Глава 5. Южный город - Николаев

 
               
              В    Николаеве    квартал    домов    по     улице Декабристов,  где  мы  жили  до войны, был разрушен и снесен.  На  этом  месте  находился  рынок.
             Мы поселились рядом на улице Привозной.
    
             Южный город  - Николаев,
             Я тебя люблю!
             Часто в жизни вспоминаю
             И   благодарю!

             Здесь родился я и вырос,
             Здесь мой отчий дом.
             На Привозной, не далеко, -
             Сразу      за      углом.       

             Многоэтажный  дом  на  Привозной   находился  напротив  детского театра. Снимали одну комнату на 4-м этаже,   вход   со   двора   по   металлической лестнице, лепящейся  снаружи   дома.  Некоторые  ступеньки  были покорежены,  как  ходили  и не ломали себе ног, сейчас представить себе невозможно.
             В  этой  комнате  была  ниша,  где   поставили кровать,  там  поселилась  тетя  Женя  с  детьми.
             Жили шумно, но дружно: воду носили со двора, -  правой  рукой  держишься  за перила, а левой несешь ведро  воды.  Туалет  тоже  находился  во  дворе.
               
             В  1946  году  в  Николаеве  состоялся  суд  над фашистами,   вершившими    черные   дела   во    время оккупации. Суд  шел  в  детском  театре.
             Троих присудили  к  смертной  казни. Я видел, как  вывозили их со  двора, шел дождь и конвоир снял шапку и одел ее на голову преступника.
             Повесили  их  на  площади.  Несколько  дней  мы  бегали  туда,  их трупы закоченели. Страшная  смерть, но по заслугам. 
               
            Вернулась  родная  сестра  матери тетя Сара в звании  старшего лейтенанта    медицинской   службы (прошла  всю  войну,  о  ней  и  ее  жизни   я   подробно напишу ниже). Мы  сняли   флигель  на  той  же  улице Привозной:  квартира  состояла  из 2-х комнат, большой прихожей  и  маленькой  кухни.  Был  парадный   вход с крыльцом.
           Тетя Сара  прожила с нами недолго, завербовалась и уехала на север.

              По сравнению  со старой квартирой – это  был рай, какой   только   был   возможен   в   то  тяжелое, послевоенное время.
             Окна  вечером  со стороны  улицы закрывались  ставнями,  летом по  ночам  было  очень  душно,   отец много курил.  С  кухни  открывали  дверь   во  двор,   где бегала большая собака. Колонка  для  воды  и туалет находились  во дворе. Вода бывала очень редко, причем очень плохая: жесткая и с неприятным  вкусом. По воду приходилось  ходить  за 2 -3  квартала  вниз  в  сторону железнодорожного вокзала.
              Я  носил   сначала   одно  ведро,  потом   два, - старался  пройти  как  можно  дальше без остановки.
              Для  стирки  и  мытья  головы  мы   собирали дождевую  воду,   грозовые  ливни  летом  в  Николаеве обычное явление. 
              Во дворе  жили   еще  две  семьи,   кроме хозяина (« бiдного деда Ивана) инженер, работающий на заводе и  ходящий  с большим  портфелем  и  напротив  нас тетя Валя  и  ее  муж –  военный  техник,  очень   симпатичные   люди, с   которыми  у нас сохранились  добрые отношения и после того, как мы выехали из этой квартиры.
              Помню, что сосед    сумел    из    отдельных списанных  деталей собрать автомобиль и ездил на нем, в то время это было в диковинку.
              После войны  еще  некоторое  время существовала  карточная  система, за хлебом  надо  было  выстоять  большие  очереди,  но  был  такой  магазин  Когана   на улице   Советской,    где  всегда   можно   было   быстро   отоварится.   Коган   был  прекрасным организатором, во время  пик  у  него работали  все,  он  сам   выходил  и подавал хлеб,  очередь шла быстро.
              Громкоговорители  на     столбах   постоянно  передавали  труды Сталина «Относительно   марксизма  в   языкознании»,  -  очень   актуальная тема для нищего и голодного народа.  Правда,  каждую   весну   проводили   снижение цен: с утра  до  вечера по репродуктору звучал голос Левитана:  макаронные изделия на 5%, льняные ткани на 3% и т.д.
             Николаев  –  город   судостроителей,  две  реки -  Южный   Буг  и  Ингул  сливаются,  образуя  стрелку и обширный лиман.
             Яркое  солнце, свежий   ветерок с  реки, теплые грозовые  дожди –  какое огромное удовольствие бегать по  лужам   ( вода   быстро  впитывалась   в   песок   и оставались  небольшие  лужицы ).
             Изобилие   фруктов  –  ведро   абрикос  стоило один  рубль,  и,  конечно,  рыба,   бычки ловили  руками ( заносили  гильзы  от  снарядов  недалеко  от  берега и оставляли  на  ночь),  на  другой  день  вытряхивали  из гильз 2-3 бычка.
            Таким  остался в памяти город  моего  детства.               
            Учится  я  пошел  в  мужскую  среднюю  школу №37,  она  была  недалеко от нашей первой квартиры.
             Когда  мы  переехали, мне приходилось  каждое утро  преодолевать  пешком  девять кварталов. Я  любил  ходить,  старался  идти  быстро, спортивным   шагом,  это доставляло мне удовольствие.
             Свою  первую  учительницу  (еще по Ташкенту) я помню  смутно: она  часто подходила  к моей    парте, помогала  правильно     писать,   хвалила  и  я  старался, как только мог.
             В Николаеве   я   попал   совсем   в    другую атмосферу.
             В - первых,  в классе было много переростков (дети  войны), они  были  в оккупации,  много  видели, были много опытнее других и верховодили. 
             Во - вторых,  я  неожиданно  для  себя   часто  оказывался   в  изоляции, выслушивал оскорбления из-за своего еврейского происхождения.
               Все  это  носило частный, личный характер, со стороны  учителей ничего подобного не было, многие из них, в том     числе   директор Диневич, были евреями, но мне от этого было не легче.
               
