Мы наш, мы новый мир построим ч. 1

    Нидерланды, начало 80-х гг

    Вид капиталистического окружающего действовал на незамутненные мозги простого советского человека совсем не так, как пророчили учебники истории партии и научного коммунизма. Непрекращающиеся с первого шага на чужую землю попытки отыскать явные признаки эксплуатации человека человеком, элементы расовой дискриминации, а также повсеместно проводимые стачки, пикеты и демонстрации возмущенного пролетариата ни к чему не привели. На выходе из посадочного рукава стояли какие-то люди в полицейской форме, и вот тут-то пора было бы воспрянуть духом, но те лишь мельком пролистнули паспорта, даже не удосужившись взглянуть на лица.
    - Бардак, Григорий Федорович?
    - Вы о чем?
    - Бардак, говорю, повсеместный. Никакой бдительности.
    - Давайте-ка эти вопросы не поднимать. Кстати, нам куда теперь?
    - На трансфер.
    Григорий Фёдорович кивнул, будто бы конкретизировав для себя направление движения. Боюсь, оно так и осталось неведомым. А мне надоело ехидничать. И кофе уже не хотелось. Вот пивка бы местного...
    Бегущая дорожка продолжала нести нас к цитадели аэропорта. Григорий Федорович крутил головой, изучая цветастую рекламу, яркие табло, проводил взглядом электромобиль, уносящий в неведомую даль балюстрады пару сухоньких старичков. Огромные стеклянные стены демонстрировали летное поле, на котором отдыхали или покручивали хвостами не только многочисленные "КЛМы", но и представители "Люфтганзы", "Свиссэйра" и даже "ПанАмы", тогда еще не почившей в бозе.
    Изобилие забугорных граждан из вражьего стана потворствовало физиономистике при сопутствующем психоанализе, но данные граждане выглядели раскованно, целеустремленно и, при сем при этом, их неторопливость просто озадачивала. Рациональные они какие-то, что ли. Вот это, как раз, несколько удручало советский менталитет Григория Федоровича. Судя по всему, враги загнивать в ближайшем будущем не собирались.
    День едва заметно пошел на убыль. Еще полное сил, жаркое летнее солнце било уже откуда-то сбоку, не поблескивая, а разжигая стекла и металл. Скоро стемнеет. Замрет самолетная суета, человечьи реки начнут терять привычный ритм, обернутся ручейками, которые постепенно иссохнут. Полупустой аэропорт угомонится и уснет. Здесь никто и никуда не летает, когда нормальным людям полагается спать.
    Нам предстояло провести здесь целую ночь. Вылет только завтра ранним утром. В город не выпустят, никаких отелей не предусматривалось и поэтому придется ночевать на "скамейках", благо, что они тут не только не изрезанные, но и мягкие. Кстати, помнится, подушки с одеялами в прошлый раз раздавались безвозмездно, и не взирая на классовую или расовую принадлежность. Так что, Григория Федоровича поджидал еще один удар проклятого капитализма...
    Пока же и без того обезображенный сегодняшний день постепенно обращался в не менее двинутый вечер. Хотя и имелись признаки наличия ударно-массированного обстрела обстоятельствами, но их можно было списать как на происки инициативного Григория Федоровича, так и на собственный "непрушный таймец". Признаки-то - признаками, а тут на первый план внезапно вышагал фактический материал - неотрывный, беззастенчивый, хотя и соблюдающий некое подобие дистанции. Нас преследовал мой ровесник - темноволосый, высокий мужчина средней комплекции, в светло-сером костюме несоциалистического происхождения, но с нашей "березкинской", хотя и английской сумкой "Club 400" на плече. Намеки на принадлежность к буржуазной среде во взгляде указанного гражданина отсутствовали, также как и наличие сотоварищей-напарников. "Хвост-сирота"? Это же нонсенс, если целиком положиться на абсолютную безгрешность моих наблюдательных способностей. И чей!? Он же явно неместный.
    И всё это при том, что никаких инструкций на контакт-сопровождение после Польши не только не поступало, но и не предусматривалось, исходя из нормативных положений стандартной операционной процедуры.
    Сообщать Григорию Федоровичу о внезапно осложнившейся обстановке что-то как-то не очень хотелось. Уж больно довлела вероятность опрометчивых действий со стороны бухгалтера-экономиста специального назначения.
    - Товарищи!
    "Есть контакт".
    Я и не собирался реагировать на призывный возглас, тогда как Григорий Федорович, разбрасывая по всей округе здоровенные кучи конспирации вместе с ошметками бдительности, немедленно обернулся и расцвел в улыбке. Выражение глаз "цветению" не соответствовало, а товарищ уже оказался рядом.
    - Здравствуйте. Меня Михаил Петрович зовут, фамилия Шибанов, с торгпредства. Вижу, знакомые лица. Соотечественников-то нечасто тут встретишь. Откуда-куда, если не секрет?
    - Мы - проездом, с Москвы. Точнее, с Варшавы прилетели. Археологическая экспедиция, - приглушенно затараторил Григорий Федорович. - Венгры... мы. Но по-русски... можем...
    Григорий Федорович, похоже, сам изумился своим речам. Улыбка натянулась и зачахла. С переменой цвета лица слегка приоткрылся рот.
    На всю округу почти пустой балюстрады сладко тирлимкнул колокольчик, сопровождаемый милым женским голосом. Весть о чьем-то прилете вдруг разожгла невероятно сильное желание улететь отсюда далеко и надолго. Прямо сейчас. Даже спина зачесалась в районе отсутствующих крыльев.
    А в непосредственной близости ничего подозрительного не наблюдалось и не находилось. Бегущая дорожка продолжала нести нас к недалекому пиву, хот-догам, ночлег-скамейкам и дьюти-фри. Дистанция до сопутствующих инограждан, которых мог заинтересовать перспективный и совсем нелюбезный диалог земляков-"венгров" была велика.
    - Иди своей дорогой, Михаил Петрович. Потом погутарим. В Будапеште. Мы тебя найдем...

