемся от ветра мосту, она уверенно посмотрела в пропасть. Чемал громко шумел, притягивая к себе грешницу. В голове гудел страшный приговор:  «Ты убийца, убийца, убийца и немедленно должна погибнуть!»
Подбежала тётя Света: « Что ж ты делаешь доченька? – рыдала она. – Будет ещё и на твоей улице праздник! Любовь заслужить надо. Забудь ты про него, как про ужасный сон!»
Глава 19
«Вроде бы одинаково, на пару с Маринкой гуляли, – думала Светлана после свадьбы сестры, – а её все уважают и хвалят в отличие от меня. Вот узаконила свой грех и стала хорошей, а я, пытаясь скрыть один позор, погрязла в такой грязи, что вряд ли когда из неё выберусь. В деревни все пальцем тычут, и шепчутся по углам, что я гулящая, как будто сами лучше! Дядька тут по пьянке заикнулся, что опозорила  я их от и до. Что порядочная женщина – основа основ. Надо сваливать в город пока не поздно. Там хоть что делай никто не обратит внимания».
На семейном совете решили, что Светочке пора уже жить самостоятельно, коли ума на такое хватило…  Надо поехать на родину и продать две комнаты в коммуналке, что остались от мамы. На вырученные деньги купить  дом неподалёку от их деревни, и пусть живёт, как ей хочется. «Хорошую жизнь заслужить надо! – сделала вывод тетя. – Вот езжай и действуй, а мы тебе поможем, чем сможем».
Окончательно окрепнув и придя в себя после пережитого, в мае месяце Света приехала в родной город. Всё изменилось до неузнаваемости: новый железнодорожный вокзал, с каменными львами и большими телевизорами, поразил ставшую деревенской, девушку. Кто-то пытался строить метро…Фонтаны и памятники на каждой остановке, летние кафе под огромными зонтами, с гуляющим народом, новые высоченные здания и супермаркеты, широкие улицы, засаженные деревьями, напоминали огромный парк, с вечным праздником. «Когда ж они работают? – думала девушка.– У нас в деревне в понедельник даже скотины на улице не увидишь…»
Забрав ключ у бабушки, она поехала домой. Соседи неприветливо встретили, вычеркнутую из своей жизни девушку. Бывший сожитель матери, дядя Володя, нашёл себе другую алкоголичку и весело жил с ней, забыв о прошлом.
Много изменилось в городе, кроме родного двора и дома, где царствовала нищета и пьянство, а главенствовал над всем этим пороком чёрный кардинал, торгуя героиновой смертью.
Светлана зашла в комнату, где умерла мать и тихо заплакала, сев на корточки в угол, в который её ставили подвыпившие родители.  Комната была пуста, даже присесть было некуда, кроме как на широкий подоконник. Обои и те остались частично. Оголенные стены и чёрный потрескавшийся потолок, разбитые стёкла в окнах и два провода на месте вырванной люстры, встроенный шкаф без полок, грустно с надеждой смотрели на приехавшую хозяйку. Светка успокоилась, пересела на подоконник и впервые задумалась о жизни: «А жить то я как буду?..»
– Светик ты что ли? – прервал грустные мысли проходивший мимо друг детства. – А я своим глазам не поверил. Смотрю, сидит на втором этаже, как на троне, златовласка, и с тоски умирает. Всё я сейчас мигом соберу всех наших, гулять будем.
После того как весть о возвращении  Светки стремительно облетела родной микрорайон. Двери в коммуналке не закрывались. Шли все кому не лень: даже те, которых раньше Света считала недругами, припёрлись, чтобы с ней поздороваться. Повзрослевшая Жанка,  превратилась из больной невзрачной девочки в настоящую красавицу.  Она сидела на подоконнике напротив подруги, и, не останавливаясь, тараторила, рассказывая все новости этих трёх лет и характеризуя новых и старых знакомых на право и налево:
           – Светик ты сильно не улыбайся этим мальчикам с большими штучками, а то ещё загордятся от счастья. Они уже не такие, как раньше: безвинные, непорочные детки; они уже пристают на полном серьёзе. Я в Новый год как обычно расслабилась шампанским, и что ты думаешь, Гришка добился своего. Я даже ойкнуть не успела, как он сделал свои грязные делишки, и передал эстафетную палочку Мишке. Вон посмотри, чешут два друга на полуспущенных, – указала она ногтистым пальцем в сторону двух спешащих к подъеду худощавых, слюнявых и пока ещё прыщавых парня.  – Мишка то хороший: не наглец.
– Привет красавицы! – крикнул Гриша, подскочив и крепко обняв подружек, собрал их в кучу, как на регбийном матче противников. – Это дело надо отметить!– выхватил он сумку у друга, и начал доставать выпивку и закуску.
Скромно подошёл Миша, неуверенно протянул тонкую, как у музыканта руку, и поздоровался с девушками. Светло-русые, не расчёсанные волосы, смешно торчали в разные стороны, слегка прикрывая красные лопоухие уши. Полукруглые, тёплые, серо-голубые глаза с любовью смотрели на подружек. Он любил их обеих с раннего детства, мечтая о настоящей любви. Выбрать было трудно, и он решил, что пусть они сами решат кому он нужен. В итоге он оказался не нужен никому. Не видят девчонки хороших пацанов, и клюют, как правило, часто ошибаясь, на всякую дрянь…
           – Так мальчики банкет закончен! – заявила Жанна, когда подоконник опустел.– А сейчас вперёд и с песней искать Светке койку.
Ребята с надеждой на блудное счастье убежали на улицу.
– Так подруга, пока у меня поживёшь, а там видно будет. Надо одну комнату сдать квартирантам, и на эти деньги жить пока на работу не устроишься. Я за ум взялась: учусь в вечерней школе, работаю в магазине. Хочу поступать учиться в техникум или институт, как получится. Всё хватит, нажилась в нищете, сил больше нет. Помощи ждать не от кого. От матери и братьев устала капитально. Надо самой вершить свою судьбу. Мы уже не девочки, как я понимаю, – засмеялась она, обняв Свету. – Да ладно расслабься, потом всё расскажешь. Слушай, давай твоему батнику позвоним, может, поможет, чем сможет.
– Да как-то не удобно.
– Да ладно ты, неудобно. Неудобно жить на потолке, остальное всё удобно. На, звони, не стесняйся, – протянула сотовый телефон Жанна. – Я тут недавно своего отца разыскала, и он отнёсся ко мне, как к пустому месту…
– У тебя даже сотик есть? – удивилась она, и набрала нужный номер. – Алло бабушка, это я ваша внучка Света. Передайте Васе, что я приехала.
Василий Петрович приехал на следующий день на старенькой иномарке, и сразу же увидел возле соседнего дома Светлану, с каким то типом уголовного вида. Он как голодный пёс крутился возле девушки, с деловым видом, то и дело, отвечая на звонки по телефону. Квадратное пепельное лицо с переломанным носом, блуждающий мутный взгляд, боящийся даже шороха, чёрные коротко-стриженные, слегка успевшие отрасти после освобождения, волосы,  и чёрный спортивный костюм, напоминающий зэковскую робу, заставили Василия занервничать. «Типичный тупомордый битюг! Подсобник змея героиныча (бегунок)!..» – подумал он.
– Привет папа, – улыбнулась девушка, впервые сказав это слово Васе. – Как дела?
– Садись в машину, – выскочил Петрович и неуверенно обнял дочь, – поговорим. Это что за чудовище ты себе нашла? Что лучше мужиков нет?
– Ну, вот не успели встретиться, а ты уже ругаешься. Это Юрка, просто знакомый, и то не мой, а Жанкин. Здесь все такие, сильно не навыбираешься…
Юрка, наконец- то оторвался от трубки и улыбнулся, превратившись в довольно-таки симпатичного мужичка, похожего на нормального человека.
– Ну, рассказывай дочка, как дела – не родила! – пошутил Васька.
– Вот видишь, какие злые языки: ты уже  знаешь, – грустно прошептала Светлана и рассказала всё, что нагорело на душе за эти годы…
– И что думаешь делать дальше? – неуверенно поинтересовался отец. – Учиться, работать или жениться.
– Научилась я по уши, больше не хочу. Вообще-то я приехала «хаты» продавать. Хочу в деревне дом купить.
«Так надо выяснить в начале хватит ли этих денег на дом. У них же там всесоюзная здравница: курорт. Вернулась из синего моря в затянутый тиной аквариум. Трудно будет золотой рыбке с серыми Гупёшками, драчливыми Петушками и хищными Гурами, без воздуха, в таком заброшенном месте выжить…Ну что поделаешь, придётся постоянно включать компрессор, и подавать воздух, а то погибнет…» – грустно думал Василий.
Глава  20
Лето пролетело весело и беззаботно. Светлана передумала возвращаться в деревню к тётушке, с её нравоучениями о том, что все блага на этом свете, надо заработать. «А здесь в городе, что хочу то ворочу: сама себе хозяйка… Вроде уже пол года не работаю, а с голода не умерла,  – рассуждала она про себя. – Одну комнату сдала, денег на сигареты и прочие развлечения хватит. Отец иногда заскочит: жизни поучит, подогреет слегка, то деньжатами, то продуктами. Комната, как по щучьему велению, наполнилась всем необходимым… А то даже ложки с чашкой не было, и сварить было в не в чем. А теперь жить можно».
Василий Петрович каждый раз, заезжая к внебрачной дочери, привозил с собой газеты с объявлениями о трудоустройстве. Поняв, что Светка просто не хочет ничего делать, чтобы что-то изменилось в её жизни в лучшую сторону, перестал ей помогать.
– Папочка! – заявила она при очередной встречи. – Я  поняла, что надо работать!.. Я даже не догадывалась, что без денег невозможно жить. Всё так дорого, и всего так хочется… Куда не пойди, везде деньги, деньги, деньги…
– Ну, наконец- то: дошло до утки на сто восьмидесятые сутки! – улыбнулся Вася. – Я поражаюсь тебе с каждым днём всё сильнее: тебе были не понятны очевидные прописные истины. Ты как пришелец с планеты тунеядцев и лентяев. А за квартиру ты хотя бы плотишь?
– Да конечно! – в очередной раз соврала она отцу. – Как только квартиранты рассчитаются за очередной месяц, несусь, как угорелая, в кассу ЖЭКа,  и плачу, плачу, плачу…
Когда Светлана первый раз вышла на работу, Василий был просто счастлив.  «Наконец-то за ум взялась, – думал он. – Поработает, поймет, что к чему. Может быть, и дойдёт до нее, что надо выучиться хотя бы на какую не будь профессию». Но счастье было не долгим. Всегда были причины, чтобы не работать: то хозяин плохой, мало платит и привязывается; то хозяин хороший, даёт заработать, но всё это даётся тяжким трудом; то холодно, то жарко, то медицинской книжки нет… На всё у неё находились веские причины, чтобы не работать. «Вот наверно и у каждого бомжа есть своя причина, и душераздирающая история, почему он не работает и не живёт, как все нормальные люди, – ругался Василий при очередном увольнении дочери с работы. – Но неужели ты хуже других? Иди на завод ученицей или в трамвайное депо на вагоновожатую: им больше чем мужикам платят».
– Я что, по-твоему, бечёвка, – обижалась дочка. – У меня дом есть, и я по помойкам не шарюсь, и в колодцах не ночую.
– Не зарекайся: один шаг и на дне, а пока ты на краю пропасти по лезвию тупой бритвы ходишь…
– Со мной этого никогда не будет! – гордо заявила Светка, закурив сигарету.
– Никогда не говори никогда! Запомни на всю жизнь, при мне не курить! Понятно? Поживем, уведем, до чего ты докатишься. А пока давай подумаем, как зиму обмануть? У тебя же ничего нет из зимней одежды. Даже за хлебом, после заморозков,  не в чем будет сбегать.
А Светка продолжала катиться, как снежный ком, натыкаясь на пеньки и деревья, попадая в ямы и буреломы, постоянно останавливаясь во время вьюги и дожидаясь хорошей погоды или очередного толчка, от редко приходящего отца. При встречи с ним гнала пургу (обманывала), сочиняя всё новые и новые истории о безработице.
Однажды нагрянув к дочери с утра пораньше, он ели достучался. Дверь открыл тот самый Юрка, с которым он их видел пол года назад.  Он стоял в белой майке и чёрных, полинявших трусах, с казенными штемпелями, и с наглым видом удивлённо пялился на Василия Петровича. Синие наколки, как роспись на гжельском чайнике, с причудливыми дракошами и куполами, торчащими из майечного выреза бывшего зэка, опять заставили его разволноваться. «Хорошо хоть верующий, – подумал Вася, разглядывая  сказочную картину и крест, болтающийся на чёрном шнурке посередине выколотой церкви, – и по ходу не блатной, и вор никудышный, судя по картинам…»
– Ты чё мужик рамсы попутал? – блеснул алюминиевыми клыками Светкин хахаль. – Или трубы с утра горят! Так я не подаю.
– Юрка пусти его. Ты что забыл его что ли? Это мой папа, – закричала из глубины комнаты Светка. – Пап заходи не стесняйся.
Василий неуверенно прошёл в комнату и скромно сел в угол, как будто в чём-то виноватый. Дочка быстро одевалась, отвернувшись к окну. Утреннее солнце с интересом подсматривало за нежной красотой девушки. Рыжие волосы  горели на её аккуратной головке, с вспыхнувшим огнём от стыда, лице... Юрка, схватив свою давно нестиранную одежду, с характерным запахом прелой несвежести, убежал в ванную комнату.
         – Это что за клоун у тебя в одном нижнем, грязном белье бегает? Это как называется? Без мата просто так не скажешь.   
          – Это совсем не то, что ты думаешь, – оправдывалась, сияя от счастья,  девушка. – Мы решили жить вместе, как муж и жена.
         – Без регистрации? – возмутился, подскочив, Василий. – Он хоть работает?
        – А сейчас так, не расписываясь, все живут. Спустись на землю, двадцать первый век. А насчёт работы? Пока не может устроиться… Он каменщик, на зоне был.
         – У нас, что уже на стройке конкурс, как в Китае? – не переставал удивляться отец. – Я ж его ещё весной с тобой видел. Год почти прошёл. А он всё работу ищет с тобой на пару.
          – Не переживай батя, с голоду не помрём! – заявил, вернувшийся Светкин сожитель.– Со мной не пропадёт, я тебе гарантирую…
Василий Петрович предчувствуя ложь, распахнул старенький, отключенный холодильник. На толстом шнурке болталась мышь. Мужик с отвращением захлопнул дверцу.
– Это что такое? Вы вообще с ума сошли?
– Ну ты батя даёшь: шуток вообще не понимаешь, – смеялись счастливые молодожёны. – Мышь повесилась!.. Прикольно…
            – Вам прикольно, а мне больно!..
Глава 21 
Чем лучше жили молодые, тем меньше и меньше Светлана проявляла интерес к отцу. Не смотря на то, что у Юрки практически не было никакого образования, не считая тех  лет, которые он провёл в одном и том же классе, искурив четыре букваря с анашой, и, в конце концов, был отчислен из школы за неприличные домогательства к молоденькой учительнице, Светлана его очень любила (не понятно, почему девушки так сильно любят плохих парней?). Появился новый телевизор и видео - магнитофон, самый дешёвый диван и красивая люстра. После того, как с папиной помощью, сделали косметический ремонт, Юрка вообще почувствовал себя хозяином. Он гордо ходил по коммуналке,  то и дело, улыбаясь, говорил: « Ну как, нормально? Я ж говорю: нештяк!..»
Счастливая молодая женщина, наконец - то устроилась на работу, и взяла кредит. Она действительно думала, что у них семья, и старалась из-за всех сил, чтобы было всё как у людей…
А Юрка беспробудно врал, что работает на стройке. Деньги в семью  приносил редко. За квартиру не платил ни копейки. Обычно, щипанув кошелёк с пенсией, у старушки на базаре, или украв булку хлеба и пакет молока в магазине, с гордым видом кормильца, приходил домой спать. Мужикам во дворе хвастался, что кантуется у одной молодой заочницы, до поры до времени: до лучших времён…
Однажды, придя домой, после работы, Света заплакала от страшной обиды: квартира была пуста. Всё то, что нажили за этот год, исчезло. Она хотела вызвать милицию, но сосед остановил её: « Это твой сожитель с дружками всё вынес».
Вечером, придя к бедной женщине, с дикими маленькими зрачками, Юрка клялся, что всё вернёт в ближащее время:
– Менты взяли с поличным с лишней дозой «Горыныча», а я ещё под надзором. Пришлось откупиться...
– Так мне ещё этот кредит год платить, – рыдала Света. – Меня ж тоже за это могут посадить…
– Всё будет нормалёк Светочка, не переживай. Ты ж меня знаешь: всё будет нештяк!..– врал и врал, успокаивая подругу, по старой привычке Юрка.
Отец, узнав об этом случае, распсиховался капитально:
– Я ж говорил, что с ним жизни нормальной, никогда не будет. У воров и наркош,  одна и та же история. Всё с меня хватит: кошка бросила котят, пусть мяучат, как хотят!.. Я больше нянчиться с вами не желаю.
 Юрку, в конце концов, посадили. Светка потеряла работу и не знала, как быть дальше. Отец не приходил. Она начала потихонечку опускаться. Ей даже в голову не пришло, что надо искать новую работу. Даже страшный голод не мог её заставить убирать подъезды или мести дворы. Она считала, что эта работа ниже её достоинства. Быть дворником ей было за подло (с её слов), а опускаться ниже канализации, превращаясь в бомжиху ей было не за подло (не стыдно). Первое время подружки иногда кормили её, но им это быстро надоело. Света почувствовала, что отношение к ней переменилось в худшую сторону: её перестали уважать.
«Как быть? Что делать? – думала каждый день обезумевшая от безысходности молодая женщина.– Может быть в проститутки пойти, пусть меня научат. Да что там уметь, наливай да пей... По крайней мере, они не голодают».
Поздняя осень с первым снегом, сменившим дожди, с ночными заморозками, покрывавшими лужи тонким льдом, и, пронизывающий до костей северный ветер, заставили девушку принять тяжёлое для неё решение. Тоненькая ветровка, затёртые джинсы и рваные красовки на босу ногу, уже не могли спасать её от ненастья и болезней.
Возле хозяйственного магазина, на самом большом проспекте города, у доски объявлений о множестве рабочих вакансий, каждый вечер крутилось группа девушек. Боевая яркая раскраска лиц, коротенькие юбочки с чёрными капроновыми чулками в любую погоду, и часто подъезжающие машины, с озабоченными мужчинами: вся картина данного действа, говорила сама за себя. Девицы вульгарно курили дорогие сигареты, и о чём-то договаривались с клиентами.
– Девчонки дайте закурить, – подошла Светлана к жрицам любви.
– Не будешь дурить! – засмеялись они.
– А как к вам на работу устроиться? – поинтересовалась девушка, задыхаясь от кашля и стыда.
– Заявления писать не надо, – продолжали ржать, как кобылицы бесстыдницы. – Трудовой и медицинской книжки тоже не понадобится. Нам социальный пакет не положен. Пашем без отпуска и отгулов, день и ночь. Больничные, за свой счёт. Сутенёр даст отмашку, и вперёд и с песней, если понравится. Порой не до песен…Как перестанешь спросом пользоваться, сразу на пенсию.
– А ты рядом живёшь? – спросила девушка постарше. – Пошли к тебе погреемся и перекусим, – не дожидаясь ответа, затараторила она. – Заодно мы тебя отстажеруем по полной программе…– Смотрела на Светлану симпатичная женщина  добрыми, грустными глазами. Слегка припухшие веки и уставшее лицо, как-то сразу притягивали к себе, и вызывали доверие. Хотя она и была одета в чёрную коженную куртку, чёрный свитер и мятую юбку, чёрные сапоги ботфорты и даже чёрные перчатки и шарфик, тем не менее, от её чёрных пушистых волос и смуглого лица со светло-карими глазами, шло какое-то невидимое свечение, вызывающее желание дружить с ней.
             – А у меня голяк насчёт еды, – стала оправдываться Света.
 – Да ладно ты. Нет проблем. И накормим и напоим и хорошего клиента подкинем если что…
Весёлая компания, набив пакеты продуктами, всем шалманом пошла в гости к новой знакомой. Уже давно Светке не было так хорошо и весело. Девчонки вели себя в гостях, как дома. Быстро сварили покушать, дружно сели прямо на пол и закусили. Несколько девушек отошли в сторону и начали колоться.
– Не хочешь попробовать? – предложили они хозяйке.
– Нет, нет что вы. У меня от моего бывшего всё осталось… Я хотела, когда его посадили, с горя «уколоться и упасть на дно колодца», да не смогла…
– Вот и молодец! – похвалила Олеська. – Я самая старшая из них и насмотрелась всякого. Это ужас когда у них ломки: как будто кости выворачивают, и мясо от них отрывают. Для храбрости перед работой достаточно стакана водки. Вмазала и море по колено.
– Так зачем тогда колоться, да ещё за такие деньги? – удивилась Светлана.
– Ну, ты вот оргазм хоть раз в жизни испытывала? Так вот это, тоже самое! – простонала, закатив, глазки чёрненькая девушка восточного вида. Остановив кровь из вены носовым платком, иона упала на пол, потеряв сознания.
– Так вам что на работе не хватает? – не переставала удивляться новенькая. – Зачем такие деньги тратить, когда можно получать удовольствие да ещё при этом деньги заколачивать?
– Пидарастёшь, поймёшь…
– Слушай подруга, я поживу у тебя некоторое время? – попросила Олеся. –  Я тебя за это кормить буду и с иностранцем познакомлю.
– Хорошо, живи, сколько хочешь, – кивнула хозяйка. –  Скажу соседям, сестрёнка с деревни приехала.
Глава 22
– Ало Джо! – кричала утром по телефону Олеся. – Запиши новый адрес. Я тебе, как договаривались, свеженькую девчонку нашла: пока ещё не  затасканную. Приезжай быстрей, а то опоздаешь. От желающих отбоя нет: очередь выстроилась, – набивала цену подружка. – Давай, – ох какой шустрый, шутила Олеська, – за давай поедешь в Китай!
– Он что американец? – заинтересованно спросила Света.
– Да брось ты: не в Москве живёшь. Узкоплёночный… Лес заготавливает, и в Китай отправляет. Я его подцепила возле супермаркета. Он по-русски ни бельмеса не понимает, и даже не догадывается что я проститутка.  Смешной такой, добрый, а самое главное не жадный. Ты только не проболтайся нашим девкам, особенно сутенёру, о моих левых мужиках. Это мой калым, так сказать сверхурочные, которыми я не намерена ни с кем делиться.
Через час в дверь осторожно постучались. Девушки открыли дверь и остолбенели от удивления и счастья. В коммуналку заплыл похожий на парусник огромный букет цветов, оформленный так же, как букеты для артистов, которые они видели только по телевизору. Лица гостя не было видно из-за торчащих лилий, но зато сразу обратили на себя внимание сверкающие туфли, отглаженные брюки и кожаный плащ.  Мужчина напоминал новую игрушку, к которой ещё никто не прикасался, кроме продавцов. Прокуренная комната наполнилась сладким благоуханьем  цветов, перемешанный с запахом мужского одеколона.
– Нинь Хау! – поздоровался мужчина. – Мозна проходить?
– Можно, можно, если осторожно! – подскочила к иностранцу Олеся, выхватив у него пакет с продуктами и букет. – Что деньги некуда тратить? Отдал бы мне. Я не откажусь от премиальных. Светка тащи вазу и фужеры.
Хозяйка заскочила на кухню, стырила у соседки трёхлитровую банку и три граненых стакана. Наполнив пол ёмкости, белой от хлорки водой, и боясь уронить всю эту «красоту», посеменила в свою комнату. Установив букет на подоконнике, Света вежливо спросила гостя:
        – Пить будете? Только кофе нет, чая тоже. Могу предложить воды из-под крана.
        – Се-се! – улыбнулся иностранец, засверкав белоснежными зубами.
        – Он чего Олеся хочет? – оторопела хозяйка. – Не успел зайти и на тебе прямо с порога: се-се…Я первый раз на трезвую голову не смогу.
       – Ну и дурёха ты Светка, – засмеялась подружка, – се-се,  это по-китайски спасибо. Язык надо учить, если хочешь больше зарабатывать.
        Разлив шампанское в мутные стаканы, девчонки позавтракали, закусив сёмгой, икрой, бужениной, прикусывая  фруктами и шоколадом. Быстро захмелев, затянули песню:
        – Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что сдалась.
        – Девуски поедемте на экскурсия, – предложил Джо.
       Весёлая  компания с песнями вышла на улицу. Обходительный китаец открыл женщинам дверцу машины, и вальяжно захлопнув её, после того как они сели, побежал на место водителя. Джо показывал достопримечательности чужого для него города, пытаясь что-то рассказывать. Девчонки, впервые почувствовав себя настоящими дамами, смеялись над китайскими словами до слёз. Потом устали и заснули прямо на заднем сиденье.
Так у Светланы появился иностранный спонсор. Он приодел её к зиме, купил ей сотовый телефон и попросил по возможности быть верной. Обещал за честность приплачивать. Однажды в канун китайского нового года Джо, помог девушке получить загранпаспорт, и пригласил Светлану к себе в гости: в его родной город: Манчжурия.
Джо выкупил купе в фирменном поезде «Москва–Пекин». Счастливая девушка и три выбракованные собаки: мраморный Дог, чёрный Водолаз (Ньюфауленд) и белый с рыжими пятнами Сенбернар, строго по расписанию отправились в путешествие.
– Везу начальнику подарка, – объяснял Джо. – Он очен вазная человека, и от него зависит мой карьера и судьба. Он дазе главней капитана.
За окнами восточного экспресса мелькала заснеженная Сибирь. Сугробы вплотную, большими волнами, подступали к самой насыпи железной дороги, как бы пытаясь смыть её длинную полоску с лица земли. Метель, не успевая за локомотивом, то и дело, завывая, швыряла в окна вагонов охапки снега, как брызги воды в океане. Стёкла покрылись причудливыми сказочными узорами, делая купе ещё уютней и праздничней. Светлана вышла в тамбур. Прикоснувшись нежной  лодонью к заледеневшему стеклу, обжигаясь холодом, сделала себе маленький просвет, чтобы любоваться, зимним лесом. Пушистые снежные шапки, украшали мелькающие ёлки, сосны и берёзы, походившие на кораллы. «Как хорошо, – думала она,– там страшный мороз, а в вагоне жарко».
Джо спал, как ребёнок, на верхней полке. Бронзово-смуглое лицо, освещённое дневным светом, показалась девушке даже симпатичным. «Неправду говорят, что китайцы все на одно лицо, – рассуждала она в уме, рассматривая любовника. – Джо вполне ничего. Третий сорт не брак. Чем-то на Джеки Чана смахивает: такой же шустрый, круглолицый и обаятельный. Он как петушок на палочке: так и хочется его облизать и съесть. Такое чувство, что я его даже люблю: он такой добрый и хороший».
Время в дороге летело быстро. Светлана помогала китайцу ухаживать за собаками: кормила и поила их, выгуливала на остановках, мыла их чашки, вытирала им морды казённым полотенцем, и расчёсывала им шерсть специальным скребком. Не смотря на вонь исходящую от животных и неожиданные обязанности по уходу за собачьей компанией, девушка была довольна и благодарна Джо за интересное путешествие.
Наконец-то доехали до приграничного городка Забайкальск. Единственным украшением городка был аккуратненький железнодорожный вокзал, построенный китайскими рабочими. Несколько серых, панельных пятиэтажек вперемешку с жёлто-грязными сталинскими двухэтажными трущобами, приводили к мысли, что это действительно город, а не деревня. Большей частью деревянные почерневшие от времени одноэтажные дома окружали  местами заасфальтированный центр. По улицам ходили пузатые коровы, и в месте с худущими дворняжками, и облезлыми кошками, рылись на давно не убранных помойках. Степной ветер неудержимым порывом растаскивал мусор по пустынным улочкам городка. Серые, местами грифельные тучи давили сверху на местных жителей и приезжих  какой-то тяжестью и неизбежностью, приводя всех в уныние.
– Ты куда меня привёз? – спросила Света. – Я такой дыры ещё ни разу не видела!