               Выделялся я  среди  других  плотным  телосложением,  мне  нужно  было постоянно доказывать, что я физически  не  слабее  других,  драться  я  не  любил  и поэтому в классе почти ни с кем не дружил.
              Как-то  уже в  пятом   классе  мой соученик Егоров  ткнул  меня  легко  перочинным  ножом в спину, когда  я  садился  за  парту.   Сразу   образовался  круг, дрались  мы  отчаянно, я  пришел  домой  в  синяках.

               Начал  усиленно  заниматься  спортом.
               Научился  плавать, грести, с утра до вечера играл  на  улице в футбол, не  раз  бил соседям стекла.
               Позднее   очень   полюбил   волейбол   и  хотя   прыгал   не   высоко,  играл хорошо,  выступал  даже за сборную школы.
            
               Это о нас пел  Юрий Визбор, как он говорил, «грустную песенку о веселом времени»:

             А  помнишь, друг, команду  с  нашего двора,
             Послевоенный  над веревкой волейбол
             Пока  для  секции  нам  сетку  не украл
             Четвертый номер Коля Зять,- известный вор
            
             А первый  номер на подаче – Вадик Коп,
             Владелец  страшного  кирзового  мяча,
             Который если попадал кому – то в лоб,
             То можно смерть установить и без врача

             А пятый номер – наш защитник Макс Шароль,
             Который  дикими  прыжками знаменит,
             А также тем, что он по алгебре король,
             Но в этом двор его нисколько не винит
    
             Саид  Гиреев – нашей  дворничихи сын,
             Торговец  краденым и пламенный игрок
             Серега    Мухин,     отпускающий     усы,            
             И на распасе скромный автор этих строк

             Да, это наше поколение,
             Рудиментом в нынешних мирах
             Словно полужесткие крепления 
             Или  радиолы  во дворах 

