Самое тяжелое – это ожидание приземления.
Прощались недолго. Он не любил отъезды, она – ждать его возвращения.
Выражение ее чувств: “Я буду без тебя плакать каждый вечер” и желание перецеловать каждый миллиметр его лица. Его чувства – это: ”Я постараюсь позвонить” и ”Не скучай без меня”.
…Объявляется посадка на рейс №….
Ну вот и все…
Она.
Она два месяца ждала его отъезда. Ах, если б можно было время растянуть! Но это время уложилось в один день.
“Оставь мне 14 шоколадок и 14 чашечек кофе, что я не смогу с тобой съесть и выпить за эти вечера”. Одна шоколадка и кофе – одно маленькое свидание с ним. Одно прикосновение к нему…
“- А где будет все это время твоя машина?
- На стоянке.
- Оставь мне ключи. Я каждый день буду приходить к ней, буду разговаривать с ней. Сдувать пылинки. Все. Каждую. Чтоб она не скучала по тебе, не обижалась, что тебя нет, и не думала, что забыл о ней. Мы будем с ней вести себя так, как две близкие женщины, которые ждут любимого человека и очень переживают за него. Я буду приносить ей еду. И себе. И вместе, вместе мы будем грустно смотреть далеко за горизонт и облака, ожидая, что вот-вот появишься ты”.
Она тосковала. Безумно. Каждую минуту. Каждую секунду. Каждый день смотрела в календарь: еще минус один день. Еще. И еще.
Рука сама тянулась к телефону. Поговорить. Рассказать. Но…останавливалась на полпути. Связи с ним не было. Сотового оператора, обслуживающего их здесь, там не существовало.
Поэтому тосковала, поэтому скучала. Скучала в себе. Внутри. Душой. Сердцем.
Молилась. Просила того, кто ТАМ, ВЫСОКО: ”Помоги ему. Сбереги его. Будь с ним. Как я всегда с ним. Мыслями. Пожалуйста, пусть все у него хорошо будет”.
Она немножко тосковала по нему даже когда он был рядом. Хотелось видеть его всего, бесконечно долго с ним разговаривать, бесконечно долго чувствовать, бесконечно долго целовать, бесконечно долго любить, дотрагиваться пальчиками до его лица, запускать их в его волосы…бесконечно долго перебирать их, слыша его чуть слышное: ”Муяууу”. Ах, это его ”муяууу”! Так говорить это слово, с такой интонацией может только он. И сразу становится смешно от ”муяууу”. Искренне так тепло и смешно. Пушисто.
Ну вот. Прошла неделя. Осталось еще столько же.
Как жизнь. Быстро так идет, словно ручеек журчит по камушкам. Только в радости жизнь наша секундой кажется, а в одиночестве, тоске, как миллионы, нет, миллиарды бесконечно долгих миллисекунд…
Бесконечно долго…
Без мужчины в мире женщины становится необычайно тихо. Так тихо, что незаметно подкрадываются, словно кошка, слезы и скребут, скребут своими когтями по лицу.
Так тихо, что непонятно, жива ли еще, чувствует ли женщина.
Спорят, ругаются, швыряют расческами, бьют посуду, дают пощечины, несоглашаются, хлопают дверями, шумят водой, снимают – надевают одежду, целуют, нежно гладят по волосам, спине, рукам – во всем этом есть действие и звук, а главное – чувства.
Нет мужчины - и в мире тишина, будто в раз потеряла женщина возможность слышать, видеть, говорить.
Тоска приходит незаметно и остается…надолго…
Он.
Вот и сел в самолет. Впереди работа, переговоры.
14.45 – Как там говорят: ”кукушка вылетела из гнезда”. Чувствую, как меня захватывает ощущение свободы.
15.45 – Летим уже час. Свобода, как мне этого не хватало! Женщины…Женщины не дают нам никакой свободы. Это их вечное: ”Ну ты где?”, ”С кем ты?”, ”Когда ты будешь?”, ”Почему ты в таком состоянии, пьяный?”, ”Иди домой!”, ”Нельзя!”. Кошмар какой! Ну прям как с детьми: туды не ходи, сюды тоже. Или еще того хуже, как с собачкой: ”Нельзя!”, ”Фу!”