– Я не виновата, что здесь так не хоросо, – ответил Джо. – Это не Чина (не Китай): у нас очен хоросо. Не ту страна – назвали Гондураса. Манчжурия бу куй вэй дун фан мо сы (Манчжурия – это восточная Москва), – патриотично врал он. – Скоро сама всё увидишь.
За Джо с подарками, приехал микроавтобус, и увёз их из действительности в сказку. Даже погода через полчаса езды исправилась в лучшую сторону. Ярко-голубое небо с редкими белыми облаками похожими  на пасущихся барашков украшали современную панораму многоэтажной Манчжурии. Современные небоскрёбы, с зеркальными отелями, офисами и магазинами привели девушку в неописуемый восторг.  Джо поселил Светлану в номере на последнем этаже не самой лучшей гостиницы  «Дружба».
– Я пойду пока домой, отведу собака, – сказал на прощание Джо, – а ты пока отдыхай… – протянул он ей сто юаней.
Светлана зашла в номер и ахнула: «После коммуналки дворцовые палаты!..» Две койки с длинными подушками, тумбочки с тумблерами и кнопками, как на машине, большой телевизор, кондиционер, холодильник с напитками и какой-то непонятной едой, торшер возле кресла и журнального столика, тяжёлые шторы, закрывающие окно, с алюминиевыми рамами и панорама города с высоты птичьего полёта. Вокруг строящиеся и готовые  для жизни небоскрёбы, и тысячи людей и машин, постоянно передвигающихся, как муравьи в муравейнике. Чистейший туалет, совмещённый с небольшой ванной и тумбой с раковиной, рядом с которой лежали принадлежности, о которых девушка даже не догадывалась, привели её в замешательство. Взглянув  в огромное зеркало, на всю стену, она привела себя в порядок, и после душа упала на белоснежную удобную кровать отдыхать. «Жаль, Джо ушёл»,  – сладостно подумала она и уснула.
Вечером позвонил Джо:
– Спускайся в самая низа, пойдём ресторана!
– Так мне надеть нечего, чтобы по заведениям шлындать! – грустно сказала девушка.
– У нас демократия только в ресторана: мозна в любой одезда ходить. Но если ты хочешь посли на магазина. Сегодня та долзна быть очен хоросо красива: придёт мой босса. Очен больсой начальника.
Нарядив Светлану, как новогоднюю ёлку, зашли в ресторан с русским названием «У бабы Маши». Внутри и снаружи весели красные гирлянды с иероглифами. Электрические лампочки тысячью огней мелькали в такт спокойной китайской музыке. С кухни шёл соблазнительный запах жареного мяса, имбиря, тмина и ещё каких то заморских специй. Официантка с лёгким макияжем, делавшим её недоступной, в чёрных брюках, белой блузке с жёлтым шёлковым шарфиком, в блестящих лакированных туфельках, зацокала на низких каблучках,  проводив гостей в угол огромного зала за круглый крутящийся стол, стоящий на постаменте, напоминающем маленькую сцену. Замысловатые люстры причудливых форм сосульками свисали над праздничным залом. Букет искусственных цветов, украшал стол,  заставленный тарелками и приборами. Официантка подала тёмно-бордовую папку с меню.
– На, выбери что хочешь, – сказал Джо и с тревогой посмотрел на часы.
– Ты кого-то ждёшь? – спросила Света, оторвав взгляд от исписанных листов с фотографиями блюд.
– Начальника обещала придти.
– Знаешь, выбери сам, только змей, лягушек, собак, саранчу, насекомых и прочую гадость ешь сам, со своим боссом.
Джо что-то крикнул по-своему в глубину зала. Вышла русская бабушка, лет семидесяти. Скромно одетая  в ситцевое платье, хлопчатобумажные чулки телесного цвета и домашние тапочки. Абсолютно седая, причёсанная, как учительница: с шишкой из волос сзади и коричневым гребнем спереди. Переваливаясь с ноги на ногу, как пингвин, не торопясь, подошла к столу. Взявшись за спинку стула, улыбнувшись по-доброму, вежливо заговорила:
– Добрый вечер. Я баба Маша. Откуда приехала внучка? Что-то вам надо объяснить?
– Я из Сибири, – ответила девушка.– А вы как здесь оказались?
– Я живу тут всю жизнь. Это была когда-то наша земля. Ещё мой дед казак, с Енисейским войском захватили Манчжурию. Потом земли отдали китайцам, а мы остались работать на железной дороге. Вышла замуж за местного жителя. Даже когда дорога перешла Китаю, я никуда не уехала. Дети, внуки, муж: куда я без семьи? Вот землячка возьми борщ, салат из помидор, картофель Фри и жаренную в кляре засахаренную рыбу, в кисло-сладком соусе (Тань су ю). С китайской кухней будь осторожна, – прошептала бабушка, наклонившись к Светлане. – Они очень опасные люди. Беги от них при первой же возможности.
Наконец-то пришёл начальник: на удивление большой, рыхлый мужик с толстым лицом, побитым оспой. Бритая голова блестела, как новый юань. Редкие гнилые зубы торчали, как у старого волкодава, из оскалившейся в улыбке, физиономии.
Джо подскочил, как ошпаренный, и непрерывно кланяясь, посеменил к шефу.
– Нинь Хау! Ваньшан Хау (добрый вечер)! – доносились до Светы знакомые слова. – Се се! Се се! – то и дела говорил Джо, снимая с начальника тяжёлое пальто из серого драпа. Босс, гордо задрав голову, расстегнув пиджак со змеиным отливом, выставив вперёд огромный живот, запакованный в белоснежную рубашку, скреплённую в узел на бычьей шее, жёлтым шёлковым галстуком, гордо подошёл к столу, протянув пухлую руку. Джо, как лакей, кружась вокруг шефа, представил его девушке:
– Товарища Кит Ли Су!
– Светлана, – робко ответила она, дотронувшись до мокрой руки китайца.
– Холосо! Очен холосо!–  блестел вспотевший Кит Ли Су. – Цзянь Дао нимань во фэйчхан гаосин (Очень рад вас видеть), – затараторил женским голосом начальник.– Во мэнь цзао  цзю пхахнь ван ни лайлэ (Мы давно ждали вашего приезда).
– Что это он на меня смотрит маслеными глазками, как бомж на балерину? – засмущалась Света.
– Веди себя холосо!..– строго сказал Джо и опять заулыбался, продолжая прислуживать начальнику. – Чуй-чуй (печень цыплёнка), Сай У (молодая утка средней величины), Вук Фун (паровой рис), И Фу (лапша с курицей и ростками бамбука),– предлагал и предлагал блюда Джо,– Бачой (свиные: почки, печень, сердце и вырезка), Те бань ню жу (говядина), Сянгу (грибы со спаржей), Суньхуадань (утиные яйца)…
– Слушай Джо: такое чувство, что меня здесь нет, – обиделась девушка, – вы, когда на меня обратите внимание? Светлана с трудом ковырялась палочками в рыбе, пытаясь оторвать кусочек, грустно смотрела на любителей китайской кухни.
– Сейчаса, сейчаса, – хитро улыбнулся он и что-то шепнул Кит Ли Су. Тот засмеялся, трясясь, как русский холодец, тыча в Светку кривым пальцем:
– Очен холосо! Тзингтау (сорт пива)! – в восторге закричал он. – Ноу, ноу (нет, нет), перешёл он на английский язык. Хао (хорошо) Маотай (крепкий напиток 110 градусов), – сжал он кулак, задрав  большой палец к верху, как будто требовал помиловать поверженного гладиатора.– О, оо,ооо! – ревел по-звериному начальник.
В ресторан ввалилась группа русских туристов – челночников. Заиграла российская попса, и через некоторая время,  начались пляски. Пышногрудые взлохмаченные женщины в спортивных костюмах бешено топали красовками по зеркальному полу, танцуя, ими придуманный танец, впитавший в себя все направления этого искусства,   всей многонациональной России.
Мгновенно захмелевшая от зверского напитка Светка, присоединилась к соотечественницам, оттанцовывая с симпатичным русским парнем. Джо что-то пытался объяснить девушке, то и дело, показывая на шефа, но ей было уже всё ровно. Она, попав родную атмосферу, забыла, где находится, и с кем пришла.  Кит Ли Су подошёл к Светлане и, взяв её за руку, потащил к выходу. Парень оторвал девушку от китайца, и отвёл её в круг своих пляшущих «челноков». Обезумевший китаец, непривыкший к такому обращению, бросился в драку. Наши женщины отдубасили начальника, как нашкодившего мальчика, поцарапав ему побледневшее лицо, и оторвав рукав костюма.
– По хао! По хао! (очень плохо! очень плохо!) Джо Ду Су!– ругался, на подчиненного босс, бросив палочки поперёк стола. – Ся цы  цзай куй (До встречи)!– зло крикнул он Светлане, и, сверкнув, как электрическими разрядами с узких глаз, выскочил на улицу, забыв надеть пальто, остановив такси, уехал.
…Светлана очнулась в каком-то сарае, на полатях без постели. На земляном полу стояла железная печка, на манер русской «Буржуйки» и угрожающе гудела во всю маленькую, прокопчённую комнатку, без обоев. В крошечное грязное окошко с трудом пробивался солнечный свет. Несколько чёрных тараканов, невероятных размеров, забравшись на кучу мусора, испуганно смотрели по сторонам, шевеля длинными усами, и переливаясь яркими бликами, от мерцающего через щели печки, огня: по-видимому, грелись, наконец-то дождавшись приезда хозяина.
– Где я? – испуганно спросила девушка.
– Цзао чхзи хао (доброе утро) гуньян (девушка)! Это мой дома! – грустно ответил Джо Ду Си, сидя на корточках, и наливая, с чёрного от сажи чайника, слегка жёлтый чай,  в алюминиевые кружки.– На бери мъянь тхяо (лапшу) и шао бин (лепёшку),  – протянул он гостье еду.– Вот така, из-за тебя, я буду житя всю жизня!.. Тебе не мозна быть Манчжурия: начальника на Светка очень злая, как собака… Тебе надо убежатя, а то она убивай на смерть.
                Испуганная девушка, побежала в центр города. Мечась, как рыжая рыбка в маленькой баночке, она неожиданно увидела русских мужиков, которые стояли возле фур и о чём-то оживлённо разговаривали. Один из них, кто постарше, докурив сигарету, смачно высморкался, кинул окурок на землю, и массивным носком ботинка потушил его. Пнув, по колесу КАМЗА, залез в кабину, и завёл мотор. Светлана подбежала к машине, и, распахнув дверцу, заплакала, прося о помощи:
                – Дяденька, родненький, увези меня от сюда, а то меня убьют!..
                –Да кому ты нужна племянница!– весело ответил он. – Залазь в кабину, поговорим. Ты откуда такая красивая нарисовалась?
                Светлана заскочила к камазисту и рассказала всё, что с ней произошло.
                – Да плохи твои дела дочка. Как на зло, нашего консульства здесь нет. А паспорт то где?
            – У них, – ответила девушка, заплакав ещё сильней.    
            – Рад бы я тебе помочь, да подсудное это дело. Одно когда товар контрабандный прёшь, совсем другое вывести человека. А вдруг ты шпионка. Но ладно так и быть, попробуем прорваться.   
             Вечером перед самой загрузкой машины, добрый человек, взяв большой баул, посадил в него Светку, и обложил пуховиками, одеялами и мягкой игрушкой. Заскотчивав тюк, закинул его в кузов, и положил в самый конец, справа. Подъехав к складу, загрузился под завязку товаром, и поехал на китайскую границу. Проскочив как по маслу китайцев, прибыл на родной таможенный терминал. На нашей границе фуру остановили для досмотра пограничники.
            – Разгрузите левую часть фуры! – приказал старший прапорщик.
            «Хорошо, что собачки нет», – испуганно подумал шофер и пошёл за грузчиками.
            После разгрузки, два солдатика ловко заскочили в фуру, и не спеша, прошли до самого конца.
             – Ну, вроде всё нормально, – сказал сержант, пнув по тюку с девушкой кирзовым сапогом. – Загружайтесь! – крикнул он водителю, спрыгнув на землю.
             – Слава Богу, пронесло, – зашевелил камазист пересохшими губами, вытирая взмокший от напряжения морщинистый  лоб. Зашевелив лохматыми седыми бровями, с трудом залез к Светке, и, улыбнувшись, прошептал: – Ты как там?– Не дождавшись ответа, выскочил на воздух. Спрыгнув на баул, позвал грузцов…
              Оформив необходимые документы, на удивление быстро пройдя таможню, заехал в Забайкальск. Разгрузившись возле вокзала, наконец-то выковырял девушку из товара.
             – Жива? – радостно спросил он.
             – Дд-да! – простонала Света, трусясь от пережитого.
             – Слушай дочка, я тут договорился: тебя отвезут наши мужики домой. У них груз до Новосиба. Так что тебе опять повезло...
              Сев в другую машину, к молодому дальнобойщику, девушка наконец-то вздохнула с облегчением. Соблазнительно взглянув на молодого мужичка, скомандовала:
             – Заднюю скорость и вперёд!
             – Ты кой что забыла, племянница! – сказал старый водитель, с трудом открыв оранжевую дверцу чужой кабины. Добрые голубые глаза наполнились слезами из-за гуляющего со свистом ветра, и, сощурившись от солнца, пустили одинокую слезу.
             – Чего я там ещё забыла? – усмехнулась девушка, надменно смотря на своего спасителя сверху вниз.
            – Сказать, как тебя звать и поблагодарить!
            –Фэйчхан ганьсе (Большое спасибо)! Куй цзянь (пока) шушу (дядя)! – грубо ответила Светка, хлопнув дверцей.             
  Глава 23
               Дома Светлану ждала повестка в суд, за огромную задолжность по квартплате…            Мировой судья дал срок для погашения долга, припугнув переселением в худшее жильё.
               – Что ещё может быть хуже коммуналки? – спросила она судью, с ужасом вспомнив трущобы, в которых живёт Джо Си Ду. – Что же мне делать?
   – В деревнях очень много брошенных домов, – ответил юрист, подумав про себя: «Если они в городе палец о палец не ударят, как будто у них две левых руки, то, что говорить о деревне, даже картошки не посадят чтобы выжить. Но ничего не поделаешь, надо выселять». – Продадим ваши две комнаты, и с этих денег погасим все долги. Купим вам на оставшиеся деньги, что получится… Но у вас есть ещё возможность сохранить жильё. Начальник ЖЭКа даёт вам шанс рассчитаться: предлагает вам работу. С заработанных денег, будете гасить задолжность. Есть ещё выход: найти самой работу по душе, и жить как все здравомыслящие нормальные люди.
  Так началась очередная попытка работать. Никогда Светлана не догадывалась, что подъезды могут быт такими грязными, а люди такие свиньи. Она раньше просто не обращала на это внимания, кинув окурок от сигареты на лестничную площадку, равнодушно проходила к себе домой. Потаскав несколько дней вёдра с грязной водой, поунижавшись, выпрашивая чистую воду у жильцов,  с отвращением помыв углы, загаженные животными и людьми, Светка бросила работу, и, придя к подружке, расплакалась:
– Неужели  всю жизнь грязь месить? – жаловалась она Жанке.– Ты понимаешь, меня выворачивает на изнанку от этой работы. Да и тяжело очень: прихожу домой, падаю без задних ног. Тоже самое, что на панели: противно, мерзко и также стыдно…
– А как же гастарбайтеры моют? – рассуждала подруга. – Посмотришь на них, улыбаются: такие довольные и счастливые, что хоть такая работа есть. Рады, что спаслись от голодной смерти…
Светлана всё-таки нашла работу по душе: устроилась в придорожное кафе официанткой. Хозяин: не то армянин не то азербайджанец, очень хорошо относился к ней; кормил на работе, давал возможность закалымить, занимал деньги,  прощал опоздания и прогулы. Вроде бы деньги появились, но задолжность росла и росла, как лавина в горах, готовая перемолоть любого, не задумывающегося о завтрашнем дне, человека. Деньги Светка тратила по сумасшедшему, забывая о самом главном для неё в это время: спасти своё жильё от потери. И вот опять вызывают на ковёр, и делают последнее китайское предупреждение:
– Если вы не начнёте платить квартплату и гасить долг, то в конце месяца придут судебные приставы описывать имущество! – строго заявил судья. – У вас есть ещё уйма времени исправить положение в вашу пользу.
– Так у меня нет имущества, – ухмыльнулась Светка.
– Тогда переселим в деревню Пойлово.
«Что же делать? Что же делать? – трещало в голове от страха потерять свой угол.– Опять к Олеське идти, нет, хватит, натерпелась… Может, у кого занять? Да кто мне займёт! Все знают о моей нулевой платёжеспособности. У бабушки попросить, так она сама не живёт, а существует на свою нищенскую пенсию. Может у отца попросить? Так у него семья. И он предупредил, что мои косяки оплачивать не будет. Да и стыдно перед ними: я  постоянно врала, что работаю и плачу за квартиру. Как жаль, что я не Копенгаген…Неужели идти работать на завод или на стройку. Нет уж извини, подвинься. Умерла, так умерла. Я лучше в деревню к тётке на иждивение».
Вечером пришла подружка Анька, и успокоила Светлану: «У меня есть знакомая риэлтерша, Лариса. Она всё устроит по блату в лучшем виде: одну из комнат продаст и погасит долг». Подружка имела вознаграждение  с каждой  найденной квартиры. Она знала всех в этом районе, кто не работал, и  не мог платить за своё жильё…
В эту ночь, находившемуся в командировке Василию Петровичу, снился сон: из пугающей черноты появилось белое облако, на котором стояла Ирина. Она была одета в белую длинную рубашку, которая развивалась на ветру, обрисовывая правильные контуры женского тела. Выставив вперёд белоснежные  руки, она шептала: «Вася помоги дочери. Вася помоги дочери, она в беде!..» Лица женщины не было видно: оно сливалось с облачной дымкой, но Василий  точно знал, что это она. Мужчина проснулся, и сел на краю койки, посмотрев в окно. Чистое летнее небо сверкало миллионами звёзд, не предвещая нечего плохого. Вдруг яркая комета пролетела над землёй, оставляя длинный шлейф искр после себя. «Это наверно Ира возвращается в свой небесный дом, предупредив меня об опасности,– испуганно подумал Вася.– Приеду домой после командировки, обязательно пойду к дочке».
…Придя в коммуналку, Вася узнал все новости. Одну из комнат Светка сдала квартирантам, а другую продала. Где она находится, никто не знал. Ходили слухи, что уехала в другой город, что связалась с проститутками, что её вообще закрыли (посадили).
В этот же вечер, когда все добропорядочные люди, готовились ко сну, Василий Петрович, сгорая от  стыда, что кто-то из знакомых его увидит рядом с проститутками, испуганно подошёл к ним. Занятые разговором с клиентами, они не обращали никакого внимания на подвыпившего мужичка. Одна из девушек, подросткового возраста и стрёмного вида, в ветхой одежде, с подковыркой заговорила с Василием:
– Ты чо дядя  рамсы попутал или приключений захотелось?
– Дайте закурить, – попросил Петрович. – « Зачем я прошу? Я ж не курящий, – подумал он. – Надо запить и закурить с горя, чтобы спастись от сердечной жабы».
– Не будешь дурить!– съязвила девчонка, сверкнув, как кошка жёлтыми  фосфорными глазами с маленькими эллипсовидными  зрачками.– Вон иди и купи: киоски с табаком на каждой остановке стоят. Или у тебя даже на курево денег нет? – засмеялась она. – И вообще я бесплатно никому ничего не даю.
– Я Светку ищу. Говорят, вы у неё тусовались по зиме. Рыжая такая, вот в этом доме живёт, – указал дрожащим пальцем на кирпичную пятиэтажку Вася. – «Стыд то какой!..»– подумал он.
– А помню, как же: грелись у неё пару раз. А ты то кто ей будешь? Батя?
Василий неуверенно кивнул головой.
– Не переживай батинок: она не нашего поля ягода; трусливая, гордая, брезгливая и даже стеснительная. Она даже на специальном учёте не стоит, как мы. Олеська иди сюда. Здесь Рыжей папа пришёл, её ищет.
Подошла явно уколотая девица и с интересом посмотрела на мужчину.
– Как она хату скинула, я её больше не видела, – заговорила она, улыбнувшись. – А ты спроси у квартирантов, когда они ей будут платить: в этот день и выловите её, как Иванушка дурачок щуку с проруба. Да жива она, не переживай. Видели её люди намедни.
Василий Петрович, отвернувшись от проститутки, пошёл домой.
– Эй, мужик! – закричала вслед ему Олеся. – А ты чего хотел? Если хочешь, могу по блату обслужить за пол цены, как Светкиного отца.
– Нет - нет спасибо! Я сыт по горло! – скороговоркой ответил он, и впервые за многие годы побежал домой как угорелый.
Глава 24
Только через пол года Василий Петрович выловил свою рыжую бестию. Она шла уставшей походкой мимо своего дома, не в праве зайти к себе в квартиру. Исхудавшая, бледная, постаревшая на несколько десятков лет, в  одежде с чужого плеча, она походила на подростка со старушечьим лицом. Рваные мужские туфли на босу ногу были не в силах скрыть давно не мытые мозолистые ноги. Какая-то неуверенность и забитость, как от псины, сбежавшей от собачников, исходила от неё. Она прошла мимо, опустив вниз непричёсанную грязную голову, подобрала окурок, и с виноватой улыбкой огляделась в поисках огня.
– Папа, ты? – воскликнула она от неожиданности, и как-то сразу помолодела.
– Я-яя, –  начал заикаться Вася.– Пошли к тебе, поговорим.
– Куда ко мне? – заволновалась Светка. – А домой. Домой нельзя: одну комнату я продала, а другую сдала. Они меня даже воды попить не пускают. Говорят: деньги получила и вали к своим бомжам и наркоманам.
– А деньги то где за квартиру?
– Потратила, – соврала девушка.
– Все?
– А тебе, зачем это знать? – недоверчиво спросила она, искоса посмотрев на отца.
– Как зачем? Ты посмотри в кого ты превратилась за какие-то шесть месяцев. Моя дочь опустилась ниже теплотрассы: бомжиха высшей гильдии и по ходу наркоша низшей категории. Это же ужас! Ты это понимаешь или нет! – завёлся Василий Петрович. – Как  я понимаю, тебя кинули, как бичовку, которая не заслуживает малейшего уважения.  Я тебя насквозь вижу, как рентген или экстрасенс.
– Ну и что же ты видишь? – завыкаблучивалась перед отцом девица.
– Вижу, пустую голову, и, как следствие, опустошённую душонку, с пустым желудком, и прилипшими к позвоночнику, кишками…
– Ты только бабушке не говори, – попросила она. – Не хочу её расстраивать. Она эту хату с дедом кровью и потом заработала на лесоповале. А я тебя с твоей младшей дочкой недавно видела, – перевела неприятный разговор на другую тему Света. – Идёте по «Короткому» переулку к бабе Вале, а я на трамвае с «Красраба»  заворачиваю. Так я чуть на ходу не выпрыгнула: мне так было охота рассмотреть сестрёнку поближе. Я б расцеловала её родненькую, но ты не разрешаешь: боишься жены.
– Так давай по порядку: рассказывай, кому продала, как на них вышла, и какие документы у тебя есть?– вернулся к прежнему разговору Василий, грустно подумав: «Дома проблемы из-за незаконнорожденных детей.  Жена ходит недовольная из-за того, что даже думаю о них. Внебрачные дети тоже не довольны, что не помогаю им должным образом. Куда бедному мужику податься? Может развестись и всех поставить на один уровень? А мне так хочется собрать их всех вместе, познакомить наконец-то и сфотографироваться на долгую добрую память. Мои дети, как горб: ампутации не подлежат, и, по-видимому, они и зароют меня, в вырытый мною котлован счастья».
– Она меня первое время обещаниями кормила, – разговорилась Света. – Долги, правда, сразу погасила. Потом приехала на новой «японке», дала пару сотен, и сказала, чтобы я не звонила, она сама меня найдёт. Да мне и звонить то с не с чего. Подруги и те от меня отвернулись. Я давно почувствовала, что люди ко мне стали, как - то очень плохо относиться.
– Кто она? Я не пойму.
– Да Лариса: риэлторша, которая мою квартиру продала.
– Так-так,– прошептал Вася, встав, как гончая на охоте, в стойку. – Диктуй телефон.
– Пиии¬-пииии! – настойчиво загудел зуммер.
– Алло, Лариса слушает, – прозвучал приятный уверенный голос.
– Это Светин папа, хочет с вами срочно встретиться. Только не бросайте трубку – это вам не поможет.
– Ой! – донеслось до Василия Петровича, и тут же тишина, прерванной связи, воцарилась, терзающей душу обидой, за обманутую дочь, над его головой.
– Всё понятно… – прошипел сквозь зубы Вася. – Немедленно принеси мне все бумаги, которые у тебя есть на проданную квартиру.
– Они у подруги Аньки, которая познакомила меня с Ларисой.
– Тащи не медленно.
К счастью бумаги ещё не выкинули. В целлофановом пакете не было ни одного нормального документа, кроме ничего не значащих квитанций, списка, куда тратились деньги при оформлении приватизации, и самое главное нашлась измятая платёжка с адресом риеэлтора.
– Поехали к ней домой, – сказал Василий, – а по пути расскажешь, где ты шлялась всё это время. Почему не работаешь? Откуда такие долги? Короче, хочу услышать, всю свою историю падения.
Почти всю дорогу Светка молчала, изредка отвечая на вопросы расстроенного отца, короткими полу-фразами и всё объясняющими словами: Юрку посадили, нигде не берут, медицинская книжка, китаец, не знаю, не понимаю, ментовка, блатхата, подвал, чердак, теплотрасса, лохи, деревня, стыдно перед бабушкой, тяжело работать, и, наконец, как гром средь бела дня:
– Папа я беременна… Представляешь с Юркой пять лет прожили и ничего. Думала всё, после аборта мне детей не видать. А тут познакомилась с парнем: работает грузчиком в речном порту. Он хороший, только плохо одет: постоянно мятое  трико, пыльные  кроссовки, майка с рисунком Тайсона, да замасленная ветровка.
– На себя посмотри!..– буркнул отец, о чём-то задумавшись.
– Так вот, когда мне совсем плохо было, он как Ангел появился в нашем дворе. Вот пожила с ним пару недель, и на тебе праздник, они не пришли…
– Кто ещё там не пришёл?
– Ну папа ты даёшь. У меня задержка, понимаешь. А он хороший: каждый день банку тушёнки приносит и лапши, – затараторила девушка. – Мы жили у его друга на хате. Со следующего месяца выгоняем моих квартирантов, и будем жить дома. Он к себе завёт, а я не хочу жить с его мамой.
           – Так ты что рожать надумала?
           – Конечно папа! Это мой последний шанс стать матерью.
           – Света ты сама себя не можешь прокормить, а здесь ребёнок. Ты хоть понимаешь что это такое? Зачем нищету плодить? Какое будущее ты обеспечишь ребёнку, если сама живёшь не то что одним днём, а одним мгновеньем? Ребёнок –   это не куколка из детства, а живой беспомощный человечек, которого надо содержать долгие годы.      
           – Ну, ты даёшь: так плохо про свою будущую внучку говорить. А вы на что? На крайний случай найду спонсора для себя и для своего ребёнка. Моя мать так всю жизнь провела, и я попробую. И вообще мне нагадали, что я много не проживу,– протянула она хрупкую ладонь.– Вот-вот посмотри крестик посредине линии жизни… Я уже и имя придумала дочке: Вика.
Василий Петрович опять задумался: « Виктория, победа. Может быть – это и будет твоя единственная победа в жизни. Может быть – это есть твое единственное предназначение сделать хотя бы один хороший поступок. Хоть какую-то пользу принести: продолжить род человеческий. А вдруг этот Евгений тебя бросит, как я твою мать? Что же ты будешь делать? Мать одиночка – это страшный приговор, в нашей стране. Ты же никогда не будешь по нормальному работать, как все люди».
Приехали в новый микрорайон с мультяшным названием «Простоквашено». С трудом, разобравшись с лабиринтом девятиэтажек, нашли нужный дом. Подъезд охраняла массивная железная дверь с  домофоном. Понажимав кнопки, и ничего не добившись, дождались, когда кто-нибудь выйдет. Поднявшись на лифте на шестой этаж, остановились возле нужной квартиры, и уверенно позвонили в дорогущую бронированную дверь. Раздался грубый  лай, явно большой собаки. Потом святящийся глазок потух. Кто-то напряжённо посмотрел на непрошенных гостей и недовольно спросил:
– Кого там нечистая принесла? Вам, какого надо?