    Никарагуа, начало 80-х гг

    Микроскопический живчик, забравшийся в нужное место, станет слоном спустя некоторое время. Крошечный родник обернется рекой через десяток километров. Тысячи гектаров могучего леса вскоре окажутся кучками невзрачного органического соединения из-за какой-то искры. То, что отправило на небеса многие миллионы людей, не имеет ни массы живчика, ни вида искры, ни децибелов едва слышного шепота родника. А всё потому, что человеческий разум - это нечто нематериальное. Но мысль жива и творит. Только она может породить самую ужасающую, разрушительную и кровожадную особь, существующую на Земле - Войну.
    Кстати, моё знакомство с этой всемирно известной дамой совсем не радует, так же как и отметины Её "проникновенного" взгляда. Забралась Она во все мыслимо-немыслимые тайники, как сознания, так и подсознания, подкрасив скальп, хотя и не полюбила. Пощадила, облизав с головы до ног. Может быть, всё из-за того, что Ей ненавистна взаимная любовь? Не знаю. Да и любил ли Её? Скорее, изображал устойчивое и сильное чувство. Надо же было как-то защищаться.
    Что?... Шибко напоминает записки сумасшедшего?... Пусть. Жить-то хочется, а эта ахинея выручала. Но на будущее никогда не загадываю. Неблагодарное и пагубное дело - гадать.
    Похоже, то лето и выглядело несуразной вереницей событий из-за поголовных гаданий на кофейной гуще.
    Янки и вооруженные силы Гондураса провели с февраля по июль широкомасштабные учения "Большая сосна-1". 23 сентября Пентагон открыто планировал начало "Большой сосны-2". Дополнительно к уже размещенным в Гондурасе 2500 военнослужащих армии США будут переброшены еще 3500. Начались работы по переоборудованию аэродромов и реконструкции ВПП для приема крупных транспортных самолетов типа "Старлифтер" и "Гэлакси" в четырех городах Гондураса - Сан-Лоренц, Эл-Аквакате, Сан-Педро Сула и Трухильо. Это явно указывало на подготовку к вторжению. И все сидели и гадали: "Когда же?..."
    Начиная с июня, "контрас" лезли из Гондураса почти каждую неделю, будто намекая. Рейдовали они по два-три дня и с небольшим заглублением - до 20 километров. Вырезали и жгли поселки. Смели охранение и рванули мост у Сомото. Даже вперлись в сам город, но не надолго. По поводу чего, по слухам, Ортега визжал на весь Паласио Насиональ, требуя от своих генералов немедленных ответных действий. Те плакались в жилетку большим "кубашам", которые жаловались выше. Но никаких кардинальных изменений оборонительная доктрина не претерпела. Неповоротливая регулярная армия сидела вдалеке от границы по гарнизонам в черте городов, огрызаясь на вылазки "контрас" выходами крупных подразделений на "броне". Они прибывали к "разбитому корыту", потому что - медленно, нудно и с многочасовыми задержками из-за запарившейся техники. Жара.
    О формировании мобильных групп противодействия с переброской по воздуху пока только мечтали. Приграничным районом в провинциях Нуэво Сеговия и Мадриц командовал амбициозный генерал Ривас из молодых, да ранних - брат то ли жены, то ли любовницы Ортеги (не Данилы, а Умберто). Он насажал своих приближенных, и советники взвыли в голос. Район сложный, информация и до того шла туго, с огромным опозданием, а потом вообще все запутались.
    Погода стояла убойная. Солнце - мартен. Нормальных дождей с мая никто не видел. Так, покапает что-то раз в две недели после сиесты и снова - на убой. К тому же, безделье всегда мешало мне адаптироваться. Потом по ногам пошла сыпь с перспективой язв, и уже пора было скучать. Уныние неспешно, но неумолимо добило бы, не объявись одно из чудодейственных народных средств - азарт.
    Уже почти месяц наша разношерстная команда: двое кубашей - русскоговорящий капитан Флоренсио (в дальнейшем Фрол), лейтенант Хулиан (Жека), я (ну, вы в курсе), а также командир формируемого, девяносто восьми голового партизанского отряда Центральноамериканской рабочей партии, гондурасский доктор Хосе Мария Рэйес Мата (без фамильярностей) ждали прибытия обоеполых земляков доктора с Кубы. Те справно отучились, настрелялись, уподрывались, политически подковались и отбегали свои семь месяцев в близком сердцу, учебном центре Гуанабо, что находился в двадцати пяти километрах к востоку от Гаваны. Теперь ехали по двое-трое, меняя паспорта, через Панаму и Коста-Рику на разнообразных транспортных средствах. Их личные дела уже переместились с острова Свободы в железный ящик под кроватью доктора Хосе, но язык изложения оказался неведомым мне испанским, а Фрол - ленивым. Поэтому, кое-как, совместно изучив "истории болезни" пары десятков амигос, мы решили подыскать что-нибудь более подходящее для души и сердца.
    Невозможность подчинения одушевленно-гондурасского кому-либо никарагуанскому обеспечивала проведение оперативных совещаний в узком кругу вышеуказанного командного состава. Случалось это за завтраками, причем на скорую руку. Потом разбредались по личным местам постоянной дислокации, которые довольно быстро переместились под шатер столовой. Исключением оказался революционный доктор Хосе, обладающий манерами уединенного прожигателя жизни и всё время что-то писавший в духоте своей деревянной хибарки.
    Ну, а мы, с Фролом, отлично освоившим в стенах Донецкого военно-политического училища науку убеждать, а также преферанс, делились игровыми навыками и лингвистическими (точнее, матерными) познаниями с молодым Жэкой, протирая штаны на лавках столовой. Тихо и мирно просаживать местные кордобы по десятке за вист никак не получалось - близлежащий военный аэродром периодически и буквально оглушал. Продолжалось это изо дня в день, а завершалось традиционным, вечерним и молниеносным броском в угрюмый городишко Эстели. Хотя и в разомлевшем, игнорирующем всех и вся, почти убитом 469-м УАЗе при повсеместной, нездоровой криминальной обстановке, но что на этом свете могло завалить мечту о ледяном пиве?
    Ни местная, адская текила, ни ужасающий ром, ни виски на жаре не пошли. И даже вечером. Вероятнее всего нам, с обрусевшим Фролом, просто не хватало земляка, а Жэка пока дозревал.
    В грохоте серо-коричневых, железных птиц продолжало вставать и садиться солнце-сталевар. Вдалеке лежали зеленые горы, пылили или дымили какие-то колонны. Нас обстирывали, меняли постельное белье, убирались в хибарках, засыпали отхожее место хлоркой и справно кормили привозной бурдой неопределенного возраста военизированные дамы на конной тяге. Они состояли на службе в батальоне аэродромного обслуживания Фуэрца Айреа Сандиниста (местные ВВС), но наш распорядок дня в плане приема пищи не видели или не хотели видеть даже в упор.
    Зато, воды было в достатке, но вот питьевой - маловато и родимой заразы с москитами хватало. Я уже убедил себя, что именно из-за этих неудобств карта шла вяло или вовсе не шла.
    Морально-политический облик почти не хромал, хотя местная бумажная пресса разочаровала даже носителей языка - кубашей. Ровесник века по кличке "Телефункен" бесконечно извергал нечто патриотически-самбаобразное и, в конце концов, изничтожил все возможные ресурсы своего раритетного нутра, приказав долго жить. Но мы не отклонялись от будоражащего курса событий. Раз в неделю из Манагуа заезжал поделиться слухами и быть расстрелянным на сигареты куратор "кубашей", грозный команданте Хорхе.
    Изредка и, как всегда неожиданно, приключались трагедии. Заканчивалась бумага под "пулю" и тогда приходилось беспокоить "главного партизана". Казалось, революционный доктор вырывал желтоватые листы из сердца, а не из арсенала чистых блокнотов, стопочкой покоящихся всё в том же секретном, железном ящике под кроватью.
    Мы увлеклись всерьез, и у карточного маразма уже не было видно ни конца, ни края. Но в один, ничем не примечательный, умопомрачительно яркий и яростно-жаркий, в который раз многообещающий день... А вообще-то... В затылок, вроде, не дышат и поэтому пора переходить на шаг. Начнем с начала.
    Стояло удивительное, раннее утро. Очертания гор хоронились за белесым продуктом конденсации влаги на плодах сгорания авиационного топлива.
    Солнце стеснялось и лишь засвечивало стыдобу жиденьких, не успевших попрятаться облаков, пока остальная округа готовилась к восхождению Его Величества на небесный трон. Неведомо откуда взявшийся легкий ветерок доносил свежесть едва проснувшихся, пока еще мутных джунглей, слегка разогнав всё те же авиационные "плоды".
    "Карягуа укутана рассветной дымкой. Зеленых склонов вид пьянит меня". Кошмар..."Холмы Карягуа укутаны рассветной мглой..." Не, не пойдет. И никаких мизеров на сегодня".
    Я драил зубы, безуспешно пытаясь вдарить свежей струей по классической поэзии, и заодно изучал в треснутом зеркале умывальника собственную бороду. Хвастать пока было не чем - никакой окладистости, но и раздражающих факторов во внешнем мире не наблюдалось. Покой и умиротворенность хранили нерушимый союз с момента подъема. Видимо, керосин у соседей закончился, и это радовало.
    - Там... Capellan привезли. С отрядом пойдет, - раздался за спиной несколько удививший своей веселостью голос Фрола. Он хмыкнул и продолжил. - Лет шестьдесят, если не больше.
    - Кого?... Куда пойдет?
    - Этот, как его... По-русски - поп, кажется. Он с отрядом пойдет. Пожилой очень.
    - Священник?
    - Поп.
    - Бля...
    И зажужжало, засвистело, завопило, разревелось. Не закончился керосин!
    - Где он?
    - У доктора сейчас.
    Борода совсем разонравилась, а зубы остались не додраенными. Я набрал в рот воды и, кое-как промыв глаза, выплевывал остатки зубной пасты по дороге к своей келье на сваях. Приходилось блюсти приличия - прикрыться х/б и не шарахаться с голым торсом, хотя и по пустующему расположению. Фрол громко зудел за спиной.
    - Совсем дураки. Его же нести придется.
    - Понесем. Народа должно хватить.
    Первый порыв в плане постановки на вид несовместимости задач отряда с функциями дома престарелых улетучивался с нарастающим аэродромным грохотом.
    Кому-то что-то объяснять и доказывать - просто, нереально. В конце концов, это их личное дело, а мы подскажем по мере сил и возможностей "как", "куда", "где" и "зачем". Наша задача - это не боевые действия, а обеспечение функциональной жизнеспособности партизанского сброда c нахождением в его составе на территории Гондураса в течение двадцати дней. Цели - образведование предполагаемого района дислокации с определением точек, пригодных для месторасположения основной и резервных баз. Затем, проминирование и минимальная фортификация периметра безопасности основной базы, а также развертывание средств радиосвязи. Безусловно и добровольно-обязательно придется устанавливать, маскировать и запускать генератор с хранилищем дизтоплива. Также, предполагалось выполнить наведение транспортных самолетов и прием с воздуха вооружений, боеприпасов, ВВ, продовольствия, оборудования, снаряжения, медикаментов и прочей бодяги с размещением на основной и в закладах-схронах на точках резервных баз.
    Потом мы уйдем, и уж пусть они сами бьются или деморализуют отечественную военную хунту. Денег не жалели, потому как партизанам также вменялись в обязанности боевые операции по уничтожению или проведению диверсий на аэродромах и базах контрас, но некое потаенное чувство подсказывало, что до этого вряд ли дойдет. Лень им будет соседскими проблемами заниматься.
    А солнце уже затеяло вакханалию и мало чего удалось разглядеть за тряпкой-пологом, заменяющей дверь докторского жилища. Брякнул туда - опять же, за ради приличия:
    - Buenos dias, comandante! Como estas? (Доброе утро, командир. Как жизнь?)
    - Fine. Please meet our friend (Прекрасно. Встречайте нашего друга), - глухо донеслось из сумрачной духоты. Док угадывался сидящим на кровати, а на встречу, из-за стола, поднялся кто-то высокий и худющий.
    - I am Mario. Glad to meet you, camaradas (Меня зовут Марио. Рад встрече, товарищи).
    А язык-то - не местный английский, а доморощенный штатовский. Это несколько удивило. Поймав протянутую руку, я застеснялся сжать её обычным образом и прогадал. Глаза сразу же привыкли к сумраку, когда моя ладонь чуть ли не хрустнула.
    - Wow... Ничего себе - дедушка.
    Фрол хмыкнул.
    - What? (Что?) - дед белозубо улыбнулся, услышав, по всей видимости, незнакомый русский язык.
    - Nice to see you, comrade Mario (Рад видеть вас, товарищ Марио).
    - You could call me Padre Mario. It should be more convenient name for all of us. (Вы могли бы называть меня Отец Марио. Это имя будет наиболее подходящим для всех нас).
    - As you wish, Padre (Как скажете, батюшка).
    Я представился, затем уселся на пустующую оружейную пирамиду, заменяющую вешалку в прихожей. Фрол сел рядом, а мы с падрэ продолжали рассматривать друг друга и улыбаться.
    Его лицо было вытянутым и загорелым до черноты. Сверху - ёжик седых волос. Изобилие морщин спряталось за огоньком глаз, которые жили своей собственной и, похоже, не совсем земной, устремленной куда-то во вне, сильной жизнью.
    - Вы верите в бога? - поинтересовался священник.
    - Нет, не верю. Я - коммунист.
    - Но коммунисты тоже должны верить. Все люди должны верить в бога.
    - В СССР так не считают.
    - Странно.
    Он замолчал, потом обратился к Фролу на испанском. Я ничего не понял из их разговора, но Фрол даже растерял свою обычную маску одухотворенного политработника и тоже заулыбался.
    От этого деда исходила какая-то сила или даже мощь Разума, о существовании которой я, казалось, не имел ни малейшего представления. Он не играл, но битое нутро предлагало не спешить со скоропалительными выводами.
    Балакали они еще минут десять, пока не выяснилось, что падрэ не спал вторые сутки. Вот тут доктор Хосе Мария продемонстрировал, не в пример своему внешнему виду и предыстории, редкостную гуманность, решив немедленно расквартировать падрэ в соседней, пустующей обители, дабы тот предался снам. Мы с Фролом пошли будить Жэку и по своим делам - в столовую, но не только для того, чтобы помечтать о завтраке.