А нам нужна сво-бо-да!
16.45 - Как же хорошо! Телефон выключен, самолет же все-таки. Никто не звонит, никто не дергает, не ноет, не просит – приказывает – требует: ”Чтоб в 8 был на работе!”, ”Срочно приготовь приказ! Еще нет??”, ”Купи хлеба!”, ”Купи молока!”, ”Зайди в аптеку!”, ”Миииилый, ты не представляешь, трагедия какая! У меня стрелка на колготках. А они мне срочно нужны, просто необходимы! Собираюсь вечером с подружкой в кафе посидеть… - Ну джинсы надень!
- Нее, ну какие еще джинсы?? Наташка будет в юбочке. И я хочу юбочку, ту серенькую, в полосочку – клеточку – горошек, помнишь? - Мммм… - Ну так вот. Зайди и купи мне колготки, 40DEN, 3-й размер, цвет капуччино. Что? Самой сходить? А я не могу! У меня тут ногти сохнут, лак в три слоя. Запомнил?”
17.45 – Почему-то вспоминается кадр из ”Иронии судьбы” и песня ”Пооод крылооом самолета о чем-тооо поет зелеоооное море тайгиии…”
Жизнь хороша и жить хорошо!
18.45 – Эй, там, женщина на борту! Хорошо хоть не за бортом! Принесите мне две рюмки коньяка. Я счастлив! Улетаю от повседневных дел и забот. Долой скуку, заботы и хлопоты будней!
19.45 – Посплю. Хоть пару часов. Дома редко выдается поспать спокойно. То: ”Мииилый, там гвоздик прибить надо”, то ”А у нас кран шумит, посмотри”, то ”Пойди с собакой погуляй, а то я маску на лицо нанесла”. Вот так и живем…
21.45 – Выспался. Аж петь хочется! Через час уже буду на месте. А тааам… Возьму такси, как будет приятно сидеть в качестве пассажира и смотреть в окошко на пролетающие мимо небоскребы. И в гостиницу, в душ, в гостеприимную постель…
22.45 – Ну вот идем на посадку. Мигает огоньками аэропорт. Девять часов – и я на другом конце страны. В Москве!
Завтра переговоры, встречи, но не буду о плохом. Все хорошее – сегодня и сейчас!...
Интересно, а как там она, моя милая? Чем занимается? Готовить-то теперь не для кого…
Ах да, наверное, уже спит. Здесь-то еще день, а дома – ночь…
Ну вот и прошли эти две недели, как не было. И опять я сажусь в самолет. Девять часов до.. СЧАСТЬЯ! До дома. До моего нежного солнышка! Как же я соскучился! Переговоры – вот, где несчастье. Хочу домой! К любимым борщикам, к мясу, к жаренной картошечке, к салатикам (“потому что сегодня – разгрузочный день”). А главное – к ней! Девять часов…
“Милая моя! Пишу тебе из-под облаков. Пишу, потому что так я ближе к тебе. Мы высоко, задеваем крыльями белые перышки. Это облака словно пушинки, по сравнению с нашей железной птицей. Они отсюда, сверху, какого-то необыкновенного цвета. Они светятся изнутри. Им, наверное, лучше с этой стороны. Здесь простор, доброжелательные Души парят в них. А снизу, с нашей стороны, они темные, неживые. Чувствуют они наши заводы, миллиарды машин, мусор, горы каменных построек, в которые замуровали себя люди. Чувствуют человеческую усталость.
А здесь ПОКА ЕЩЕ хорошо. Но и наверх люди дотянулись, желая все освоить. Вот и железных птиц изобрели…
Милая ты моя, я так по тебе соскучился. Я тосковал. Переговоры казались пресными, люди на встречах неживыми. Весь мир здесь стал словно негатив, словно черно-белое фото. Я многое понял. Моя свобода – это наш мир. Мир нашего дома, города. Мир наших с тобой чувств, ощущений. Ведь где еще мы так свободны, как не в прикосновениях? В ощущении друг друга.
