Задержавшийся в российском прокате на два долгих месяца выход «последней кинороли Клинта Иствуда» составил в этом сезоне главную загадку, варианты ответов на которую можно было читать сколько угодно в перепеве заграничных рабиновичей, но пока сам не посмотришь, так и не сможешь составить собственное мнение. Действительно, с одной стороны — полностью проигнорированный Американской киноакадемией фильм из знаковых премий получил только номинацию на лучшую песню на «Золотом глобусе», с другой же — практически сольный проект Иствуда без знаковых имён в титрах собирает полторы сотни миллионов только дома, забирается в сотню лучших фильмов всех времён по версии IMDb, тогда как это ни в коем случае не то, что называется «киноманским кино».
Уже первые кадры фильма подтверждают то, что и следовало ожидать от фильма с таким названием: перед нами двухчасовое неторопливое, предельно камерное и столь же предельно личное кино о том, что в наше время ипотечных кризисов, биржевых спекуляций, деривативов и засилия интернета мы забыли о чём-то главном, что ещё вчера было, а сегодня уже нет.
При этом семидесятидевятилетний старик Уолт Ковальски, разумеется, ничуть не семидесятидевятилетний старик Клинт Иствуд, он, как и всякий персонаж, куда проще живых людей, но в этом и есть вся сила искусства, чтобы символами обозначать то, что в реальной жизни слишком атомизировано, диссипировано, рассредоточено, разбавлено той жизнью, которая у всех «одна проходит, а другой не бывать».
Этот мощный старик, вооружённый харизмой и талантом актёра-режиссёра, просто сидит «на завалинке», допивая дюжину пива, или стрижёт газон механической косилкой, или дружески переругивается с единственным в округе итальянцем-парикмахером, или шьёт костюм у единственного в округе еврея-портного, или ходит в единственный в округе оставшийся приличный бар.
Пока всё вокруг заполняется символикой нового, из числа чего Ковальски замечает лишь заселивших всё вокруг «черномазых» и «желтолицых», главный герой этой саги об осколках ушедшего продолжает полировать свой героический «Форд», ругать сына за японскую тачку, выгуливать старую собаку и ненавидеть соседнюю бабушку-хмонг.
Для главного героя весь этот «новый мир», вся эта «новая экономика» — от негров-гопников до абсолютно бесполезных, пусть и вымахавших сыновей — всё это тщета и суета сует, в которой нет нерва, а потому нет смысла.
Ирландец-строитель да итальянец-парикмахер пару раз в году — вот и весь его мир, остальные же не стоят даже мимолётного интереса, будь то родная внучка или соседи-хмонги. И особенно — надоедливый «тридцатилетный девственник» из прихода, который решил, что сможет что-то дать Уолту Ковальски, ветерану корейской войны и отцу двоих детей, недавно похоронившему свою жену, то, чего у него якобы нет.
Политкорректность и беззастенчивая мразь правят бал на улицах некогда его, Уолта Ковальски, города, а потому этот город Уолту Ковальски не интересен. Он продолжает жить своей жизнью, с удовольствием отпускает расистские шуточки и скорее пальнёт из ружья, чем позовёт полицию охранять его покой. Он не пытается изображать из себя всеми покинутого, и ему самому нет дела до окружающих его жалких одноногих собачек. Этот мир слишком пропащ, чтобы оторвать его от дюжины пива.
Однако Иствуд-режиссёр придумал, как растормошить Иствуда-актёра. И мы видим, как старик Ковальски раз за разом стреляет из невидимого пистолета, не пытаясь ещё ничего изменить, но уже понимая, что старое-доброе, оно живо, пока живы такие, как он. И новое поколение ещё есть, чему научить, оно не настолько бесполезно, как это кажется усталому глазу.
А потому — в фильме действительно слишком много неполиткорректности для современной Америки, раздающей призы за роли политиков-гомосексуалистов, но не за роли старых побитых жизнью рестлеров. И одновременно, фильм действительно настолько хорош, что его нельзя не посмотреть.
Олд скул оставляет очередное зашифрованное послание «поколению двухтысячных», послание, которое явно сумело найти своего респондента. А Иствуд… надеюсь, он всё-таки ещё не раз снимет и снимется.