– Мне надо Ларису! Я Светин папа, которую она кинула!..
Воцарилась гробовая тишина, только с трудом слышалось, как за дверью тяжело дышат, человек и собака.
– Её дома нет, – прохрипел не то мужской, не то женский пьяный голос, – я ей передам.
– А вы кто? Откройте дверь, в конце концов! – завёлся Вася.
– Не хулиганьте, а то я собаку спущу.
– Спускайте. Я её вместе с вами не то что покусаю, а в клочья разорву!
– Я сейчас ОМОН вызову! – огрызалось неизвестное существо, за дверью.
– Да хоть папу Римского, – ревел рассерженный отец. – Вас уже никто не спасёт от прокуратуры!..
– Пап, это не она, – успокоила дочка отца. – Это её подружка. Она со мной разговаривала как-то раз в офисе.
– Так надо было с офиса и начинать. Давай оставим записку и поедем  туда.
– Была я там папа и не раз. Они от туда съехали в неизвестном направлении, соседи  не знают их нового адреса.
– Пиши, а то у меня на нервной почве почерк ужасный, – прохрипел Василий и протянул дочке лист бумаги и шариковую ручку:
Не уважаемая Лариса!!! При всём желании, здоровья вам пожелать не могу…
Прошу вас срочно позвонить по указанному телефону… В противном случае о тебе и вашей фирме узнает вся страна. Я напишу в газету «Аргументы и факты». Я вызову с телевидения передачу «Человека обидели». Я напишу письмо в кремль, президенту. Я, в конце концов, обращусь в милицию, и если это не поможет, встретимся у прокурора. И не вздумайте даже мечтать о помощи бандитов. Я прав от и до, и наезжать на меня и мою дочь дороже будет. Так что если не хотите быть на зоне ковырялкой, и пахать бесплатно на хозяина за пайку хлеба, немедленно верните то, что украли, у беременной сироты.
Глава 25
Создавалось такое впечатление, что Господь специально помогает Светлане стать человеком, таща её за уши из бездны. Недаром говорят, что рыжие – самые счастливые. В начале неожиданная беременность, заставила проснуться  лучшим чувствам женщины, чувствам материнства. Она наконец-то задумалась: «Как жить дальше?» – решив для себя,  что надо обязательно работать. Потом разрешение вопроса с долгом за проданную по глупости квартиру. Лариса, поняв, что у девушке есть серьёзный покровитель, написала отцу расписку, и стала выплачивать долг, мелкими частями. Она уже умудрилась потратить все украденные деньги, так как была уверенна в беспомощности таких опускающихся людей, как её очередная клиентка... До Светки с трудом дошло, что надо иметь хоть какую-нибудь специальность, и она пошла учиться на повара. Даже наркомана Юрку, Господь поменял на пьяницу Женьку. «Вся страна пьёт, но работает, – думал отец про нового ухажёра своей дочери. – Этот парень небезнадёжен. Он по крайней мери сможет содержать семью. И самое главное любит её и своего будущего ребёнка». Порой казалось, что это мать девушки, тоже хлопочет,  там, на небесах, о её судьбе.
    Нет ничего страшнее чёрной неблагодарности Богу, Ангелу и людям которых Он послал на помощь тонущему в трясине невежества и безверия существу. Светлана, вытащенная со дна «мерзкой ямы нищеты», из кроткой девушки снова превратилась в хищницу. Её стал раздражать и даже бесить, её недавний кормилец Женя. На все его заботы, она отвечала неудержимой грубостью. Всё что он для неё сделал, стали казаться ей мелочью, не заслуживающей никакого внимания. Она забыла, как ходила голодная и замёрзшая по улицам, в надежде на всё, ради куска хлеба.
Удивлённый резким переменам в поведении своей девушки Евгений никак не мог понять, что произошло. Недавно, любящая его девчонка, с нетерпением ждущая его каждый день с работы, вдруг изменилась до неузнаваемости. Он связал её грубость с беременностью, и попытался успокоить её, предложив руку и сердце, решив расписаться, как положено. Но обезумевшая девица думала: «Зачем он мне теперь такой нужен? С такими деньгами я и без него обойдусь». Она просто не была способна задуматься о будущем: что ребёнку нужен родной отец и семья; что деньги имею лишь одно плохое качество – быстро заканчиваться. Даже двухкомнатная квартира Жени, и перспектива жить в нормальных условиях, не только ей, но и будущему ребёнку, не могли утихомирить её злость. Она хотела от него только денег, но, видя, как Светка безалаберно относится к его зарплате, Евгений не спешил раскошеливаться.
Иногда в душе Светланы разгорался затухающий огонек, и она делилась с отцом своими сокровенными мыслями: «Вот родится девочка, обязательно её окрестим в церкви, как положено. Я бы сама никогда не пошла  в Храм, а ради своей доченьки тоже приму православие. Ты папа мне деньги не давай, а то я в себе не уверена. Да и боюсь я больших денег: не дай Бог, кто узнает из наших, сразу ограбит и убьют».
Животик у Светланы рос, а деньги таяли с бешеной скоростью. Василий Петрович пытался жать на тормоза, и ему удавалось экономить… Он вёл строгую отчётность перед дочерью, и в первую очередь перед самим собой. Опять погасили основные долги, заставив бескомпромиссных  и безжалостных овчарок, с жилищной канторы и суда, закрыть свою оскалившеюся пасть, готовую вцепиться своими длинами клыками в любого должника. Сменив гнев на милость, успокоившееся псы, при виде денег, завиляли хвостиками, и оставили девушку в покое, на время,  забыв о ней.
Будущий папа стойка переносил все Светкины выкрутасы. Евгений не понимал, что его чрезмерная опёка, своей любимой, основанная  на ревности и желании подмять под себя свободолюбивый характер девушки, приносит огромный вред их отношениям, разделяя их широкой пропастью ненависти. Он контролировал каждый её шаг, запрещая одной выходить из дома, объясняя, что не дай Бог, кто-нибудь ударит в живот, и произойдёт выкидыш. Светлана, страдая от токсикоза, уже не могла на него спокойно смотреть.
– Папа прикинь он суёт свой нос куда не попади, – жаловалась она отцу. – Учит меня жизни с утра до вечера. Ведёт себя в моей квартире, как хозяин. Я умру, но не покорюсь!..
– Учится никогда не поздно, – успокаивал её отец. – Он просто заботится о тебе как настоящий мужчина.
– Век живи, век учись, а дураком подохнешь! – ответила поговоркой она.– Зачем мне его словесная опёка? Помог бы лучше материально. Гонору много, а толку никакого: стекло в окно вставить не может, ремонт не делает, а ведь скоро рожать. Как я в такую хату ребёнка принесу? Да что там говорить: надо быть настоящим хозяином, а не понт наводить, лёжа на чужом диване. Да и жадный он до безобразия: мне ж сейчас другое питание необходимо, а он стырит при разгрузке банку тушёнки или куриных кубиков, наварит каши-параши с сечки и думает, что всё, его миссия на этом закончена. Да я, а значит и Вика в животике, уже умираем не только от изжоги, но и от невыносимого запаха этих концентратов. Пап, – резко перешла на другую тему Света, – повестка в суд пришла.
           – Так мы же за всё уплатили.
           – Нет, это совсем по другому делу: я тут у одного  лоха взяла сотик поносить, а он в милицию побежал.
– Когда суд?
– Завтра, в десять утра.
На следующее утро, отпросившись с работы, Василий Петрович, пришёл в суд. Евгений и преступница с потерпевшим парнем, сидели возле массивных дверей, с затёртыми до блеска ручками. Секретарь уточнила явку и пригласила  всех пришедших людей в зал заседаний. «Когда же всё это кончится? – думал бедный отец. – Когда же эта непутёвая девица возьмётся за ум?» Пришла пожилая женщина, адвокат, и о чём-то заговорила с участниками процесса.
– А вы знаете, что она на четвёртом месяце беременности? – подскочил к защитнице Женька. – Так передайте эту новость судье, пока не поздно. Потом быстро подошёл к прокурору и настойчиво попросил: – Не закрывайте девчонку, пожалуйста! С голодухи она свихнулась. Я возьму у матери деньги, и оплачу все ущербы и штрафы.
Опять Свету пронесло, её не посадили, а лишь дали условный срок. Счастливые мужики вышли на улицу. Женька закурил. «Хороший парень, – подумал Петрович.  – Гораздо лучше прежнего тунеядца. Симпатичный, с красивыми карими, сверкающими глазами и пышными ресницами. Небольшого роста, но, тем  не менее, выше дочери на пол головы.  Одет, как все простые парни, которые покупали себе вещи на «Восточном»  рынке  или в сэкондхэнде. Что ей ещё надо, не пойму?» Презрительная к правосудию усмешка скользнула по Женькиному нервному лицу. Он и сам пострадал по не справедливости (как он сам считал), когда был осуждён за непреднамеренное убийство отчима, который издевался над его матерью.
Получив, постановление суда, выскочила Светка, выхватила у Женьки сигарету, и, затянувшись всей грудью, через несколько секунд с облегчением выпустила столб дыма. Левое веко у неё слегка подёргивалась, руки не слушались, и она выронила окурок, слегка обжёгшись, попросила ещё закурить.
– Тебе ж нельзя: ты беременная!– сказал Женя, протянув ей пачку сигарет.
– Без тебя знаю, что беременная! – огрызнулась девушка. – Ты достал уже! Суешь свой прыщавый нос, куда не следует.
Придя, домой, Светлана обнаружила маляву с зоны, от Юрки. Закрывшись в туалете, с трепетом прочитала коротенькое письмо. Он сообщил, что за хорошее поведение и ударный труд, условно досрочно освобождается, через пару месяцев. Клялся  ей в вечной любви, обещая, что заживут они скоро по-новому: богато и счастливо.
«Что же делать?– опять со страхом думала она, не находя ответа. – Что я ему скажу, когда он меня увидит. Здесь и без слов всё ясно: живот уже на нос лезет. Поубивают мужики из-за меня друг друга, и с собой заберут в преисподнею. Надо найти причину, и выгнать Женьку к мамочке». И такой случай подвернулся, как по специальному заказу. Светлану положили на сохранение, а Женька запил с её подругой,  с Танькой Половиковой, со всеми вытекающими обстоятельствами...
Придя после выписки домой, она всё поняла без комментарий. Вцепившись в чёрные кудри своей вечной соперницы, она  вытащила её в коридор, и спустила вниз по бетонной лестницы, крича, как на пожаре:  «Тебе мало было Юрки, так ты и до Женьки добралась! Ты уже переспала со всеми моими мужиками!» Расцарапав Женькино опухшее с перепоя  лицо, она выкинула в окно его зубную щётку, крича вслед убегающему мужику: «Мог  хотя бы раз придти в больницу, хотя б яблочко принести. Видеть и знать тебя больше не хочу!»
Глава 26
              В первый же день после освобождения, напившись водки, с заработанных на зоне денег, Юрка избил Светлану до полусмерти. Дьявольское наваждение вернулось, к отвергнувшей помощь Бога, молодой женщине. Придя в себя, она с облегчением думала: «Как хорошо,  что всё так легко закончилось. Слава Богу, что по животу не пинал… Что-то я стала часто Боженьку вспоминать? Он то здесь причём? Главное вернулся мой любимый, и меня в живых оставил».
На  следующее утро, страдая с похмелья, Юрка вколов себе пол дозы  балды (плохого героина),  став добрым.  После большого перерыва  моментально запал, даже с половины: ушёл в себя, уронив голову на грудь, и втянув шею в плечи, зашептал:
– Ёжик бежит, ёжик хохочет: ёжику травка сиськи щекочет.
Создавалось впечатление, что он уснул, и во сне с кем- то разговаривает. Юрка вдруг засмеялся, а потом заплакал, как маленький ребёнок, вспомнив давно ушедшую в иной мир маму. Он всё слышал и понимал, но не мог пошевелиться. Света бережно положила его на чистую простынь, сняла с него одежду, и убрала использованный шприц.
Придя в себя, Юрка чему-то улыбнулся и подумал: « Да, хорошо. Вид отдыха таски, не то, что на нарах. А что я это так разнервничался. Ну подумаешь, изменила мне с каким-то чижиком. Ну и её понять можно. Сижу я часто, а ей что остаётся делать в это время. Я ж не могу ей пояс верности одеть и намордник невинности присобачить, да ещё нацепить строгий ошейник, посадив на железную цепь к радиатору. Нам, так или иначе, надо было донора искать, а он благодаря чуду сам нашёлся. Я ж бесплодный: в больничку хожу только на зоне, да и то чтобы слегка отдохнуть от работы. Выращу ребёнка, как своего, и любить буду больше Светика»».
Так и зажили они, как Юрка обещал в своих письмах: сытно и счастливо, только за Светланин счёт, проедая  деньги за проданную квартиру.  Молодые люди отъелись, приоделись и начали приводить в порядок комнату. Юрка и здесь делал всё без желания, думая только о наркотиках и женщинах.
Для того чтобы купить себе отравы, чтобы слить (поставить инъекцию)  хотя бы одну точку (одно деление в шприце), он работал бегунком у местного наркодиллера. Ему звонили день и ночь, и он как менеджер на фирме, выполнял все заявки близживущих наркош, получая пятьдесят рублей с дозы (с грамма). Он хорошо продумал схему доставки героина клиентам, и уже не попадался охотникам (полицейским с наркоконтроля), как раньше…
Василий Петрович, притащив однажды, как обычно во время обеденного перерыва, продукты своей дочери, с надеждой на изменения в лучшую сторону, спрашивал:
– Ну что Юрий работаешь? Себя хотя бы корми. Григорий – это ж победитель. Так, когда ты победишь своё тунеядство и наркозависимость?
– Да конечно, – врал он. – Скоро должны рассчитаться, а там летом на новые объекты пойдём. Я ж каменщик по жизни. У меня даже трудовая книжка имеется, паспорт и военный билет. Я не бомж там какой-то…
– Вот я Юра никак понять не могу, зачем существуют дорогие наркотики, если дешёвая водка есть? Зачем колоться, объясни мне?! Вот сколько стоит грамм?
– Ну, 800 рублей, а пол грамма четыреста. Так некоторым в день и этого уже мало.
– Вот видишь, что творится, – сказал Василий, присев на старый расшатанный стул,  вытирая потный лоб,  – а я за рабочий день даже этого не зарабатываю. Вы что миллионеры там все?.. Откуда такие деньжищи? На эти деньги можно в день почти пол ящика водки покупать, да ещё питаться от пуза… – Петрович открыл холодильник. – Вот видишь, опять тишина: всё подкушали и даже картошки с хлебом нет. Это ведь позор в твоем возрасте с пустым холодильником жить. Вообще его надо отключить от сети и включать только на новый год, как ёлку для красоты, и то только в том случае если дед Мороз (папа) принесёт чего-нибудь покушать. На всякую гадость деньги находишь, а за квартиру даже не можешь заплатить. Потеряли часть жилья по твой милости…
– Ну, как откуда деньги? – прошипел, усмехнувшись, зятёк. – Крутятся люди  каждый как может. « Да и в честь чего я должен за чужое жильё платить?» – со злостью подумал он. – И вообще если на то пошло я сидел, когда её кинули, – закончил он беседу.
Быстро собравшись, Светкин содержанец, как правило, убегал, куда глаза глядят от неприятного разговора, не попрощавшись… «Достал папаша капитально: лечит и лечит… – с болью в сердце думал он. – У меня и своих тараканов в голове предостаточно, а он ещё своих насекомых запускает. Без него тошно: уже больше месяца болею, ломки достали».
– Ты ж погибнешь!– кричал ему вслед Петрович. – У таких как ты нет будущего…
– Да помереть не страшно: раз и нет человека, – философствовал зять. – Страшно ждать смерти, и бояться лишний шаг сделать. Все там будем рано или поздно, а я пока на тот свет не собираюсь. Что я там забыл?
Расстроенный отец брал в очередной раз документы непутёвого мужичка и с обидой за дочку, читал одну единственную запись в трудовой: что Юрий Юрьевич умудрился лет десять тому  назад отработать не больше полугода на стройках народного хозяйства подсобником, и даже сумел дорасти до каменщика третьего разряда. Вот и весь трудовой подвиг тридцати трёх летнего мужика.
– Ну не вижу я здесь никакой логики и здравого смысла: они бессильны, хоть ты тресни, – продолжал пилить дочь, расстроенный беспределом отец. – Для чего? Ради чего? Почему? Ощущение счастье, так это эйфория, иллюзия, а настоящее счастье просто жить по - человечески, не болеть, иметь хорошую работу, воспитывать и растить детей, любить жену, просто радоваться жизни каждый день. Да всего и не перечислишь.  Ради общения, так я и за чаем могу разговаривать. Показать свою крутость, так быть обыкновенным спортсменом или даже ботаником-паразитологом, круче во сто крат… Уйти от реальной жизни и её проблем, или загасить горе? Так наркомания – это самая мерзкая проблема из всех. Зачем добровольно осложнять и без того тяжёлую жизнь? Я не могу понять этого, а точнее не хочу понимать и оправдывать наркоманов, потому что нормальному человеку это противно. Да и они этого не понимают, потому - что сумасшедшие. Нелюди: их легче уничтожить, чем изменить! Зачем ты запустила в дом невменяемого, устроив дурдом? Это же опасно для жизни, не только твоей, но и будущего ребёнка…
«Зачем мне этот сумасшедший дом? – растерянно  думал Василий. – Здесь нервотрёпка, дома с новой силой жена пилит: мол дочери, как любовницы, требуют времени и затрат, а я не могу иначе.  Душа ноет нестерпимой болью, оставляя рубцы на сердце, за все ошибки и неудачи моих детей. Такое чувство, что я больше них переживаю за все их промахи и дурь. Я обязан, непременно обязан хоть чем-то помочь дочери – это мой священный долг!..»
Светлане было не до этого. Она готовилась, прожив зиму, в мае месяце стать матерью. Выставив огромный живот, с натянутой до предела белой кожицей с сине-фиолетовыми прожилками, на солнышко. Она уже не одёргивала, ставшую маленькой кофточку, а загорала, сидя во дворе на лавочке. То и дело огрызалась проходившим мимо бабушкам, которые делали ей замечание, что она курит и непристойно выглядит.
– Я что по вашему, должна спецодежду покупать на пару месяцев? – лаялась она с пожилыми женщинами, расстегивая ширинку джинсов. – Я не дочь Абрамовича.
– Ну хотя бы сигарету выброси. Ты же будущая мать! – возмущались люди.
– А я будущий отец! – защищал её Юра, с гордостью обнимая любимую женщину. – Ну, тебя дорогуша разнесло. Скоро своего папаню догонишь. Неужели после родов такой и останешься? – шутил он. – А ты Светка плавать умеешь?
– Нет. А что?
– Так могла бы в воде родить…В каком- нибудь там озере или на крайняк в Енисее. Говорят, к нам киты-касатики рожать под коммунальный мост приплывали.
– Ты что олух, нас утопить хочешь?
– Так в ванне рожай, у нас в коммуналке. Там не захлебнёшься…
Он, наконец - то начал работать, после того, как отец Светланы поговорил с ним по мужски, сказав, чтобы он оставил в покое дочь, пригрозив всеми возможными страшилками, которые пришли ему в этот момент в голову. Угрозы временно подействовали, и все были счастливы в надежде на счастливое будущее.
Глава 27
За две недели до родов появились первые предвестники: живот опустился, и  Свете стало легче дышать. Она слегка похудела и осунулась. Ребёнок стал более подвижным, то и дело стучал  головкой в низ живота, прося, чтобы его выпустили на свет Божий. Женщине предложили лечь в роддом, но она отказалась. Как же оставить нахлебника одного? И вот накануне родов, ночью отошли воды с примесью крови. Появились разлитые боли в крестце, бёдрах и в низу живота.
– Юра, Юрочка! – запричитала роженица, испугавшись.– Кажись, началось! – трясла она мертвецки спящего мужа. – Зови скорую помощь!
В карете скорой помощи начались схватки, которые становились всё интенсивней и продолжительней. Сразу из машины её отвезли в операционную.
– Ты что ж голубушка так затянула с диспансеризацией? – возмущалась акушерка.– Нельзя ждать до последнего. Рискуешь не только своей жизнью, но и ребёнком.
Но роженица её не слышала: она орала во весь акушерский стационар, думая: «Быстрей бы это всё закончилось».
– Тужься, тужься дурёха! – пыталась перекричать её медсестра. – Не ты первая, не ты последняя. Бог терпел и нам велел. Такая наша бабья доля: в муках рожать, за грехи человеческие, – говорила и говорила акушерка во время коротких перерывов между схватками.
– Всё не могу больше, помираю!..– стонала Светлана.
– Врёшь, не помрёшь!– улыбнулся врач. – Вот и головка прорезалась. Появился затылок и теменные бугры, затем головка плода разогнулась и появилась лицо. После следующих потуг, тело плода повернулось на правый бок, и следом появились плечики, ручки и ножки.– Смотри ты,   «в сорочке родилась»: счастливой будет… Уберите плодный пузырь, – командовал доктор.
– А-аа-уаа! – закричал ребёнок, впервые вдохнув всей крошечной грудкой.
– Вот и все дела, – показала маленькое красненькое создание матери медсестра. – Вот вы и родительница, с чем вас и поздравляю!
– Кто? Кто родился? – простонала Света, с трудом открыв глаза, заливающиеся холодным потом.
– Девочка у вас, мамаша: пятьдесят три сантиметра ростом, три кило двести весом.
Утром, первым узнав, что родилась девочка, Юрка, пошёл на работу и потребовал зарплату и отгулы. Грех в такой день не отпустить мужика.  Начальник дал аванс, отпустив на неделю в отпуск за свой счёт.  Он сразу же побежал за героином, мечтая на ходу: «Солью три четыре точки и мне хватит. Нет-нет, это ж передоз (передозировка), можно ласты завернуть. Буду брать каждый день дозу, и я впишусь, как в канторе, в четыре куска (четыре тысячи рублей). Должно хватить этого всяко-разно, чтобы раскумариться на четыре с половиной дня».
К выписке Светланы и новорождённой из роддома,  нагрянула из деревни тётя Света. Она, как мать не могла, не помочь племяннице в первые дни после родов. Заняв денег под кабанчика, она приехала в город, и поселилась у племянницы.
Расстроенный приездом тётки, Юра, ушёл жить к бомжам. Раз в день, после инъекции дури, бегал в роддом, и забирал все передачи, которые приносили Светлане.  «Меня здесь и так хорошо кормят, а он может и с голодухи опухнуть», – думала она.
А тётя Света, в это время, наводила порядок, готовясь к встрече своей внучки. Она доделала ремонт: замазала щели, доклеила обои, подбелила и подкрасила по мере необходимости. Попросила соседа, чтобы он собрал кроватку. Он за бутылку с удовольствием согласился. Всё вымыла, перестирала и в назначенный день накупила всего для праздничного стола, приготовившись отпраздновать этот замечательный день.
 Светлану из роддома забрала подружка со своим любовником из Таджикистана. Он  лихо, как басмач, подъехал к дверям стационара, обменял цветок Гладиолуса на новорождённую, и  с гордым видом понёс ребёнка в машину, изображая отца. Якуб, так звали таджика, с умилением вспомнил своих пятерых детей, ради которых он работал в Сибири уже много лет…
           Тётя Света прожила у племянницы около месяца, кормя Юру и Свету, уча неопытную женщину всем хитростям и премудростям ухода за девочкой.  Как только государство выплатило первое пособие на ребёнка, тётя Света слегка успокоилась, думая про себя: «Так они бы с новорождённой погибли от голода в ожидании этих жалких крох показного милосердия. Как же выживают матери-одиночки, которым вообще некому помочь?»
          – Слушай доченька, – удивлённо спрашивала она то и дело племянницу, когда сожитель уходил,– а почему он не работает? Я поражаюсь, как вы не умираете с голодухи? Это же не правильно, – то и дело удивлялась она. – Зачем тебе этот квартирант нужен, который даже за квартиру не платит? Как вы выживите в такое трудное время? Бросай ты этого хитро-мудрого наглеца, да поехали ко мне в Чемал. Найдём мы тебе там нормального мужа.  Я считаю, что лучше выйти замуж за орангутанга, чем за наркомана.
– Нет спасибо, меня и здесь вкусно кормят. Нажилась я у вас по уши.
– А ребёнка то на чьё имя запишешь?
– На Юрку, естественно!..
– Так отец то Женька!..
– А где он Женька? Что-то не видать его? – начинала злиться, запутавшаяся женщина. – Он ещё со своей первой женой - алкашкой не развёлся. Всё обещаниями кормит. И вообще он неприятен мне как мужчина… Да что от него толку?..
– Так хоть в честь деда или прадеда, дай отчество. Юрка то здесь причём?
– Нет, тётя Света всё уже решено. Ребёнку нужен отец, и я назначаю своего любимого мужчину Юру, на эту почётную должность. Фамилию естественно оставлю свою. Вот и получается у нас: Крылова Виктория Юрьевна. А этот старый кот, дедушка Вася, перетопчется. Мне с ним не жить…
– Вот, и твоя мать поступила так же, как ты. В результате ты не Васильевна, а Владимировна: Ирка дала отчество того мужчины с кем жила во время твоего рождения. И где он сейчас её сожитель? Неизвестно! А Вася, как бы оно не было, помогает тебе в трудную минуту. Не нужна твоя дочка чужому дядьке, поверь мне. Ты посмотри, как в жизни всё генетически закодировано…Не надо Светочка повторять трагическую судьбу своей матери… «Если Господь хочет наказать человека, то лишает его разума».
– Так она и родному отцу не нужна, – сказала, как отрезала Светлана. Пошла на следующий день в ЗАГС, и сделала всё как задумала, в надежде, что Юрка оценит её поступок, и возьмётся за ум.
Тетя Света, поистратившись в конец, засобиралась домой. «Заняв», денег на обратную дорогу у Василия Петровича, с болью в сердце и камнем в душе, уехала на Алтай, к своей семье. От переживаний за судьбу племянницы и внучки, серьёзно заболела, даже написав предсмертное письмо Светлане, чтобы она опомнилась и слушалась во всём своего родного отца.
Глава 28
Что удивительно у Юры проснулись очень тёплые отцовские чувства. Опустошенная душа, наполнилась совсем другим счастьем. От любви к маленькой девочке у него в голове наконец-то появилась давно стёртая дьяволом грань между добром и злом.  Он просто был без ума от малышки. Придя, домой, они расцветали как цветы, на солнышке, видя друг друга. Не каждый отец так любит своё дитя, как Юрка полюбил падчерицу. Девочка чувствовала его любовь энергетически, и сразу просыпалась, когда он заходил в комнату, просясь к нему на руки. И как было не любить это крошечное создание? Вика была похожа, на мать и отца, на деда и прабабушку с бабушкой, и даже походила на Юрия, как две капли воды. Может быть это и не правда, но каждый родной человек для Виктории, искал в ней свои черты и признаки. Оттопыренные ушки, пропускающие свет  через себя. Чёрненькие глазки смородинки, готовые пустить бриллиантовые слёзки в любую минуту. Щёчки и подбородок с ямочками и лучезарная улыбка, приводящая в умиление любого, смотрящего на неё. Пухленькое, хрупкое тельце, требующее постоянного просмотра и, конечно же, любовь, которую она вызывала у всех, кто брал её на руки, приводили к приятной мысли: «Вот в этой девочке  и её будущих детях я продолжу жить вечно!..»
«Вот это кайф, быть отцом! – думал про себя Юра. – Как хорошо любить и быть любимым. Как замечательно когда у тебя есть семья и дом, где тебя ждут. Как приятно заботится о любимых людях».
 Пытаясь хоть что-то изменить в своей жизни в лучшую сторону, он временно перестал употреблять наркотики. Глупо менять наркотический кайф на свою жизнь. Оказывается  на свете есть другое счастье: не иллюзионно-наркотическое, а настоящее – человеческое счастье. Оставшиеся шприцы нашли своё применение по уходу за маленькой девочкой: с большого шприца Вику поили, как с соски, а с маленького закапывали носик, как с пипетки, что приводило в недоумение дедушку: «У вас уже стёрлись все грани дозволенного. Это же не нормально, приучать к шприцам новорождённого ребёнка, вместе с молоком матери!..»
