* * *
Артур подрастал. Зимою мы ходили на лыжах. Особенно весело было на «море». Морем мы называли созданное искусственно водохранилище. Впрочем, теперь это был саморазвивающийся организм. К удивлению учёных и радости рыболовов, наше море породило, по-моему, все мыслимые и немыслимые породы рыб. В том числе, и редкие. В заливах водятся черепахи. В притоках находят пресноводных крабов. Говорят, встречаются даже жемчугоносные моллюски. Не знаю, сама не видела. И замерзало наше море лишь у берегов. Не было для лыжников более любимого места. Всем нравилось скатиться по крутому склону, улететь далеко по ровной лыжне, вздымая радужные облака снежной пыли. Маленькая Ксюша умоляюще смотрела на нас, когда, одеваясь после занятий, мы с сыном обсуждали предстоящую прогулку, я старательно отводила глаза. Но однажды Артур, тоном, не терпящим возражений, заявил: - Сегодня Ксюша должна пойти с нами. Ей уже купили лыжи, и я обещал, что научу её кататься!
К моему невыразимому облегчению, у Ксюши обнаружилась высокая температура, мне не пришлось брать на себя ответственность за чужого ребёнка, а потом я сломала ногу на спуске и с лыжами в последнюю дошкольную зиму, было покончено.
Я почти не удивилась, когда первого сентября увидела Ксюшу в толпе маленьких, ярко разодетых школьниц. Ксюшина мама пожала плечами: - Ну что мне с нею делать? Отказалась от частной школы в нашем районе, заставила меня разыскать вашего мальчика. Я уж было, подумала, может, вы к нам согласитесь ездить, но как я понимаю, - она окинула меня взглядом, нолей на бывших ценниках моего гардероба было немного, я отчего-то смутилась, - Это вам не по средствам. Но я могла бы вносить половину суммы за обучение.
- У меня нет времени возить Артурчика ещё и в школу. Да и автобусом, сами понимаете, неудобно, - улыбнулась я, надеюсь, саркастически.
Ксюшина мама повернулась на остром каблуке и зацокала к своему авто. Открыв дверцу, она остановилась и крикнула, как ни в чём не бывало: - Вы тут за нею присмотрите, а то мне некогда.
Я, забирая Артурчика, позволяла себе выдавить подобие ласковой улыбки, прощаясь с Ксюшей. Я говорила себе, что мне нет дела до дочки нуворишей и мало ли что она там напридумывала себе. Я не понимала, что должна была полюбить эту девочку, принять её сердцем только потому, что она любила моего сына горячо, беззаветно, почти как я, а может быть и больше…
Но однажды перед выходными мы как обычно помахали Ксюше, и полчаса спустя, уже дома обнаружили, что забыли Артурову куртку в классе. Я, конечно, побежала в школу, за выходные погода могла круто измениться, всё-таки начало октября.
Маленькая сжавшаяся фигурка на скамейке в коридоре привлекла моё внимание.
- Ксюша? – удивилась я.
- Что ж вы, мамаша, ребёнок не евши, не пивши, сидит дотемна кажен день. Сердца у вас нет, - сказала мне техничка.
Я привела Ксюшу к нам, налила борща. Пока Артур радовался, прыгал возле нахохлившейся гостьи, я позвонила Ксюшиной маме. Та на мои упрёки ответила устало: - А что вы хотите, у меня фирма. Я сплю по четыре часа. Я поговорю, конечно, с учительницей, пусть Ксюша в классе ждёт, уроки заодно сделает.
- А, может быть, вам пригласить няню, - осторожно предложила я.
Ксюшина мама фыркнула в трубку: - Я не могу заботу о ребёнке перекладывать на какую-то тётку. В крайнем случае, Валентин за нею будет заходить.
Так я узнала, что у Ксюши есть старший брат, ещё более занятой, чем мама, молодой человек шестнадцати лет от роду.
* * *
Ксюша вторглась в мою жизнь, мне пришлось смириться с её тонкими косичками, упругими диатезными щёчками и блестящими глазами-бусинами, испытующе и в то же время, самоутверждающе глядящими исподлобья.
Лыжные прогулки зимой, утренние купания в «море» и поджаривание в горячем полуденном песке летом помогали Ксюше окрепнуть, тем не менее, мама каждый год увозила дочь на дорогие курорты. Ксюша возвращалась подавленная, измученная процедурами, но наши походы за ремонтантной клубникой на дачу, вечерние путешествия по городским насыщенным цветочными ароматами улицам, ролевые игры в стенах Крепости, быстро восстанавливали её душевное равновесие.
Я настолько привыкла к Ксюшиному присутствию в нашей жизни, что была крайне раздосадована поведением сына в день его рождения. Я колдовала над шоколадным тортом, прикрепляя на джем розочки «безе», Артур остановился в проёме двери и, скрестив руки на груди, просветил меня: - А Лиля сладкого не ест!
- У неё диета? – поинтересовалась я, справившись с особо коварной розой.
- Она просто терпеть сладкого не может.