               
            Из   учителей   мне   больше    всего нравилась учительница математики – добрая, спокойная женщина.
            Однажды,  когда    кто-то    выкрикнул      что - то,  касающееся  моей   комплекции,  она  подошла  ко    мне,  ласково  положила  руку   на      плечо и сказала: - « Ничего подобного, у него вполне нормальные пальцы».
            Учительница    украинского   языка,  -   яркая, эксцентричная  особа  в  возрасте 25 лет, не   входила, а     врывалась  в класс. Шумно  вела уроки, не стеснялась в выражениях : « Цыц,  гадва,   шипять,  як  яешня  на сковороди».  Когда,  однажды,   кто –то  пожаловался директору,  она  влетела  в класс и заявила: « Сикатыся ходылы, вот я вам задам на экзамени».
             Учитель  физкультуры   оказался    человеком с темным  прошлым  ( было  это  в 1947 году). Ведя урок, он ставил  провинившихся  в  угол,  вынимал  финку  и замахивался,     заставлял     класс      приседать      до изнеможения.  Носил  на груди много наград, как  позже  выяснилось   не  свои. Придя как-то в школу, мы  увидели, как два милиционера  уводят  его к стоявшей невдалеке машине.
            Больше в школе он не появлялся.
            Учитель физкультуры   в старших   классах, невысокий, физически крепкий человек, много времени уделял нам, мы его уважали и расстались друзьями.
            Математику  в 8-10 классах преподавал, видно по      совместительству,       доцент Николаевского судостроительного института.  Большой, флегматичный, он  плохо  видел,  носил очки и,  когда вызывал к доске, подносил журнал к самому носу.
            Был  у  нас  в классе   странный  ученик по фамилии Монахов.  Он  бегал   из  дому, забирался  на чердак  и  сутками  переписывал   номера   проходящих машин, пронумеровал  все листки на книгах и тетрадках каким-то своим шифром.
            Узнав,  что  Монахов  купил  несколько сотен листов   бумаги  и,  пронумеровав  их, вложил  в  каждую    тетрадь по   листочку, учитель математики похвалил его: -  « Молодец!  молодец!   тебе   на    всю   жизнь  хватит  и еще гроб обклеить останется».
            Классным руководителем в старших классах была  у  нас  Ф.Н.  Марьянчик,  красивая,     волевая      женщина  в     возрасте      30  лет,    стремящаяся    всегда  и  во всем настоять на своем. Муж у неё работал журналистом в местной газете.
            С Фаиной  Натановной  у меня связан один из неприятных эпизодов в жизни.
Как –то на уроке, когда я стоял  и  отвечал,  меня   обстреляли  из   рогатки.  Ф.Н. обязательно хотела   выяснить, кто это сделал, - никто  не  сознавался.  Тогда  она потребовала, чтобы я назвал его, сказала, что я  комсомолец и не имею права молчать. 
            Все  это  усложнило    мое  отношение  с классом, меня  несколько   раз   поджидали   большие компании, пытались  избить,  но Ф.Н.  это как – то не волновало.
            Учиться    было    тяжело,    изучали     много предметов,  с  4 класса  сдавали экзамены, в 6 классе их было тринадцать: русский   письменный    и   устный, украинский письменный и устный,   математика,    физика  и  т.д.
            Вообще  в  школе   нас   воспитывали   быть твердыми, бескомпромиссными, готовыми  отдать   жизнь  за  дело   партии.    Доброта,   милосердие   были не в почете, мягкотелые интеллигенты – ругательное слово.
             Как  писал  украинский  поэт  Тычина:
            
                « Та нехай собi, як знают, бажеволiют,
                канают,   нам    свое    робить..
                Всiх  панiв  до  дноi  ями,  буржуiв за
                буржуями,-  будем, будем бить,      
                будем,будем бить!

              Мы  должны  были   гордиться, что живем в самой  лучшей,    передовой   стране    мира,     где   все  принадлежит  народу   и  все делается  для  народа.
              Дома  мы встречались  с  другим: вокруг было много  несправедливостей,    родители  тяжело работали, получая мизерную   плату.  Им приходилось ловчить, чтобы как-то продержаться.

             Я слыхал    не раз,    как папа   с дядей Н. обсуждали жизнь, "ну и власть?!" -  было его любимым выражением ( а  дядя  Н. был, между прочим, членом партии).
             После  войны   еще сохранились единицы старых   коммунистов,  отдельные   еще   не   вымершие « динозавры»  -  рыцари  революции,  всю  жизнь свою подчинившие  борьбе  за  справедливость; помню, один такой  в  военной  форме  наводил  порядок в очередях, останавливал машины,  если видел, что они перевозят воздух, всегда  что-то   доказывал,  потом неожиданно исчез.            