    - 2 -

    Карта продолжала издеваться. Жэке чертовски везло. Ближе к обеду я уже проиграл пять сотен, Фрол - три. На обеде падрэ не появился.
    Еще не стемнело, когда во время непродолжительного затишья вдруг донесся нарастающий звук дизеля со стороны города.
    - Камаз, - предположил Фрол. - Семь пик.
    - Вист.
    - Пас.
    Потом из-за домов показался "Урал" с тентом и, поднимая пыль, покатил прямо к столовой, между стройными рядами нашего доходяжного жилфонда на свайках. Повернув, грузовик остановился неподалеку.
    - Ну, вот и наигрались, ребята. Похоже, личный состав прибыл.
    - Интересно, что им будут есть? Расход еще подали только на капеллана, - глубокомысленно изрек Фрол, а затем продолжил по-русски и по-испански, чтобы стало понятно Жэке, беспощадно убивающему нас второй день. - Я всем прощаю уже долги сейчас.
    Сохраняя невозмутимый вид, пришлось срочно присоединиться к Фролу, скоренько выдвинувшемуся из-под брезентовой крыши столовой навстречу личному составу. Внезапно, из уст учтивого и культурного Жэки понеслись до боли знакомые выражения, почти без акцента, с присущими испанскому духу колоритом и экспрессией.
    Умиротворенные, мы продолжали удаляться и остановились лишь метрах в десяти от машины. Тем временем, личный состав кузова не покидал и даже не показывался.
    - Способный ученик на наши головы, Фрол. Скажи этому юному коммандосу, что вечером доиграем, а то обидится.
    - Я скажу... Потом, - злорадно съехидничал Фрол.
    И уже пора было напускать строгость, но личный состав продолжал находиться в кузове.
    Распахнулась командирская дверь кабины и обозрению предстала физиономия команданте Хорхе. Потом он начал вылезать весь. Подошел негодующий Жека, но было уже не до него.
    Признаков жизни кузов не подавал даже после удара кулаком команданте в борт. Ни о каком любопытстве в наличии у личного состава, по всей видимости, не могло быть и речи. Только приказ! А - не слышно, потому как летуны вдруг не на шутку разозлились на свой керосин.
    Грузный команданте спрыгнул с подножки на землю и, зачем-то грозно махнув нам кулаком, вразвалочку пошел к заднему борту машины. Встал там, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Подождал, пока немного стихло и рявкнул в кузов: "Bajar! (К машине!)"
    Через секунд пять оттуда показалась голова в темных очках и синей бейсболке. Её козырек был развернут назад.
    Команданте заревел и замахал руками. Аэродром - тоже, без рук, однако. Но в кузове, кажется, поняли, потому что голова исчезла. Прошло еще секунд семь.
    Даже наклонившись к уху Фрола, всё равно пришлось орать.
    - Издеваются они! Служба-то идет! Давайте-ка, сами с ними разбирайтесь, а я пока у Хорхе сигарет стрельну!
    - Хорошо! Мы разберемся!
    В это время из своей хибары показался доктор, постоял - посмотрел и пошел потихоньку к нам. Цирк пора уже было сворачивать. Жэка с Фролом не стали утруждать себя демонстрацией хорошо поставленного командного голоса, а сразу же принялись откидывать задний борт.
    Я приобнял низкого и пухлого, раскрасневшегося команданте, отвел в сторонку, а там и "керосинщики" притихли.
    - Здравия желаю, комрад Хорхе. Как ваши дела?
    - Плохо дела. Я очень недоволен этими людьми. Вы еще узнаете, как они не хотят подчиняться приказаниям.
    - Ничего-ничего. Это они с дороги устали. На Кубе же их хорошо научили?
    - На Кубе их очень хорошо научили. Но почему они уже забыли об этом.
    - Мы постараемся, чтобы они всё-всё вспомнили. Вот и доктор Хосе идет. Он - очень сильный командир. Все приказания будут выполняться.
    - Хорошо. Там, на машине, вооружение в ящиках есть. Гранатометы, "Калашниковы", пистолеты. Боепитание там тоже. Гранаты. Пока не всё. И еще я пока привез семь солдат. Форму им там в Манагуа выдают. Здесь они должны переодеваться. И нам пока надо ждать. Скоро еще приедут. Завтра или потом приехать должна радиостанции и для авиации наводитель с вашим специалистом. Еще женщины тоже приехали в Манагуа, но когда все женщины приедут с Кубы, мы тогда их привезем. Пока тут вы налаживайте службу. Караулы, наряды, дисциплина, учебный план есть у вас. Вот так.
    - Хорошо. Будем налаживать. Как у вас с куревом, товарищ подполковник? Не угостите?
    Пайковые местные "Hoja" не лезли ни в какие легкие. В городе нормальный табачек оказался дороговат - не забалуешь. У столичного же Хорхе постоянно водились то "Мальборо", то "Кэмел" или, на худой конец, длинная "Гавана". Удалось выцыганить пять штук, пока не подошел доктор.
    Рукопожатия, то се и пошел-поехал сплошной испанский, а меня ждали непосредственные заботы. Может и слава богу, что началась работа, а то из-за нашей с Фролом карточной непрухи уж больно сильно Жэка расстраивался...

    - 3 -

    Дело спорилось. Жэка, оказавшись на удивление горластым и проворным, уже залез в кузов. Сразу видно, что истосковался 'по' и любил своё командирское предназначение. Фрол, напротив, проявлял флегматичность, зато жестикулировал размашисто, резко и даже отчаянно. Бойцы потихоньку определились по ситуации. Нет, пока еще не определились, но всё-таки зашевелились. Не так, чтобы уж очень, но... подавали признаки жизни, собираясь покинуть кузов не без помощи Жэки. Вот уже и вылезли, принимали свои пожитки. Стояли - оглядывались.
    Неведомые гондурасские души - отборные великаны где-то под метр-семьдесят в каске. Нет, вру - не в касках, а в бейсболках, хотя и разнящихся по цвету: три черных, две зеленых, темно-синяя и 'неустановленного окраса'. Темных очков уже не наблюдалось. На Кубе за них гоняли, потому и пришлось попрятать. Дальше, верх - пестрые рубахи навыпуск и низ - пожилые джинсы. Из снаряжения: разнокалиберные сумки и полученные в Манагуа новые, забитые до отказа вещмешки кубинского покроя - некая помесь РД и сидора. В наличии также имелась небольшая, изрядно потрепанная гитара - явная замена падшему германскому 'уху в мир'.
    А Жэка увлекся и даже не думал стопориться. Подволок один ящик к краю кузова. Но руки-то бойцов заняты сумками, а это усложняло и без того непростую обстановку. То есть, принимать ящик пока было некому.
    - Фрол, тьфу... капитан, останови ты этого... лейтенанта. Хорошо, но торопится. Надо их строить и вести, на постой размещать. Пусть барахло своё бросят. Тогда и приступим. Заодно, в строю оживут.
    - Забыл уже я. Кого бросать? 'На постой' и 'барахло' - это что?
    - Барахло - это барахло. Личные вещи пусть занесут в дома. Вернутся, и тогда уже к разгрузке приступим. Еще надо доктора озадачить насчет размещения вооружения. С этими картами обо всем на свете позабыли.
    Доктор не заставил себя долго ждать. Подошел вместе с Хорхе поближе и молча разглядывал пополнение. Насколько мне было известно, он принимал непосредственное участие в отборе личного состава, а также навещал во время учебы.
    Кардинальные перемены в поведении новоприбывших грянули тут же. Не обращая внимания ни на Фрола, ни на Жэку, от группы отделился, по всей видимости, 'старший' и спустя секунды перед глазами предстала ровная шеренга из шести человек. Ранжир соблюдался, а старший группы уже докладывал доктору.
    Обернувшись, Хорхе уважительно покачал головой. Оставалось только развести руками, а еще мне подумалось, что надо бы вызубрить фразу на испанском: 'Сейчас доктора позову', - и служба попрет.
    Бойцы определили пожитки в сторонку и принялись разгружать машину. Двое влезли в кузов, потеснив Жэку. Тот спрыгнул на землю, застегнул пуговицы и одернул форму, но, внимательно наблюдая за процессом, всё порывался указать и подсказать как лучше. Неугомонный. Подошел Фрол.
    - Будет дисциплина. Как огня его боятся. Это хорошо.
    - Увидим. Пусть ящики в ряд укладывают - не штабелем. Так проверять удобнее будет. У 'калашей', небось, половина пеналов 'ушла'.
    - Куда?
    - Потерялись.
    Разгрузка шла быстро. От вида добротных, зеленых и серых ящиков с номерами, без 'опознавательных знаков' заелозила ностальгия. Родимые, ведь. Но что-то рановато. Еще загорать и загорать.
    Появление 'иноземца' размером с высокий патронный ящик вызвало здоровый интерес.
    - Комрад Хорхе, это что ж такое?
    - Не знаю. В документах там искать надо. Пока сами посмотрите.
    Чтобы не мешать вдохновенно трудившимся и наконец-то проснувшимся бойцам, я отставил в сторону тянувший килограммов на пятнадцать ящик. Открыл крышку, из-под которой дохнуло свежей краской и маслом. Там оказались новенькие, вороненые и уже расконсервированные на складе в Манагуа пистолеты. Семьдесят пятые ЧеЗы - африканская 'мечта идиота' - торчали из седел острыми спицами.
    Жека мгновенно оказался рядом и рассматривал изделия чехословацких оружейников с нескрываемым любопытством, порываясь дотронуться.
    - Бери. Они не кусаются.
    Фрол не успел перевести мои слова на испанский, но Жека уже ухватился за пистолет. Значение 'бери' было освоено в совершенстве.
    - Нравится?
    - Затвор тугой и почему магазин не выскакивает?
    - А зачем тебе обойму вынимать? Или надеешься перезарядиться, если дело до пистолета дойдет? Вот это зря...
    - Ничего не зря. Хороший пистолет.
    - Я работаю у вас переводчиком не собираюсь, - начал возмущаться Фрол.
    - Так чего ж твой земляк английский не учит? Язык вероятного, а у вас и основного противника. Должен знать. Или он только может старших товарищей в карты обыгрывать и с пистолетами баловаться?
    Фрол набычился. Потом отобрал у Жэки пистолет и чего-то долго талдычил ему.
    Разгрузка вскоре завершилась. Начали сверять количество и комплектность единиц в ящиках. Несколько удивило наличие прицельного станка с инструментарием - не переть же его с собой. ЧеЗы удовлетворили, обещанные четыре пулемета ПКМ оказались с запасными стволами и облегченными коробками, а гранатометы укомплектованы родной 'оптикой' ПГО при не просроченных блоках питания. Но вот у 'калашей' не хватало шомполов и пеналов. Хорхе досадливо морщился и цокал языком, обещая довезти их в следующий раз, а заодно и растерзать неведомых расхитителей революционной собственности.
    Также, совсем не порадовала оранжевая пластмасска магазинов АКМ. Но по этому поводу возмущаться пока было рановато. А уж если темную изоленту не раздобудем, то придется пренепременно доктора науськать и затем натравить на решение вопроса.
    - СВД будут, комрад Хорхе? Два снайпера, вроде как, едет. И дымовых гранат что-то не вижу.
    - Я всё помню, комрад Иштван. И всё зафиксировано на бумаге, утверждено. Будем ждать морской транспорт.
    - Подождем. А как там дела с сигаретами обстоят? Импорта не ожидается?
    - Буду узнавать.
    - Вот за это - спасибо! Закурим?
    Вечерело. Чтобы не возиться до темна, гранатные и патронные ящики не вскрывали - проверили на вес, так, приблизительно. Потом доктор внес замечания и расписался в бумагах команданте. Тот, чтобы окончательно не расстаться с куревом, мгновенно попрощался и отбыл, оставив после себя клубы сгоревшей соляры.
    Уже подступили сумерки, но никто никуда не торопился. Да и само время медлило с переходом на рысь. Доктор, нисколько не обеспокоенный размещением рухнувших на голову ящиков, вел нудный, хотя и непонятный разговор с прибывшими бойцами, сбившимися в кучку.
    Фрол с Жэкой тоже подтянулись послушать. Скорбь одиночества в плане абсолютного невладения испанским языком, к тому же, усиливал голод. Тем более, состоявшееся явление военизированных дам, а значит и харчей, выдавала зажженная, печальная лампа столовой. Силуэт низкорослой местной кобылки, запряженной в повозку, угадывался рядом. Аэродром притих. В вечернем и, отнюдь, не посвежевшем воздухе висело зудение кусачей мошкара.
    Я прекрасно понимал, что побуждать кого-то на действия или на принятие неотложных решений в данный момент и на ближайшую перспективу не представлялось возможным. В общем, томился и скучал, когда заметил приближающегося Падрэ.
    Его просторные, темные одежды не смогли упрятать пружинистую поступь, чем-то напоминающую кошачью. И это при его-то почтенном возрасте, немалом росте и ярко выраженной худобе.
    - Добрый вечер. Как спалось, святой отец?
    - Добрый вечер. Вы знаете, я всегда сожалею о времени, потраченном на сон. Потерянное время - это напрасно прожитая часть жизни.
    Меня еще утром удивила его неспешная манера излагать ясно и четко, практически без слэнга и проглоченных согласных, чтобы слово доходило и было понятно не бог весть как освоившему язык собеседнику.
    - Разве в церковных книгах упоминается о вреде сна?
    - Нет, в библии ничего об этом не сказано. Но человек в праве мыслить и рассуждать по-своему...
    Падрэ задумался на секунду и продолжил, а у меня, кажется, начала отваливаться нижняя челюсть из-за:
    - Я не так давно отрекся от церкви.
    - В связи с её полным игнором сна? - сорвалось не подумав, в процессе подбора челюсти. Но дед улыбнулся.
    - Можно сказать и так. Но церковь, скорее, утаивает свое понимание многих вещей.
    - Религия, как и женщина - тайна, сама по себе.
    - Тут дело несколько в ином. Мы поговорим об этом как-нибудь после...
    'И ты, Брут!' - подумалось, наблюдая, как падрэ плавно вливается в группу увлеченно беседующих гондурасских партизан и их кубинских пособников. 'Ну вот чего я здесь делаю?... Эх, надо учить испанский, едрит!'
    С досады даже не понял, а ведь еще чего-то не хватало. Потом вспомнил и закурил. Фрол, увидев такое дело, присоединился.
    - Угостишь плененными?
    - Угу. Что там за беседы при ясной луне? С ящиками вопрос решили?
    - Доктор сказал, чтобы здесь до утра лежат. Часового выставить нужно. Сейчас сложную политическую ситуацию на родине обсуждение. Все полны решимости и готовы воевать до победный конца.
    - Пусть хоть без концов сражаются, но ужин - по распорядку.
    - Ты не понимаешь момент. Страна ждет свои герои. Им не до еда.
    - Скажешь тоже. Вон, как прищурились. Сразу видно - голодный партизан хуже татарина.
    - Кто это - татарина?
    - Про Чингис-Хана слыхал?
    - Да.
    - А эти еще хуже.
    - Ты с ними служил раньше?
    - Только с Чингис-Ханом.
    - Он очень старый. Очень.
    - А я чего - молодой?
    - Да. Моложе. На много.
    - Всё-то ты знаешь... Часового, значит, выставлять будем. Его же вооружать придется. А по утру доктор запишет в свой блокнотик: 'Диверсантов контрас среди расстрелянного личного состава партизанского отряда не обнаружено'.
    - У них дисциплина на высоком уровне. У меня дома обучали.
    - 'В Гуанабо отучились - аж котлы в аду накрылись'. Полчаса из машины выгоняли... Ладно. Жрать охота - сил нет.
    Внезапно от столовой донеслись громкие 'тюк-тюк-тюк', напоминающие соударение половника и железной миски. Кормящие тетки со своим фирменным блюдом 'мина попала в курятник', похоже, заждались.

