От метилового спирта сначала слепнут, а потом умирают. Или даже наоборот. Причем достаточно граммов так пятидесяти.
Однако я встречал людей, пивших метанол вполне сознательно, и не из суицидальных побуждений, а для специального кайфа. «Он мыльненький такой, и на зубах весело скользит» – объясняли ненаучно экстремалы. Они знали секрет нелетальности опыта.
Тут дело в том, что интоксикацию метиловым спиртом снимают спиртом этиловым. Ну, если успевают. Там, вроде, при их смешении происходит какая-то химическая реакция замещения радикалов, и более сложной структуры этиловый поднимает молекулы проще устроенного метилового до своего уровня. То есть, примитивизируя, при перемешивании в желудке метилового и этилового в определенной пропорции получим просто большее количество этилового. Как-то так.
И вот эти любители оригинальных ощущений выпивали тридцать граммов метанола, получали какое-то принципиально отдельное опьянение, ни в коем случае не закусывали, чтобы пища в желудке не впитала яд – а то хрен его потом достанешь, и, когда внешний мир начинал меркнуть, догонялись залпом стограммовочкой чистого этанола. Эффект, говорили, потрясающий. Только я никогда не пробовал, и вам не рекомендую.
А многие не так продвинуты.
На юге Индийского океана на широте примерно Новой Зеландии есть себе остров Кергелен, французское владение. Вроде кто-то и живет там постоянно – как, скажем, на Южной Георгии – но место изрядно затерянное. И стоит там совсем уж на отшибе биостанция – несколько домиков – которая работает только какие-то месяцы в году, а потом ученые уезжают домой обрабатывать материал, а станцию консервируют. Но когда заезжает за ними их французский пароход, то непременно привозит он с собой всяческих консервов, газовые баллоны, спальники, теплые куртки, комбинезоны, шерстяные свитера, топливо для дизель-генераторов и даже, вроде как, выпивку. Не столько, говорят, для следующей вахты – те привезут себе сами – как на случай, если, не дай Бог, кто потерпит в тех краях кораблекрушение. Потому что промышляют там лишь одинокие рыбаки, и, случись с ними что, на помощь никто не придет.
Но настолько редко появляются в тех координатах суда, что и крушения там никто не терпит, и запасы всего этого добра там потихоньку копятся – ну, кроме разве что выпивки.
Поэтому работающие под Кергеленом раз в несколько лет советские рыбаки стараются помочь французским коллегам, и склады их как следуют разгружают. Благо ключи там принято оставлять в дверях снаружи: такая забота об этих гипотетических спасшихся мореплавателях. Ну а уж после дружеского визита на Кергелен советского человека бедствие в тех морях лучше не терпеть: даже если и выгребешь на этот остров, и найдешь эту всемирно известную биостанцию, сдохнешь в ее домиках от голода. А если русские и дизель-генераторы упрут, то еще заодно и от холода: там какое-то из антарктических течений проходит.
От жажды, правда, не умрешь: бьют на этом Кергелене родники пресной воды, за ней-то, по официальной версии, наши суда и заходят. Пристать там особо некуда, поэтому высаживаются на спасательных ботах. Команду предупреждают заранее: в той вон бухточке биостанция, на нее не заходить и ничего не брать, а моряки и рады подсказке.
Вещи тащат, не распаковывая, и, не зная языка, поэтому иногда ошибаются. Надеются, например, что в этом тюке импортные куртки, и их сразу на всех хватит, как при коммунизме, вскроют на пароходе, а там, скажем, окажется брезент или газовая ткань для планктонных сетей – ну, да ничего, дома все пригодится.
Ну и хлебают при этом лихорадочно изо всех бутылок и бутылей, что попадаются в помещениях. Французских коньяков и вин, правда, при этом, почему-то, не находят. А вот если на галлонной бутыли будут на этикетке череп и кости, то это как раз то, что надо: всем известно, что эти идиоты международные ученые всегда именно так спирт помечают. Привыкли, козлы, виски жрать, так им и аптечная спиртяшка уже и не в кассу.
Ну и вот, зная, что знаком отравы помечают спирт, но забывая в помутнении своего мародерского азарта, что спирт – и есть отрава, добираются они, дегустируя реактивы, и до метилового.
Рассказывал мне боцман – Дракон по-матросски – на суператлантике «Возрождение», названном так в честь одноименной книжки Брежнева:
– Мне тогда чего повезло-то: я на второй шлюпке был. То есть, когда мы в домики завалили, эти, с первой, уже вовсю там пировали. Ну, нам тоже культурно так налили, в кружки их французские, мы приняли, посидели чуток, кайф сразу пошел такой хороший, только пошли барахло пощупать, чтобы потом продолжить, а тут, смотрю, они руками так шарят, посмотрел, чего пьем-то – а он голубенький. Ну, до меня сразу дошло, что метиловый. А я как раз технику безопасности перед рейсом сдавал, запомнил, что, если что, медицинским осадить надо. Дернулся туда, сюда, а у меня глаза по бокам как будто кто ладонями закрывает, и вот так, как будто сдвигает ладони, так что вот полоса, которую вижу, все уже становится. Ну – ****ец, думаю. И тут вижу, бутылек такой стоит, литров на двадцать, полный, прозрачный как слеза, этикетка какая-то по-ихнему, не помню уже. Пробку-то отвинтил, понюхал – он, вроде. Ну, наклонил, хватанул из горла прямо, дыхалку перехватило – он, родимый. В кружку еще плеснул, еще выпил – смотрю, вроде не темнеет больше. На берег побежал к боту, а его не глушили, матроса там оставили. Гони на полном, – говорю. К борту подвалили, я к Кэпу, так мол и так. Он сразу дока на мостик. Док выслушал, в глаза мне заглянул, будешь жить, говорит. Собрал чемоданчик и к тем. Откачал некоторых, а несколько умерли. Кипеж поднялся, суета. Но я, все равно, хорошо тогда прибарахлился. Продал потом много.
Вот, сапоги с того раза оставил на память и рокан.
Действительно, хорошие сапоги у боцмана. Иностранные, легкие, а внутри тонкий мех синтетический. Ни у кого таких нет больше. И рокан – комбинезон непромокаемый – хорош. Красный, утепленный, с карманчиками на молнии, а к нему куртка с капюшоном. Хороший рокан, что уж говорить.