             Я  не  все  знал  и  не  все   понимал, поэтому    как-то обвинил  папу, что он  живет неправильно, папа вышел  из  себя  и  ударил   меня,   это   было первый и последний   раз   в  жизни.  Видно  проявился   у    меня комплекс Павлика Морозова.
               
             Папа   пятьдесят  лет проработал в системе  Облпотребсоюза,  имея  одни благодарности  и  награды;   многочисленные    ревизии    всегда   находили  на базе образцовый   порядок,   он лично  вел   картотеку, работал   по   воскресеньям,   из   бухгалтерии   приходили   к нему сверять документы. 
             Я  не  помню, чтобы он ходил в отпуск.
             Каждый  вид   товара  имел свой узаконенный процент усушки, утруски.
             Папа    так     вел    дело, что   укладывался  в   меньший  процент: за это его не поощряли, за излишки  наказывали,  и   мы жили под постоянным страхом.
             Я мечтал о велосипеде, спортивном костюме,  но отец  не мог  мне купить,  встал бы вопрос:- «Откуда деньги?».
             Помню,   отец   брал     огород   и  мы   с ним ездили  сапать картошку, одно время кормили свинью.
             Мы   не  имели  права  ничем выделяться, это могло вызвать подозрения о нетрудовых доходах.
             Время было такое,  что любой поклеп  мог кончиться  большим  несчастьем. Были дни, когда мы по ночам  не  спали,   ждали,  что  могут  прийти  за отцом ( был арестован  один  из  рабочих  базы по  подозрению  в спекуляции:    продал   кому-то   дефицитные в то время школьные тетради),  но  все  кончилось хорошо.

            С восьмого класса жизнь в школе изменилась,мы начали учиться с девочками.
            В школе   организовываются вечера для старшеклассников.
            Бродский Леня собрал  усилитель, который четко  и  громко  воспроизводил   музыку с трофейных  пластинок – звучали  танго и фокстроты («У самовара я и моя Маша», «Бэлочка» и др).
            Был у нас танцевальный  кружок, где я, несмотря на  свою застенчивость,      танцевал «Молдавэняску»  в  паре  с  Аллой  Кальт.
            Однажды,  после  школьного   бала, который продолжался  до  11  часов   вечера,  мальчики   пошли провожать   девочек  домой. Некоторые   из  них жили очень  далеко  и  я пришел  домой в два часа ночи.
            Никто не спал,  папа   с  соседом   искали меня  на   Базарной   площади,   опасном   месте,   мимо которого я шел домой,  мне досталось от родителей.

            Большим  и    драматическим событием   в нашей жизни была смерть Сталина.
            Настоящая трагедия для всех.С динамиков неслись траурные мелодии, учителя заходили в класс со  слезами  на глазах.  Уроки  были практически отменены, -  только   учитель  математики   поразил   нас  своим поведением:  он  вызвал  отвечать  ученика
к доске.
            На наше недоумение, заявил:  -  « Что, собственно,  произошло  особенного,   возможно   после Сталина жить станем лучше!».
            Учительница    литературы     раздала всем листы    бумаги  и   попросила каждого написать, что он чувствует,  сказала,   что   она    будет    хранить     эти сочинения и отдаст их нам, когда мы станем взрослыми.
            Интересно, где эти    сочинения сейчас, прочитать бы, что я тогда написал.
            У  нас  в  классе  было  два  уникума: один, когда  его  вызывали,  делал удивленные  глаза: « Разве Вы не  знаете, что я не выучил?», второй  за  два часа мог написать сочинение на четырех листах в стихах.               
             В  старших классах я подружился с Толей Самойленко, ходил к нему   домой,   он  за  один   год самостоятельно  научился  играть  на аккордеоне.
             Он  был хорошим футболистом, с отличным  ударом, но  родители  запрещали Толе играть, опасаясь травм.
             Мне      нравилась     музыка –   эстрадная  и классическая, я увлекался прослушиванием пластинок и   радиопередач.В  Кировограде    у бабушки   Оли  была большая радиола и много пластинок. Их  привез  из Германии ее   приемный    сын  Леня  Литвак.
             Он  геройски  воевал  – прошел  всю  войну,  дослужился  до   полковника,   командовал полком на Дальнем Востоке,  демобилизовался  и вернулся на Украину.
            