    - 4 -
    Бобы с ошметками костлявых куриц-доходяг, обжаренные в неведомом масле, уверенно заходили в желудок. Пламенно-рыжий окрас пищи несколько отпугивал, но проголодался я, чего-то, в связи с последними событиями. Наверное, всему виной нервы. Из-за них, проклятых, и с инициативой поторопился - в войну поиграть захотелось. Вообще, на инициативных воду надо возить в больших количествах. Лечит-лечит тебя время, а толку...
    - Up to you, Doctor Jose, but let's put into practice the 'weapon on soldier's hands' method since this evening. Of course, there should be no any ammunition to carry, except for the camp duty period (Доктор Хосе, на ваше усмотрение, но давайте с сегодняшнего вечера начнем практиковать метод 'оружие при бойце'. Конечно же, боекомплекта на руках быть не должно, за исключением времени несения караульной службы).
    Доктор даже прервал трапезу, но соображал недолго.
    - You know, I've thought the same thing right now. For sure, we will do. (Вы знаете, я только что подумал об этом. Так и сделаем).
    - Надо же. Какой догадливый.
    Фрол хмыкнул.
    - What? (Что?) - спросил доктор.
    - Nothing. I mean - very good. (Ничего-ничего. Имел ввиду - вэри гуд.)
    А док уже оглашал что-то по-испански на всю столовую. В партизанских рядах обнаружилось шевеление. Фрол, не дожидаясь моего вопроса, перевел.
    - Будем вооружение получать после ужина. Пока только автоматы Калашникова. Он считает, что это нужно сейчас делать. Боевая готовность будет тогда, говорит. Она необходима.
    - Угу.
    В воздухе - душноватом и пресыщенном запахами всё той же - огненно-рыжей. Так вот, в этом воздухе вдруг завитали флюиды какой-то новизны. Наверное, жизненная позиция главного партизана активизировалась и даже поплескивала наружу - он зачастил тыкать ложкой в дно миски. Получалось громко. А сноровистая (в плане приема пищи) партизанская братия поддержала командира. Заглот ускорился.
    Сидели мы дружной семьей за одним столом. Кстати, еще один такой же, грубо сколоченный стол в обрамлении лавок простирался метров на двадцать вдаль, за моей спиной. Никаких иных элементов в убранство столовой включено не было. Разве что, остов павшего "Телефункена", валявшийся неподалеку, и -сверху - приземистый навес, с кое-где подглядывающими звездами. По правде сказать, звезды не настораживали. Сезон дождей пока хоронило весьма и весьма отдаленное будущее. На момент же, оставалось запить "съеденное" молоком с толченой кукурузой... и обеспечить себе веселую ночь. Поэтому, хлебать эту бодягу передумал. Лучше потом водичкой дозаправиться.
    Один лишь Падрэ игнорировал всеобщий порыв немедленно начать гробить вооружение. Вообще-то, с Падрэ - бог, хотя и в официальном разводе. И еще я подумал, до каких пор партизаны будут лишены приятной возможности убирать за собой со стола. Неужели тети собираются перемывать все в своих аэродромных пенатах и таскать туда-сюда? Ведь, скоро сто человек тут окажется. Впрочем, это уж не такая большая обуза для женских рук в сравнении с грядущими народно-освободительными катаклизмами, поджидающими Гондурас. И не мои это заботы - командиров без того хватало.
    Наруже - без навеса - воздух потихоньку начал перемешаться и даже немного посвежело. Аэродром примолк. Темнота расползлась, разжигая свет фонарей - желтоватые, тусклые пятна на земле.
    - Фрол, приглядите с Жекой, чтобы комплект на руках был. Ну, автоматы без пеналов и шомполов не брали чтобы. По четыре магазина каждому. Никаких штык-ножей. И скажи доку... Попроси дока составить ведомость. Пусть фамилию туда, или чего там у них, занесет. Номер Калаша и подпись. Он любит бумажки.
    - Хорошо. Скажу.
    - Кстати, спроси, подсумки им в Манагуа выдали?
    - Да. Подсумки они получили в Манагуа. Уже спрашивал их.
    - Вот и гут. Я пока один цинк вскрою - для часовых. Спроси доктора, что он с охранением надумал? Сколько смен будет? Чего там, разводящий, начкар, бодрствуюшая, отдыхающая?... Стоп. Не спрашивай ничего. Пусть сам рожает.
    - Кого рожает?
    - Пусть сам в войну играется. Бля, достали. Нет бы в дом занести это добро и - на замок. Возись тут!
    - Ты не прав.
    - Знаю.
    Доселе здравствующий вечер плавно и неизбежно перетекал в ночь. Железяки с крыльями больше не грохотали физико-химическими процессами обращения свежего воздуха в керосиновую гарь и копоть. Видать, угомонились.
    Долгожданный и желанный, легкий ветерок скрашивал пережаренное бытие иллюзией несуществующей прохлады. Что-то ворчало и постанывало в желудке, но не раздражало, а лишь видоизменило к лучшему преследующее ощущение голода.
    Казалось бы, с чего(?), но мне жутко захотелось выпасть из вялотекущей, засосавшей партизанщины. План самоустранения уже созрел: "Сейчас пойду в свою келью, разыщу пропажу -шариковую ручку и возьму НЗ - пару "спернутых" из гостиницы в Манагуа, чистых листов с вензелями. Потом забьюсь в угол где-нибудь на природе и напишу письмо жене. Пусть хоть глаза треснут, но напишу".
    Сказать по правде, письма адресовались не кому-нибудь, а самому себе. Обстоятельства складывались таким образом, что в письмах не оказывалось ни слова правды. Не вы, так посольский перлюстратор замарает-упрячет её. Но ложь спасительна, если разум забрел в очередной тупик безысходности. К тому же, боль от жажды подстегнуть время начала проедать печенку. Это не тоска по дому - не ностальгия. Всего лишь, витающий в воздухе этой злосчастной страны и вдруг оказавшийся где-то здесь, рядом, знакомый запах. Вонь Войны, которая напитала, казалось, всю прошедшую жизнь и стала невыносимой. Я просто не знал, куда от неё деваться.
    "Поехал, что ли? Вроде, рано еще".
    Но ручка так и не нашлась, и листы остались белыми... чистыми, а время подстегнули неожиданные служебные заботы. И всё из-за того, что доктор усомнился в правильности собственной правильности. А может быть, его обеспокоило хранение ящиков под открытым небом в присутствии часового, который непременно присядет и, конечно же, приляжет. Сон на посту обнаружит смена караула, и доктору придется принимать меры дисциплинарного характера. А рано еще чего-нибудь предпринимать. Вдруг, разбегутся? Лови их потом.
    Хотя, вполне возможно, что доктор не усомнился и не обеспокоился, а лишь покинул на какое-то время дебри революционных идей, наваленных в пресловутые блокноты, которые прятались всё в том же железном сейфе под кроватью.
    В общем, бог знает, что там у него переключилось на ночь глядя, но вооружения и БП было решено незамедлительно переместить под замок в одну из хибар. По этому поводу меня и сбил на взлете Фрол, ввалившись в келью.
    - Стучаться надо.
    - Извини.
    Ручка уже почти было нашлась под прибитым к полу гробом с полками - неким подобием рундука. Внизу былo пыльно, темно и ни хрена невидно. Я встал с карачек, поскольку Фрол извергал явное стремление и решительность куда-то бежать и что-то делать. Но в хибаре особо не побегаешь и решительность здесь ни к чему.
    - Когда ж фонари привезут? Что стряслось?
    - А?... Не понял. Ладно. Доктор срочно зовет. Насчет ящики на улице.
    - Не поздновато? - Красная пыль никак не хотела стряхиваться с рук. "Сколько ж её там?"
    - Не знаю. Он сейчас сказал надо. Вот так. Караул не будем.
    - Этих вооружили?
    - Вооружили еще нет. Доктор тебя зовет. Он там - в столовой - их записывает.
    - Кого?
    - Он записывает личный состав, который на руки выдавать надо оружие.
    - Ну, пойдем, коль зовет.
    Благодаря единственной, скудно освещавшей келью лампе, темнота на улице не рухнула на голову, а облобызала. К тому же, что-то светилось в столовой. Так что, не заблудимся. Да и с другой стороны - у ворот - света хватало. Луна пока не объявилась, от чего звезды разгорелись без стеснения. Хотя, чего или кого им было стесняться? Ведь, под ними царствовал завсегдашний бедлам: немногочисленная когорта больших дядей-хроников вынашивала планы как хоть что-то отнять или, на худой конец, поделить на Земле. А маленькие дяди, в массовом порядке, охотились друг на друга во имя перехода количественного "отнятого" в качественное "поделенное". Кто тут прав? Кто виноват?... Маразм, одним словом.
    Ну, а мы с Фролом пока приближались к столовой, и уже был виден доктор. Он восседал за громадой стола, по середине, склонившись над блокнотом. Как раз туда сыпала печальные канделы лампа из-под крыши. Вторая лампа, справа, освещала бабулек на конной тяге, уже прибравшихся и норовящих отвалить в свои аэродромные пенаты.
    По мере приближения, все отчетливее виднелся ряд ящиков на земле. Возле них сбились в кучку бойцы. Там же копошился Жека, потом громко хлопнул крышкой одного из ящиков и метнулся к свету - к столу. В его руке оказался Калаш, который затем лег в строй аккуратно разложенных "машин". По соседству с ними - с правого фланга - на стол грудой свалили ярко-оранжевые магазины. "Аж светятся. Изолента нужна будет позарез".
    Жека заметил нас, подошел и затараторил с Фролом. Фрол остановился, а я пошел дальше, чтобы усесться рядом с доктором и уже тогда постичь глубину очередной порции мыслей, выдаваемых на гора неутомимым революционером.
    Вообще-то, доктору присвоили звание революционера с очень большим натягом. Конечно же, исходя из моих индивидуальных, тогдашних представлений о данном хобби. Революционеру следовало бы вести идеологическую войну с антинародными управителями. И путь виделся таковым: группа единомышленников-бессребрянников, источники финансирования, листовки-газеты, возмущенный пролетариат в обнимку с беднейшим крестьянством, стачки-забастовки, крылатые речи-призывы в светлое завтра, потом тюрьма-каторга и - по новой.
    А этот... революционер, в восемнадцать лет отроду, где-то пуд тротила спер и, средь бела дня, полицейское управление - в космос. Народу, ни в чем не повинного, столько полегло, что работягам с пейзанами следовало бы возмущаться совсем по другому поводу. Дальше - больше. Не тот какой-то путь получился. И неохота мне было с ним плечом к плечу - на тропу. Но, что поделаешь?... Пришлось.
    - Я хотел бы попросить комрада Иштвана организовать хранение ящиков в одном из домов. Это необходимо сделать сразу после получения комрадами оружия. Комрады устали после длительного следования сюда и не смогут этой ночью нести охрану. Завтра, после отдыха, они будут в полной боевой готовности. Для переноски ящиков сегодня ночью у них должно хватить сил. Мы поможем.
    - Доктор Хосе абсолютно прав, - я вздохнул. Вроде, уже не воняло. - Мы поможем комрадам перенести ящики в дом. В какой из них вы считаете необходимым сложить ящики?
    - Комрад Иштван понял меня правильно. Сложите ящики в пустой дом рядом с моим домом. Там есть возможность закрыть дверь. Замок у меня есть.
    - Roger, доктор Хосе, - и я мельком заглянул в его блокнот. Увидел семь строчек в столбик с пустующим местом справа. То ли фамилии, то ли имена, а, может быть, это были партийные псевдонимы.
    Вскоре, возле каждой из строчек доктор впишет номер автомата Михал Тимофеича. К нему "в нагрузку" пойдут четыре магазина. Пролетит пара-тройка недель, и великаны в, пока еще, бейсболках отправятся крошить себеподобных совсем неподалеку отсюда. Мы уже научили их, как выполнять задачи быстро, аккуратно и с минимальными потерями. Еще снарядим, усилим и подучим по месту. "Куда катится этот мир?"
    Нездоровые мысли объявились, товарищ Иштван?... Конечно. Они начали посещать совсем недавно. Вероятно, тому причиной или катализатором являлось вынужденное безделье. Ну и ничего страшного. Нездоровье излечит служба и запах пота, совместно с тяготами и лишениями. Их в избытке хватало на перспективу. А уж на старости лет будем делать выводы, если... "Пошел ты!"
    Будто вторя, окружающее разразилось непонятным, командно-испанским громом. В начале, понесло доктора. Боевой клич подхватили Фрол и Жека. Бойцы сонно зашевелились, но быстро построились метрах в трех, вдоль стола, "во фрунт".
    Напустив строгости, кубаши-картежники преобразились. Они стояли впереди-сбоку от разношерстного строя, заложив руки за спину и расставив ноги.
    "Где-то Штирлица насмотрелись, едрит..."
    Доктор встал, и мне тоже пришлось. Как раз в это самое время, пищеблочные голубушки взнуздали коника, и скрипучая, грохочущая пустыми термосами и флягами, боевая колесница вырулила на взлетку, простирающуюся от столовой до ворот. Проход парадной техники получился. Естественно, тачанку провожал поворотом головы весь парад, включая командование. Я даже собрался отдать честь боевому экипажу, но вовремя вспомнил, что головной убор где-то позабыт-позаброшен.
    Наконец, утихомирилось и Жека снова рявкнул в ночь. Тусклая лампочка не позволяла разглядеть его лицо в деталях, но нечто упоительно-торжественное звенело в голосе молодого коммандоса. И оно явно передавалось остальным "игрунам". Даже доктор попытался расправить плечи, но плюнул на это дело и, взяв со стола блокнот, поднес его к глазам.
    - Комрад Рико! - Обронил он в обычной своей манере: глухо, неторопливо, но достаточно громко. Бывший Жека, а ныне - монумент, видимо, собрался продублировать, повернул к нам голову и осекся.
    Тем временем и далеко не тем шагом, который потребовался бы в Гуанабо, из строя вышел, вроде, старший этой группы. Ну, хоть вытянулся он перед доктором соответствующе моменту. И тут произошла некоторая заминка. Доктор даже кашлянул, на что никак не прореагировал Фрол, но Жека, окончательно растеряв монументальность ребят с Принцальбрехштрассе, понял, кажется - надо что-то делать со всем этим. Я показал ему пальцем на уложенные "машины", а затем на комрада Рико. Доехало.
    Подскакав добротным, строевым галопом, Жека схватил один из Калашей со стола и начал вертеть-искать. Естественно, искал он номер и нашел-огласил, опять же упоительно. Доктор записал в свой блокнотик. Явно, что ни о каких подписях и иных подтверждающих атрибутах не могло быть и речи. Жека сунул автомат Рике, тот прижал его к груди и, типа: "Свободен! Следующий!"
    - Комрад Пабло! - Буркнул доктор. Видимо толкание напутственных речей отложили "на потом", а про магазины забыли "на пока".
    Стояла ночь, но мрак на душе исподволь рассеивался. Мне даже захотелось поблагодарить судьбу за доставленное удовольствие. А где еще такое увидишь? "Лебедь, рак и щука". Шпана, монументы и террорист изображали торжественный ритуал, а где-то рядышком бродил поп.