По натуре Юрка был «вольный казак», и удержаться на одном рабочем месте никак не мог. С присущей всем ворам хитростью, он был рад любому случаю обмануть  кого-нибудь, прожить хотя бы один эпизод дня бесплатно, находя глупцов, с удовлетворением думал: «Без лоха – жизнь плоха!..» Перебивался как обычно случайными заработками, воровством, и, конечно же, продолжал распространять отраву. Единственное место, где его держали и не увольняли, доверяя  всё большие объёмы продаж. Больших денег его криминальная деятельность не приносила: так только чтобы свести концы с концами. Почему он так рисковал ради этих жалких грошей, оставалось загадкой?
Светлана, поглощённая заботами о дочке, сильно не вникала в дела мужа. Она была рада, что он хорошо относится к малютке. В глубине души она понимала всю опасность, которая острым топором палача нависла над её семьёй.  Не раз устраивала скандалы, пытаясь образумить мужика, но вовремя останавливалась, ощупывая сломанный нос и глубокий шрам на левой брови, помня, на что способен её возлюбленный. Деньги за проданную квартиру продолжали таять на глазах, как снег весной, и она всё чаще задумывалась, о своём с ребёнком будущем.
Евгений, почувствовав на расстоянии, что его  любимая женщина и дочка в опасности, попытался наладить отношения со Светой. У него недавно умерла мама, которая слёзно просила перед смертью, не бросать своих детей, и помогать им во всём. Дом опустел. Стало невыносимо тяжело находиться в нём одному, и он позвонил Светлане:
– Аллё Светочка! Это я, Женя! Нам надо срочно встретиться! Хватит ерундой заниматься!.. Приходи ко мне домой, и начнём жить, как все люди. Вику я перепишу на себя!..
Светлана покраснев, от вопросительного Юркиного взгляда, убежала в ванную комнату, и закрылась на щеколду. Прикрыв трубку ладошкой, она испуганно прошептала:
– Хорошо, я приду завтра к бабушке, клеить обои. У неё дома и поговорим. Заодно поможешь. Всё пока, я больше не могу разговаривать: Вика капризничает, – соврала она, отключив телефон.
На следующее утро, Светлана вместе с подросшей дочуркой, приехала на свидание. Брошенный ими мужичок уже сидел  бабушкиной кухне и о чём-то разговаривал с ней.  При виде Светы с его родным ребёнком, он подскочил, как ошпаренный, расплескав горячий чай по столу и уронив чайную  ложечку на пол. Сделав шаг на встречу  родным для него людям, он остановился, как вкопанный и сказал:
– Привет! Как дела?
– Как дела? Как дела? Как - будто не видишь! Дочку родила! – ответила девушка, устало улыбнувшись. – Ну что стоишь, как чурбан? Возьми Вику,  положи на койку: она вроде бы засыпает.
Евгений осторожно положил девочку на постель и стал с интересом рассматривать её, ища сходство. Пока прабабушка раздевала  Вику, он с трепетом думал: « Да носик мой, это точно: такой же курносый и аккуратненький. Форма лица, разрез глаз и даже улыбка во сне, так мне напоминают мамочку, на которую я сильно похож».
– Идём в коридор, покурим, ковбой! – прервала его наблюдения Светка.
Затянулись, выпустили дым. Обкуривая друг друга, молчали, печально смотря глаза в глаза. Светлана первой, не выдержав взгляда, опустила веки, отвернувшись. Продолжая молчать, Женька с жадностью осматривал женщину, думая про себя:  «Похудела то как, кожа да кости. Видать не сладко ей без меня. Уже не та златовласая девчонка, как раньше. Серьёзная, повзрослевшая, от пережитых неприятностей. Болезненно – бледная, но это не портит её.   Не болеет ли чем? А руки то, ручки какие жилистые и мозолистые. Наверно у неё стиральной машинки нет. А взгляд какой-то печальный, но уверенный в себе, с потускневшими светло-изумрудными глазами. Но держится гордо, с гонором, как голливудская актриса, ушедшая в декрет. Но, в общем- то девка классная, у меня такой никогда не было. Материнство сделало её  женственней и желанней, не смотря на её необузданную грубость».
– Ну что молчишь? Язык проглотил! – заговорила, нарушив тишину, Светлана. – Стыдно наверно, что дочке не помогаешь? Так запомни, если  денег не будешь давать, подам на алименты! Я как посмотрю Вика для тебя пустое место. « Юра в сто раз лучше относится к дочке, чем родной отец!..» – подумала она, зло, посмотрев в глаза Евгению. – Недаром у тебя фамилия Деревянко и погоняло (кличка) Деревянный: дерево оно и в Африке дерево!..
– Да какие алименты? Давай будем жить, семьёй. Я хорошо зарабатываю. Поверь, я смогу вас обеспечить. Ты же сама отвергла меня, сделав свой ненормальный выбор. Пойдём, хоть посмотришь, как я живу.
– Ладно, проехали. Время покажет кто прав, кто виноват. Посмотрим с Викулей на твоё поведение, а там может быть, и переедем к тебе насовсем.
Помогли бабушке с ремонтом, и, оставив дочку, пошли к Евгению. Его дом находился неподалёку, в десяти минутах ходьбы.  Светлана взяла его под руку, и они не спеша,  пошли по пустынной улице, осторожно семеня ногами, боясь поскользнуться на гололёде и упасть. По телу мужчины приятно пробежали мурашки: от прикосновения красивой женщины ему стало приятно и спокойно на душе. Дошли до ухоженного дворика, и приблизились к железной двери. Женька достал ключ, и от волнения никак не мог попасть в скважину замка. Наконец-то дверь открылась. Поднялись на первый этаж, где ждала ещё одна металлическая преграда. «Видать есть чего бояться,– подумала Светка, – если столько дверей нагородили?»
– Хорошо живёшь, – удивилась гостья, – просто царские хоромы!.. Всё в коврах, как во дворце, а я даже искусственную дорожку не в состоянии купить, чтобы дочка по полу ползала. Ты посмотри решётки на окнах, как в тюрьме. Конечно, здесь есть чем поживиться.
– Мама была хорошей бережливой хозяйкой. Работала на двух работах, чтобы нас с сестрой вырастить. Вот и нажила это добро за всю свою жизнь. Приходи, живи, будь здесь полноправной хозяйкой, и это всё будет твоё и нашей дочери. А нам останется жить и наслаждаться жизнью на всём готовеньком. Ну что выпьем за встречу?
– Ну, если только для блеска глаз, – согласилась девушка, – и не за встречу, а за Викторию. «За победу!..» – подумала она. – Ты Женечка Олеську помнишь, которая у меня жила?
– Нет, не помню. Кто такая?
– Ну как же не помнишь? Ты её ещё выгнал, на улицу в самый мороз, когда я на свадьбу к подружке в деревню уезжала.
– А эту, прости Господи?! Ну как же помню…
– Так вот она от передозировки умерла: у клиента в ванне. Говорят: перемешала вино с наркотой. Я тоже долго не проживу… Ты мне много не наливай!.. – журчал неуверенно голос девушки, как ручеёк после дождя, почему-то сменившей гнев на милость…
Любовь это наверно награда за доставленное наслаждение. Всё познаётся в сравнении: вот почему мы одних любим, других презираем, одних бросаем, едва познакомившись, а с другими живём всю жизнь, мучаясь, так и не поняв друг друга до конца. Не понятно порой, почему красавицы остаются в одиночестве, а не приметные на первый взгляд  женщины меняют партнёров на протяжении всей жизни? Почему люди выбирают худшие варианты, подчиняясь только эмоциям и чувствам, обрекая себя на жалкое существование, муки и страдания, и как итог всех ошибок – гибель на взлёте!..
…Возвращаясь утром из гостей, расслабившаяся Светка думала: «А Юра всё равно лучше… Как я его брошу, он такой хороший. Мне его так жалко. И в то же время он  меня никогда не жалел…– лихорадочно метались мысли сомнения в её голове. – Мне с Юрочкой и в теплотрассе будет как в раю. Зачем мне Женькина  золотая клетка? Я птица свободная и от его постоянной ревности умру».
А добившейся маленького приза Евгений, крепко держал женщину за руку, тоже рассуждая и мечтая в уме: «Всё теперь ты моя. Никуда ты теперь миленькая не денешься. Наконец-то заживём счастливо!..»
Глава 29
Распрощавшись со счастливым Евгением, Светлана поднялась на четвёртый этаж к бабушке. Вики у неё не оказалась.  Не дозвонившись до Светки, и устав её ждать, Юра забрал падчерицу и увёз домой.
Ближе к полуночи к нему пришла семейная пара, обезбашенных наркоманов, за дозой героина. Они давно уже кололись не для того чтобы было хорошо, а для того чтобы не было плохо.
– Что скучаешь сосед? А хозяйка где? – спросила крашенная в чёрный цвет девица, лет двадцати, но выглядевшая на все сорок.  – Давай раскумаримся, пока один. Светка наверно загуляла, и ты оторвись, пока возможность есть.
– Тише ты! Не один я. Вон видишь, дочка спит.
– Дочка, – ядовито сказал плюгавенький мужичок, небольшого роста, бараньего веса и ума,  – скажешь тоже…Что пирожками с анашой её накормил, или конопляным молочком успокоил? Ну что давай сварим пятак (пять грамм)? У тебя хоть отрава хорошая, а то мы с утра балды наварили на двоих, вмазались даже зрак не упал (зрачок не стал маленьким). Ну, запали, конечно, ненадолго, да что толку. Самая сильная отрава – это любовь к женщинам.
– Вари. С моего нормально будет: с половины сопли побегут, – грустно ответил Юра, протянув полный мешочек героина, приготовленный для всех наркоманов района. – На отмерь сколько надо.
– Ты будешь?
– Нет, я завязал! Уже больше  месяца держусь. Вроде  перекумарил…
– Да брось ты Юрка выкобениваться. Запомни, бывших наркоманов не бывает, – прошипела девица, обняв своей костлявой рукой, сомневающегося мужичка. – В чём варить будем, в ложке или бутыльке? Вода есть для инъекций?
– У меня ж не аптека с бутыльками и новокаином. Конечно с ложки, – сказал Юра и пошёл на кухню за столовой  ложкой и водой. Он был не в себе от Светкиного загула,  и от предвкушения предстоящего процесса. Зайдя в туалет,  мужик замычал, как бык на скотобойне, при виде своего убийцы. Потом присел, успокоился, думая: « Ещё баян (шприц) не заиграл, а меня уже кидает, то в жар, то в холод. Помнит видать, надорванный наркотой организм, как его мучили долгие годы», – то и дело почёсывал он маленькие рожки на своей непутёвой  голове…
В это время гости отсыпали от жадности грамм пять-шесть на троих, и с нетерпением ждали, приготовив зажигалки, думая: «На халяву – рот корытом».
– Ну что, сколько взял? – равнодушно  спросил хозяин.
– Три грамма, – соврал сосед.
– Смотри у меня сильная отрава: мы раньше с половины (пол грамма) уезжали вдвоём… Ну всё готовь замес, – засмеялся от предвкушения счастья Юрка.
– Кто мешает, того бьют, – ответили клиенты, и скривили дьявольские улыбки.
Сели на диван, всыпали в ложку наркотики, добавили воды, взбаламутили, как моляр извёстку, отраву, и начали нагревать смертельную смесь, для профилактики. Комната наполнилась ташнотворно-уксусным запахом только что приготовленной к инъекции отравы.  Как только разведённый героин запузырился, наполнили шприцы и начали готовить вены.
– Ну у тебя Юрий и шланги (хорошие вены): мечта любого наркомана! – шутила дьяволица. – А у меня вен уже давно нет, – смеялась она, как ведьма, вогнав себе иглу первой, в шейную артерию, глядя в настенное зеркало. – Ну я поймала приход, – застонала бикса, – аж печень по бокам бьётся!
Её мужик, устав сжимать и разжимать пальцы в кулак, в надежде, что хоть одна жила засинеет на жёлтой коже высохших рук, бросил это безнадёжное дело. Быстро сдёрнул брюки, и вколол себе прямо в израненный пах две точки и скукуздился, упав на пол. А рядом на диване мирно спала Вика, чмокая во сне язычком, вспоминая мамину грудь.
– Давай Юрочка сливай себе остатки, – прошептала довольная, что её мужик отъехал, соседка,  – и я твоя, за расчёт!..
Юра не спеша, распечатал новый шприц, вставил тоненькую, как у комарика иглу, собрал две точки (два деления) оставшегося героина, протёр ваткой смоченной медицинским спиртом вену, и ввёл себе всё до конца. Через некоторое время, закатив глаза, так что остались только белки, он, схватившись за сердце, завалился прямо на соседку, больно придавив её, захрипел.
Довольная ведьмака с трудом сбросила с себя мужика, и, посмотрев на Юру, с ужасом отскочила в сторону, к своему мужу.
– Всё ему мало: пожадничал падла, втележил всё в одного себя, и посинел от передоза! Не знает заяц стоп сигнала! Давай вставай козёл вонючий. Сваливать надо, а то нас точно менты заметут. Попробуй, докажи что это не мы его замочили.
Когда Светлана зашла к себе в комнату, ей стало смешно от увиденной картины. На боку, спиной к двери лежал Юра, а по нему ползала дочка со шприцом в маленьких ручках. Она то и дело тормошила отчима, пихая шприц себе в ротик, прося ничего уже не слышащего мужика: «Па-па, ням-ням, па ням-ням».
Светка выхватила шприц, и, бросив его на пол, схватила дочку на руки. «Нельзя доча, это кака!» – сказала мама Вике, посмотрев в Юрино, застывшее в наркотической искривлённой улыбке, лицо. « Ой! Какой ужас! – воскликнула она, чуть не уронив ребёнка. – Он же умер!..» Заливаясь слезами, она выскочила в коридор, и заголосила на всю секцию, прося помощи у соседей.
Сразу же позвонили в милицию, скорую помощь и Василию Петровичу. Первым приехал Светин отец, и, запретив входить в страшную комнату, пытался успокоить дочь и внучку.
           Врач, толком не осмотрев Юру, равнодушно, брезгливо констатировал смерть от передозировки. Эксперты, осмотрев место происшествия, вызвали наркополицейских. В присутствии понятых, уже ничего не понимающей, от стресса и горя Светлане, начали задавать вопросы:
– Вы хозяйка? – спрашивал худощавый седовласый мужчина, похожий на ищейку, которая учуяла след преступника, встав в стойку.
– Да я, – отвечала Светлана.
– Как оказался труп на вашем диване?
– Я откуда могу знать?
– Нет, извиняюсь, кем он вам приходится?
– Сожитель, – уже ко всему безразличная, ответила она.
– Кто прописан в этой комнате?
– Я и дочь.
– А он? – мотнул головой следователь в сторону умершего мужчины.
– Он нет.
– Тогда объясните, каким образом в вашей квартире оказалась крупная партия героина?
– Наверно он принёс, – испуганно ответила молодая женщина, со страхом взглянув на диван.
– До суда вы задерживаетесь для проведения следственных мероприятий. Хоть всякая дурная девушка лучше любого мужика, но лет десять я вам гарантирую, как специалист по этому вопросу. Покажите руки.
– А как же дочка? – закричала бедная женщина, видя, как на её запястьях защёлкнулись наручники.
– Ей займутся органы опеки, а пока отправим её вместе с вами в следственный изолятор (ИВС), там за ней зэчки присмотрят. А после того как вас суд лишит материнства, отправят вашу девочку в  дом малютки. Ничего страшного с вашим ребёнком не случится: ни она первая, ни вы последняя… Мы спасаем вас от неминуемой смерти. Если бы посадили вашего сожителя раньше, он бы остался в живых. Наркоманом тюрьма продлевает жизнь на время изоляции их от ада, в который они добровольно попали. Пока я буду видеть, как дети играют шприцами с отравой, я буду уничтожать эту наркотическую скверну. А это святое дело!.. И запомни ребёнком, как щитом ты не прикроешься от правосудия: отсрочки приговора тебе не видать, так как у тебя уже есть условный срок.
– Не отдам её никому! – зарычала, как раненая тигрица, Светлана. – Папа, папочка, ну ты то, что молчишь? – взмолилась она, с надеждой посмотрев на мертвецки бледного отца. – Умоляю, помоги! Не отдавай никому Вику!– упала она на колени, задыхаясь от горя. Взлохмаченные, рыжие волосы, как у сумасшедшей во время оранжевой революции, упали к грязной обуви правосудия…
Василий Петрович,  в предынфарктном состоянии от происходящего кошмара, быстро завернул плачущую внучку в ватное одеяло.  Выскочил на улицу, с тяжёлым чувством вины,  как - будто он был преступник, у которого ещё осталась совесть… Вася, прижимая к себе маленькую девочку,  побежал к себе домой, в свою семью, совсем в другую жизнь, думая только об одном: «Не плачь моя хорошая, никому я тебя не отдам. Ещё не хватало, чтобы  при живом деде, ты оказалась в тюрьме! Я уничтожу, наконец, этот порочный круг, нависший над вами!»
 Успокоившаяся Вика, уснула, положив крошечную головку на широкое дедушкино плечо. Израненная, нежная, воспламенённая душа, посланная Вседержителем на муки и страдания, замерла в предчувствии долгожданного счастья. Ей приснился вещий сон из её далёкой прошлой жизни, что она участница конного балета на рыцарском турнире Средневековья. Под ярким светом высокой луны и многочисленных факелов, в полнолуние, как легендарная амазонка, Виктория (маркиза де ля Пайетри) гарцует на белом коне, в белоснежном шёлковом платье и тёмно-зелёном лавровым венком на голове, совершая  иппогиннес (танец женщины на лошади). Рыжие, длинные, развивающиеся на ветру кудри,  короной  золотых волос,  горят ярким пламенем с красными бликами, приводя в восторг  аристократов и простолюдинов… Маленькая девочка, видит пророческое предсказание, что у неё будет всё хорошо, как и четыреста  лет назад!..

Часть 3
«Я люблю только тех,
                кто любит меня!..»
А.Дюма-отец
Глава 30
Юрка очнулся от пронзительного, как ломка, холода. Загаженный мухами и комарами ночник слабо освещал небольшое серое помещение похожее на камеру предварительного заключения. Чёрные с пятнами блестящей слезившейся  слизи стены, сырость, запах плесени, тишина и необъяснимая жуть, пронзили душу, вернувшегося с того света наркомана. «Где я?» – спросил он лежащего неподвижно мужчину его возраста. Молчание соседа, синяя бледность его искореженного ужасом последнего вздоха лица, заставили содрогнуться всем телом ожившего счастливчика. С верхней полки свешивалась нога молодой женщины. «Это что за хата такая, где мужики с бабами вместе чалятся? – заговорил он сам с собой. – Или я в аду? Там походу все вместе проходят экзекуцию? А где палачи? Почему вокруг меня только жмурики? Вот и докололся я до чёртиков».
           Юра, трясясь всем телом, встал, чтобы посмотреть на женщину с верхней полки. «А вдруг Светик? – с радостью подумал он. – Всё ж не одному в дерьме кипеть». Тронув, закостеневшее плечо незнакомки, он с ужасом отпрянул, от пронзившего его стеклянного взгляда, когда-то голубых глаз. Поскользнувшись на какой-то вязкой луже, он с грохотом упал к двери, ударившись о голову сизого, седого,  как извёстка, старого бомжа, завёрнутого в целлофан.
Как обиженный сокамерниками заключённый, мужик начал ломиться из хаты, стуча ногами и руками в железную дверь,  моля о помощи.  «В преисподней молитв не читают!» – кричал Юрке внутренний голос, заставивший его на время успокоиться. Оглянувшись на зад, он с ужасом пересчитал покойников, и с новой силой продолжил выбивать дверь, гонимый сверхъестественной силой, взбунтовавшихся от нарушения покоя, душ умерших.
В это время санитары завтракали. Здоровенный детина лет тридцати, под два метра ростом, с накаченным торсом и бицепсами, важно ходил по длинному коридору, уставленному каталками с трупами, приготовленными к вскрытию. Засучив рукава, он с деловым видом хозяина заведения, поглощал огромный бутерброд, запивая кефиром. Услышав грохот, доносившейся из крайнего  холодильника, он проглотил огромный кусок не пережёвывая, и ухмыльнувшись, позвал напарника:
            – Федя иди сюда, открой холодильник. Мы никак Степана Гавриловича нечаянно закрыли? – засмеялся Сергей.               
– Кого вы там закрыли? – недовольно заворчал врач, выйдя из своего кабинета вместе с Федей. – Опять с бодуна ничего не соображаете?! – заругался Степан Гаврилович, протирая запотевшие стёкла очков.
            – А кто там с ума сходит? – прошептал Сергей, положив остатки завтрака на каталку.               
– Кто-кто, конь в пальто! – засмеялся Федька, доставая из кармана белого халата связку ключей.
Не спеша, отыскав нужный ключ, санитар вставил его в замочную скважину и пару раз крутанул по часовой стрелке.  Со скрипом, распахнув тяжёлую дверь, весело посмотрел на побледневших коллег, у которых от ужаса округлились глаза,  и выступил холодный пот.  Обернувшись к двери, он со страхом отскочил от вышедшего в коридор, покрытого инеем Юрки, и, прижавшись к белёной стене,  растворился своей белизной в ней.
– Я ж тебя сам вчера загружал!– воскликнул Серега, схватив пакет с кефиром, залпом допил его,  быстро начав пережёвывать остатки бутерброда.
– Вот т-т-такая у нас м-медицина, – затараторил, пришедший в себя Федор, укоризненно посмотрев на патологоанатома, – не могут  жмурика от живого отличить!..
– Ну, вскрытие все равно бы показало, кто есть кто, – пытался оправдаться Степан Гаврилович, почему-то привстав на носочки, испуганно посмотрев на живой труп. – И если на то пошло в медицине такие случае уже были. Впал человек в литургический сон, а его раз и закопали живого. А благодаря нам такого больше не происходит.
– Вы что тут мелете? – воскликнул слегка отогревшийся Юрка. – Я резать себя не дам. И зачем покойников закрывать как зэков? Они же не убегут!
– Для герметичной заморозки и от воров, – с серьёзным видом объяснил Сергей.
– Кому это надо! – зарычал оживший мужик  и пошёл к выходу.
– Постойте милейший покойничек! – хором зашумели работники морга, перебивая друг друга. – Нам надо составить все необходимые документы, по вашему отчуждению. Так сказать по удачной выписке вас из нашего заведения. А то как же мы объясним исчезновение трупа? Нам же никто не поверит, что он сами ушёл…
Чудом оживший Юрка, как Ангел на крыльях, летел домой. Улыбаясь прохожим и солнышку, он то и дело ощупывал себя, вспоминая вчерашний день.
С нетерпением, постучавшись в дверь коммуналки, мужчина прислушался к шуму ругающихся соседей и друзей, деливших скудный скарб Светиной семьи.
– Кого там ещё нечистая принесла? – недовольно спросила соседка. – У нас все на месте.
– Да это я, ваш сосед Юра! – прохрипел мужик.
– Наш Юра в морге! – заявила напуганная женщина, позвав мужа, схватившего топор.
Дверь всё-таки распахнулась. Пронзительный крик женщины наполнил всё пространство секции и подъезда, будоражащей рассудок жутью.
– Чур, меня, чур! – перекрестился сосед топором и пропустил воскресшего мужика в квартиру.
– А где Светлана с Викторией? – с тревогой спросил присутствующих мародёров Юра.
– Светка в тюрьме, а Вику дедушка у ментов спёр и к себе домой утащил.
– Короче так христиане, пока я нервы водочкой подлечиваю, чтобы всё было как прежде, с наведением порядка, мытьём полов и возвратом украденного. Отныне я начинаю новую жизнь: бросаю колоться и начинаю пить.
Глава 31
Светлана не в силах уснуть от переживаний и страшной духоты ворочалась с боку на бок на нарах камеры предварительного заключения. Помещение чуть больше комнаты в секции, только с железными решётками на окнах, с двухъярусными железными нарами в два ряда, с вертолётом (деревянным длинным столом) при входе и с умывальником и парашей (унитазом) завешенным грязной тряпкой, напротив стола. Камеру держала  взаперти массивная железная дверь с пикой (с глазком) в центре и кормушкой под ним. 
Толстая неопрятная женщина, с сырно-селёдочным запахом давно не мытого тела, подсела к ней на край полосатого матраса без простыни и начала успокаивать её, поглаживая по голове и спинке:
– Успокойся милая и там люди живут.  Ты красивая нигде не пропадёшь. Создадим с тобой в зоне весёлую семейку, и никто тебя даже пальцем не тронет. Я уже больше десяти  лет по зонам чалюсь.
– Да отстань ты! – психанула Светлана. – Без тебя тошно. Нашла подружку.  Меня на ковырялку агитировать не надо. Я за себя смогу постоять.  Родная подушка – лучшая подружка. Обниму её, расскажу ей всё, что наболело, выплачусь от души и успокоюсь на этом. А от подруг что толку? Только зависть, подлость,  корысть и не какого сострадания, кроме радости, когда у меня горе.
Дверь с грохотом распахнулась и зашла надзирательница, женщина похожая на мужчину боксёра или борца, с квадратными формами и усиками, узкими глазками с колючим наглым взглядом и противным запахом черемши, разбавленным дешёвыми духами. Заиграв, как ребёнок погремушкой, связкой ключей, она важно прорычала:
– Крылова на выход, басни оперу рассказывать! Везёт тебе соска, такой мужик на допрос, на ночь, глядя, вызывает. Руки за спину, прямо шагом марш.
Кабинет следователя освещала старая чёрная лампа сталинских времён. Коричневый сейф в углу напоминал гранитный памятник. Старая обшарпанная мебель и крашенные синей краской панели наводили тоску на любого впервые зашедшего сюда. Закуренный низкий потолок,  угнетающе давил на психику арестантов заставляя их ломаться от допросов дознавателей.
– Проходи, садись, ложись дорогуша! – пошутил лейтенант Мельников, исподлобья улыбнувшись подследственной, сверкнув парой масленых кошачьих глаз. Ну рассказывай, как до такой жизни докатилась? Вот надо до тебя дело уголовное заводить. Хотя от тебя зависит, кем ты в этом деле будешь фигурировать: преступницей, соучастницей или свидетельницей. Понятно тебе?
– Конечно, понятно, товарищ милиционер! – затараторила, оправдываясь, Света. – Я здесь не при чём. Я всё расскажу, только не садите меня в тюрьму. У меня же маленькая дочка!– расплакалась она.
           – Ладно, ладно успокойся! Я ж говорю, всё зависит от твоего поведения, – ласково заговорил офицер, раздевая, съедая, ставшими кабелинными, глазищами, девушку. Ты ко мне по хорошему и я в долгу не останусь: спишу всё преступление на покойника и дело с концом, – смотрел он как контуженный на стройные ножки и привлекательную грудь подозреваемой.
– Вы меня отпустите? – с надеждой посмотрела на возбудившегося мужчину арестантка. – Что я должна сделать?
– Ну ты как первый раз замужем? – прошептал лейтенант, вальяжно откинувшись на спинку расшатанного стула. – Неужели не понятно чего хочет любой мужчина от красивой как ты женщины.
– Я не могу так быстро, – молвила она, покраснев от смущения. – Да мы и не знакомы даже.
– Вот сейчас и познакомимся, – лихо воскликнул литёха. – Какие проблемы?
– Прямо здесь? – прошептала Светка, вцепившись в табуретку, прокрученную болтами к полу, и смиренно опустив, наполнившиеся слезами, посеревшие  глаза.
– А что я тебя домой к своей жене поведу или к шефу в кабинет? – съязвил он. – Хотя у начальника лучше. Там, по крайней мере, диван кожаный ещё с советской власти остался. И здесь не плохо… – отодвинул он в сторону письменные принадлежности, закрыв дело в сейфе, и убрав лампу на пол.
