Сумасшедшая Шурка. Главы 9 и 10

Людмила Волкова
                9

                Пару деньков Александра Петровна дала свободно подышать – крутилась возле « институтской» компании, державшейся особняком. Вежливая скука стыла на лицах  ее собеседников – Лариса даже издали это видела, предчувствуя недолгую свободу. И точно, однажды старуха пришла после встречи с земляками мрачнее ночи.
                –Только что узнала, – голосом торговки начала она, – что скоро приедет одна…тварь.– Александра Петровна хотела сказать покрепче, но вовремя перехватила предупреждающий взгляд Ларисы.– Тоже из института. Лежали в одной палате. Вот приедет когда…– старуха помолчала и с загоревшимся взглядом просипела, – подойду и при всех захарькаю!
                – Александра Петровна!
                – Что – Александра Петровна?! Вы же ничего не знаете! Не знаете, что она мне сделала! Нет, обязательно подойду – и прямо в морду!
                « Сумасшедшая ты Шурка!»- подумала Лариса с неприязнью и отвернулась.
                Три следующих дня бабка терзала ее сердце своей кротостью.
 Перед сном, уже лежа в постели, она исповедовалась, словно усердно глянцевала тот безобразный лик, которым повернулась накануне к Ларисе. И получалось, что она – верующая, ходит в церковь, знает множество молитв наизусть и хочет одного: прожить остаток лет в согласии с миром и людьми. Мечтает простить всех врагов своих, поставить на ноги любимых внучат.
                – Помирю сына с Жанкой. Пусть хоть перед смертью будет спокойна за деток. Вот приеду – и пойду на поклон к нему. Да он и сам рад будет…
Период кротости сменился «нервишками»: Александра Петровна ругала врачиху, уже потерявшую интерес к «бедной пенсионерке», соседей по столу и, конечно, «черномазых», которые «за денежки выправили себе справочки о туберкулезе» и переселились в Крымские санатории! Хотя у них там, на Кавказе и в Средней Азии сейчас, небось, пожарче будет! Эти вечно норовили увести с тарелки несчастной Александры Петровны кусочек получше и лезли к кастрюле с манной кашей без всякой очереди.
                Иногда старуха срывалась на мат, но стоило Ларисе возмутиться, как тут же поднимала брови и наивно обижалась:
                – Я не ругаюсь. Это вам послышалось.
                – Но зачем врать?
                – А я никогда не вру, да будет вам, Ларисочка, известно!
                «Хвастунья, прилипала, матерщинница да еще и лгунья»,– честила ее молча Лариса. И послал тебя черт на мою голову!»
                В такие дни она торопилась удрать из комнаты. Юрий Михайлович, точно поджидая ее, гулял на аллейке возле корпуса.
                – Пойдемте куда-нибудь подальше, – говорила ему Лариса, зная, что тот с радостью согласится.
                Чаще всего они шли в тихий и роскошный парк, окружавший санаторий Четвертого управления, где всегда было пустынно. Казалось, что монументальное здание санатория с милицией у ворот занимает всего несколько человек. Ни разношерстной толпы на аллеях, как повсюду в «бесплатных» санаториях, ни собак-бродяжек, оскорбляющих своими любовными утехами прохожих, ни кошачьих семейств под каждым кустом. Такого обилия жирных котов, как возле их корпусов, Лариса больше нигде не встречала, а в этом парке их не было, словно животные предпочитали более демократичное соседство.
                Пустовали теннисные корты, закрытые для посторонних, и если там играли одинокие пары, то болельщиков они не собирали, а игроки меньше всего походили на больных туберкулезом – холеные девушки да рослые парни в импортных костюмах с ленивыми движениями приуставших спортсменов.
                Широкая лестница вела из ухоженного парка наверх. По бокам ее уставших пешеходов поджидали беседки, увитые розами, а слабый мог без труда подняться пологими тропинками, где на табличках было начертано: «Фитотерапия». На этих тропах. Ларисе с ее спутником встречались иногда пышнотелые дамы с надменными лицами. Дамы смотрели сквозь них. Следом в чинной беседе вышагивали их вальяжные супруги, с осуждением косясь на забредших чужаков.
                –Такими должны быть санатории для всех смертных, – сказал как-то Юрий Михайлович, когда они поднялись к зданию и молча обошли его вокруг.– Я приходил сюда к одной…даме райкомовской, года два назад. Да-а… Номер на двоих или одного, все удобства, даже телефон. Сауна, бассейн. И кормят соответственно – не на рубль двадцать, как у нас, а на три восемьдесят.
                – Не травите душу, – откликнулась Лариса, которой было неприятно это перечисление благ, точно они были бедными родственниками, подсмотревшими в щелку чужое богатство.
                Поднялись на верхнюю ступеньку. Огромная хрустальная люстра сияла с потолка танцевального зала, освещая южную осеннюю ночь.
                – Нет, Лариса, – с неожиданной патетикой произнес Юрий Михайлович, – я верю, что когда-нибудь эта люстра согреет душу и вашей убогой старухе, и вам, и…
                – Увольте, – резко перебила Лариса.– Я не собираюсь сюда возвращаться, вы забыли. А моей бабке здесь никогда местечка не найдется. Мечтатель вы наивный.
                Засыпая в ту ночь, она вспомнила этот разговор и попыталась представить себе Шурку в шикарной палате того санатория. Нет, не вписывалась старуха в красивый интерьер, словно жизнь ее подготовила специально для богадельни. А если бы чудом каким и попала бабка туда, то кто бы согласился созерцать за обедом ее детскую шапчонку с кисточками да клетчатый пиджачок, от которого разило бедностью за версту?
                Не бедностью – нищетой! О, как бы суетилась Александра Петровна, играя роль приличной москвички, с которой профессора за ручку здороваются! Сколько бы брезгливых улыбок она вызвала, недоуменья и даже гневных жалоб на нелепое, оскорбительное соседство!
                «Нет, – думала Лариса, утешаясь, – ей, моей сумасшедшей Шурке, тут лучше».