Лиля – это новый экспонат в Артуровой коллекции девочек. С некоторых пор он стал завзятым сердцеедом. Лиля красива, умна - несмотря на то, что блондинка, стильно одевается, но мне она не нравится! Наверное, просто материнская ревность – я почувствовала, что эта барышня может стать серьёзной соперницей в битве за сердце Артура. Итак, Лиля не ест сладкого.
- Хорошо, - покорно сказала я и, взяв блюдо с тортом, направилась к мусорному ведру.
- Ты что делаешь? – вскричал сын, перехватывая торт.
- Ты же сказал – Лиля не любит сладости, вот я и решила, что вы в этом году обходитесь без них.
- Так у меня и другие гости будут! – проворчал Артур, укрывая торт в холодильнике.
- Ксюшу пригласил?
- А чего её приглашать, сама придёт, ты же знаешь, она будет всегда и везде.
Ксюша не пришла.
* * *
Я зря переживала: умница и красавица, блондинка Лиля, как солнце, прокатившись по небосводу, ушла за горизонт, подобно прочим дивам, чтобы больше не появляться. Да и Артур остепенился, если так можно сказать о семнадцатилетнем юноше.
Был праздничный весенний день. В Крепости с некоторых пор по утрам и вечерам бухали приведённые «в годность» пушки. Сегодня они пророкотали праздничную канонаду. Нарядно одетые люди с цветами и воздушными шарами с раннего утра чинно прохаживались по щербатому, с нахальными щётками травы, асфальту. Бесконечная вереница людей послушно повторяла подъёмы и спуски прихотливо извивающейся дороги, ведущей к памятнику Герою. Ближе к Дому Офицеров, обычно угрюмо нахохлившемуся в воспоминаниях о былой славе, слышалась музыка и радостные возгласы толпы. Цирковые артисты, специально подгадавшие к празднику свои гастроли, очевидно, показывали соскучившимся по чудесам провинциалам изрядно потасканные кунштюки и купались в заслуженных аплодисментах. Мы не остановились посмотреть.
Ласково зеленеющие холмы пестрели нарядными платьями и рубашками, громкие крики и рукоплескания приветствовали приземляющихся парашютистов. А наша троица миновала их, не остановившись.
Мы спустились по лысой тропинке и «море» радостно всколыхнулось, узнав нас. Крупные чайки пронзали вышину виражами и криками. Мы молча разулись и позволили ледяной пока воде прикасаться к бледным после зимы ногам. Это было поклонение Герою. Памятник когда-то стоял там, где сейчас колышутся лёгкие волны. Бабушка приводила меня, маленькую, и мы подолгу стояли, озарённые лучами закатного солнца, смотрели на открытое с задумчивой улыбкой на каменных устах лицо. Незрячие глаза излучали сострадание, желание защитить и я не боялась Его.
- Он погиб за нас, - говорила бабушка и плакала, а я взбиралась на постамент и целовала согретые солнцем каменные ладони и оставляла в них цветы.
Когда решили затопить «ненужные» земли, памятник перенесли в новый центр города. Он сиротливо мок под дождём, несколько месяцев покорно сносил насмешки голубей. А когда «море» хлынуло в подготовленное для него пространство, затопив кладбище, каменную церковь, брошенные дворы, Герой исчез, оставив пустой постамент. К ежегодному празднику спешно вырубили копию Героя, и постепенно город привык к нему. А для меня эрзац-герой остался ничего не значащей пустышкой. Мне казалось, нет, я верила, да и не я одна, что Герой ушёл в пучину вод, вернулся в Город, который когда-то защищал. Эту веру я передала и детям. Ксюша, принесшая свою любимую манжетку, бросила траву в воду. Удивительно, я каждый раз поражалась этому явлению – «море» мгновенно поглотило круглое, нежно-зелёное «гофре».
Ночью разразилась гроза. Зазвонил телефон. Я терпеть не могу ночных звонков, однажды по телефону сообщили, что не стало бабушки, с тех пор меня страшат ночные звонки. Ксюша навзрыд кричала в трубку, что убила отчима. Я сказала: - Держись! Подняв Артура по тревоге, я накинула плащ поверх пижамы и вызвала такси.
Ксюша, дрожащая, жалкая стояла в ярко освещённом холле с дверью нараспашку. Мы с Артуром и принявший участие в Ксюшиной беде таксист бросились вверх по лестнице. В роскошно обставленной комнате на поперечной балке на розовом шнуре висел тучный человек в розовом шёлковом халате и женском шлёпанце, чудом, удержавшемся на ухоженной гладкой ноге.
Бледный молодой человек с сигаретой в дрожащих пальцах сжался в кресле. Я тормошила его, пытаясь выяснить, что же всё-таки произошло.
- Он Ксюшку изнасиловать хотел. Если бы я не вернулся раньше, эта тварь… - он скомкал сигарету и швырнул на гладкую шёлковую постель, - Я заставил его сделать это… - Валентин коротко кивнул в сторону висельника. Рыдающая Ксюша подбежала к брату и порывисто обняла его.
- Бразильские страсти, - сказал Валентин и вызвал по «сотовому» милицию.