Быстро встав, насильник закрыл на два оборота лакированные двери и впился своим слюнявым ртом в пересохшие губы девушки. Опрокинув ватное тело на скрипучий стол, обитый сверху коричневым истёртым до дыр дерматином, зарычал как зверь от наслаждения, продолжая острить:
– Вот тебе и простынка с кожзаменителя, и подушка из бумаг.
Только утром насытившийся половой гигант подписал женщине пропуск на освобождение, взяв с неё подписку о невыезде.
– Всё пока красотка, – сказал мент, хлопнув её по мягкому месту. – До следующего допроса. Благодарю за  сотрудничество с органами!
Светлана как угорелая побежала домой благодарная судьбе, что так легко отделалась, думая про себя: «Что же с Викой? Всё ли  в порядке с моей доченькой? Она же не кормленная почти сутки!» Только опять вырвавшись из непроходимого бурелома правосудия, бедная молодая женщина поняла, мимо каких берлог, с рычащими шатунами, змеиных канав, с холодящим душу шипением, и, булькающих трясин, она проскочила. Глотнув свежего воздуха свободы, она снова бросилась в холодную бурлящую реку реальности, поплыв, как и прежде по течению. Ворвавшись к себе в комнату, Света остолбенела чуть, не потеряв сознание. На диване, раздевшись до гола, лежал розовощёкий Юра. Во всю комнату воняло медицинским спиртом и луком с чесноком.
– Он что не в морге? – с ужасом воскликнула она, подумав: «А денег то на гроб, похороны и поминки где брать? Он же ни копейки не оставил на чёрный день! За что же я любила такое мерзкое чудовище?»
– Не принял морг его, по ненадобности. Сказали мест нет, заберут через месяц! – по чёрному шутил сосед, довольный выпитой рюмкой на Юркиных поминках и день рождении одновременно.
– А Вика где? –  прохрипела, побледнев от ужаса, Светлана, приняв всё за чистую монету.
– Как где? У деда! Где ей ещё быть? Ты что забыло всё?..
В это время Юрка зашевелился, переваливаясь с боку на бок, захрапел, как пожарник и очнулся. Присев на край дивана, влюблено посмотрел на Светлану и медленно встав, пошатываясь из стороны в сторону, как зомби в полночь, пошёл на встречу сожительнице, вытянув вперёд дрожащие ветвистые руки
Светка, вскрикнув от неожиданности и ужаса, потеряла сознание и упала на руки живому трупу. Ели удержав её, пьяный мужик уложил жену на своё место и спокойно заявил: «Живых надо бояться, а не мёртвых!»
Глава 32
Василий Петрович придя с Викой к себе домой, со скрипом в душе, с нестерпимым волнением и неистовым стуком сердца в груди, неуверенно нажал кнопку звонка своей квартиры.
– Кто там?– счастливым голосом спросила жена.
– Мы!.. – неуверенно ответил Вася.
Дверь распахнулась. В маленьком коридоре стояло всё Васино семейство: жена с удивительно- недовольным  лицом, дочка с осуждающе-надменным видом и довольный всем  сынишка, обрадовавшийся приходу отца.
– Представляете, – начал с порога врать Василий Петрович, – захожу в подъезд, а там ребёнок чей-то на подоконнике лежит и плачет. До чего дошли? Куда катимся? Ну, я естественно взял девочку на руки, чтобы успокоить. Написал записку на месте находки: «Кто потерял маленькую девочку, могут забрать её у нас в любое время дня и ночи!..»
Жена не в силах сказать ни слова, отступила на шаг назад и начала скандальные разборки.
– Вечно ты в какую-нибудь историю вляпаешься! – зашумела она. – Вызывай немедленно милицию, пусть ищут её непутёвых родителей.
– Какая может быть милиция? – начал выкручиваться бедный мужик. – Ты же знаешь что от них никакого толку нет. Помнишь, сосед кинулся на меня со стамеской, из-за своего непутёвого сына. Так они что тебе ответили? Разбирайтесь сами, мы выезжаем только на трупы. Хоть он меня и ранил в руку, никто не приехал и не один сосед даже не вышел посмотреть, как меня убивают.
– Слушай дорогой, ты мне дурака не включай! Это тебе любовница ребёночка подкинула, ко мне на воспитание!
– Какая может быть любовница? Ты что забыла, сколько мне лет? Да и денег у меня лишних нет на эти мероприятия…
– Колись дорогой, откуда ребёнок, а то выгоню обоих!
– Ну, внучка это мая, внучка Виктория, оставшиеся сиротой при живых родителях. Что я должен её в дед дом отдать? Это ж грех? Вырастим… Не оскудеет рука дающего!
– Ты мне брось пургу гнать. Если все твои детки родят по паре детей и подарят тебе на день Ангела, как ты их прокормишь? Они, значит, будут жить в своё удовольствие, а мы будем батрачить на них всю жизнь. И поверь мне, никакой огород тебе не поможет. Им нужны деньги, а не картошка. Твоя зарплата лопнет от напряжения, не решив проблем. Не ври ради Бога! Говори всё как есть, на чистоту!..
– Запомни дорогуша: мужчины никогда не врут – они фантазируют! Да это моя внученька. Мать посадили пол часа назад, отец её бросил, сразу после зачатия, а отчим помер от наркотиков этой ночью.
Женщина завелась окончательно. Она не могла позволить даже маленькой девочке нарушить пределов её семейных границ. Ей было невиданно, что зов родной крови порой сильней любви к женщине. Для неё семья была единственной непродажной драгоценностью, ради которой она была готова ринуться в бой даже со зверем. Не понимая от ярости, что своими действиями она может разрушить семью, женщина как львица встала на защиту, как ей казалось своих детей, от хозяина прайда. Она полностью доверилась чувствам, противопоставив их мужской железной логики.
Но и мужчины не железные. Не каждого можно переплавить на свой лад, сделав болванку, а вот заставить ржаветь и превратить в труху почти всех. Недаром  мужики живут гораздо меньше женщин. Благодаря  скандалам, нравоучениям и истерикам по любому поводу, вроде бы  здоровый, полный сил и желаний жить до глубокой старости мужчина, начинает разрушаться как карточный домик: в начале энергетически разрушается его аура, затем начинает болеть сердце, голова и самое главное душа. А как лечат у нас волнение, страх перед туманным будущим и просто мелочные проблемы, которые атакуют нас ежедневно? Люди начинают пить и употреблять наркотики. Они бегут от трудностей, спасаясь отравой, от реальной жизнью, и в итоге ежечасно гибнут из-за своей трусости.
Василий Петрович не в силах доказать жене, что он прав, с испугом посмотрел на проснувшеюся внучку, тихо лежащую на семейном ложе. Медленно подойдя к стенке, где крест на крест висело два китайских меча, под фамильным гербом… Схватив один из них, тот, что обтянут змеиной шкурой, подскочил к жене:
– На руби нас обоих!.. – закричал он, выхватив декоративную игрушку из ножен, или я за себя не ручаюсь! Ты  не понимаешь женщина, что убиваешь нас обоих, а в итоге и всю семью!
– Ты меня на двойное убийство не подбивай! – съязвила жена. – Маньячку нашёл. Если тебе так хочется, делай себе хара-хири, и дело с концом. Что слабо? Самурай драный!
Обезумевший, несостоявшийся самурай, бросил игрушку к ногам победителя, и молча открыл сейф с охотничьим ружьём. Достав двустволку, мужик приставил холодный, леденящий метал к голове своей жены. Женщина тут же успокоилась, побледнев, как лист бумаги, затряслась мелкой дрожью. Петрович потными руками взвёл курки. Холодный пот от неожиданного ужаса выступил на лбу у женщины. Ещё мгновение, и дрожащий от гнева палец, нажмёт курок.
– Папа, папочка! – закричал испуганный сын Василия, встав между родителями, защищая мать. – Не надо, не стреляй!
Василий Петрович пришёл в себя. « Не хрена себе заскок! – виновато подумал он. – А я то думал, зачем мужики с ружей в городе палят? Доведут их до такого сумасшествия, а потом в тюрьму или психушку отправят, и довольны. Мужик гниёт в изоляции от хороших людей, а они живут с гордым чувством выполненного долга, уверенные в своей правоте».
Всё стихло. Семейная война местного значения закончилась без трагедии. Ну и, слава Богу! Опустошенный домашний дебошир, или как говорят в тюрьме: «Домашний боксёр или стрелок», засадив стакан водки, мертвецки уснул.
Жена, накормив девочку, не в силах пережить её поразительного сходства с дедом и неугасающего плача малютки, отнесла девочку к Светлане, не поверив мужу. Отдав Викторию счастливой мамочке и живому папочке, она обиженно думала: «Вот врун несчастный! Все на месте. Никто не сидит и все живы! И стоило устраивать этот концерт. Пусть Вася живет, как хочет. Только бы семью сохранить, и кормильца не угробить».
В это время, проснувшийся Василий Петрович, поняв, что жена сделала по-своему, от безысходности и бессилия, решил притвориться повешенным. «Сейчас милая взвоешь, как белуга: что имеем, не храним, потерявши плачем!.. – думал он про себя, готовясь к суициду. – Хорошо хоть ребятишки в школе. Им этого видеть нельзя».
Обвязав себя ремнями и скрученными простынями вокруг тела, Вася испытал конструкцию. Косяк с треском выдержал грузное тело Петровича. Обналичка слегка отошла от стенки, но удержалась. Посыпалась штукатурка. Болтая ногами, он с трудом встал на табуретку и сделал петлю из синего каратистского пояса сына. Надев удавку на шею начал ждать возвращения жены.
В дверь нервно позвонила супруга, потом постучала. Василий Петрович приготовился к самоубийству. Шелестя железным бряканьем по Васькиной израненной душе, дверь открылась.
           – Прощай любимая на веки! – прокричал Петрович. – Встретимся в аду!..
Откинув табурет, Васька повесился. Бедная женщина, уронив сумки, бросилась к мужу не в силах помочь ему. Схватившись за ноги, она пыталась поднять его, но тщетно. Грузное тело самоубийцы не оставляло никаких шансов выдернуть его из петли. Жена с криком горя и ужаса убежала за помощью, оставив распахнутой входную дверь.
В это время на шум прибежала соседка с четвёртого этажа. Неуверенно заглянув в квартиру, она вскрикнула,  – «Ой, какой ужас! Петрович повесился», – и почему-то на цыпочках прошла мимо соседа к холодильнику. Схватив кусок сала и полпалки варёной колбасы, она виновато посмотрела на покойника. Глаза у Васьки медленно открылись и он, пробуравив взглядом воровку, прохрипел: «Клавка не шакаль! Сало положи на место, это для меня деликатес, а колбасу можешь забрать себе, на мои поминки. Она все ровно из сои и туалетной бумаги». Соседка грохнулась на пол, потеряв сознание.
Шедший по пути, с соседнего подъезда Вовка, в надежде выпросить хоть у кого- нибудь на выпивку, заглянул в открытую квартиру. «Ну и дела! Васька висит, Клавка  лежит, а в холодильнике пол пузыря бесхозные стоят!» – прошептал он, перешагнув лежащую женщину. Схватив бутылку, он с жадностью из горла выхлебал горькую, и, взяв начатою банку солёных огурцов начал хлебать слабосолёный рассол. Васька слегка пошевелился. Вовка поперхнувшись, испуганно посмотрел на перекошенную физиономию соседа, поставил банку на место, захлопнув холодильник. Осмотревшись по сторонам, он схватил железный ящик с инструментом и с трудом потащил его к выходу. «Стоять Казбек! – прорычал Петрович. – Это наследство моему сыну, а тебе инструмент не к чему. Ты же тунеядец и алкаш высшей гильдии!» Вовка, уронив инструмент себе на ногу, открыл рот, тут же отрезвев. После того как Василий Петрович влепил ему пинделя, он, крича как на пожаре, ускакал на одной ноге на улицу.
             В это время под руководством жены в комнату вбежали врач скорой помощи и участковый. Конструкция лопнула, и Вася повис по настоящему: верёвка, как стая пираний впилась в нежную кожу массивной шеи, сдавив её при этом, как удав свою невинную жертву. Он уже не помнил, как обмочился, как его снимали и потом откачивали. Очнувшись, Вася строго посмотрел на милиционера, потом испуганно с надеждой, как на Ангела, взглянул на доктора, и, наконец, улыбнулся, увидев лицо любимой женщины.
– Ну я здесь больше не нужен, – сказал врач. – Он практически здоров. Счастливчик, чуть не дошутился. Честь имею! – откланялся доктор и помчался на следующий вызов.
– А мне не до шуток! – заявил строгий мент. – Собирайтесь. Я вас посажу на пятнадцать суток. Посидите, подумаете над своим поведение и сделаете вывод!
В камере предварительного заключения, загнав всех бедолаг-бомжей и новоявленных воров под шконки (нары), Вася, расположившись на лучшем месте у окна, с наслаждением думал: «Воистину благословен тот мужчина, которого множество милых голосков называют отцом. А благословенен он потому, что от него зависит, чтобы эти голоса всегда оставались милыми».
Глава 33
             «Как же реально спасти  непутёвую дочку от падения в пропасть нищеты и невежества? Как очистить её душу и жизнь от скверны, если она этого сама не хочет? Как заставить её трудиться как все люди, если она поняла, что можно прожить и за чужой счёт, и не хочет ничего менять? Как уничтожить в ней тунеядство, безразличие к своей судьбе и даже к будущему своего ребёнка? Вопросы без ответов, хотя для нормального человека всё ясно как белый день! Да отец по сути своей банкир для своих детей, дарованный самой природой, но я, к сожалению старею и не в состоянии содержать всех желающих…»,–  думал все эти долгих пятнадцать суток Вася Котов.
         Когда  нам  тяжело и мы не в состоянии сами себе помочь. Когда мы не находим помощи и сострадания от родных, друзей и просто людей, окружающих нас в повседневной жизни, мы от безысходности тут же вспоминаем Бога и  тут же обращаемся к нему за помощью.  Даже нехристи вспоминают Вседержителя при каждом тяжёлом случае…
          «Надо окрестить дочку и внучку непременно! Бог встанет на их защиту и оградит от нечисти, указав правильный путь. – Решил Петрович. – А Юрия необходимо назначить крёстным отцом Виктории, если они без него жить не хотят и не могут! Может быть перед  Господом, став крёстным любимой девочки, он начнёт зарабатывать по - другому,  боясь попасть на зону и оставить свою семью в одиночестве, без средств к существованию».
В первую годовщину рождения Виктории пошли в близь стоящую церковь. Василий Петрович с гордым видом катил коляску с внучкой по центральной улице, думая: «Вот окрестим их, и жизнь наладится. Смотри, как все улыбаются, глядя на нас. Даже солнце сегодня светит по-особенному, как-то ярче и контрастней, обозначая всё вокруг. Даже облака праздничные, напоминают Ангелочков. Даже золоченые купола, сверкают как-то по-особенному, отражаясь в удивительно синей глади, могучей реки. Даже, недавно появившееся, травка и листочки, зеленеют нежней и приятней обычного. Такое чувство, что Господь специально оставил места под строительство церквей, сохранив их от городской застройки до лучших времён. Какая благодать, когда у всех всё хорошо!..»
Следом за дедом, шли неуверенным стадом, ели успевая, отвыкшие от физических нагрузок грешники: Светлана, Юрка и их приятели, в надежде на бесплатный банкет.    Женька (кровный отец Виктории) из далека с трепетом наблюдал, как оперативный работник за преступниками, за процессией, не в силах подойти и поздравить малышку с днём рождения. Одно, он страшно ревновал Светлану и боялся разборок с её сожителем, а другая причина – это страшная жадность по отношению к дочери и её матери. Он ни разу не помог бедной девочке, и прекрасно понимал,  что купить дочке подарок на день рождения дело святое, но скупость безоговорочно побеждала совесть, не давая ему смелости подойти и поздравить дочку.
Зайдя в крестильную избу, с трепетом дожидались начала таинства крещения. Приятный запах восковых свечей, ладана и благовоний привёл в церковную лавку.
– Кресты купите! – скомандовал Петрович всей частной компании. – Вы же гомосапенсы, а не приматы! Не просто так говорят: на тебе креста нет! Тем и отличается человек от обезьяны, что в Бога верит. Вот животным Он не дал благодати Божьей верить в Святую Троицу… То есть не дал разума, совести, чести и чувства сострадания и любви к ближнему своему, а выделил каждой твари по паре и несколько инстинктов, для того чтобы выжить и продолжить свой род, – разговорился Василий. – Одно мне нравится в животных – это полное отсутствие у них таких мерзких качеств как зависть и лож, от которой столько беды на земле. Я скажу вам по секрету: оберег даже от милиции защищает и от душевного мусора, – пошутил  он.
– Ну, чтобы спастись от мусорской конторы мы готовы на всё, – зашептали грешники, выгребая мелочь из дырявых карманов, для покупки нательных крестиков.
 – А ещё животным не надо наркотиков и спиртного, и просто так никого не трогают, только ради защиты и пропитания идут на убийство, в отличие от человека. Да и любить они не способны по-настоящему, – продолжил Богословскую лекцию одухотворённый Василий Котов. – И  детей своих не бросают, но могут загрызть, – продолжил он, на мгновение загрустив.
 Батюшка пригласил прихожан к алтарю для крещения. Началось что-то невероятное. Светка как будто сошла с ума: глаза округлились, налились кровью и были готовы выскочить из орбит, сверкая сатанинской злобой. Она побледнела и затряслась мелкой дрожью. На лбу выступили маленькие капли холодного пота. Началась истерика. Люди, со страхом перекрестившись, недоумённо с осуждением смотрели на рыжую молодую женщину, которая, ругаясь на чём свет стоит, выскочила из храма на улицу. 
– Не надену я крест, не в жизнь не надену! – кричала она. – Зачем мне это нужно, если я его все ровно носить не буду?
– Можно и без креста верить! – поддакивал друг семьи, который тоже не стал надевать крестик, и был выгнан с храма бабушками.
– Что с тобой доченька? – растерянно спросил Василий Петрович и тоже начал орать как потерпевший. – Зачем ты устраиваешь этот концерт во славу дьявола? Не позорь меня перед Богом и людьми. Умоляю, иди в церковь.
– Если бы не Вика, я бы никогда сюда не пришла, – возмущалась она. – Только ради неё такие мучения.
– Хочешь, на колени перед тобой при всех встану? – взмолился Василий, сгорая от стыда за свою ненормальную дочь, сменив гнев на милость. – Прости меня доченька, что я раньше тебя в храм не отнёс для крещения. Прости меня, что я тебя не растил и не воспитывал, бросив на произвол судьбы, – шептал он на ухо ничего не понимающей Светлане. – Я сейчас всё исправлю, – побежал он старенькой монашке и, заикаясь от волнения, попросил.– Исправьте, пожалуйста, одну серьёзную ошибку. Девушка под номером тринадцать не правильно записана. Она не Светлана Владимировна, а Светлана Васильевна. Исправьте, пожалуйста, этот старый страшный обман и грех!
– Бога не обманешь: ему свидетели не нужны, он и так всё знает, – с пониманием молвила старушка, и, зачеркнув толстой чертой, как непутёвое прошлое, старое отчество, аккуратно написала сверху  – Васильевна, тут же встав, отнесла измятую бумажку священнику.
Светлана, даже не догадываясь, что там исправил отец, вдруг успокоилась, поправила взлохмаченные волосы на голове, повязала зелёную прозрачную косынку, и, заблестев светло-изумрудными наполненными слезами глазами, смиренно пошла к алтарю и нерешительно встала последней в ряд крестившихся людей. Дав предварительно необходимые разъяснения, отец Сергий начал службу. Улыбающаяся Вика вдруг заплакала, как будто от страшной боли.
– Родители венчаны? – строго спросил священник у матери.
– Нет, – виновато ответила Света, посмотрев на Юру, добавила, – даже не расписаны!..
– В грехе живёте, вот дитятко и плачет, – разъяснил поп. – Это бес с неё выходит с нечистым духом! – продолжил он читать молитвы.
– Сейчас окрестят их, – тихо молвила старенькая служительница храма, перекрестившись, – и никакая нечисть их не возьмёт. Крест – это оружие против дьявола.
Вика заливалась жалостливым плачем от души, приглушая бас священника. Когда слёзы закончились, она опустошённая и измотанная, очистившаяся от родительских грехов, ненадолго  уснула. После того как её окунули в купель, она снова взбунтовалась, тут же успокоившись, с интересом трогала маленький крестик, одетый на хрупкую девичью шейку, который будет её оберегом всю жизнь. Хватаясь  как за игрушку, за пламя свечи, даже не обжигаясь, счастливо улыбалась.
Светлана, очищенная от грехов, некоторое время чувствовала себя окрылённой, с гордостью смотря на дочку, на её крёстных родителей и на свой оберег, который удивительно согревал заледеневшую душу. Она ощущала неземную гордость, что они с Викой приобщились к Православной вере, и теперь находятся под защитой Вседержителя. Но сомнения в вере то и дело атаковали её. Она  то и дело словоблудствовала: « Лучше бы продуктов купили или машинку стиральную подключили замес-то крещения», – рассуждала глупая женщина, так и не познав истины и не поняв ничего хорошего в этой жизни….
Юра, как козырную карту с трепетом нёс на руках свою крестницу, ощущая приятную гордость, что он теперь настоящий отец девочки не только перед людьми, но и перед Богом… «Надо завязать с криминальным бизнесом, – думал он. – Как они без меня выживут, если меня закроют?»
Василий Петрович был просто счастлив, что приобщил дочку и внучку к Православию. «Наконец то они, овцы заблудшие, попали в стадо Вседержителя, – думал Василий Котов, – и теперь будут под постоянным присмотром. Ангелы Хранители отведут от них всякую беду, вернут человеческий разум, и подскажут,  как жить в трудное время».
Вечером справляли крестины и день рождения на полную катушку. Как говорится: порвали три баяна, сломали фортепьяно, была вся хата пьяна, избили хулигана…В это время Вероника и Светлана крепко спали и ничего не слышали.
К вечеру пошёл холодный дождь. Господь не то плакал, не то опять делал генеральную уборку, отмывая и очищая землю от грязи и грехов…
Утром  причастятся не пошли…
Глава 34
            «Вроде бы жизнь наладилась. Дочка с внучкой окрещены. У Светланы, какой не какой есть муж, который их содержит. Дочке и внучке куплено всё необходимое для нормальной человеческой жизни», – думал Василий Петрович проезжая на автобусе мимо дома Светланы. Вдруг что-то неведомое заставило Петровича выскочить из автобуса на остановке и пойти в бухгалтерию ЖЭКа. Узнав правду,  бедный мужик пришёл в ярость, делясь своей болью с бухгалтершей:
            – Опять старая история: задолжность за год. Она мне нагло врала, что за всё платит, беря у меня ежемесячно деньги. Что ж это такое творится на белом свете?
            – Ничего страшного, – успокаивала обманутого отца сердобольная женщина, – не такой это большой долг. Погасите как-нибудь.
            – Я что должен всю жизнь её ошибки исправлять? – возмутился Котов. – Напишите на бумажке все её художества, чтоб ей показать, что она творит. Пойду, устрою ей праздник.
           На кухне в коммуналке варили Вике кашу, и курили хором человек пять. Светлана с гордым видом таскала дочку, то и дело, хвастаясь новой стиральной машиной перед друзьями. Уже месяц стиральную машину не могли подключить из-за жадности: Юрка надеялся на Светиного папу, Светка на Юрку. Сожитель вроде бы согласился купить переходник, постеснявшись друзей, которые удивлялись их нерасторопности, давая многочисленные советы по сантехнике. В это время в секцию ворвался Василий Петрович и, задыхаясь от возмущения, начал орать как потерпевший на дочку и  непутёвого зятя:
           – Это что такое? – ткнул он под нос лживой дочери бумажку с написанными на ней пугающими цифрами  долга.– Ты опять за старое. Я ж тебе дурак поверил, а ты плюнула мне в душу. Ты даже не пошла оформлять субсидию. Тебе государство хотело помочь, а ты и на него наплевала. Трясёшься над каждой копейкой как нищенка и в то же время раскидываешься квартирами как семечками. Ну ладно ты на себя наплевала, сделав порочный выбор, но, а  Вика здесь причём? Что родила себе куколку для развлечений? Я ж тебя просил сохранить ей жильё. Что мне бить тебя что ли, чтоб ты побежала впереди паровоза, спасая будущее моей внучки?
           – А что толку? – огрызнулась рыжая бестия. – У меня дела, – стала врать она, – и мне некогда.
           – Юра, а ты куда смотришь? – обратился к сожителю дочери Котов. – Ты ведь живёшь с ней уже почти семь лет, и ниразу не заплатил за квартиру. Одну комнату вы уже потеряли из-за коммунальных долгов и эту потеряете. Ты хотя бы за себя плати, ловелас недоделанный. Пожалейте вы мою дочь. Скиньтесь вчетвером и погасите долги. Но можно же одну дозу героина в месяц потратить на коммунальные платежи? Живете как шведская семья: мало того, что к Светке пристроился ты на халяву, так ты ещё поселил свою бывшую любовницу и только что освободившегося друга. Они не дебилы в отличие от вас: свои комнаты сдали, и живут на эти денежки, нигде не работая и исправно оплачивая своё жильё. Я тебя точно сдам ментам, – пытался напугать зятька Котов, – за то, что ты посадил мою дочь на иглу. Только наркоманы могут быть такими тупыми.
          – А мне наплевать! – уверенно ответил Юрка, зная, что за всё уплачено, и значит слова «моя милиция меня бережет…» в полной мере относится и к нему. – Вали отсюда батя по хорошему пока мы тебе не вламили кайфушек!
          – Они мне не мешают, – вступилась за прихлебая Светка, зыркнув на отца из-под лобья дьявольским замутнённым взглядом, потускневших глаз.
          – Ладно, Бог не фраер – шельму метит! – перешёл на блатные поговорки Петрович.  – На этом дорогие бичи я свою опёку над вами заканчиваю. Сил и здоровья у меня на вас больше не хватает. Все равно дуралеев никогда не победить. Один дурак семь мудрецов с ума сведёт... Не бойся убожище, вкладывать я тебя не буду, ты и без меня скоро сядешь на долгие годы. А ты опять опустишься, – обратился Котов к дочери. – В начале у тебя всё конфискуют за долги и выселят из квартиры,  потом лишат материнства за неправильный образ жизни, после чего ты опустишься в теплотрассу, и будешь там жрать мерзких животных и стирать свои вшивые шмотки в канализации, с сожалением вспоминая о дочке, отце и стиральной машине. Да я виноват перед тобой, что тебя не растил и не воспитывал, вот такое пресмыкающее и выросло.
           Васька выскочил на улицу, задыхаясь от невежества и наглой тупости своей дочери и её сожителя. Сердце отстукивала барабанный бой, и страшно кололо за грудиной. Отдышавшись, он подошёл к давно не мытой машине с затемнёнными стёклами и поздоровался с шофёром, который возил Юрку по клиентам. Написав на капоте дрожащим указательным пальцем «танк грязи не боится», быстро пошёл за вином, думая про себя: «Вот дурак высшей гильдии, поверил какой-то опустившейся алкашке, что Светка моя дочь. Да откуда она могла знать, чья это дочь при такой распутной жизни? Всяко разно не может быть у Василия Котова дочки бомжихи и наркоманки».
            Поправив нервы сухарём (сухим вином), Васька от беспомощности взял дома газовый пистолет и привезённый с армии противогаз и пошёл обратно в притон. Заскочив, как сумасшедший на кухню дочери, осторожно взял внученьку на руки, отнёс её бабушке соседке. Затем Вася  молча натянул на себя противогаз,  захлопнул за собой дверь.
           – Ну, ты старый вообще ошалел, – закричали наркоманы. – Точно крыша поехала!
           Петрович молча взвёл курок и начал стрелять по нелюдям. Запахло газом и опозорившимися от страха наркоманами. Положив пистолет на кухонный стол, Вася начал монотонно бить Юрку, угробившего жизнь его дочери. В голове, стучал  как молотом сумасшедший пульс. Липкий пот ручьём лил из-под резины противогаза.
           – Уничтожу как мерзкую тварь! –  приглушённо кричал отец опустившейся дочери.
           – Перестань Петрович!– закричал сосед с коридора. – Не за что сядешь. Тебе это надо. Они все равно уже не жильцы. Они сами себя наказали. Им так и так кирдык.