Такое расстояние. Ты ложишься спать, а у меня деловая встреча. Ты просыпаешься, а я готовлюсь ко сну…
Это так часто приходило внезапно. В любой момент.
Сижу на диване, смотрю ТВ и думаю. Что ты сейчас делаешь? Сидишь с очередной книгой, а рядом, прильнув к твоему бедру, лежит наш песик, ты гладишь его за ушком… Эээх, быть бы на его месте…
Разговариваю по поводу подписания договора, а в голове мысль: Какую юбку ты надела? И сочетается ли она по цвету с цветом твоих чулок – колготок? А поясок к юбке…тот черный с блестками? Или серебристый, чтоб сочетался с сапожками?
Слушаю музыку: что бы ты сказала, услышав эту песню? Красиво поет? Особенно великолепно звучит скрипка? И просила, чтоб я не подпевал, портя всю музыкальную картину, потому что мне не только медведь на ухо наступил, но и слон прошелся по моим яй…хмммм…достоинствам?
Печатаю договор: ”Пункт №5. Исполнитель обязуется выполнить в установленные сроки…” Улыбка. Я думаю о ней. Ты сейчас улыбаешься? Улыбаешься так, что мне хочется в ответ скорчить смешную рожицу и подмигнуть. Или… Или ты сердишься? На то, что опять на улице грязь и идет мокрый снег? Или что наш любимый песик сгрыз очередной тапок или затащил под диван одну из перчаток и ни в какую не хочет с ним расставаться?
Тебе не нравится снег, после него всегда дует промозглый ветер, скользко и на дорогах огроменные пробки. А я… я его обожаю! Обожаю за его близость к тебе. Он такой же, как ты. Теплый, пушистый, добрый, но иногда колючий и будто бы ”прочищающий мозги”.
Я обожаю его. По вечерам… Когда мы гуляем, держась за руки, по тихим улочкам, а снежинки ложатся на твои волосы и блестят маленькими серебряными нитями под светом фонарей. Тогда твои волосы еще больше завиваются колечками, и ты кажешься такой маленькой, что мне хочется взять тебя на руки и нести по этим улочкам до самого дома под родной смех.
Иногда снежинка садится тебе на носик, и ты пытаешься сдуть ее, но поздно, под твоим дыханием снежинка превращается в капельку воды, и я, не выдержав, не выдержав этой щемящей нежности, слизываю эту капельку. Твои глаза тогда искрятся, как те самые снежинки…
И теперь, находясь так высоко над землей, мне становится страшно. Страшно от этой невесть откуда берущейся нежности. От стремления всегда быть рядом и защищать. Защищать от всего и всех. Даже от самой себя. Страшно тебя потерять и больше никогда не найти. Страшно, что не зайду в магазин за хлебом, колготками тебе, не сделаю кран, не скажу, что я…
Что я все это делал и делаю для тебя…
Время. Не люблю время. Оно какое-то будто застывшее тут. Бесконечно долгое время. 2 недели или 14 дней, 15 суток, 360 часов, 21600 минут, еще больше секунд. Бесконечно долгих секунд. В ожидании.
Страшно не почувствовать прикосновение твоих рук.
Девять часов. Девять часов полета. Одна секунда, вторая, третяя, четвертая…
Здесь, под облаками, я понял. Понял одну истину.
Моя пушистая, теплая словно солнышко, одувашка, мне страшно, страшно потому, потому что Я ТЕБЯ ЛЮ…..”
… Сегодня за час до завершения полета самолет, выполнявший рейс №…, потерпел крушение. Все находившиеся на борту погибли. Причины катастрофы устанавливаются. Черные ящики пока не найдены…
Девять часов. Пятьсот сорок минут. Тридцать две тысячи четыреста секунд. Бесконечно долго…