             Особенно  мне  нравилась  песня  "На полянке",  написанная в 1944 году,музыка  Эдди Рознера, слова Юрия Цейтлина. Её текст я нашел в интернете.

                На полянке, возле школы
                Встали танки на привал.
                И гармошки зов веселый
                Всю деревню вмиг собрал

                От полудня до заката
                Заливался гармонист.
                Разрумянились девчата,-
                Хорошо так играет танкист!

                А потом гармонь в сторонку
                Парень с шумом отложил
                И с курносенькой девчонкой
                Он шутя заговорил:

                -" Подари мне на прощанье
                Цвет твоих чудесных глаз
                Предстоит нам расставанье,
                Мы на Запад уходим сейчас

                А когда закончим битву,
                Буду я с войны идти.
                У меня потянет сердце
                Вот по этому пути.

                Как услышишь ты гармошку,
                Это, значит, я иду.
                Только выгляни в окошко,
                И тебя я с собою возьму!"

                Уж давно умчались танки,
                Разговор был не забыт.
                И с тех пор на ту полянку
                Ходит девушка, грустит.

                Часто там она встречает
                Утра розовый рассвет.
                Речь танкиста вспоминает:
                Может шутка, а может быть нет?!         

             Дома,  в   летнее   время,  мама    мыла    днем   пол  для  прохлады, я ложился  на   дорожку  и  с   упоением   читал      «Цусиму»     Новикова   -Прибоя,     «Счастье» Павленко,  «Не хлебом единым»,    стихи    Константина Симонова,  классиков:   Толстого,    Чехова,     Пушкина, Некрасова,  Грибоедова. Стихи   задевали   за  душу,  я  непроизвольно   напевал  их  и  жалел, что не знаю нот, не могу записать возникший мотив.               
             Еще я занимался  фотографией. У меня был   широкопленочный  фотоаппарат     « Любитель». 
             Это свое увлечение я  продолжил     в   Челябинке,  вся моя студенческая жизнь зафиксирована на фотографиях,   позже я  много  снимал   свою семью, детей.   
             Я   дружил  с  Юрой   Каневским,   который  жил напротив.   По   вечерам    мы   часто   гуляли  по  улице Советской, ходили  в  кино, спорили по самым различным вопросам, играли в шахматы, у нас было много общего.
             Юра  любил  рисовать, особенно  карикатуры, обладал  чувством  юмора.  И  хотя  он пошел   учиться  в строительный  техникум,  а  я   остался   в    школе,  мы поддерживали  с  ним  связь долгие  годы: в   Челябинске, куда  он  приехал  работать  после  окончания учебы,  в Кривом Рогу,  где  он  жил  и  работал   много лет, пока с ним   не    случилось    несчастье  ( не перенес третьего инфаркта и умер в 1982 году).
               
             Самые приятные воспоминания     детства связаны  у  меня с  Николаевским Яхт- клубом.  Все лето,  начиная  с 5 мая  и кончая 20 сентябрем, я проводил на пляже, много купался, загорал, играл в волейбол, ловил рыбу: выезжали  на лодке  до середины реки, прыгали в воду и руками глушили  «глистух»( рыба,  зараженная глистами, плавает наверху, не может уйти под воду).
             Наплаваешься, устанешь, ляжешь на теплый песок и слушаешь музыку.
             А    передавали    великолепные    песни     в исполнении    Л.Утесова,     М.Бернеса,    Бунчикова     и Нечаева, Шульженко, Александровича.
             Певец   Александрович  в  50 годы  был  очень популярен.  Приезд  его  в Николаев,  вечерний концерт был для города большим  событием:  на улице не видно было людей,  все  слушали  неаполитанские песни в его исполнении.
             Возвращался я  домой с Яхт- клуба не раньше пяти часов  вечера,    после  ужина надевал   шелковую  рубашку с короткими  рукавами  и  шел гулять, чувствуя, как солнечная  энергия, накопленная  за день, покидала меня.               
             Ходил в  поход  на  шверботе  по  Южному Бугу:  цель  была   доплыть  до   Вознесенска,   добрались  мы только  до   Новой Одессы       ( пол  пути)  и  вынуждены  были вернуться назад.   Мы  ушли   из Николаева  без запасов пищи,  надеясь, что  купим по дороге. Вечером началась  гроза,  мы  хотели   пристать  к берегу,   но   образовался оползень,  пришлось  ужин   отложить.   Первый  раз мы поели ( купили  ведро молока и хлеб)  только  в    Новой  Одессе.    Некоторые   не    выдержали   и     сбежали,  я остался, было трудно:  один   раз   сорвало  швербот с якоря   и   понесло,   девочки   находились   в  каюте – готовили   еду  и    не    видели,   что   их    несет     на противоположный   берег,  я  с  трудом на лодке догнал швербот  и  на  веслах  вернул  назад.
               