                10


                Письма из дому скрашивали жизнь Ларисы. Александра Петровна с откровенной завистью наблюдала за тем, как Лариса, улыбаясь и плача от нахлынувшей нежности к своим, читает эти письма. А однажды попросила, чтобы та написала под диктовку соседке: пусть пришлет пенсию. Теперь Александра Петровна тоже бегала к столу дежурной – ждала ответа. Но соседка писать не торопилась. Сын тоже молчал, хотя обещал матери по телефону, что напишет непременно.
                В плохую погоду Лариса не бездельничала: вязала, читала, писала письма. Старуха без устали мерила размашистым шагом их узкую палату, иногда пустым или страдающим взглядом наблюдая за Ларисой.
                – Нет, Александра Петровна, так нельзя, – не выдержала как-то Лариса, – чем-то вам надо заняться, иначе свихнуться можно. Вы вот вяжете хорошо, вон какую шапочку симпатичную связали. Давайте я вам ниток куплю и спицы.
                – Ах, я старая калоша, – сокрушалась в который раз Александра Петровна. – Все забыла, даже вязанье не взяла! И книжку свою – что участница войны – не взяла. Сейчас бы книжкой – да по морде, вот ту, что физкультуру делает да меня перекривляет! И зубы, наверное, вставила без очереди…
                – Давайте ниток купим, – перебила Лариса, отвлекая старуху от опасной темы. Они ездили в Алупку вставлять зубы, и врач заявил, что произойдет это событие  не раньше, чем месяца через три.
                – Денег нет на нитки.
                – Я вам нитки подарю. Недорогие. Полушерстяные подойдут?
                – Я не нищая, – озлилась Александра Петровна.
                – Но надо же вам чем-то заняться? Может, почитаете что-нибудь? Вот журнал интересный, дать? Очки-то у вас есть?
                Старуха возмущенно уставилась на Ларису.
                – При чем тут очки?! Мне надо сначала зубы вставить, как вы не понимаете?!
                Теперь Лариса  озадаченно смотрела на бабку.
                – А при чем тут зубы? Вы же не зубами читаете!
                И засмеялась, не сдержавшись. Александра Петровна смертельно обиделась и долго потом отмалчивалась.
                Чтобы примириться с нею, Лариса предложила после обеда прогуляться.
                – Я вас в парк Четвертого управления свожу, там красиво, тихо…
                Александра Петровна стала оживленно собираться.
                Утомилась она быстро – пришлось идти в гору, Несколько раз они отдыхали на скамьях под диковинным кустарником, вдыхая аромат незнакомых растений. Было тепло и тихо, что случалось в последнее время все реже.
                – Как в саду королевском, – прошептала старуха.
                – Вот еще вблизи посмотрите на санаторий. Сейчас наберемся сил и двинем туда.
                – А нас не прогонят? – спросила присмиревшая Александра Петровна.
                – Кто? Мы тут никому не мешаем.
                – Но милиция у ворот стоит, значит – нельзя сюда.
                – Ну, Александра Петровна, удивляете вы меня. Совсем не похожи на вдову военного прокурора. У тех другие манеры.
                Александра Петровна только вздохнула.
                К санаторию они все-таки поднялись по тропинке, хотя старуха явно не хотела этого путешествия. Здесь огляделась по сторонам, ахнула:
                – Вот это да-а-а…А чего тут людей не видно, а? Давайте в окно заглянем? – прошептала с отчаяньем заговорщицы.
                – Давайте!
                Было то время суток, когда предвечернее солнце уже теряет силу, и все дальние предметы словно приближаются, а перспектива не растворяется на горизонте – просматривается до зримого конца. И длинный коридор, увиденный через стеклянную дверь, стлал пушистую дорожку вплоть до окна в торце, куда и упирался.
                – Ух ты-и-и, – прошептала Александра Петровна, прижав нос к стеклу.– А стены какие… Материей обиты, что ли? Ковер – ого-го! Где ж такой достали? Наверное, за границей…
                – Вы что тут делаете, гражданки? – вдруг услышали женщины за своей спиной высокий мужской голос.
                Лариса обернулась, а старуха мышкой испуганно юркнула за ее спину.