           Опустошённый и уставший Василий Петрович плюнул на валяющуюся, на грязном полу компанию и медленно как старик пошёл домой…
           …Юрку, в середине лета, в самую жару, в конце концов, посадили, узнав от наркоманов стукачей, что он жив, здоров и занимается тем же бизнесом. Сколько верёвочке не виться все ровно конец будет один. На него давно было заведено досье в наркоконтроле, а не арестовывали только потому, что он был всего лишь ржавый винтик чудовищной смертельной машины.
Холодильник в коммуналке быстро опустел, заначка мгновенно закончилась и в один из дней, проснувшись утром, с чувством голода и от плача дочери, Светлана поняла весь ужас происходящего. А тут ещё посыпались просьбы  от Юры, с которыми он наезжал в многочисленных письмах на бедную женщину, требуя помощи.
«Здравствуй Светик!» – писал он уже в десятый раз одно и то же с зоны.
«Ну,  как ваше драгоценное время? Надеюсь, я вас не потревожил и не прервал ваш постоянный праздник жизни, своим письменным визитом? Ладно, буду, краток, – продолжал он своё длиннющее послание, – и постараюсь вас не задерживать.  Короче я больше не собираюсь всё объяснять вам, раз вы не понимаете! Мне только интересно: на вас что радиация какая-то обрушилась или вы действительно чокнутые, а? Хотя я знаю ответ на этот вопрос. Это я вам идею для размышления подкинул, чтобы на досуге подумали. Вы что до сих пор не вдупляетесь где я нахожусь? Поймите я в тюрьме, – жалостливо напоминал  зэк, – а не в санатории. Даже если тут всё хорошо, то это ни о чём не говорит, – врал он.  – У вас, что душа не зудит, как я тут и что у меня? Ты  Светка обманываешь сама себя, и ищешь себе оправдание, а не мне, в своём бездействии. Я уже со всем смирился. Вам хоть интересно, что я здесь кушаю, курю, где я беру конверты и чафир. Да и вообще: все дела и вещи, в которых я нуждаюсь? Вам просто все равно!!! Да мне тут не откажут ни в чём и никогда, но мне это надоело, я так не хочу жить. Или вы думаете, что проживу, как - нибудь?  Да я выживу всем на зло, но тогда и вы забудете, что я есть. Хотя вы уже забыли, поверьте мне. Тут людей сидит уйма, у которых одна мать или жена, и помочь им не кому при безработице или скудной зарплате. Но они для родных делают всё, вплоть до того, что переезжают к зоне поближе, и думают только о том, чтобы их родным было нормально. А главное относятся к любой просьбе с полной серьёзностью, и интересуются всем, что и как. Что тут говорить, если вы даже написать не можете. Вам самим не стыдно? Наверно нет? Ты мне уже, сколько времени голову морочишь? А ну-ка спроси сама себя: для чего? Мне не надо отвечать на этот вопрос, я знаю ответ. Ты подцепила нового хахаля и забыла про меня, – перешёл он с вы на ты, вспомнив, что падчерица ещё совсем маленькая девочка и ничего не понимает и никого подцепить, не способна.  – Если вы живёте втроём, то вам и подавно легче помочь мне, если он конечно не алкаш или наркоша. Да и вообще, на каких основаниях ты так поступаешь, а? Вы себе врага наживёте, если не вышлете мне посылку, – перешел на угрозы Юрий.– Вам я посмотрю все равно, что у нас в бараке жарко как в духовке, и я задыхаюсь от ненависти, безысходности и бронхита. Хуже того у меня скорей всего, кокая - то очень серьёзная болезнь. Наверно скоро пойду на приём к врачу, так как это наверно не шуточки, – пытался разжалобить Свету бывший сожитель. – Главное чтобы не было того, о чём я думаю. А если так, то это уже всё. И понадеется мне не на кого, потому что вас это не касается. Ладно, там будет видно, вот только переборю себя и пойду на больничку, – сыпал и сыпал на оголённую душевную рану молодой  женщины соль Юра, пытаясь её разжалобить. – Вот была бы мать жива, она бы переживала и всё поняла. Короче чувствую, что этот срок для меня будет не приятным, а всё потому что вы люди не серьёзные и положиться на вас нельзя. Короче так, пишу последний раз. К концу месяца срочно высылайте мне посылку, а лучше две. Одну с продуктами, а другую с индийским чаем, с путёвыми  сигаретами с фильтром, так как я без фильтра не курю, с кофеем, конвертами, шоколадом, туалетной водой и бумагой, конвертами, общей тетрадкой, шариковыми ручками, кремами и с открытками, чтоб тебя с праздниками поздравлять. Короче я уже писал что надо.  И самое главное пару тысяч в сигареты положите. Как и что сделать я уже писал. И ненужно расспрашивать зачем. Если я прошу, значит, мне надо и обсуждению это не подлежит. Привыкайте к точности во всех делах, и если я пишу, что нужно так, значит надо сразу делать так, а не откладывать и не переспрашивать. Ясно? Короче сами пошевелите мозгами,  что мне нужно и положите в посылки, – писал и писал, то и дело, повторяясь в просьбах,  заключённый в надежде на чудо. – Как будите высылать грев, сразу отправьте письмо, чтобы я знал какого числа вы их выслали. Всё пока рву строку. Жду ответа, как соловей лета. Я целую Вас и Люблю! Если с кем живёшь, к нему это не относится.  Юра. – Далее следовала приписка.– Не держите зла на старого каторжанина, я пишу всё как есть. Вы сами это знаете. Ближе к зиме обещают свиданку, так что копи деньги и попроси пацанов, чтоб гостинец передали, сама знаешь с чем. Да не забудь, если приедешь ко мне в гости в пансионат «Улыбка» взять махровое полотенце и комплект постельного белья, только не вздумай привести белое, надо обязательно цветное. Благодарю за заботу. Я!» – закончил он послание. Сложив, исписанный полностью, мелким корявым почерком без пробелов, двойной лист в клеточку,  вчетверо, аккуратно всунул его в последний конверт, и с трудом смочив пересохшим языком края, с силой заклеил. Испуганно посмотрев по сторонам, как чья то добыча в лесу,  сунул драгоценное письмо под подушку. 
– На вечернюю проверку! – закричал жирный завхоз. – Завтра рано вставать, передовики производства, лес заждался. Бегом, бегом писатели.
– Мы не писатели, мы лесорубы- мечтатели! – пошутил Юра и побежал строиться.
На зоне он хорошо работал, но денег катастрофически не хватало на все прелести зэковской жизни, на которые на свободе даже не обращаешь внимания.
В это время Светлана уложив дочку в кроватку, и отыскав в пепельнице соседа окурок, с жадностью втянув в себя едкий дым, ещё раз перечитывала письмо с зоны. «Вот паразит лагерный, даёт стране угля, – с обидой думала она. – Он что ничего  не понимает, или забыл, что я на полторы тысячи детского пособия существую. Его хоть там кормят три раза в день и одевают в отличие от нас с дочкой. Врал отец, что мне после крещения Бог поможет и жизнь наладится. Стало ещё хуже,  чем раньше ».  Вдруг в голове зашумело, и Светлана услышала чей-то приятный голос: «Что за тебя Господь работать должен или твои бытовые проблемы решать, спустившись на землю? Или он должен выбирать между хорошим и плохим, а не ты? Все же знают что хорошо и правильно, а делают почему-то наоборот, из-за своей лени, безответственности и глупости, опускаясь всё ниже и превращаясь в зверей и бомжей. Готовы с голода погибнуть, и пропасть без крыши над головой, боясь пошевелить даже пальцем, ради своего спасения. Не забывай что ты не одна. Ты  своими действиями тянешь в пропасть маленькую доченьку».
– Кто это? – воскликнула женщина, испуганно озираясь по сторонам.
– Твой Ангел-хранитель, – прошумел как ветер  уверенный шёпот. – Я тебе давно хочу помочь, а ты отвергаешь меня своим невежеством, даже не пытаясь стать лучше и исправить хоть что-нибудь в лучшую сторону в своей жизни. Вседержитель очень любит людей, и дал им свободу выбора между добром и злом. Так что выбирай сама свой путь. Сама решай, как будешь жить. Всё от тебя зависит. Просто так на свете ничего не бывает.
Глава 35
И вот началась новая жизнь. Светлана крутилась как белка в колесе, пытаясь выжить без нечистых Юркиных денег. Боясь потерять комнату, тут же оформила субсидию на квартплату, с сожалением подсчитывая, сколько потеряла денег за двенадцать месяцев из-за своей безалаберности и лени и Юркиной скупости. Ячневая крупа, пролежавшая три года, пошла в ход за милую душу, и из когда-то отвратительной каши превратилась в очень вкусную еду. Дочку в детский сад было не возможно устроить, и она с нетерпением ждала от государства помощи. Но до помощи надо как-то дожить, и ей пришлось пойти работать в столовую. Оставляя дочку у бабушки, она металась, как между двух огней, думая про себя: «Как тяжело жить. Как же люди всю жизнь работают? И это называется помощь с Выше. На бесовы деньги было в сто раз легче существовать». Вечером, накормив дочь, падала в постель и тихо плакала, мечтая о богатом муже.
Долг за квартиру не давал возможности нормально жить. Перебиваясь с копейки на копейку, за счёт украденных под руководством шеф-повара продуктов в столовой и продажи ранее нажитого скарба,  всё-таки собрала Юре баул вещей и провизии, решив к новому году съездить на свидание.
С такими же бедными женщинами как она, с трудом оторвав от себя последнее, приехала на станцию Решёты. Страшный сорокаградусный мороз, увеличившийся, от пронзительного ветра, насквозь пронизывал плохо одетую женщину. Осенняя курточка не в силах защитить хрупкое тело, трещала от мороза как алюминиевая фольга, готовая лопнуть в любую минуту. Тоненькая красная вязаная шапочка, шарфик и рукавицы ни капельки не помогали Свете. Ужасный холод тысячью иголок вонзился в исхудавшее, но ещё привлекательное тело женщины. Только старые подшитые  материны валенки, с трудом согревали ноги.  Уже не разгибающимися пальцами она вцепилась в огромную сумку и тащила её волооком по утоптанной тропинке к станции, то и дело, проваливаясь в сугробы. Нацепляв на себя снега, который обжигал кожу словно огнём, Светлана, трясясь от холода, не в силах идти дальше, упала на баул и заплакала.
– Ну что за мокрота? – послышался рядом чей-то властный мужской голос.– Развели тут нюни, понимаешь ты. Залезли из-за своих мужиков, извиняюсь за выражение, по уши в снег… За что этих зэков бабы любят, не пойму? – подошёл к Светлане квадратный прапорщик небольшого роста, в серых валенках и  белом новом тулупе, перетянутый кожаным ремнём с кобурой. Шапка-ушанка надёжно согревала голову и уши. Пронзительно-синие глаза с красными прожилинами на выпуклых белках, как у быка уколотого рапирой тариодора, украшали измятую после вчерашнего,   прыщавую физиономию военного. На вид ему было лет сорок, не больше. Красный как советское знамя, с носом картошкой, который дополнял какой-то иронии в общий вид прапора.  Задыхаясь после быстрой ходьбы, он извергал как породистый конь после скачек, клубы пара.
           Взяв Светку под руку, схватил баул, и с лёгкостью потащил всё это добро на станцию. Женщина, с трудом успевая за неожиданным помощником, то и дело шептала:
– Не надо, не надо, я сама как- нибудь доковыляю.
– Как я устал от вашего не надо!– возмущался военный. – Я ж не твоему мужику помогаю, а тебе красавица! Влюбился я в тебя с первого взгляда. Бросай своего хахаля, да выходи за меня замуж. Хочешь, так будем жить, пока твой сидит. Жильё у меня есть. Правда,  удобства на улице, зато банька отменная. Я и твоему козлу вонючему могу жизнь облегчить…–  напирал с предложением одичавший без женщин военный, дыша перегаром, с чесночной вонью, в лицо Светланы.
–  Сам ты козёл! – возмутилась Светка, вырвав руку от мужика. – Я мужу верная.
– Кто козёл? Я козёл? – недоумённо вспылил он, сверкнув мгновенно наполнившимися злостью посеревшими  глазами.
– Да нет, совсем не похож, – робко ответила женщина, испугавшись, что навредит Юре.
– Кто не похож? Я не похож? – завёлся с полуоборота прапорщик.
           – Похож, похож, – забормотала Светка, улыбнувшись вояке, и взяв его под руку, пошла рядом, как надрессированная овчарка…
– Ну ладно покедова, – попрощался военный, улыбнувшись лошадиным оскалом жёлтых зубов, сверкнув золотыми фиксами. – Ещё увидимся. Если чё спросишь прапорщика Петренко, меня тут все знают, – сказал он, доведя женщину до комнаты свиданий.
Вечером привели Юрку. Никогда Света не видела его таким исхудавшим. «Кожа да кости!..» – подумала она, глядя на осунувшегося бледного мужика с коростами на щеках после обморожения. С трудом, улыбнувшись потрескавшимися губами, он оголил редкие зубы, как загнанный волк, и начал молча жрать, проглатывая пищу не пережёвывая.
– Ты хоть телогрейку и шапку сними, – прошептала Света, глядя на мозолистые руки с тремя наколотыми синими перстнями на корявых пальцах: один перстень за проход по малолетке, второй за пацанов, а третий, для шику заштрихованный на половину, обозначающий «пол жизни здесь – пол жизни там».
– Отравы привезла или хотя бы спирту? – грубо спросил он, скинув телку и шапку, с трудом стянул дырявые чёрные валенки, размотав заношенные портянки. Комната заполнилась характерным запахом неделю ношенного нижнего белья  и запахом  лекарства. Воспаленные язвы, замазанные зелёнкой, сочились кровавым гноем, присохнув коростами к ткани.
– Ты что Юра с ума сошёл? Хочешь, чтобы и я села? Не дождёшься!
– Слушай, тут ты одному нужному человечку понравилась, – сказал гражданский муж с подковыркой и улыбнулся. – Если хочешь, чтоб я здесь в тайге на лесоповале не загнулся, переспи с ним, – икнул он от обжорства, – а он  обещал перевести меня в цех переработки древесины. Там хоть потеплей, будет. Помоги Светик. С тебя не убудет…
Заглотив горсть угольных таблеток в помощь отвыкшему от гражданской пищи желудку, Юрка лег на железную скрипучую кровать и с удовольствием закурил, вальяжно пуская белые кольца.
– Сейчас отдохну малость после смены и приласкаю тебя, как положено, по-полной программе, – сказал Юрка, отвернувшись к стенке, тут же захрапел.
– Да пошёл ты! – огрызнулась женщина, смахнув вновь набежавшую слезинку, почувствовав её солоноватый с горчинкой вкус на ладони. –  «Зачем я к нему приехала за три девять земель, – с обидой думала она, – чтобы с всякими уродами спать. Что на нём клин сошёлся? Так у нас и своих хватает! Даже про Вику не спросил. Какой никакой, а всё-таки отец».
К вечеру пришёл старый знакомый прапорщик Петренко. Чисто выбритый мужик, пахнущий тройным одеколоном и  спирта. Поставил бутылку Столичной водки на стол и пошутил.
– А закусь у вас у самих есть. Вот скажи мне красавица, сколько будет пять раз по сто?
– Пол килограмма! – грустно ответила Светлана.
– Это у нерусских полкило, а у русских пол-литра! – засмеялся он, тряся животом. – Ну что решили мой вопрос первой брачной ночи на зоне?
– Всё ништяк начальник! Она согласна! – заюлил, раболепствуя Юрок, возле прапорщика.
– Ну, тогда губы надуй и шуруй в отряд, – встал Петренко, распахнув железную дверь. Придёшь утром. На работу можешь не ходить. Я тебе лишний день для свиданий выхлопотал. Иди, иди доходяга, удели внимание своим опущенным товарищам, пока я с твоей кралей развлекаюсь, – скомандовал прапорщик на секунду замешковавшемуся  заключённому.
Когда дверь с грохотом закрылась, Петренко налил водки в железные кружки и, облизываясь, предложил женщине выпить.
– На, хлебни для храбрости. Всё ж легче будет. Какая может быть верность этому, даже не знаю, как его назвать покультурней, – заговорил прапорщик. – Он предал тебя, за здорово живёшь.
Светлана подошла к столу, и хряпнула не закусывая, грамм двести водки.
– На, подавись! – обречённо простонала она, упав на койку, раскинув ноги и руки.
– Вот это по-нашему, – захрипел, подавившись от неожиданности колбасой, прапорщик  и начал быстро раздеваться.
Петренко около часа прыгал вокруг да около, как кобель на собачьей свадьбе, возле бедной женщины не в силах добиться желаемого результата. Уставшая от тяжёлого тела испорченного мужика, Светлана рассмеялась ему в лицо.
            – Так ты ещё и импотент к тому же, а всё туда же. Обмороженный!
– Послужи с моё не такой станешь. Зэки после десяти лет уже ничего не могут, а я уже больше двадцати с ними чалюсь, – обиженно сказал он. – Первый раз такая осечка вышла. Старею, – врал он, оправдываясь.
 Одевшись, прапорщик допил водку и, поцеловав, как джентльмен руку женщине, поплёлся домой, смиренно прошептав на прощание, – Спасибо тебе за всё! Извини если что не так.
– Не за что! – грубо ответила Света и засобиралась на ночной поезд.
Глава 36
Человек ко всему привыкает и к правильной жизни тоже. У женщин  в начале голова болит, когда мужика рядом нет, потом когда он есть… Светлана постепенно привыкла жить одна с дочкой. Она смерилась с судьбой матери одиночки и часто философствовала перед сном о своей жизни: «Всё что не происходит всё к лучшему, – думала она, лёжа на диване, уставившись в выцветшую люстру с загаженными мухами голубоватыми плафонами. – Надо бы генеральную уборку провести на выходные. Без мужика даже лучше. Сама себе хозяйка. Это как же его любить надо, чтобы обстирывать его, обглаживать, кормить как ребёнка, любить ночью как проститутка, после того как он предаст неизвестно сколько раз да ещё издубасит до полу смерти за придуманную им измену. Да и спать ночью стало лучше: места больше и не вскакиваешь от любого стука, боясь милиции. Одно плохо, когда мужик был рядом, его не хотелось, а сейчас его нет и так хочется ажно сил никаких нет. А цеплять кого попало тоже стрёмно. Это только одноразовые шприцы безопасны в отличие от всякого сброда из мужского рода».
Несколько раз к Светлане приходил поддатый, с запахом перегара,  родной отец Вероники, с предложениями переспать, а после грубого отказа даже сойтись и жить вместе, как положено. Но у измотанной  этой жизнью женщины выработался безусловный рефлекс на жадность, лож и подлость. Она не могла простить Женьке, что он оставил её в самый трудный момент, забыв все свои грехи. Она даже не могла с ним по-человечески разговаривать, постоянно крича на него, как  никудышный  дрессировщик, на непослушную собаку, требуя денег, не понимая, что от животного материальных благ не дождёшься.
С другими мужчинами тоже как-то не ладилось. Там где она жила путных мужиков не попадалось: их давно забрали себе хорошие женщины. Никто не хотел кормить чужого ребёнка. В основном приходили развлечься  в надежде самим урвать от бедной женщины денег на бутылку или еду. После того как Светлана показывала свой скверный характер ярко-выраженной стервы, все женихи убегали в неизвестном направлении к более покладистым и добрым женщинам.
После очередного загула, смотря на голодную в чужих обносках дочку, она с горечью думала: «Вот повторяется её прежняя жизнь, как будто в старом кинотеатре прокручивается один и тот же заезженный фильм, с одним и тем же печальным финалом». Её опять выгнали с работы, и она не в силах справиться со своими заскоками сидела и плакала, обвиняя всех в своём горе.
– Мать пила безбожно, – рассказывала она дочке. – Не представляю, как бы мы с ней вместе жили? В начале она меня лупила, как Сидорову козу, потом я её дубасила как врага народа. Вот на кануне её смерти я ей здорово дала по её башке. Неужели из-за этого она Богу отдала душу? Вот меня Бог и наказывает за грехи, – посмотрела она на Веронику. – И ты вырастишь, меня долбить будешь? – со злостью спрашивала она дочку. – Да заткнись ты! – начинала она с того не сего орать на неё, сжигая девочку злобным взглядом покрытых  пьяной пеленой бесцветных глаз.
– Мама я кушать хочу, – просила Вика.
– Иди на кухне пошарься, может быть кто- нибудь из соседей сухарик оставил. И батя мой сволочь не мог мне достойную жизнь обеспечить, – продолжала она разговаривать сама с собой.– Жил бы с матерью, она бы такой не была и я бы была совсем другая. Уехал в другой город и не слуху о нём не духу. А может быть он мне и не отец вовсе, кто его знает? Были бы деньги, сделала бы ДНК, и вывернула бы на изнанку и своего и Викиного папашу. Надо бы что-нибудь продать, а то точно с голода пухнуть начнём. И так уже, какой день диета с того света: трёхразовое питание, понедельник, среда пятница. В понедельник вода с капустой, в среду капуста без воды, а в пятницу вода без капусты.
Не успела она принять решение от чего лучше избавиться, чтоб не накладно было, как в дверь настойчиво постучались.
– Кого там ещё нечистая принесла? – закричала она, с трудом поднимаясь со сломанного дивана.
– Света  это к тебе менты нагрянули! – ответила с облегчением соседка, пропустив их в коридор.
– Я ж говорила никого не пускать! – завизжала Светка и закрылась в своей комнате.
– Откройте немедленно дверь! – потребовала симпатичная ухоженная женщина лет тридцати в форме судебного пристава. – Мы пришли выполнить постановление суда о взыскании с вас задолжнасти в пользу коммунального хозяйства. Всё ваше имущество подлежит немедленной конфискации.
Как не кричала Светка, как не блажила во весь двор, приводя в ужас местных неплательщиков, ничего ей не помогло. Привыкшие к таким концертам приставы, увели Веронику к соседям, и спокойно сломав одним ударом ноги ветхую дверь Светиной комнаты, начали опись имущества.  Когда начали выносить телевизор, стиральную машинку и даже старую мебель, бедная женщина забилась в истериках, рвя на себе волосы. Она, было, кинулась в начале в драку, но была тут же грубо остановлена здоровенным милиционером, который в вежливой форме объяснил ей об ответственности в случае сопротивления власти. Тогда она вцепилась в дочкину шубку и взмолилась, чтобы оставили Викину одежду. Мольбы тут же дошли до Бога  и  всё детское оставили.
Опустошённая горем женщина кинулась во все тяжкие, забыв о дочери. У неё болели все органы после отравы. Такое чувство, что мясо отрывают от костей, выворачивая грешную плоть на изнанку. Головная боль давно ушла на задний план. Она себя чувствовала, как будто бы разгрузила вагон угля. Света с трудом передвигалась по комнате, постоянно думая только об одном: «Где взять хотя бы пол грамма? Как быстро я опустилась. Если бы не Вика, я б давно распрощалась со своей никчемной жизнью. Взять да повешаться, предварительно убив дочку. Так и так я не жилец на этом диком свете». Её всё раздражала и бесило. Страшная депрессия сводила её с ума. Иногда в ней возвращались материнские инстинкты, и она начинала плакать, жалуясь маленькой доченьки, которая уже давно не плакала, а только постоянно лезла к матери, чувствуя беду и почти все, понимая, но не в силах  её спасти.
Такое чувство, что в летящей под откос по наклонной плоскости на встречу неминуемой гибели молодой женщине сидело два человека: один добрый и всё понимающий, во время ломки, готовый ухватиться за соломинку, чтобы спастись, и другой, злой и надменный, после дозы героина, тут же забывший о страшных муках и горе на которые она обрекла себя, дочь, и близких ей людей.
Через некоторое время её лишили родительских прав, этим спасая маленькую девочку от неминуемой гибели. Светлана, пытаясь хоть что-то исправить, решила опять продать квартиру, и снова нарвалась на Ларису, которая давно ждала этого момента. Она по той же схеме обманула опустившуюся женщину: дав ей немного денег, продала третьим  лицам последнее Светкино жильё, легко решив все вопросы в продажной опёке и других не доступных для Светкиного сознания убийственных для неё бюрократических конторах, обокрав её и несовершеннолетнюю Веронику. Помочь Светлане было некому: отец находился за четыре тысячи километров от рыжей бестии, которая, обманывая его, и в первую очередь обманула сама себя. Правда будоражит, лож стабилизирует, но не всегда спасает.
Глава 37
Есть ли ад и где он находится? Конечно есть и находится он на земле! Мы сами себе его создаём своими ужасными поступками, своим несносным характером, своим негативным отношением к жизни, к себе и окружающим нас людям. Мы сами каждый день делаем выбор между добром и злом.
Не ад ли на земле когда в семье постоянная ругань, «военные действия» с драками и нежелание уступить  ближнему. Не ад ли на земле когда дома каждый день пьют и употребляют наркотики, а дети при  этом страдают, голодая и нищенствуя. Не ад ли на земле, попасть после совершения преступления в места не столь отдалённые, и жить там себе подобными грешниками. Не ад ли на земле из-за своей лени, бесхарактерности и безалаберности, оказаться на улице без жилья и средств к существованию. Конечно это ад!
           Вот так Светлана Крылова при жизни оказалась в аду, став бомжихой. Ближе к тридцати годам она превратилась из когда-то цветущей женщины в  старуху. Только ночью, когда она засыпала на  грязном кишащем насекомыми матрасе, прижавшись к тёплой трубе, в теплотрассе или подвале не далеко от родного дома, бес выходил из неё по своим делам, оставляя её в покое, и она погружалась в атмосферу счастливых сновидений, казалось бы, ужасного прошлого. Ей снилась дочка, мама с бабушкой и тёткой, читающий нотации отец и лживый сожитель, на которого она так надеялась. Ей снилась чистая постель и сытная работа поваром, которую она по глупости бросила. Иногда она просыпалась от страшной боли и ужаса, который ей причиняли крысы, хватающие женщину за пятки, нос и уши. Она с руганью швыряла в них чем-нибудь тяжёлым,  возвращаясь в ужасную реальность бытия. Потом тихо плакала, жалея себя, и не находя выхода из создавшегося положения, допивала остатки спиртосодержащей жидкости, проваливаясь в бездну.
            Утром, как на работу,  её будил её приятель Мишка со своей подружкой без имени. Он звал её обычно «Алё», как будто желая дозвониться до счастливого прошлого или призрачного будущего. Им нужно было первыми обшарить все близлежащие урны и помойки, с целью обнаружения чего-нибудь съедобного, пустых бутылок и если повезёт одежды. Если не дай Бог приходилось встретиться с другой группой бомжей, дело могло, кончится дракой или даже убийством.
           Быстро напялив на босу ногу драные кроссовки, схватив затасканную китайскую рисовку, она догоняла своих новых приятелей. Выйдя с подземелья, она  щурилась, улыбаясь утреннему солнышку, и тут же устремляла всё своё внимание к мусору, привычно разгребая его грязными, покрытыми язвами и цыпками руками. Мимо проходили люди, спешащие на работу. Они брезгливо, без жалости, с осуждением  смотрели на Светку и проходили мимо, думая: «Живут же люди?! Такая вроде бы молодая, а не работает!»
Сегодня им везло как никогда: Мишка нашёл огромную говяжью кость с остатками мяса, бичёвки быстро набили мешки стеклотарой. Сегодня они будут сыты и пьяны, а там как сложится. Они жили по принципу: день прошёл и чёрт с ним. Светлана, отыскав долгожданный трофей, надела на себя дырявую, побитую молью и временем шубку из  похожего на козий, но больше на кошачий мех, закружилась от счастья вокруг мусорных баков.
– Просто королевна! – восхищённо воскликнула подружка, схватившись за свои впалые щёки жилистыми ладонями. – Дай поносить?
– Полай! – весело ответила Светка.
– Гав, гав! – тут же ответила «Алё».
– Ладно дворняжки порезвились, и хватит, – встрял в разговор Миха, – пошли жрать варить. Вас хоть бриллиантами обвесь, хоть соболями обшей, хоть голыми на яхту запусти, все равно не скроете своих вшей. Бичёвка она и в Америке бичёвка, только им там говорят пособие платят, и похлёбкой бесплатной кормят.