    Стояла ночь, и мы стояли,
    Вооружение вручали, зевали,
    Маму вспоминали и думали:
    "Куда не спим?"
    Бандюга Рейган на печи
    Сопел, и контрасы храпели.
    Но мы - увы. Мы все при деле,
    Над светлым будущим корпели -
    Таскали ящики в ночи.

    - 5 -

    На часах светился третий час ночи. Всё и вся уже улеглось. Ни ветринки, ни шороха вокруг. Темень и угрюмая тишина, приправленная чужим духом никак не желающей остывать земли. На ней примостился плотно сбитый строй лачуг, нацеленных в небо чернеющими силуэтами крыш, словно зубами. Казалось, что земное убожество, привнесенное человеком, так и норовило вцепиться в ярчайшую россыпь бриллиантов на ночном небе.
    Шустрые искры попугали темень, приникшую к земле, и, наконец, зажигалка произвела огонь на свет божий. Или ночь... "Тэкс. Письмо не написал. И газ скоро закончится. Надо бы в город завтра смотаться... Блин, какой завтра? Сегодня".
    Сон не шел. Я сидел на ступеньках своей хибары. Закурил и смотрел, как темные клубы прячут льющийся с небес, холодный свет. Силенок у дыма оказалось маловато. Не совладать ему с неземным, звездным великолепием.
    Наверное, есть немало людей на свете, которые не любят б ы т ь в ночи. Конечно же, всё зависит от обстоятельств или настроения, то есть от восприятия внешнего и-или внутреннего мира. Порой, становится просто жутко по соседству с ночью. Ведь - тихая и темная - она позволяет оставаться наедине с самим собой. Иногда, хотя и очень редко, дает возможность обронить взгляд в грядущее. Но чаще всего оглядываешься назад.

