*
В наш светлый зал собирается народец.
На группу.
Я восседаю на подоконнике, а меж моих колен, спиною ко мне, стоит Полинка. На ней тёмно-синее тренировочное латинское платье с мелкими рюшами по краям юбки-миди. На мне – чёрная безрукавка и брюки с подтяжками. На моих коленях покоятся мои ладони. На моих ладонях – ладони моей милой партнёрши. Вместе мы являем скульптурную группу «У нашей дружной, трудолюбивой пары всё хорошо, так что учитесь».
Буквально десять минут назад мы завершили индиву, на которой в поте лица, или, вернее, двух заинтересованных лиц, шлифовали новую румбу. Процесс радовал (ещё бы не радовал, это ж новая румба с Полиной), результаты ощущались невооружённым телом, и, что важнее, немедленно отмечались опытными взглядами наших педагогов.
Какое это, кстати, отдельное удовольствие – работать над собой, над взаимодействием в паре, над мельчайшими ощущениями внутри мускулов, превозмогая усталость – работать, работать, работать. С удовлетворением понимать, что, кажется, потихоньку начинает получаться.
До индивидуалки мы ещё успели немного размяться и пройтись по слоуфоксу. Так, больше для собственного удовольствия...
Народец всё подходит; завидев нас, ребята и девчата здороваются, а мы, не сговариваясь, прохладненько машем в ответ ручками.
Подходит Егор, кивает на Полину, а спрашивает у меня:
– Поддерживаешь?
– Конечно, – отвечаю. – Устала моя Ренская. Падает.
Полинка резко оборачивается:
– Я-то ещё стою! А ты вот... приземлился...
– А я на троне, мне не только можно, но и нужно.
Ренская сначала смотрит на меня печально и немигающе, а потом говорит:
– Ануфриев, можно я тебя уничтожу?
– Интересно как? – ухмыляется Егор. Ситуация начинает его забавлять.
– А я его отравлю, – небрежно отвечает Полина, подтолкнув моё колено.
– Нельзя, – говорю я поспешно. – Я мне живым нужен.
– А мне?
– А тебе тем более, – говорит Егор. – Ты в воскресенье выступаешь соло? Не надо. Такая классная партнёрша не может пропадать без партнёра... Слушай, хочешь, я с тобой выйду?
– А я её не отдам ни-ко-му, – я обнимаю Полину за плечи. – Даже отравленный, буду ходить по пятам и любоваться, любоваться...
Ренская озаряется несколько смущённой улыбкой, и в её взгляде, обращённом ко мне, читается что-то вроде «какой же ты у меня дурачок».
Что ж, с этим приходится согласиться.
Тем временем в зале появляются Чуня и Афоня, полные боевого задора. К Танюшке подходит Артём, и они немедленно принимаются за самбу.
Егор смотрит на них и вздыхает:
– Как много у них ещё впереди... Кстати, помнишь, как здорово они тогда станцевали на опене у «Мечты»? Мне кажется, для их возраста это было просто
Ослепительно!
Да.
Итак, латина. Финал.
Семь пар на площадке, и наша мелочь среди них – алым факелом, сгустком неистовой плазмы; высоковольтная искра, вдруг возникшая в ионизированном воздухе над паркетом.
Нестерпимая вспышка, не умеющая погаснуть.
Люди, как же они бережно хранили своё пламя, целых три тура отпускали его аккуратно взвешенными порциями, чтобы теперь, на финише, обнаружить себя источником такого света?
Право же, они были будто рубиновый лазер, навсегда застревающий в сетчатке образом вдохновенно танцующей пары!
Самба у них вышла самой техничной, всё в ней было на месте, всё в меру, насколько это возможно для их класса, – только радость, энергия били через край точными высверками рук, хлестали скрученными жгутами отточенных фигур.
Ча-ча-ча заводило ещё больше. После поклона ребята встали к нам лицом (у них по схеме раздельное начало), Тёмка ободряюще подмигнул партнёрше, и тут их словно включили. Из расслабленно-выжидающего состояния они мгновенно врезались в ритм первым лок-степом, а дальше – пели свою немую песню тугими, звенящими мышцами.
...Говорят, у меня с Полиной также. Жаль, мы не видим себя со стороны. Только если чуть сверху, потому что Третий, Который нам помогает, научил душу летать – в то самое время, как пара движется по площадке...
Румба вспенивалась, перетекала в сплетённой паре, обращаясь вокруг самоё себя. Мелочь посерьёзнела, играла чувства, которых ещё не знала (наверное, больше к счастью, чем к сожалению). Этот разрыв смысла компенсировало их видимое удовольствие от самого танца. Румба, конечно, танец любви, но они ведь и были влюблены – в танец! – и признавались ему в любви, как умели: ярко, искренне, свободно...
По моему глубокому убеждению, мальчишке физически трудно раскрыть характер такой героической мощи, как пасодобль. Да и мелкая пока не тянет на Кармен. Но детки всё же старались и превозмогли...
Я подозревал, что уж на джайв они выдадут полный фейерверк, и не ошибся. Зазвучала «You have that», Артём неспеша подошёл к Афоньской, резким артистичным движением вздёрнул воротник рубашки. Сестрёнка в ответ повернулась к трибунам, подняла руки вверх, имитируя хлопки. Зал подхватил.
Они посмотрели друг на друга и взорвались, ворвались в биение джайва, и танцевали в центре огня, разбрасывая в стороны жаркие угли. Всем, кто их видел, становилось горячо, даже некоторые весьма респектабельные судьи ослабляли свои галстуки... А вы говорите «художественная метафора»...
Когда отгремело, мелкая послала нам с Полинкой воздушный поцелуй.
Солнечный зайчик, мелькавший по лицам восхищённых зрителей, вскоре засверкал на верхней ступеньке пьедестала.