Сдали бутылки, купили спирта (о героине уже давно даже мыслей не было), и пошли на своё место, к речке, где стекала слегка очищенная  канализация. Там обычно никого не было, и самое главное была тёплая вода, в которой можно было постирать вещи. Как назло, неподалёку дымился костёр, возле которого суетились три бомжа и пышная женщина, разделывая тушку только что убитой собаки.  Приятели испуганно остановились, не зная как быть. У них там было алюминиевое ведро, в котором они обычно кипятили воду и варили.
– Подруливайте к нам красавицы, – закричал один из них, – мы не жадные, всем хватит.
– Стоять! – скомандовал Мишка. – Знаем мы вашу доброту…– прошептал он.
Из кустов вышла толстая, грязная, лохматая женщина в спортивном костюме, покрытым сальными пятнами. Поправляя штаны, она приветливо улыбнулась беззубой улыбкой.
– Вот это бомжи  пошли, – удивилась «Алё», – свинья отдыхает, бегемот страдает, а слониха дорогу уступает. Неужели на собачьем жире её так разнесло?
– Да просто она новенькая, – прояснила всё Света. – Посмотрим, что с неё после зимы останется.
Мишка подошёл к мужикам, и по хозяйски кинув кость на траву, сказал:
–От нашего стола вашему столу. Дайте закурить, а я вам ведро дам для варки супа.
–Не будешь дурить? – зло ответил тот, что постарше, явно не давно освободившийся мужик, с пробивающей голубизной тусклых наколок на открытых частях измождённого  тела. – Вон выбирай, что пожирней да послаще, – протянул он целлофановый пакет, набитый окурками.
Задымили, поделились спиртиком, разговорились, запахло варёной собачатиной и говядиной. Набив животы наваристой смесью, передрались между собой из-за соли и баб. Опрокинув одним ударом Светку на землю, пока два молодых бича добивали Мишку пустым ведром и ногами, зверски изнасиловал её у всех на глазах, демонстрируя огромные познания «Кома Сутры». Толстуха с ревностью смотрела на это повторение Варфоломеевской ночи, думая о том, как она отомстит рыжей. Вдруг с того не с того новенькая бомжиха завыла, на выглянувшую из-за тучи луну, как собака, которая чувствует смерть. Мужики испуганно перестали убивать Мишу. Глядя на старшего товарища, накинулись на бабёнок, и, смеясь от удовольствия, надругались над ними кто на что горазд.
Очнувшийся после потери сознания Мишка, ползком отполз в кусты, и, обмывшись в речке холодной водой, убежал куда глаза глядят, думая про себя: «И откуда у них столько сил?»
Глава 38
             Вероника уже целый год жила в детском доме, и плакала почти каждый день, дожидаясь мамочку. Она вставала на подоконник  к окну второго этажа и, уткнувшись маленьким курносым носиком и розовыми губками в прохладное стекло, долго смотрела  за проезжающими мимо машинами, вздрагивая от каждой остановки автобусов, в надежде, что вот наконец-то приехала мама. Каждая рыжеволосая женщина напоминала ей мать и она, царапаясь пальчиками и стуча кулачками, пыталась выбить стекло и побежать ей на встречу.
            – Мама, мамочка, – вначале шептала она, дрожащим голосом переходя на душераздирающий крик, – мама, мамочка, забери меня от сюда домой!– захлёбывалась она от слёз, задыхаясь от рыданий.
            – Успокойся Вика!– ласково шептала ей воспитательница и брала её на руки. – Придёт твоя мама, честное слово, – лгала она не в силах успокоить ребёнка, глядя в её залитые болью и страданием глаза от страшной тоски и одиночества, в наполненным до отказа детьми, детском доме.
Не смотря на то, что в детском доме было очень хорошо, дети всегда мечтали, что их рано или поздно заберут родители или усыновят, и они будут жить как все дети   семьёй. В любом возрасте всем хочется папу и маму, а детям тем более.
Детский дом находился неподалёку  с когда-то родным домом Вероники. Это был бывший детский садик, который переделали в начале девяностых годов прошлого столетия из-за острой необходимости: рождаемость в стране упала, а количество брошенных детей выросло. В детском доме были созданы райские условия для ребятишек по сравнению с прошлой их жизнью, но дух изоляции в золотой клетки и если хотите тюрьмы, остался. Двухэтажное стандартное здание с прилегающей территорией для прогулок было обнесено высоким забором. Воспитательницы тоже не железные и иногда срывались на детей из-за своей беспомощности перед преступной силой генов некоторых из сирот при живых родителях. На вахте сидел строгий охранник, то и дело ругающий  хулиганистых  воспитанников. За территорию детей выводили редко. В учреждение была строгая дисциплина, как и в любых других режимных  объектах. Сильные и наглые детдомовцы обижали слабых: заразная, детская, так называемая дедовщина, и здесь начинала пускать свои ядовитые корни.
            Иногда ей казалась, что она у себя дома. Она забывалась, играя в дочки-матери с маленькой куколкой. Вероника укладывала куклу в игрушечную коляску, накрывала одеяльцем и возила по комнате, напевая колыбельную песенку, которую слышала от мамочки: «Баю баюшки-баю не ложися на краю, придёт серенький волчок и ухватит за бочок!» Подбегал чернявый мальчишка и опрокидывал коляску, дико смеясь, дёргал девочку за косички, показывая язык, и корча рожи. Вика хватала куколку на руки, прижимала к её себе и,  целуя пластмассовые щёчки, неистово шептала: «Не бойся доченька, я тебя не брошу как меня мама, и никогда не дам в обиду этому волку позорному!»– вспоминала она разговоры папы Юры с приятелями. Она ещё не понимала, что  нравится этому мальчику, и он, чтобы заслужить к себе внимания таким способом заигрывает с ней.
            Перед сном она опять тихо плакала, лёжа в своей кроватке. Боясь разбудить детей и разозлить воспитательницу, Вика пряталась под ужасно колючее одеяло и, уткнувшись в подушку маленьким личиком, сопела, пуская из носа пузыри, засыпала на мокрой от слёз подушке, видя сказочные сны. В начале ей снились мама, папа Юра, дедушка, что они воркуют возле неё как голуби, стараясь ей угодить. Потом она переносилась в своё прошлое и ей чудились средневековые замки, балы у короля, рыцарские турниры и страшная война. Она вздрагивала на мгновение, просыпалась на доли секунды, и опять погружалась в завораживающий, истоптанную взрослыми людьми детскую душу, сон. Ей снилось будущее, опять какие-то приёмы и пиршества, на огромной белой яхте, которая несётся по изумрудно-синему морю на встречу счастью, и она там самая главная. Ей отдаёт честь капитан и уточняет маршрут следования. Куча поклонников ухаживают за ней, приглашая на вальс. Она кружится под звездной мозаикой летнего неба на палубе, то и дело, загадывая одно и тоже желание, глядя на падающие звёзды: «Мама, мамочка приди ко мне. Я так по тебе соскучилась»– протягивала она вперёд ручки. Она опять просыпалась, оказываясь в пугающей реальности, снова пыталась заплакать, но слёз уже не было.
             Утром на планёрке воспитательница докладывала начальнику:
             – Вероника очень хорошая девочка, но очень скучает по родителям и постоянно плачет. Неужели её никто не удочерит?
             – Никогда не говори никогда! Надо помочь девочке, – сказала заведующая, – подыскать ей новых приёмных родителей. Я уверена, что она у нас долго не задержится. Выставите её данные в Интернет и покажите девочку по телевидению.
Глава 39
              В это самое время Светлана продолжала свой паразитический образ жизни. Летом конечно бомжевать было на много легче, а с наступлением сибирских холодов бомжи начинали вымирать как мухи от холода и голода, от болезней и грязи в которой им приходилось постоянно существовать. Она уже около года жила с мужиком по кличке Серый, который взял её в рабство, предварительно надругавшись над ней и запугав её до смерти. Она была преданна ему как служебная  собака, боясь даже лишний раз посмотреть на своего хозяина. Он держал её по хозяйству, чтобы облегчить себе жизнь. Она при возможности обстирывала своего господина и варила ему похлёбку. Как обезьяна давила ему вшей и гнид, делала массаж и согревала его в холода. Светка по первому его приказу бежала добывать еду или выпивку, готовая лечь хоть на рельсы под трамвай только бы не разозлить Серого.
            Однажды он на её глазах хладнокровно убил своего, недавно освободившегося с зоны, подельника, который неудачно пошутил: «Ты мне нравишься – ты тоже. Я люблю тебя – я тоже. Я хочу тебя – я тоже. Как зовут тебя? Серёжа! И меня Сережа тоже!» После этого она  окончательно смирилась с судьбой, боясь убежать от него, трясясь за свою никчемную жизнь.
             Новый год мечтали отпраздновать с размахом, но не получилось из-за сорокоградусных морозов. Мужики сидели в теплотрассе и варили свежо ободранных крыс, разговаривая о машинах.
– Вот мне «Мерседесы» не нравятся, лучше «японок» ничего нет, – заливал один бывший шофёр, получивший срок за серьёзную аварию, и не сумевший вернуться к нормальной жизни после отсидки. – Я на иномарках всю жизнь отвкалывал на хозяина и не жалею. Только педали дави да масло меняй.
– Я тоже каждый день по грамму вкалывал, а как дозу увеличил, меня попёрли с гаража и прав лишили, – поддерживал разговор другой. – Сам понимаешь наркоман на пассажирском автобусе хуже, чем фашист на танке.
– У меня тоже машинка была, – вмешалась в разговор голодная Светка. – Мы её с папой покупали. Такая беленькая, аккуратненькая, чистенькая. До сих пор мне ночами снится, особенно когда блохи покоя не дают. Её у меня за долги конфисковали.
– Ну ладно хватит заливать Рыжая и без тебя тошно, – ругался Серый. – Дай-ка шурпу попробовать. Ещё не готово?
Он достал ножик, с гонором нажал на кнопку выкидухи и воткнул лезвие в одну из скорчившихся крысиных тушек. Попробовав бульон, чёрной закопченной ложкой, с удовольствием причмокивая, рассуждал:
– Кошака или собачки явно не хватает, а так сойдёт. Это же не свинина или курятина с голубятиной, которые раз два и готово. Это африканское блюдо надо пол дня готовить.
– А ты что Серый и в Африке был? – удивлённо спрашивали его бомжи, с уважением смотря на своего авторитета.
– Нет, Бог миловал в духовке сидеть, но вот негры со мной в одном отряде лямку тянули за милу душу. Они меня и научили, жрать всё что шевелится и пить, всё что горит. Ну, наливай, а то уйду! – скомандовал Серый и протянул сожительнице одноразовый замызганный многочисленными отпечатками немытых рук стакан. Бомжи встали с мест, протягивая свои мензурки. Светлана послушно вскакивала со своего места и наполняла стаканы стеклоочистителем, недавно украденным в гараже.
– Ну что с Новым годом господа! – восклицал Серый до боли приятные слова, чокнувшись с приятелями. – Будем толстенькими! – впивался он в крысиную тушку гнилыми редкими зубами и, не прожевывая, глотал куски крысиного мяса.
 – Как Новый год встретишь, так его и проведёшь, – с горечью молвила Алё, неожиданно заплакав.
 – Заткнись! – зарычал Серый и ударил её в лицо.
 – Вот и поговорили, – поддержали мужички главаря, набросившись, как звери на крысиную похлёбку. – Ну, по любому не хуже баланды, – хвалили они ужасный замес, чмокая как свиньи. – Ну, в тюрьме всяко разно зимой лучше: сидишь себе на нарах, ждёшь суда, плюёшь в потолок и ничего не делаешь.
– Можно подумать, что ты на свободе что-нибудь делаешь, – вмешалась в разговор Светлана. – После суда на зоне наверно в передовиках зэковского труда ходил.
– Да не гони ты пургу Рыжая, – без тебя колотун бьёт.– Я что, по-твоему, должен на работу  устроиться?– удивился Серый. – Пошли, почирикаем! – засмеялся он, утащив её в угол. – Раздевайся! Ты, почему такая худющая, как балалайка без струн? На таком испорченном инструменте я сыграть не смогу. Не та фактура. Одевайся! – смешил новогоднюю компанию бомж. – Пойду лучше Алё успокою. У неё хоть какие-то формы остались.
           Это уже были не люди. Они уже давно забыли, когда стёрлась это невидимая грань, отделяющая человека от животного. Бомжи, конечно, понимали, что так жить нельзя, но ничего не могли, да скорей всего не хотели менять. Естественно они мечтали о лучшей доли, но в голове была заложена дьявольская программа насекомого… Многих сломили порочные обстоятельства, вытолкнувшие их за черту общества. Большинство сгубили грехи и пороки, опустившие их на самое дно. Сами представьте ситуацию, человек освободился, а у него не кола, не двора нет. Идти некуда. На работу со справкой об освобождении практически невозможно устроиться, а кушать хочется, и переспать негде. Как быть?  Совсем другая ситуация, когда умирают родители дети не способны самостоятельно жить. Они в начале проживают имущество, заработанное за всю жизнь их предками, потом теряют жильё, оказываясь на улице. Они как рабы выброшенные волной тунеядства на берег, не способны жить без опёки самостоятельно.
Когда в теплотрассе все уснули, Светлана вылезла на свежий воздух и как восьмидесятилетняя старушка, посеменила, хрустя рваной обувью по белому пушистому снегу на помойку. Отходов с праздничных столов ещё не было. Все люди крепко спали после сказочной ночи. Светлана,  проходя мимо своего, отчего дома, на минутку остановилась и посмотрела на пластиковые окна своей квартиры. В комнате играла музыка, сверкала елка и доносились весёлые песни. Новые хозяева были счастливы, живя в когда-то её родной комнате.
«Что же я натворила? – подумала она, вспомнив о дочке. – Пойду в детский дом и заберу её! Только куда? В теплотрассу к Серому! Никогда этого не будет!» Дойдя до детского дома, она больше часа ходила вокруг да около, рыча от злости, что её не пускают. Она то плакала, то кому-то угрожала, тряся костлявыми жёлтыми кулачками, то завывала, прося помощи и зовя своего преданного ею ребёнка: «Вика, доченька! – голосила она охрипшим голосом. – Это я твоя мама! Прости меня грешную! Умоляю вас люди добрые, дайте хоть одним глазком взглянуть мне на моё сокровище!» Бедная женщина упала в сугроб, корчась в истериках и окончательно сходя с ума.
Вероника, услышав до боли знакомый голос матери, вскочила на подоконник и, дыша на замёрзшее, покрытое серебристым ледяным узором окно,  очистила небольшое пространство. Видя беснующуюся женщину, она со страхом побежала к нянечке, не узнав родную мать, кричала во всю спальню: «Не отдавайте меня никому! За мной баба Яга пришла!»
           На стекле остались лишь две маленьких  проталины от горячих рук  сироты, через которые с укором пробивался яркий свет лампы дневного освещения  с нового надёжного жилища Вероники.
Глава 40
           Светлана не в силах вернуться  к прежней жизни, с надеждой пошла к Евгению домой. Она поняла свою чудовищную ошибку и решила попытаться хоть что-то исправить. «Какая я была дура, что отказалась от предложения родного отца Вероники создать семью. Жила бы сейчас как все люди: по-человечески…». Ветер как бешеный пёс то и дело кидался на слабую женщину, пытаясь остановить ее, во что бы то ни стало. Колючий снег попадал за шиворот, забивался в уши и нос, лип на рыжие ресницы, встретившись со слезами, превращался в льдинки, мешая смотреть вперёд. Она уже не чувствовала рук и ног, но упорно шла к спасительной цели то и дело заходя в грязные подъезды. Прижавшись к  горячему радиатору, она слегка согревалась и опять выходила на улицу, на встречу судьбе.
Наконец показался дом, в котором жил Женька. Сквозь морозный туман, перемешанный с городским газом и крутящимися снежинками, как спасительный маяк блёкло светила одинокая лампочка над входом в спасительный подъезд. К счастью железная дверь была открыта. Светлана неуверенно подошла к квартире и позвонила три раза. Тишина. Не звука, не шороха. Только кем-то, выброшенная чёрная кошка, вилась у ног женщины, мяукая, как новорождённый ребёнок.
Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял раздетый Женька и удивлённо смотрел на Светлану. Кошка стремительно забежала в квартиру и направилась на кухню. Женька  побежал за наглым животным. Схватив кошку за шиворот, он выбросил её на лестничную площадку.
– Тебе кого надо? – зло спросил он, не узнав в бездомной женщине Светлану. – Брысь  не чистая! – закричал он на кошку, пнув её ногой.
– Это ж я твоя Света!– воскликнула она, заплакав.
– Вот тебе на! Нарисовалась! Какими судьбами? Долго жить будешь: сразу не узнал. Да и какая ты моя? Ты Юркина и чья там ещё я не знаю? Ты общая!..
– Поговорить надо.
– Говори, только быстрей, а то скоро жена от тёщи придёт. Чего хотела? Сразу говорю, денег нет и не будет. Я всю зарплату честно отдаю жене. Нам и так ели-ели от аванса до зарплаты хватает. Я ж один работаю, а жена в декрете. Сын у меня родился и больше мне ничего на этом свете не надо.
– А как же наша дочь? – спросила Светлана.
– Ты уверена, что она моя. Ты сама запуталась, кто есть кто. И что ты хочешь от жизни кроме денег и наркоты? Она же Юрьевна, а я, если ты не забыла, Женя.
– Ты понимаешь она в детском доме. Меня лишили материнства. Нас выгнали из дома за долги.
– Так ты что хочешь, чтобы я добровольно за свои деньги сделал экспертизу на отцовство, или чтобы так переписал её на себя, содержа вас обеих всю жизнь и сомневаясь моя  ли это дочь. Нашла дурака. Не дождёшься от меня этого подвига. Я тебе никогда не прощу твоих заскоков.
– Ну, хотя бы по старой дружбе помоги мне, – взмолилась Света и встала перед ним на колени. – Забери дочку себе!
– Дружба подразумевает равенство, а ты всегда опускала меня ниже себя. Так что проси у Бога помощи, он поможет, если ты конечно в Него веришь! – сказал Женька и захлопнул дверь перед обмороженным лицом несчастной женщины.
– Гад ползучий! – закричала Светка и начала пинать дверь ногами. – Ты ещё приползёшь ко мне, но будет поздно!
– Успокойся стерва, а то я милицию вызову! – прокричал из глубины тёплой квартиры мужик и тихо добавил: – Ты уже везде опоздала. Твой поезд давно ушёл.
Несчастная женщина наконец-то вспомнила, что у неё есть бабушка. Она не ходила к ней всё это время, боясь рассказать всю правду. Бывало, бабушка говорила ей: «Тебе Бог дал жизнь, красоту, жильё, здоровье, дочку, а ты не воспользовалась всем этим как положено, вот Он и лишил тебя здравого смысла! Грех отказываться оттого, что даёт Всевышний».
Придя к бабушкиному дому, Светлана с трудом поднялась на четвёртый этаж и постучалась в нужную дверь. Послышалось неторопливое шарканье тапочек по полу. Света задрожала от счастья, что она спасена, но не тут то было. За дверью послышался незнакомый женский голос:
– Кто там?
– Это я твоя внучка! Открывай!
– Какая ещё внучка? У меня вообще пока даже детей нет.
– Что за шуточки? – возмутилась Светлана и пнула железную дверь ногой.
Дверь распахнулась. На пороге стояла молодая семейная пара и удивлённо смотрела на бездомную женщину.
– Ты наверно красотка подвал с квартирой перепутала? – пошутил поддатый мужчина и заржал как жеребец, засверкав похотливыми глазками.
– Да успокойся ты! – ревниво взвизгнула ухоженная молодая женщина. – Дай разобраться, что к чему. Вы случайно не к моему кабелю на свидание припёрлась? А то он не одной юбки не пропустит.
– Да кто не кобель кто? Только голубые и те зажигают, будь здоров, – огрызнулся мужичок, перестав смеяться, начал заикаться.– Ты посмотри на неё. Она ж б-б-б-бомжиха… Я, что на п-п-помойке его нашёл?
– Тебя наверно  прошлая хозяйка квартиры интересует? – догадалась женщина успокоившись. – Так она умерла почти год назад, а квартиру нам её дочка продала. Она тебя кстати искала. Даже в милицию ходила, да что толку. У бичей нет адреса.
Дверь опять закрылась перед грешницей. Светлана расплакалась присев на корточки у мусоропровода. «Что же делать? Что же делать? – звучал один и тот же вопрос в голове женщины.– У меня нет не паспорта не денег, чтобы доехать до тётки в деревню. Да и зачем я им такая нужна. У них свои проблемы. А жить то как хочется, а не с кем, вот и живу с кем попало!..» – думала она. С трудом поднявшись, пошла к своему тирану Серому, в какое не какое, а жильё. Не замерзать же, в конце концов.
Глава 41
               Где-то через пол года Василий Котов приехал в родной город по делам. Он как одержимый уже больше недели искал свою незаконно рожденную дочь. Никто толком не знал о её судьбе. На углу бывшего Светиного дома он прочитал, как ему показалось судьбоносное объявление: «Потерялась девочка, породы американского кокер спаниеля, абрикосового (рыжего) окраса, в двух ошейниках (синий, тонкий, тряпочный и пластиковый чёрный с утяжелителем). За точную информацию о местонахождении животного или его возврате, хорошее вознаграждение! За точную информацию о местонахождении собаки конфедициальность гарантируем». Далее указывались контактные телефоны.
«Вот посмотри, какие молодцы, – подумал Котов, – собачку  ищут, как я дочку. Надо и мне объявление дать». Изорвав общую тетрадку в клеточку на маленькие листочки, он  корявым почерком, стараясь писать поразборчивей, нацарапал печатными буквами: «Пропала девушка, двадцати пяти лет. Рыжеволосая, среднего роста, худощавая, по имени Светлана Крылова. Кто первым найдёт рыжую бестию, вознаграждение гарантирую». Не успел он ещё  развесить все объявления, как к нему позвонил какой-то парень и согласился помочь, назначив место и время встречи. Придя на так называемую стрелку, Котов огляделся по сторонам. Неожиданно как из-под земли появился худущий паренёк в чёрных очках.
– Ты батя Рыжую ищешь? – спросил он.
– Я, – неуверенно ответил Василий Петрович.
– Сколько бабла дашь?
– Ну на пузырь спирта могу.
– Я не алкаш!– гордо заявил парень. – На дозу отвали и все дела. Мне Рыжую бестию Серый за долги отдал на время, а сам сдох как собака, или грохнули его за борзоту, кто его знает. Так выкупаешь её или как?
– Чёрт с тобой, – согласился  Котов, – договорились.
Наркоман привёл Василия в соседний дом в одну из секций на первом этаже. Замес-то двери в комнате весела грязная тряпка. Никогда не мытый нынешним хозяином притона пол, и железные койки с рваными матрасами без простыней, дополняло покрытое городской сажей окно, и обшарпанный стол с остатками орудий греха. В углу лежал маленький комочек, напоминающий подростка, накрытого старым одеялом.
– Забирай своё счастье, – пошутил парень, – она меня уже достала. Только и слышу, дай да дай. Да кому ты нужна такая?
Света медленно повернула голову и посмотрела на отца. Улыбнувшись, с трудом вылезла из кровати. Истощённое тело без грудей, с большой впадиной в центре грудной клетки, взлохмаченная рыжая копна волос и обтянутое жёлтой кожей лицо, привели Котова в ужас. Как будто бы смерть смотрела на него. Он почувствовал  на себе холодный ветерок с характерным запахом могилы и плесени. Она, спрятав за спину покрытые шрамами от инъекций запястья, отвела в сторону старушечий безразличный взгляд.
– Я болею папа, – прошептала она, не поздоровавшись.– Мне надо срочно провериться у врача. Отправь меня к тёте Свете, – попросила она, заплакав, – в спасительную ссылку. Я не могу больше жить с этими муками. Вырви меня из этого порочного дьявольского круга. Я уже не в силах бороться со своей слабостью.
На следующий же день Светлана уехала на Алтай в деревню, а Василий Петрович с чувством вины и беспомощности поехал к своей семье на другой край страны. Вечером, выпив водочки с соседями по плацкартному вагону, нарушил обещание, данное дочери, и поделился с ними своим горем.
– Да бессовестная она у тебя, – возмущался  фронтовик – Что ей ещё не хватало? Все они сейчас такие: не хотят не учиться не работать. Я всю жизнь проишачил ради светлого будущего наших детей. Я кровь проливал на фронте ради них, а они так относятся к своей жизни, что уж там говорить о стране. Наплевали они на всё. Обидно за них честно слово. На кого страну оставляем?
– Да это я виноват, – оправдывался Котов, – что не взял её к себе в семью после смерти её матери. Может быть, всё и не так было бы? Хотя  гены пальцем не раздавишь: у неё мать точно такая же была.
– Да бросьте вы себя винить, – поддержала разговор бабушка, жена инвалида войны, – вы сделали всё что могли. Ну взяли бы вы её к себе? Что дальше? Она бы вас в гроб загнала. Ваши бы дети, глядя на нее, стали бы такими же. Мы вот вырастили внучку, а она так же как её мамочка, обворовала нас и с каким-то наркоманом убежала в неизвестном направлении. Не слуху от неё не духу. Ну и, слава Богу, а то соседский пацан своих родителей убил за то, что они ему запрещали колоться и не давали на героин денег.
– Я не понимаю таких людей, – вмешался молодой мужчина лет тридцати. – Я с женой всю жизнь по северам мотаюсь, чтобы жить не хуже других. В наше время заработать можно. Работягам колоться некогда. Это они от своей тупости и лени уходят в наркотический ад. Надо их в тундру отправить, оленей пасти. Для них изоляция спасение от смерти. Неужели непонятно что любой наркоман преступник. Где они берут по восемьсот рублей в день? Барану ясно, что все они преступники и должны сидеть вместе со своими поставщиками в тюрьме.
– Я вот не понимаю молодых девок, – поддержала его жена. – Я бы с такими   рядом бы  не села, а они живут с ними, – возмущалась она, обнимая своих маленьких ребятишек. – За детей страшно! Нормальная девушка никогда не свяжется с наркошей. Зачем подвергать себя смертельной опасности?
– Правильно говоришь сынок, – возмущался боевой старичок. – Укололся в тюрьму без суда и следствия, а срок давать по количеству дырок от  сделанных уколов на их паразитическом теле, – допил он, забыв закусить, свою рюмочку. – Им бы Сталина. Он бы махом их всех вылечил!
– Да погибнет она, как пить дать, – прошептал Вася, махнув слезу. – Лучше бы пила как мать, а то и до её возраста не дотянет. Что её ждёт ежу ясно. Узнать будущее просто: надо к прошлому прибавить настоящее. Обезбоживание и неверие ведёт к апокалипсису. Такое чувство, что какая-то могущественная сила очищает землю от скверны. Уход от нравственности ведёт к гибели. Если бы Светлана  верила в Бога по-настоящему, она бы никогда  не привела себя к роковой наркотической черте!
– Да перестаньте вы заливать, – вмешалась в разговор проходившая мимо проводница.– Всё в её руках. Не она первая не она последняя. Большая уже девочка. Поверьте  мне, она спасётся и без вашей помощи  и будет у неё всё хорошо.
Глава 42
В деревне, куда снова приехала Светлана, ничего не изменилось. Половина населения вкалывали день и ночь, чтобы прокормить другую половину сельских жителей, которая беспробудно пьянствовала. В этом мире в любой прослойке общества обязательно есть паразиты, которые живут за счёт других. Почти в каждом доме имелся самогонный аппарат. Да и как в деревне без самогонки, если в доме нет путного мужика. Одно экономия: в деревне даже паленая водка гораздо дороже, чем в городе. Другое дело самогон так и продолжал оставаться основной валютой при взаиморасчётах.
Встретили Светлану сдержанно, да и понятно без неё проблем выше крыши. Муж у тётки как обычно пил, в перерывах и перекурах между работой, заливая тоску, которая всё усиливалась и усиливалась с годами. Тётя Света болела, но продолжала трудиться, помогая своим детям и внукам.
– Проходи в хату, коль приехала, – строго сказал дядя Валера с одного маха, разрубив осиновую чурку, – не выгонишь теперь, – передохнул он. – Слушай мать, – обратился он к жене, – у меня уже сил на берёзовые чурки не хватает, они как резиновые. Я их лучше зимой после морозов доколю. Там смотришь и Витек с заработков из Чечни вернётся. Всё ж, какая не какая помощь на старости лет. А дочка то где?