    Нидерланды, начало 80-х гг

    Нас, в буквальном смысле, послали. Да-да. Прямо, из-за стойки трансфера. Причем, какой-то явно неместный, смуглый юноша. Ведь, малолетний еще гражданин, а уже расист-капиталист. Чего с него было взять? Там еще и девушка в униформе сидела, но она смолчала. Мы возмущаться не стали: Григорий Федорович мало чего понимал в происходящем, а я хоть и понимал, но четкую и прямую линию родной партии гнуть не стал. Чего её гнуть-то? И куда? В общем, получалось, что на утренний рейс нам можно было зарегистрироваться только утром. А без посадочных талонов поход в дьюти-фри за покупками для дома и семьи, само собой, откладывался опять же на утро. Но будут ли они работать в такую рань?... В перспективе наблюдался очередной удар судьбы по и без того, хрупкому семейному счастью.
    Так что, покинули мы стойку трансфера в расстроенных чувствах. Находилась она в самом начале посадочной балюстрады. Через пару десятков метров оказались в главном здании. Григорий Федорович, было, потянулся направо - к массе различного рода магазинчиков, разбросанных, где ни попадя. Но нам бы следовало топать совсем в другую сторону.
    "Шипхол" тогда еще не разросся до сегодняшних размеров. Хотя, возможность заблудиться в нем уже имелась в наличии, кабы не громадные табло-указатели "А" и так далее с номерами гейтов. Меня уже как-то раз заносило сюда с ночевкой, поэтому:
    - Товарищ Шандор, не туда. Пойдемте налево.
    - Как скажете. Доводилось бывать? - бодрым голосом туриста откликнулся Григорий Федорович.
    - Доводилось, - ответил я, подумав, какие мы странные венгры. Всё чешем и чешем по-русски.
    Мы миновали "С", "В", а за "А" и стеной каких-то зеленых насаждений открылось пространство, заставленное рядами мягких и широких кресел-скамеек. Далеко впереди за креслами и вдоль стены справа, между островками всё той же флоры, натыкали ресторанчиков и кафе. Уже становилось немноголюдно, ведь за стеклянной стеной слева укладывался на покой жаркий и раскрасневшийся, такой длинный день.
    Даже не пришлось припоминать, в какой из кафушек я уже столовался, предварительно протралив уровень цен во всех точках общепита. Столько лет прошло, а здесь мало что изменилось. Причем, веяло новизной. "Странно... Вот жешь, капиталюги чертовы".
    Тогда, в упомянутом кафе стояла громадная бандура с прозрачными стенками. В ней вертелись немаленькие барабаны с шампурами.
    Мы уже протопали мимо кресел-скамеек и зашли в кафе. Знакомая бандура всё крутила барабаны, а толстенные сосиски на шампурах продолжали обретать поджарость - готовиться к размещению в мягких булочках. Вид конечного продукта был очень даже съедобным. Вкус не подкачал и кетчуп - отнюдь, не болгарский. В "гонке вооружений" немного отставали от "наших" майонез с горчицей. А вот "не наше" золотистое, отменное пиво с густой пеной вырвалось очень далеко вперед... Да-а-а... Тут уж... Правда, кусалось пиво - впритык с нашими "командирюмочными" возможностями.
    Все бы и катилось по проторенной дорожке, если бы Григория Федоровича не задушил галстук в связи с оскудевшими в Польше, инвалютными запасами. Я уже примерно пересчитал ему цены с гульденов в доллары и даже в рубли. В общем, дохлый челнок наших взаимоотношений качнуло. Ведь, есть-то хотелось.
    - Можар, вы не дадите мне в долг десять?... Нет. Двадцать долларов? - Ослабляя узел на галстуке, молвил Григорий Федорович. Он приблизился вплотную и приобнял. Я чуть не отшатнулся. В кафе никого не было - даже стен. Лишь дама средних лет за стойкой, но и та уже заинтересовалась нашим интимом. А может быть, просто ждала распоряжений и указаний. Так что, вначале следовало бы озаботить даму.
    - Hot-dog and beer. Big one, - а уже потом зашептал, наклонившись к Григорию Федоровичу. - Как же я могу дать в долг доллары, если у вас в спецчасти на каждый подотчетный цент бумажка нужна? Вы мне расписку напишите?
    - Нет, - мгновенно среагировал Гриня. - Без расписок. Но тут такой случай. Думаю, можно сделать исключение. Вы знаете, мне еще домой надо там купить всякого. Подарки руководству. Войдите в положение.
    Странно, но мое положение мало чем отличалось.
    - Тогда давайте вернемся домой, Григорий Федорович. Сделаем исключение в спецчасти, а уж потом я вам хоть сто долларов в долг дам. Сразу. Нежадный. Вот только нам бы с русским поаккуратней, товарищ Шандор. Кажется, она прислушивается.
    Григорий Федорович покосился на иногражданку, потом попросил заказать ему хот-дог, маленькое пиво и не произнес ни слова до самой посадки за столик. Ну, разве что: "Данке!" - для дамы, после расчетов.
    Челнок пока лишь трещал по швам, но не булькнул, хотя:
    - Вы надолго в Никарагуа, товарищ Иштван? - снова качнула волна. Григорий Федорович зачем-то порылся в портфеле, водрузил его обратно - на соседний стул - и отхлебнул пивка. Затем крякнул и, наклонившись ближе к поверхности стола, прошарил под ним рукой. Очень заметно, но продолжалось недолго. Видимо, никаких спецустройств внизу обнаружено не было. А сверху все выглядело ровно и гладко, без подвохов. Так что, продолжение следовало.
    По ходу этих спецпрофмероприятий я уже жевал и глотал, запивая. "Хорошо-то как". Даже язык обжег. Пришлось тормозить.
    - Обычная командировка на год, товарищ Шандор. Может и больше. Как получится.
    - И всё-таки, чем же вы там будете заниматься?
    - Так вы уже спрашивали. Перевозками буду заниматься. Там всё время чего-то строят. Мы помогаем. Строим и возим. Стройматериалы. Еще там... Много чего.
    - Наверное, с морскими перевозками связано?
    - Отчасти. В основном, с речным транспортом.
    - Ну, так морем же сначала привезут или самолетом. А уж потом - по рекам. Не припоминаю. Судоходных рек там нет, кажется. Не могу вспомнить.
    - Нет?... Так найдем и полетят... суда.
    - Что значит "найдем"? Вы себе четко представляете свои служебные обязанности? Сможете выполнять поставленные задачи? Средства-то лично на вас немалые расходуются. Золото, валюта.
    - Еще как четко представляю, товарищ Шандор. Вижу, прям. Вы ешьте, а то остынет.
    - Ничего. Холодное - не сырое. Вот у меня друг тоже все в африках служил. От управления, которое на улице Фрунзе. Слышали про такое?
    - Слыхал.
    - То на Кубу, то в африки его посылали. Говорил, что переводчики-мальчишки безобразно себя ведут за рубежом. Из военного иняза которые. Приходилось пересекаться с ними?
    - Приходилось. Но так, чтобы кого-то особо выделять по поведению... Люди все разные. Думаю, что поведение мало от возраста зависит. Тут, скорее, играет роль воспитание человека и как он в мире потом оботрется. Иногда и люди в возрасте такого натворят, что диву даешься.
    - Ну, не знаю. Возраст, всё-таки, надо уважать. Слушаться надо старших... А друг мой из-за двух вот таких молокососов и погорел. Стажировались они под его началом. Институт-то свой еще не закончили и натворили. Попросил он их в магазин сходить за территорией части или базы там какой-то. И пропали они. Изменники. Там до границы недалеко было совсем.
    - До границы с какой страной?
    - Не помню я уже. Давно дело было. И всё указывало на то, что перебежали они. Моего друга сразу вернули на Родину, из партии исключать собрались и чуть ли не погоны срывать. Хорошо, главный советник вступился.
    - Главный военный советник? ГВС вступился?
    - Точно не скажу, но кто-то из высшего командования там. Из советнического аппарата. А друг стал не выездным. Со званием задержали. Вся карьера прахом пошла.
    У меня в горле уже с минуту как застрял кусок. "И эту падлу ты называешь своим другом?" Истинное содержание слезливой басни Грини я знал в деталях.