             При  штиле  мы  все  по  очереди  гребли  и тащили  швербот  вверх   по  течению,   много  плавали, целый  день  на  воде, - это  была    хорошая  закалка на будущее.               
             Наконец,  я  сдал все экзамены за 10 класс, настал    день  выпуска.   
             Нас  буквально завалили    цветами,  это хорошо видно на фотографии.   
         
             Нужно  было думать, где учиться дальше.
             
              В   Николаеве    было     только     два   вуза,   педагогический    и судостроительный.    Педагогика   меня     не   привлекала.  В  судостроительный     был     большой конкурс      и процентная      норма,     относительно абитуриентов     моей    национальности.  Уже были безуспешные  попытки поступить туда Лени Бродского и моего двоюродного   брата Д.   ( Леня  Бродский  был   отличником  учебы,  занимался судомодельным спортом, брал    награды  на соревнованиях,  два  года     поступал и каждый раз его валили).
               
            Я решил, что  не  останусь в Николаеве, а уеду учиться в  другой  город.
            Этим городом оказался Челябинск, где жил и работал мой родной дядя Абрам.

            Другого  выбора    у    меня   не  было,  да я, собственно, и не выбирал.   
            За  меня  все  решили мои родители.      
               
            На    этом   закончился     николаевский  этап моей жизни,  хотя  я   еще    несколько   раз    приезжал    на каникулы,  встречался  с одноклассниками,  но затем мои   родители        переехали    на    постоянное   место жительства  в    Одессу      и     о   Николаеве    у   меня    остались    только  ностальгические  воспоминания.

               
                Много в жизни мне пришлось
                Обойти дорог
                Южный город – Николаев
                Я забыть не мог      
               
                В мыслях часто возвращаюсь
                На свое крыльцо
                Вдруг в окошке улыбнется
                Милое лицо
            
                Мама встретит у порога
                И проводит в дом
                Папа руку мне протянет,
                Усадит за стол

                Выпьем чарку мы за встречу,
                Вспомянем года,
                Что стрелою пролетели, -
                Жалко, навсегда!

                Детство, первые диктанты,
                Не забыть их всем
                С благодарностью я вспомню
                Школу  37

                По Советской прогуляюсь,
                В Яхт – клуб загляну
                У моста, на Южном Буге
                Бычков половлю

                В скверике, у фонтана
                Ту скамью найду,
                Где впервые целовался
                У всех на виду

               
                Разошлись пути – дороги,
                Не нашел я слов
                Грустью в сердце отзовется
                Первая любовь

               
                Пролетает над лиманом
                Свежий ветерок
                Мигают огни заводов,
                Жизнь идет вперед
             
                Южный город – Николаев,
                Юности пора
                Где б я не был, ты со мною
                Родина моя!   
      
      
               
                Жизнь меня не баловала лаской,
                Горести, тревоги были в ней   
                Но какой пленительною сказкой
                Предстает она на склоне дней

                И хотя родился я евреем,
                Это не мешает мне, друзья,
                Быть влюбленным в зори Украины,
                Николаев – Родина  моя!

                Южный Буг, Херсонская, Морская,
                Нет земли милее и родней
                Сердце бьется, юность вспоминая,               
                Навсегда она в душе моей