– В детдоме, – прошептала племянница.
– Как так? – воскликнула тётка, сев на чурку.
– Отобрали её у меня.
– А почему тебя у нас не отобрали? – возмутился дядя Валера. – Почему мы тебя в детдом не сдали? Слышали мы про твои подвиги да видать не про все. Здесь по деревне ураган сплетен пролетел о твоей «праведной» жизни. Говорил я не надо её в город отпускать. Стоило уезжать на семь лет, чтобы потерять жильё, дочку и своё здоровье. Здесь и своих дураков хватает, но, по крайней мере, лучше выйти замуж за пьяницу, чем за наркомана. Вся страна пьёт и ничего, стоим на этом, и будем вечно стоять, и никто нас не победит.
– Как же так, как же так? – причитала тётя. – Что ж это творится на белом свете. Как не стыдно я не пойму? Что ж это надо натворить, чтобы  лишили материнских прав. А худая то ты какая, кожа да кости.
Светлана молча прошла в дом. Виновато улыбаясь, попила чаю, и начала врать тётке, вызывая в ней сострадание и жалость. Тётушка, заменившая ей мать, молча слушала её не в состоянии понять и поддержать непутёвую племянницу. Заметно постаревшая, но всё ещё красивая женщина, уставшая от этой жизни, то и дело мотала поседевшей головой, смахивая мозолистой рукой набежавшую слезу.
– Света ты давай чуть-чуть побудешь здесь и едь забирай её от туда, – сказала тётя. – Мне и без тебя тошно. Муж пьёт и пьёт. От сына давно писем не было.
– А мне то что, что он пьёт? – заявила Светка. – Мне к пьянству не привыкать. Я и не такое видела… Ты мне лучше скажи, как там Петька Курочкин, женился или нет?
– А кто его знает, вроде живёт с кем-то. Что никак не можешь забыть первую любовь? Дождалась бы его с армии по-честному и жила бы сейчас как у Христа за пазухой. Он сейчас деловой спасу нет. Фермер одно слово.
Вечером к дому подкатила шикарная перломутрово-красная иномарка. Из машины важно вышел Петр Курочкин, и всё повторилось, как много лет назад, с одним только изменением что он взял Светлану к себе домой, и они начали жить в так называемом гражданском браке.
Света из-за всех сил старалась быть хорошей женой. Вела себя сдержанно, тянула всё домашнее хозяйство, устроилась в  столовую поварихой. Здоровье вернулось в истерзанное наркотиками женское тело, но ребятишек Бог не давал.
– Слушай Светик, – как то раз грустно сказал Петя, – по ходу это я виноват что тебе не получается забеременеть. Или просто наказание с Выше, за то, что мы здесь не бедствуем, а твоя дочка в детдоме чалится. Давай её после уборочной заберём, а ей буду лучше отца. Сама понимаешь, что за семья без детей?
– Давай! – воскликнула счастливая Светка и кинулась к любимому мужчине на шею, покрывая его бесчисленным количеством благодарных поцелуев.– Какая я дура, что раньше не попросила тебя об этом!
Светлана с нетерпением ждала приближение той минуты, когда она наконец-то встретится с Викой. Она каждый день считала, сколько времени осталось до конца жатвы. И вот, наконец, этот день настал. Она с Петрушей едет забирать дочку. От нетерпения стучало в висках, щемило сердце, душа изнывала от тоски и рвалась быстрее электровоза долететь и соединиться в единое целое с родненькой душой доченьки.
Женщина, задыхаясь от бега и страшного волнения, ворвалась в кабинет директора детдома и упала перед ней на ковёр.
– Добрая женщина отдайте мне мою дочь! – взмолилась Светлана.
– Это невозможно! – строго ответила директриса. – Вы опоздали.
– Почему невозможно, почему? – расплакалась горе мать. – Я стала совсем другой. Я теперь в состоянии по-человечески воспитать и вырастить её. Дайте хотя бы одним глазком взглянуть на неё.
– Это невозможно, потому что её усыновила богатая знатная француженка. Живёт она где-то под Парижем в своём поместье, и у нас есть договорённость о неразглашении её данных и те более адреса.
Глава 43
Веронике действительно повезло, её заметила во всемирной паутине маркиза де ля Пайетри. У старой вдовы не было своих детей, и она давно искала девочку похожую на себя. Ей непременно нужна была русская  девочка, так как её мать эмигрировала из России во время революции 1917 года. Наследников у маркизы не было, не считая многочисленных кошек и собак, которые постоянно её сопровождали и успели ей изрядно надоесть.
 Несколько месяцев назад во время завтрака, со своими приближенными к ней людьми, ей доложил дворецкий, что сирота  из сибирского города как две капли похожа на госпожу Пайетри. Эксперты сделали сравнительный анализ детских фотографий маркизы.
– Удивительное совпадение, госпожа Мари,  98 процентов! – восторженно сказал по-русски Серж, управляющий делами маркизы.
– Сэ таксэлян! (это превосходно!) – воскликнула старушка, сбросив с коленей рыжую кошку. – Эн бо морсо дё сё фромаж, сильвупле (дайте мне, пожалуйста, большой кусок этого сыра), – тихо сказала она, указав на тарелку с покрытым плесенью деликатесом. – Жё вё дю кафе (я хочу кофе), – попросила она лакея. Тщательно переживав вставной челюстью пищу, и запив её кофе, она пошла в свой кабинет, чтобы дать данному делу ход.
Сев в удобное кожаное кресло маркиза внимательно ознакомилась с документами и, заплакав от счастья, что наконец-то осуществится её давнишняя мечта,  размечталась: «Я дам этой девочке всё: своё имя, титул, богатство и безграничные возможности. Пусть она получит блестящее образование. Я ей подберу наилучшую партию для заключения брака, но важно сохранить в тайне её истинное происхождение. Серж остерегает меня о возможном порочном генетическом коде девочки. Возможно, у неё были далеко небезупречные родители: пьяницы, наркоманы или преступники, но я не верю этим сказкам о наследственности. В описании отмечено, что её родители погибли, только не указанно в какой катастрофе и при каких обстоятельствах. Но это и не важно. Главное дать ребёнку правильное воспитание. А в высшем обществе объявлю её свой дочкой, о нет нет, все будут смеяться. Я представлю её своей внучкой и единственной наследницей».
– Серж! – крикнула она в сторону закрытой двери и нажала кнопку вызова прислуги. Массивная, лакированная, тёмно-коричневая дверь тут же распахнулась, и на пороге появился управляющий. Он услужливо наклонился вперёд, вытянув худощавое лицо, и слегка улыбнувшись, произнёс:
– Мадам! – вытянулся он по стойке смирно.
Через некоторое время, легко пробив деньгами Российскую неприступную для простых людей бюрократическую стену (данное дело было бы практически не возможно уладить во Франции), поверенные маркизы забрали Веронику из детского дома в Париж.
Маленькая девочка быстро освоилась на новом месте. Она бегала по всем комнатам замка, приводя в тихий ужас всех слуг и  животных. Создавалось такое впечатление, что она здесь была всегда. Восторгу маркизы не было конца. Она как будто бы помолодела на несколько десятков лет. У неё изменился цвет лица, засверкали и приобрели прежний цвет потускневшие карие глаза. Она стала вести себя как девочка, смеясь и играя с приёмной дочерью в куколки и мячик. Наконец то у неё появился смысл жизни, и она стала просто по-человечески счастлива.
– Баба дай гляс (мороженое)! – то и дело просила она маркизу, путая и перемешивая, как кашу с молоком русские и французские слова.
– Она назвала меня бабо! – смеялась старушка, обращаясь к слугам. – Все должна говорит по русска, – приказывала  она, – пока девочка не выучит французка язык! С завтра у неё должон быт учител и психолог! Ёй должно быт комфортно, лучше, чем дома. Она много видела горя.
– Баба, бабушка я тебя люблю! – кричала, радуясь жизни, девочка. – Дай мне жю доранж (апельсиновый сок) и  ле (молоко) кошкам.
– Вы слышал? – восторженно говорила маркиза. – Она мэна уж любов! Я для тебя не бабо и тем более не мёф (баба, девка), я для тебя подружка Мэри. Понял мой маленький шалунишка. Дакар (согласна)?
– Жё нё вё па (я не хочу)! – капризничала Вика, толком не понимая, что от неё хотят и, видя, что бабушка стала строгой, подбегала к ней, и крепко обняв её за шею, испуганно шептала: – Докар Мэри, докар (согласна Мария, согласна)! Мэрси, мэрси (спасибо, спасибо)!
Вот так и началась сказочная жизнь у Вероники. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Дети быстро осваивают иностранный язык, и уже через год девочка уверенно разговаривала на французском, забывая свою родную речь. Уже никто не вспоминал что она русская девочка, боясь гнева хозяйки, которая запретила даже намекать на прошлое девочки.
Вероника была счастлива. Она давно забыла свою бедную маму, предавшую и бросившую её в далёкой Сибири. Она забыла те ужасы, которые она пережила в раннем детстве, когда озверевшая от ломки мать бросала её в любое время дня и ночи и убегала в поисках  героина. Когда Света, как бешеная волчица отшвыривала от себя ненужную ей уже дочь. Когда она в ярости хотела убить её за то, что она к ней лезет с просьбой покушать или поиграть. Когда мать после инъекции швыряла ей остатки печенья и уходила в наркотический транс, оставляя её без присмотра ползать по загаженному полу. Зачем наркоманкам рожать? Куда смотрят компетентные органы? Ведь эти нелюди сделали свой выбор, и дороже наркотиков для них нет ничего.
Глава 44
Узнав Светлану с другой стороны, Петя Курочкин решил с ней расстаться. «Дети основа семьи, –  тихо заговорил он на кухне, уставившись в окно за которым тёмно-оранжевый горизонт с грифельными прожилками и свинцовые тучи над усадьбой, наводили ещё большую тоску на разочаровавшегося мужика, – а ты бросила дочь. Как я выяснил ты наркоманка. А я то думал что за шрамы у тебя на животе и запястьях. А ты врала, что обожглась утюгом. А я то дубина думаю, что ты спишь надо не надо с придурочным видом полнейшего безразличия. И деньги улетают у нас посумашедшему в твою наркотическую трубу. Где ты у нас в деревне умудрилась наркотики найти? Ну самогонку ясно, все гонят, но эту отраву кто завёз? Короче так я парень деревенский рассусоливать не привык, губы надуй и газуй от меня на все четыре стороны к своим бомжам, у которых отец – кайф, бюрократия – злая мачеха, а бабушка – шизофрения, а матери им не положено! Не вижу никакого смысла тратить свою жизнь на такой отстой нашего общества. Одиноких нормальных баб пруд пруди. Учти стерва, если меня какой заразой наградила за мою любовь, тебе конец!».
Светлана молча собралась и, не попрощавшись, хлопнув дубовой дверью, поковыляла к тёте. «Да пошёл ты! – с горечью думала она. – Мне и так конец. Не было мужика и это не муж! Как хорошо было с Юркой. Он хотя бы наркоты подгонял ежедневно, а с этого что толку! За что его любить?»– вспоминала она своего практического убийцу, посадившего её на иглу. Ей было уже давно все равно жить или умереть, когда начиналась ломка. Кости выворачивало и казалось, что кто-то отрывает от них плоть. Всё тело болело так сильно, что на зубную боль уже не обращаешь внимание. Её бросало то в жар, то в холод. Если бы не было слабой надежды, что это всё закончится, то лучше и не жить.
Добравшись по скользкой тропинке до тётиного дома, она уверенно зашла в сени. Родственники весело ужинали. Вернулся из Чечни Витька и все были счастливы, что он жив, здоров и при деньгах. Видя Светлану, все замолчали.
– Мент родился! – пошутила не прошеная гостья, и с трудом села за стол. – Раньше летала, как бабочка ног не чувствовала, а сейчас хожу как робот с магнитами на ногах по железной дороге, – пожаловалась она.
– Слушай племянница, – заговорил уже изрядно поддатый дядя Валера, – пьяницы с наркоманами кайф не ловят. И вообще иди в начале проверься, а потом садись за общий стол. Мне на старость лет твоих болячек не надо. Есть реабилитационный центр, поезжай туда, приведи себя в порядок, а потом поговорим. – Дядька встал и медленно ушёл на улицу курить. За ним выскочил Витька, боясь задеть сестру, как растяжку в зелёнке.
– Как же ты могла? – простонала, расплакавшись, тётя. – Какое горе, какое горе! Какой позор на всю нашу семью. Как я теперь буду людям в глаза смотреть? – то и дело она вздрагивала всем телом, как от страшных ударов плети. – Что же ты наделала? Неужели нельзя отказаться от этой гадости. Мы же тебя не для того растили, чтобы ты наркоманила. Обижайся или нет, принять я тебя не могу. Не дай Бог и мои дети, глядя на тебя, захотят попробовать, а этого я уже не переживу. Купим тебе билет, и езжай к себе домой. С глаз долой из сердца вон.
Уже на следующий день, уколовшись в туалете наркотой, Светка тряслась на верхней полке плацкартного вагона, уснув, на так и не застеленном влажном пастельном белье. Время прошло быстро, и вот она уже вместо реабилитационного центра в родном пьяном дворе. И опять та же история, тот же замкнутый круг наслаждения смертью. Она, конечно, думала, что так жить больше нельзя, но как только удавалась найти наркотик и прогнать страшные ломки из покалеченного тела она забывала о плохом и погружалась в океан безумия, думая, что больше не в чём нет смысла.
Василий Котов был уже не в силах заботиться о внебрачной  дочери, но часто с горечью и чувством вины вспоминал о ней. Он тоже понимал, что нет никакого смысла помогать ей, которая сама не хочет себе помочь, отвергая всякие попытки спасти её от гибели. Котов в отличие от Светланы любил жизнь больше, чем смысл жизни. Он то терзал себя чувством вины, что не растил её с детства, то сожалел, что признал в ней свою дочь и привязался к ней. От беспомощности он не находил себе места, зная что из-за наркотиков преждевременно ушли на тот свет многие молодые люди, так и не узнав всех радостей настоящей жизни. Но как говорится: Бог всё видит! Не без Его участия у наркоманов короткий век и ужасная судьба. И так конец был ясен. Чувство разочарования ещё долгие годы будет не покидать его. Душевные раны будут всю жизнь кровоточить от воспоминаний о так похожей на него внучке, и о подлости, лжи и наглости его несчастной дочери, которой он так и не смог помочь. Как жаль, что за употребление наркотиков не садят, скольких бы людей спасла матушка тюрьма. Пора уж вспомнить борцам за демографию  былые времена, когда всех алкоголиков принудительно отправляли лечиться в ЛТП (лечебно трудовые профилактории). И сейчас просто необходимо в принудительном порядке лечить больных кайфоманией, спасая от наркотического цунами нашу молодёжь. В конце концов,  вязкая  чёрная волна горя отхлынула от души отца
Время лечит. У Василия Петровича появились другие внуки, и он всё реже вспоминал о прошлой трагедии, которую ему пришлось пережить много лет назад. Он жил как все пенсионеры, выращивал на даче огурцы и помидоры, выпивал после баньки с соседом по сто грамм горькой и пел, всеми забытые песни, своей молодости, вспоминая былые времена, с энтузиазмом размахивая руками, как дирижёр: «Реки и просторы, горы и долины! – запевал он, показывая друзьям на красоты природы которые с улыбкой смотрели на весёлую компанию. – Всё это прекрасная родина моя!» – продолжал он, то и дело, подскакивая и сверкая всё ещё молодыми задорными глазами, когда ему подпевала вся честная компания.
Глава 45
В один из таких вечеров к калитке лихо подкатил чёрный джип, из которого выскочили двое молодых  людей в чёрных строгих костюмах. Лёгкий ветерок колыхнул яблоньки и пробежал по частной компании, заставив всех замолчать от нехорошего предчувствия. Даже пчёлы и шмели перелетели на соседние цветущие деревья от беды подальше.
– Нам нужен Василий Петрович Котов! – строго сказал один из них, даже не представившись. Почему-то запахло мёдом, дорогим мужским одеколоном и лёгким запахом дорогих сигар.
– А в чём собственно дело? – смело спросила жена Василия, по привычке загородив его своим хрупким телом. – Вы собственно кто такие?
– Ну ты попал Васька, – прошептал его дружок, бывший комитетчик, и незаметно на четвереньках шмыгнул в кусты малины. – Что же он мог такого натворить? – бормотал он, вжавшись в землю и прислушавшись к разговору.
– Й-й-я!– отозвался Василий, побледнев от дурного предчувствия. По телу пробежали не то что мурашки, а чёрные тараканы.
– Мы представители маркизы де ля Пайетри Вероники Юрьевны, – заговорил другой человек в чёрном, по-видимому, старший. – Нам необходимо взять с вас пробу на ДНК, с целью установления родства с маркизой Вероникой.
            – Это что же такое происходит, – возмутилась жена Котова, – без суда и следствия анализы брать с беспомощного старика? Она что решила с его пенсии элементы брать? Так мы и так последний кусок хлеба доедаем, ели - ели перебиваемся.
– Нет господа пенсионеры, вы ошибаетесь, – вытянулись по-военному представители. – Маркиза одна из самых состоятельных людей во Франции и в случае положительного теста она готова обеспечить своему дедушке полный пансион до конца его дней.
– Да как-то не удобно, – засомневался Петрович, посмотрев на опешившую жену, – я ж её даже не растил.
– Всё очень просто, – продолжили объяснять суть дела непрошенные гости. – Мы берём с вас частичку слюны и все дела. Откройте рот, пожалуйста.
– А это не больно? – спросил Вася и высунул язык.
– Не капельки. Даже приятно, – ответил старший, надев белые резиновые перчатки, он уверенно подошёл к старику и ватной палочкой два раза провёл по розово-белому языку Василия. Затем, положив анализы в целлофановый пакетик, быстро засунул его в дипломат и, закрыв на ключ, весело обратился к удивлённым людям: – Честь имею господа! – отрапортовал он. Люди в чёрном сели в машину,  и так же как приехали, стремительно уехали.
– Допрыгался кобелина!.. – заругалась жена и ушла в огород.
…Через некоторое время пришло заказное письмо с сургучовой гербовой печатью  из Франции, в котором Вероника писала своему деду: «Дорогой дедушка Вася я счастлива, что наши ДНК развеяли все мои сомнения. Извини за формальности, но у нас в стране это очень важно. После смерти маркизы Мари я осталась практически одна. Я очень тоскую от одиночества. У меня никого здесь нет, и я решила собрать всех родных под одну крышу. К тому же у меня скоро будет свадьба и неприлично в высшем обществе, если с моей стороны никого не будет. Кто-то ж должен меня повести к алтарю!? Ставлю вас на полный пансион, зная, как тяжело живут пенсионеры в России, и высылаю официальное приглашение приехать ко мне в гости со всей вашей семьёй. Деньги на дорогу прилагаются. С визами не будет никаких проблем, я уже позаботилась об этом. Купите себе, пожалуйста, сотовый телефон – это же необходимая вещь как воздух. С уважением и любовью к вам ваша внучка Вероника!»
– Ну что надо ехать!– настойчиво сказал жене Котов.– Не каждый день в Париж приглашают. Не зря говорят, увидеть Париж и умереть. А телефон то зачем?
– Да делай ты что хочешь! – вспылила, уставшая от прошлой бурной жизни Василия жена. – Мне уже все равно. Телефон возьми у детей на время, будем хоть знать что с тобой.
Через некоторое время, купив на барахолке новые чёрные брюки и красную китайскую рубашку без рукавов на выпуск, Василий Петрович поехал в гости. Летя на Боинге 747 в Париж, он довольно-таки часто  доставал плоскую железную фляжку с гербом России на лицевой стороне и с закрашенным самогоном внутри,  прикладываясь к ней  то и дело для успокоения нервов. По салону стремительно разошёлся характерный запах, который ни с чем не перепутаешь: запах русского мужика основанный на перегарище с характерными оттенками не то копчёной селёдки с луком, не то солёного сала с чесноком с маленьким разбавлением тройным одеколоном для маскировки.
Напротив каждого кресла располагался плоский маленький телевизор, по которому беспрерывно шла информация о поведении пассажиров во время катастрофы. К побледневшему от дурных предчувствий Котову подошла изящная стюардесса и, накрыв его ароматов своих цветочных духов, мило предложила, постучав длиннющим ногтем, разрисованным под флаг Франции, пару раз по горлу:
– Ву дэзирэ буар кэлькё шоз (не хотите ли что-нибудь выпеть)?
– Да да с огромным удовольствием! – воскликнул Котов, покраснев, попытался  подскочить от неожиданного предложения, но ремень безопасности вовремя остановил его молодецкий порыв.
Принеся, пару раз, красного вина в пластмассовых стаканчиках, девушка поняла, что этот пассажир особой закалки и его просто так не успокоишь. Поставив перед ним бутылку, она, наконец - то отвязалась от назойливого пассажира.
– Бонжур са  ва (добрый день, как поживаете)?– обратилась к Василию яркая француженка бальзаковских лет. – Коман тапэль тю (как тебя завут)? – не дождавшись ответа, насела на соседа с вопросами интересная  дама. – Дё кэль виль (из какого города)? – продолжала допрашивать смутившегося мужика эмансипированная женщина. – Альман (немец), тюнизьен (тунисец), марокэнн (марокканец)? – гадала на «кофейной гуще» настойчивая француженка, с какой-то жадной страстью рассматривая пунцово-красное лицо здоровенного мужика, горевшее ярким огнём от заходившего за горизонт солнца и самогонки. – Рюс, рюс, рюс (русский, русский, русский)! – восторженно воскликнула она. – Рюс сибирия медведь!
– Да советский я советский! – весело ответил ей Васька, наконец-то с трудом поняв её картавую речь. – На тяпни со мной за компанию! – протянул он новой знакомой фляжку.
Через некоторое время Котов уже орал песни во весь салон самолёта. Он по старой привычке руководил оркестром голосов, гоняя воздух огромными ручищами: «Выпьем за родину нашу любимую, выпьем и снова нальём!» Пассажиры как загипнотизированные в едином хоровом порыве подпевали ему русские песни его советского прошлого. Стюардессы не успевали подносить вино и шампанское, вошедшим во вкус пассажирам, которые не могли отказаться от неожиданной халявы. Устав петь, Василий, обнявшись с соседкой, крепко уснул, захрапев как обычно громким с подвыванием храпом, успев подумать перед погружением в сладкий сон: «Хорошо, что жена не видит, а то бы конец!»

Глава 46
В Париже в аэропорту Василий Петрович сразу заметил свою внучку. Она стояла с большим букетом алых роз, как две капли похожая на него, только по-женски нежная и прекрасная. Рядом с ней возвышались, широко расставив ноги, те самые ребята, которые нашли его на даче. Один из них держал табличку с его  фамилией.
 Василий неуверенно подошёл и представился:
– Я Котов из Сибири, – неуверенно сказал он и виновато опустил глаза.
– А я Вика тоже из Сибири! – шёпотом ответила девушка и, заплакав, кинулась к нему на шею. – Милый дедушка как долга я ждала встречи с тобой!
По-стариковски прослезившись, Василий Петрович, обнял внучку одной рукой, вцепившись свободными пальцами в колючие стебли цветов.
«Не французские розы, а сибирские розы, так называют у нас жалицу, которая сильней крапивы в сто раз, надо мне дарить! – думал про себя Вася. – Я ж оставил тебя двадцать лет назад с обезумевшей умирающей от наркотиков матерью, которая уже не понимала что творит. И в то же время собирал справки, чтобы увезти с собой чёрную кошку не в силах  выкинуть её на улицу».
– А ты знаешь и мама здесь, – заговорила Вероника интеллигентным тоном, как будто понимая душевное состояние дедушки. – Я вытащила её с того света, когда она уже разлагалась в теплотрассе от канализации, болезней и беспомощности. Её бросили все, даже те с кем она кололась. Она уже не могла ходить. Её заживо грызли подвальные животные, как вампиры медленно вылизывая кровь с её многочисленных ран от их укусов. Я привезла её в лучшую клинику наилучшим врачам, и они спасли её тело, но душа осталась прежней. У неё такой же несносный характер. Она так же орёт не с того не с сего, боясь только силу. Но я не могу наказывать свою мать.  Не может мамочка найти себе места в этом мире кроме одного. Она связалась с французскими бомжами и шарится с ними по Парижу. Горбатого только могила исправит. Иногда она приходит, когда ей сильно плохо и просит денег. Я не знаю, что с ней делать? Она даже не пошла тебя встречать. Мне стыдно перед своим женихом, что у меня такая мать. Если его родственники узнают правду, то они не допустят нашего брака. А своего отца я не нашла, запутавшись в лабиринте материной судьбы. Так что это наша с тобой тайна.
– Я спросил однажды у главного врача наркологического диспансера: можно ли вылечить наркоманию?– грустно продолжил разговор Василий Петрович. – Мне он ответил вопросом на вопрос: а можно ли вылечить сахарный диабет, сердечные заболевания или гипертонию? И тут же сам ответил: у нас хронические заболевания не лечат, а лишь поддерживают больных, помогая им полноценно жить. Да ломку мы можем снять, а дальше всё в её руках. Как она доживёт свою жизнь – только ей решать…Трудней всего на этом свете бороться со своим слабостями. Дальше она сама творец своей судьбы!
Василию выделили отдельную комнату с камином. Назначили для него слугу, которому он каждое утро, прежде чем пойти на завтрак в гостиную уже уверенно говорил:
– Он ва буар он ку (пойдём выпьем по рюмочке)? Но не могу я привыкнуть к вашим правилам и порядкам, – жаловался он ничего не понимающему по-русски  лакею. – В такую жарищу, в смокинге и в галстуке идти есть овсянку с кофе. Из-за каких то пяти минут еды столько проблем. Дома красота, встал в нижнем белье и за стол. Никаких  забот. Будь моя воля я бы вообще жил в винном погребе. Я просил внучку поставить мне там диван или подвесить гамак на крайний случай, так она отказала. Говорит, мол, это вредно для моего драгоценного здоровья, и я могу не дожить до правнуков.
В замке во всю шли приготовления к свадьбе. Счастливая Вероника кружилась, перед огромным старинным в золоченой оправе зеркалом, хвастаясь своими нарядами и бриллиантами перед дедушкой.
– А вот ты дедушка, о чём мечтал, когда был маленьким? – спросила невеста.
– Ну, я вообще мечтал быть председателем колхоза, – разоткровенничался, зевнув, Василий, развалившись в коженном огромном кресле. – Хотел, чтобы у меня была хорошая жена, четыре мальчика, четыре девочки, четыре лошади, коровы и собаки. Короче всего по четыре.
– Ну, насчёт жены и детей у тебя я думаю всё нормально, но, а насчёт животных нет проблем: моё хозяйство в твоём  распоряжении.
После Петрова поста состоялась грандиозная свадьба. Василий Петрович в новом фраке, с перетянутой чёрной бабочкой белоснежной сорочке, в зеркально начищенных туфлях из крокодиловой кожи, торжественно вёл внучку к алтарю. Через цветные витражи, луч солнца освещал им путь.
– Слушай Вероника, мы, почему-то в не ту церковь зашли? Ты же православная!? Я ж тебя сам в годик на крестины носил, – шептал Котов внучке. – Это ж грех! Бога не обманешь!
– Не переживай дедушка, я уже давно католичка! – тихо ответила она ему, поцеловав его в щёку.– И если на то пошло, какая разница, Бог для всех один!.. Я благодарна тебе мой дорогой, что ты принял участие в моём появлении на этот свет! Я благодарна Богу!  Он так повернул мою судьбу, что я, пройдя через ад, оказалась в раю на нашей прекрасной земле.
Священник вёл службу на непонятном Васе языке, но на душе было светло и чисто от происходящего таинства венчания. Святой отец о чем-то спросил Веронику. Она, с улыбкой посмотрев на жениха,  повернулась к деду. Василий Петрович, сияя от счастья, что не зря прожил эту грешную жизнь, утвердительно кивнул  седой головой.
– Дакор (согласна)! – гордо ответила молодая маркиза, подав жениху руку.

 Красноярск – Сочи. 01 07. 1983 год..– 28.10.2008 год.