                – Гуляем, – ответила Лариса, с высоты своего роста добродушно глядя на маленького сухого старичка с поджатыми губами. Его глубоко запавшие глаза смотрели на Ларису без улыбки. На Александру Петровну он даже не глянул.
                – А я думаю – вы подсматриваете, – поправил он, сдвигая брови.
                Лариса хмыкнула.
                – А если даже – да, заглянули, чтобы полюбоваться шикарными апартаментами? Чтобы со своими сравнить? То что? Это преступление? Кстати, не в комнату заглянули, а в общественное помещение – коридор!
                – У вас есть собственная территория, и нечего вам тут делать.
                Если бы не тон старика да не жалкий шепот Александры Петровны за  спиной: « Мы сейчас уйдем, уйдем», – Лариса бы повернулась и действительно ушла, но во всей этой сцене было что-то унизительное для обеих, нельзя было промолчать.
                – Мы, дедуля, еще на танцы к вам заглянем вечерком, – сказала она насмешливо и подхватила под руку трепыхающуюся фигурку Александры Петровны. – На дамский танец вас пригласим! Не рассыплетесь?
                И засмеялась, глядя прямо в мертвое лицо старика.
                – Безобразие, – просипел тот и поспешно зашагал в сторону ворот, точно решил сейчас же позвать на помощь милицию.
                – Скорее, – засуетилась Александра Петровна. – Уйдем!
                Она больно ткнула в бок Ларису своим костлявым кулачком – так торопилась.
                – Что с вами? – Лариса нарочито медленно стала спускаться по тропе. Потом громко запела: « Человек проходит, как хозяин  необъятной родины своей!».
                Засмеялась, обернувшись на спутницу, которая пыталась обойти ее сбоку и протиснуться вперед.
                – Не толкайтесь, Александра Петровна, спокойнее! Что сказал бы ваш покойный супруг-прокурор, увидев, как вы тут извиняетесь перед этим огрызком  старой системы?
                – Тише, – выдохнула старуха. – А вдруг он из НКВД?
                – Вот те на-а, – засмеялась Лариса, пропуская старуху вперед.– Вам ли страшиться этого заведения? Ваш прокурор…
                –   Дался он вам! – с досадой воскликнула Александра Петровна. – Был бы он прокурором, я бы этому старому хрычу в морду плюнула.
                – Вот это уже интере-есно! – развеселилась Лариса. – Александра Петровна, извольте объясниться! Правду и только правду!
                Они уже прошли изрядное пространство – можно было передохнуть, да и старуха явно сдавала: сильно побледнела и дышала шумно.
                – Правда вам нужна, – почти простонала она, усаживаясь на корявый ствол низкого дерева. – Все вам знать надо! Солдат он был, пехтура рядовая. А я санитаркой. Только свадьбу фронтовую сыграли под пулями – он в плен попал, раненый. В плену ему ногу ампутировали, фриц от гангрены спас – врач немецкий. Да, чего смотрите? Пожалел Мишку моего – уж очень орал от боли, пристрелить просил. Зато наши, как освободили, прямо замучили его, бедного: а покажи документ, где тебе ножку так отпилили аккуратненько? В каком госпитале тебя фашисты спасали? Да за что? Нет документа? Так, может, ты сам себе ногу оттяпал, чтоб с фронта сбежать, дезертир ты такой-сякой?! А какой он фашист был – этот врач? Просто старый врач, и все. Пожалел. Чужой пожалел, а наши…Чего вы так смотрите на меня, не верите?
                – Почему это – не верю? Что я – дура совсем? Вот сейчас как раз верю!
                – Ну, спасибочки! – Александра Петровна скинула с плеча соболезнующую руку Ларисы. – Вы ж меня…Да ладно, до конца скажу. Жизнь у нас вроде сказки получилась или кино. Спасибо, что хоть свои не расстреляли. Спас-то... военный прокурор. И среди них встречаются такие – жалостливые. Я уже с туберкулезом была. Мишка, сын, по чужим людям скитался, а я по больницам, с открытой формой. А Мишка-муж – по лагерям, но зато живой. Так что мы, Ларисочка, не получили инвалидной книжки, и ветеранских – тоже. Вроде как и не воевали. Вот как его реабилитировали, можно было начать добиваться, да только сил уже не осталось, и стыдно. Свяжись с ними только, боюсь я их. – Старуха  кивнула наверх, в сторону санатория, свысока озирающего свои пустынные владения.

окончание http://www.proza.ru/2009/04/24/834