    Никарагуа, начало 80-х гг

    В дверь задубасили, и случилось новое утро. Оно ничем не отличалось от всех остальных. Разве что с подушкой не хотелось расставаться, и глаза продрал ели-ели.
    Обычно, сигнал побудки проходил с аэродрома в виде бравурного марша турбореактивного оркестра. Иногда будил сам доктор. Судя по "почерку", он и долбил сейчас в дверь. У дока - единственного хранителя времени и некоего подобия дисциплины - имелся древний будильник, который вполне мог поспорить с аэродромными возмутителями спокойствия. Но сегодня, почему-то, ни будильника не услышал, ни летунов. "Что за день-то?" Ответа не последовало - голова сбилась со счета. Может быть, уже случилось воскресенье?... "А какая разница?"
    Вопрос из серии "какая разница" насторожил. Не намек ли это на необходимость в срочном порядке поставить крест на разгильдяйстве, царившем до сей поры? Подумал даже о перспективе запуска своей тайваньской, наручной будилы и подъеме на полчаса раньше. Типа, пора было запускать погоню за уставным человеческим обликом.
    Сказать по правде, повсеместно расплодившийся бардак начал беспокоить уже с неделю назад. Боком могло выйти. Не сейчас, так - потом. В то же время, особого желания пресекать безобразия не наблюдалось. Почему моя башка должна была болеть из-за этого? Голов тут хватало.
    Выбравшись на крыльцо, доморгался до ничьей с солнечным светом и глазам предстала удаляющаяся спина доктора. Потянулся - аж захрустело - и побрел в другую сторону, к отхожему месту. Ни доблестные партизаны, ни кубинские пособники пока наружу не повылезали. И падре куда-то запропастился еще со вчерашнего вечера.
    Ночью, после возни с ящиками, док, как бы вскользь, напомнил о существовании учебного плана, где на первом месте стояло проведение утреннего физо. Что ж, будем пылить-бегать от ворот и до проминированной полосы отчуждения аэродрома. Вообще, жили мы, как у Христа за пазухой, посреди мин и с одной-единственной дорогой "на выход". Но заставить сунуться к самой колючке и за ворота внешнего охраняемого периметра, способно было лишь пиво и, желательно, при колесах. Аэродромные сторожа-весельчаки могли понаставить сюрпризов где-нибудь еще, за ради интереса. Хотя, границы минполей были обозначены скрупулезно. Тракт же, проложенный конными официантками и ведущий куда-то в аэродромные дебри с радарами, изобилием антенн и немыслимых, покосившихся сооружений, считал и считаю недостойным внимания.
    Утро набирало обороты. Аэродром так и не удосужился перепугать округу, лишь грозно и насуплено молчал. "Точно, воскресенье. Им же по воскресеньям полагаются политзанятия в церкви". Но физо - это уж никак не менее святое увлечение.
    Поэтому, после нудных, двадцатиминутных разборок с формой одежды и соответствием обуви, наличием носков, а также с мучительным решением по поводу: "Ну и нахрена ты ляпнул про Калаши?" - Мы запылили по иссушенному солнцем простору. АКМы остались в хижинах.
    Я бежал сбоку, заинтересованный еще непознанным партизанским потенциалом в плане моторики. Фрол с Жекой перли впереди, задавая темп. Переборщили немного и к обеду, вероятно, могли появиться первые раненные в "босиком". Уж извините, но тапочки не предусматривались. Хотелось бы отметить, что даже новые, не растоптанные кубинские запатосы (башмаки), при наличии носков и чуть большего размера, вполне гуманно относились к "размещенному" внутри. Да, но от конфигурации копыт и мозгов конечный результат тоже зависел.
    Стояло чудесное утро, не подпорченное "пламенными моторами". Чего-то такое, напоминающее флюиды радости с элементами начала новой жизни, витало в воздухе и задвинуло жару на второй план. К тому же, воскресный стереотип наложил свой отпечаток и будничность померкла, несмотря на сияние всепроникающего, уже обалдевшего солнца.
    Упоение в движении, в скорости, но жара - будь она двинутая или еще какая - свирепствовала.
    Слегка нагрузило на пятом витке от ворот до EPONR (предполагаемой точки невозможности возврата) перед полосой отчуждения, хотя... "Так бы бежать и бежать до самого Тихого океана. Окунуться. Потом, обратно. Как раз, командировка закончится и домой. Закончится?... Нет, еще не закончится. Придется в другую сторону бежать - до Атлантики. А там джангла побольше, горы, мины, не контрасы, так местные бандидос. Застрянем или сгинем. Мы ж не в танке. Эх, надо было в танкисты идти. Не прятался и не бегал бы ни от кого, а полз бы на всех... хм, сидя". Стоп! Танки мне никогда не нравились.
    Вязкая помощница-дурка поползла по душе. Она мешала уставать, хотя жара слегка придушила, пот напитал брови, лил в глаза. Звучно тыкалась кровь в висках, легкие покряхтывали от никотина, но бег очищал и приводил в порядок мозги. Он даже каким-то парадоксальным образом обострял мысль в те дивные времена, когда бегать приходилось совсем по другому поводу и очень подолгу. Именно тогда понял, что в беге нужно отыскать прелесть идиотизма, блаженную антигармонию, научиться менять знаки и вперед. Бегите, ребята!...
    Но ребятам, похоже, было уже не до чего. Лишь Фрол с Жекой, периодически оглядываясь, как бы спрашивали: "Может, хватит? Помрут ведь".
    Завершался седьмой виток. До наших ворот было недалече. Туда, как раз, заезжала колонна: девчонки с завтраком, а также водовозка с кобылкой покрупнее и абсолютно ржавой бочкой. Я снова вспомнил про новые башмаки, но не удержался:
    - Фрол, рывок... И бойцам скажи:... "Кто хочет быть разведчиком,... пусть сил не жалеют!"
    Ускорившись, понеслись. Воздух совсем выключили, но, несмотря на подрастерявшуюся форму и прокуренные будни, пришли плотно. Юный коммандос - чуть впереди, Фрол поотстал. "Ничего-ничего, на длинной дистанции сделаем," - подумалось несколько самоуверенно.
    Вот только, пришли втроем. Желания становиться разведчиком никто из доблестных партизан, почему-то, не продемонстрировал. Так они и дошкондыбали всемером - не в колонну по одному, а будто в стаю сбились - без индивидуумов, не по-хулигански. Шаг и поначалу-то был тяжелый, кургузый. 'Какой тут sneak'n'peek, к едрень-донне-фене?!'
    Выходило, что с разведчиками пока полный "тихо". Но и у партизана, в первую очередь, должен кураж иметься - земля под ногами гореть. Здоровье свое, которое на благо родины отдавать собрался, уж показал бы. Ан-нет, сплошной 'туберкулезный диспансер!'
    Свалило их с копыт. Один Рико наклонился, но ноги держали, тяжело дышал, уперев руки в колени. Затем посмотрел каким-то, чуть ли не затравленным взглядом и произнес нечто длинное. Он стоял в паре метров от меня. Жека вентилировал легкие, размахивая руками, подальше - возле первой лачуги - и не слышал. Фрол пыхтел рядом.
    - Чего он говорит?
    - Говорит, что будет докладывать командиру отряда, потому что неправильно делать так физическую подготовку.
    - Ты ему передай, что еще ничего не закончилось. Осталось выполнить два комплекса упражнений, которым их в Гуанабо научили. Сейчас продышимся и начнем. К завтрашнему дню турники сделаем. Докладывать собрался?... Пусть хоть хунте своей домашней докладывает. Стукач, сука. Это не переводи, он и так понял.
    - Кого понял?
    - Про суку.
    И поскучнело. Это не есть гут. Если весь 'гондурас' подготовлен на таком же уровне, то падре понесем мы втроем. А кто попрет вагон 'железа'? Понятно, что обеспечение планировало сброс контейнеров в точке базирования. Но до неё пешим порядком топать с неделю по милому сердцу джанглу, по горам-очаровашкам и через пару рек-хохотушек. Про радушные встречи с аборигенами и, не приведи господь, с их попечителями решил вообще не думать.
    Словом, гуанабская кузница железных кадров удивила несказанно. Не какая-нибудь же крымская СВОУлочь (СВОУ - симферопольское общевойсковое училище), где гулевали и загорали многочисленные родственники африканских раскрасневшихся божков, отмороженные олухи из семей здешних нарко-комиссаров или блудные отроки арабских партай-верблюд-геноссе.
    Гуанабо всегда славилось выпускниками. Жесткий отбор, жесточайший учебный процесс и отчисление без вопросов. Плюс к добродушным - до дрожи - кубашам и угрюмому, но очень навязчивому нашему брату, там постоянно радовали своим присутствием немцы. А им присуща незаурядная педантичность в плане ежедневной выемки курсантских душ, изучения в свою цейсовскую оптику и запихивания в надлежащем виде обратно.
    Вот, уже и подумал о том, что совсем не помешало бы подпрячь Фрола и снова заняться изучением личных дел. Ведь, сплошная непонятка происходила. А всё непонятное, по умолчанию - опасность.
    Пока же мы дружно начали выполнять комплексы. Вообще, комплекс упражнений - это только кажущаяся простота и легкость. Винти темп и они обратятся в добротный пыточный инструментарий. Но 'дружно начали' - это слишком сильно сказано. Кое-как получалось. 'Сырье! ДОСААФ!' Двое уже сели навсегда и убедительные требования подскочившего к ним Жеки не действовали. Вид таких впечатляющих результатов не злил, а заставил задуматься о собственном будущем.
    - Все, стоп! Хорош на сегодня. И чтобы все, в приказном порядке - в душ. Проверю сам. Мытых - ладно, но немытых уродов здесь не потерплю!
    Фрол перевел. Слово 'уродов' не вызвало у него никаких вопросов. А чуть позже и, как ни странно, объявилась суть причины происходящего. Предстала эта суть в виде доктора в сопровождении падре, навестивших мою лачугу в период подготовки к завтраку. Где-то, сразу, после душа. Я, как раз, обонял подмышки с целью установить моющие качества местного мыла, напоминавшего не очень крутое, зеленовато-коричневое... Ну, в общем, глину оно напоминало. Скудные домашние запасы, состоявшие из единственного куска с изничтоженной, за ради конспирации, гравировкой 'Банное', а также чего-то там в железном тюбаре от Шварцкопфа уже смылились и отшампунились. Глина оказалась, вроде, ничего так. Лишь бы фюзеляж струпьями не пошел.
    Ну, а гости ввалились, конечно же, без стука.
    - Комрад Иштван, - непривычной скороговоркой застрочил доктор. - Комрад Рико сказал мне, что вы неправильно провели физические упражнения.
    Под впечатлением реакции доктора на стук какого-то Рико меня усадило на кровать и понесло.
    - Та-а-ак... И что прикажете делать, доктор Хосе?
    - Мы поговорим об этом вечером.
    Док просто оборвал разговор, сразу развернулся и вышел на улицу. 'Понесло' тоже выключилось, и солнца в комнате прибавилось. Падре различался смутно, почти не загораживая дверной проем.
    - Мой друг, - раздался заупокойный голос. - Вы, вероятно, не знаете всех обстоятельств. Комрад Рико - это родственник комрада Матиаса, благодаря которому появилась возможность сформировать наш партизанский отряд. Комрад Матиас очень уважаем в Америке и даже в Европе. Поэтому прошу сохранять спокойствие. Надеюсь, что вам всё станет понятно уже этим вечером, после беседы с доктором Хосе.
    - Хорошо, падре Марио, - хотя, ничего хорошего. - Но мы же не на прогулку в лес собираемся. Там - джунгли и горная местность. Там придется находиться очень долго. Как же они выживут в этих условиях без соответствующей подготовки?
    - Там их ждет родина. Это их земля. Она поможет, - падре вздохнул. - Ну... Я тоже не со всем согласен, но мы должны подчиняться командиру отряда. Пойдемте завтракать. Сегодня воскресенье. Вскоре нас ждет молитва. Попрошу вас тоже присутствовать. Пусть вам не понятен язык, но в молитве есть энергетический заряд. Надеюсь, он достигнет ваше сердце и разум. Пойдемте.
    Ага. Вот только заряда не хватало. Но я никогда не слыхал ни про каких 'уважаемых Матиасов'. Никто о них и словом не обмолвился. Хорхе молчал, как Зоя Космодемьянская. Жеке с Фролом, небось, наплевать - им бы свои пять лет навоевать. Дома всё преподнесли, как обычно: 'Действовать по обстановке в соответствии с поставленными задачами. С деталями ознакомитесь по месту'. Ни хрена себе, детальки оказались.
    "Это ж самоубийство... А чего ты истерики закатываешь? Всего-то семь человек пока видел... Ну да... Еще и девицы приедут. Во, попал, бля...".
    Трехнутые с утра мозги буквально шевелились в поисках выхода из очень щепетильной ситуации с весьма и весьма плачевными перспективами. Достаточно четко представлялось, что должно случиться после трех-четырех суток предстоящего перехода в данных условиях, внутри неподготовленного подразделения в количественном составе до роты. Смертельно уставшие от недостатка пищи и воды, недосыпа, переноски различного рода непонятных и тяжелых предметов, ощущающие близость опасности, лицом к лицу с озверевшей природой и горами, воины неизбежно запаникуют. Учитывая то, что под рукой вооружение и боекомплект, они, в первую очередь - прежде чем разбежаться - перебьют виновников-устроителей всей этой авантюры. Всех виновников...
    И я срочно полез в рундук за чистой майкой. Вытащил какую-то ядовито-зеленую с коротким рукавом, натянул и вышел подышать, прихватив пачку местной горлодерки. Табачные дары Хорхе съели еще вчера. А сегодняшнее утро уже и без того растеряло потаенную прелесть первой затяжечки.
    Набравшее полную мощь солнце немилосердно жарило землю, явно подражая атаке с дневного угла. Обездвиженный воздух насытился духом огня и полымя, гнал в пока еще спасительную тень.
    Ни на взлетке, ни возле домов никто не шарахался и не отирался. Лишь зазывавший на завтрак падре, как оказалось, упылил в противоположную от комезоры (исп. здесь comedore - столовая) сторону и скрылся через три дома - в келье доктора. Сам же завтрак пока никто не провозглашал, потому как, подражая аэродрому, кухонная утварь в комезоре не гремела и женские голоса не грохотали благим эспаньолом.
    'Рельсу бабкам подвесить, что ли?... Да разве найдешь тут рельсу? Горн попрошу у Хорхе. Пусть дудят'. Дуда, вдруг, напомнила про аккумулятор УАЗа, второй день пребывающего в полном покое. "Завести бы надо, а то совсем сдохнет". Я посмотрел на родимый облик трудяги. Приткнувшийся между лачугами, был он жалок: ободран и разграблен - с одной фарой, без брезентовой крыши и её стоек, дверей, окон, лобового стекла, зеркал, капота и еще там... Бедолага. Попыхивая цигаркой, поднялся в дом, но порыв отыскать куда-то запуленные ключи сразу прошел. Здесь уже нечем было дышать.
    Снова оказался под солнышком тихого воскресного утра. Лишь из-за строя хибар напротив, из длиннющей партизанской душевой доносились приглушенные песни, звуки льющейся воды и даже эпизодический смех.
    'Над кем смеетесь?' - промелькнуло в голове нечто классическое. Сразу отверг Гоголя, Маркса и Энгельса. В попытках отыскать, завис где-то на двадцать первом томе сочинений Владимира Ильича. 'Ты гляди - очко!' Поэтому подумал о запущенном преферансе и Жеке, затаившем обиду. Кстати, сегодня же воскресенье, личное время которого вполне позволительно было бы убить на преф, если не грядут какие-нибудь очередные катаклизмы.
    Я уже переместился на другую сторону взлетки, зашел за ряд лачуг и наблюдал темнеющий вход душевой бойцов. Продолжали литься вода и песни, ржали они там чего-то. Но все ли?
    В голове, тем временем, начали проявляться неопределенные детали интриги, которую следовало провернуть сегодня вечером, во время разговора с доктором.
    Бежать отсюда сломя голову? - А что, собственно, такого уж страшного могло приключиться? Или ты еще не все видел на этом свете?
    Пугать дока действительными перспективами? - Вряд ли сработало бы.
    Нужно было каким-то образом подтолкнуть его выйти на верха в Манагуа и дальше, чтобы эти 'дальше', в свою очередь, внесли изменения в план переброски отряда на территорию Гондураса. Предположим, если использовать вертолетную доставку хотя бы части людей и снаряжения. Произвести высадку на небольшом удалении от предполагаемой точки развертывания основной базы. Район глухой, гористый. Борта, вероятно, не обнаружат, если пройти, используя минимальную высоту и складки местности. Выбрать время, когда американские спутники слежения не пролетают над районом... Но ведь еще и АВАКСы янкесов постоянно болтались на нескольких эшелонах. Погода стояла - самое то. Она их теперь до ноября не усадит. Держать в полной готовности три-четыре 'Шмеля' с людьми на борту сутки, двое, а то и больше, молясь на погоду и Его Величество Случай - это, по местным меркам, нечто из области построения коммунизма дома в уже прошедшем 1980 году.
    Не знал чего делать. Да и не мог ничего. Поэтому плюнул. 'Компас не выведет, кривая не вывезет, так ноги вынесут'. Плюнул и всё. Тут и загремело откуда-то со стороны комезоры, типа: 'Завтракать, мать вашу!'
    Уж собрался, было, продублировать призывный гром и вопли, но в помойке стихло - услышали. Через пару минут оттуда потянулась вереница партизанской, боевой мощи в одних трусах и запатосах, при зеленоватых полотенцах размером с летнюю портянку. Ну, не совсем - мощи, но слеза навернулась.
    Поскольку их расселили в самом дальнем доме у ворот, наблюдать прохождение пришлось с траверза, метров с пятнадцати. Я привалился к стене дома, считал их, смолил вторую цигарку, подкашливал и понимающе кивал на немые жалобы по поводу пяток. Помылись все семеро. Прихрамывали двое. Наверное, те, которые сели на комплексах. Лица, кроме Рикиного, пока не отличал, но это быстро проходящая проблема. Кстати, один Рико угрюмился по понятной причине. Остальные - и даже раненые в пятку - улыбались. Я продолжал кивать, что тот китайский болван.
    Вот так и поплетутся они гуськом, в скором времени, вверх и вниз, сквозь местный - не самый тяжелый - джангл. На спине усядется кубашиный сидор, забитый до отказа, плюс сверху еще чего-нибудь засобачить придется. Нехилый Михал Тимофеич подвиснет на шее. Два магазинных и два гранатных подсумка приблудятся вместе с флягами и штык-ножом. Всё это потихоньку, с каждым шагом, будет подталкивать к земле. Потом куда-то денутся силы. Вскоре окажется, что их не осталось совсем. И хоть ты изрычись-разорвись, упрыгайся вокруг него- не встанет.
    Улыбнуло, с грустинкой... Не скулить же? Скулить нельзя. Еще пионеры октябрятам наказывали: 'Не плакать, не ныть, хвастунами не быть и дружбой народов всегда дорожить'. Точно так.

    Народы любить, ночами не выть.
    Уехала крыша? - Вернуть и прибить.
    С вождями - без мата. Врагов истребить.
    Медаль подкатили? - С друзьями обмыть
    И всех заложить, чтоб звезду получить.

    - 2 -

    Меня уже в незнамо какой раз посетило неуютное ощущение при виде подхода нашей партизанской, и, вообще, интернациональной братии, к приему пищи. Вернее, не сам подход, а предстартовая подготовка. Здесь она практически ни чем не отличалась от ангольской - те же католики.
    Закрыв глаза и смиренно положив руки, они сидели, что-то нашептывая под певучее бормотание падре. Причем, все, поголовно: и доктор-террорист, отправивший в космос больше народа, чем Байконур и мыс Канаверал, вместе взятые; и недоделанные партизаны, и Жека, и родной Фрол с промытыми, продутыми, зашкуренными и отполированными в Донецке мозгами. Даже тетки притихли и водянистая мамалыга пока курила - ждала в компании с серыми лепешками и кусками неведомых фруктов.
    Неуютное ощущение возникало из-за собственной отторженности, потому как я не принадлежал этому сближению или единению человеческих душ. Мимолетное состояние длилось в течение нескольких секунд, не злило и не настораживало, а лишь слегка удивляло. Еще подумал, что наше грозно-уместное: 'Приступить к приему пищи!' - эти латиносы восприняли бы сейчас, как пришествие варваров в небесную обитель. Кстати, как ни прискорбно, но никогда не стремился и так и не узнал о чем они просили, благодарили или за ради чего превозносили своего бога на момент.
    Ну, а самому умолять - по секрету - всех небесных и земных главнокомандующих на раз - это-то уж приходилось и неоднократно. Честно говоря, недалече от тпрундецового порога всегда выбивало блок памяти о наличии партбилета где-то в дальней-дали. Может, слишком зазорно для коммуниста? И вообще, не является ли для человека преступным и позорным на кого-то или чему-то молиться?
    Ведь, не эфемерный бог или кто бы то ни было, а сама жизнь - вернее, сам человек загоняет себя и себеподобных в глушь абсолютной безысходности, где правит один лишь Его Величество Случай. Но ему - Случаю - всё по барабану. Он не слышит, не видит и никогда не собирался этим заниматься. Его, попросту, не существует. Причем, прекрасно понимаешь ситуацию, но - всё-одно - пытаешься уломать привидения из вышестоящих инстанций, чтобы они обратили внимание на данное безобразие, и сподвигли Его Величество на вариант без подвигов, но удовлетворяющий все вовлеченные стороны.
    На самом-то деле, умоляешь себя самого - взываешь к разуму. Ведь, бог или черт, или кто там еще - это же и есть данный человеку Разум. Всё остальное, творящееся на нашей Земле, является воплощением твоей мысли. Ты ж Человек. Война - это Дитя твоего Разума... Вот только, надо бы как-то по-другому его называть, коль производит на свет таких киндеров.
    Вооруженная транспарантами, типа 'сменим черные рясы на белые' и 'светилетку за один световой год', разомлевшая на жаре и прямая, как оглобля, логика неожиданно застопорилась. Затем, что-то вышибло из уже засосавших, жутких потемок прожектерства. Этим 'что-то' оказался довольно-таки неплохой кофе. Даже намек на содержание сахара присутствовал.
    - Фрол, молиться сразу после завтрака будете или когда? И где?
    - Сейчас я узнаю.
    Падре и док рубали в паре метров от меня, на другой стороне стола. Точить с ними лясы не испытывал никакого желания. 'Няньки мертворожденного дитяти'. Разминал цигарку, уткнувшись взглядом вдаль - в горы и зелень за полем пожухлой травы в расплескавшемся солнце. Вид не умиротворял, ну ни капельки.
    Фрол переговорил о предстоящих религиозных мероприятиях, и выяснилось, что все произойдет здесь же. Дабы не нарушать покойное течение промысла господня, решили начать сразу после отъезда бабулек. Так что, в запасе - минут тридцать-сорок. А поскольку партизаны столовались при наличии АКМов - они ж теперь в боевой готовности - стало интересно поглядеть на их подготовку в плане азов.
    - Тогда так, Фрол. Время позволяет. Покурим и перемещаемся на соседний стол. Автоматы будем разбирать-собирать.
    - Хорошо. Я понял. Скажу всем.
    - Дока предупреди прямо сейчас.
    - Зачем?
    - Ну, не поймет и начнутся дурацкие вопросы.
    - Всё он поймет.
    - Как знаешь.
    Сидели мы просторно, вид на природу уже надоел, а от иных раздражителей можно было отвернуться. Перекинув ногу, я оседлал лавку. Затем долго трыкал, тер и снова трыкал зажигалкой, пока Фрол не подкинул спички. Закурил, забарабанил нечто из репертуара 'там-да-ра-дам'.
    Завтрак почти доели. Никаких совещаний не предвиделось, да и быть не могло. Впереди ждала культпросветработа. Наконец, доктор традиционно простер руки с: 'A Dios gracias,' - оперся на стол, молодцевато поднялся. Падре за ним. Бабульки метнулись к грязной посуде... ну, не метнулись, а шевельнулись. Тут и бойцы тоже повскакивали, но Фрол осадил и громко затарабарил, указывая на соседний стол.
    Док постепенно обретал задумчивый вид, разлядывая малопонятные действия вверенного ему личного состава. Потом обратился, но не ко мне, а к Фролу. Разговаривали с минуту. Тем временем, партизаны, под руководством Жеки, укладывали Михал Тимофеичей на соседний стол и выстраивались рядом, покуривая.
    Кстати, исходя из опыта прошлого, напрягать забугорных хлопцев сразу после еды - даже просто водить строем без песен и плясок - это не есть гут и очень-очень не bien. Обычно, отцы-командиры ни себе, ни кому бы то ни было такого не позволяли. А поскольку вечером предстояло общение с доком на непредсказуемых тонах, то весьма удачно получилось загнать в него щуп, и, заодно, посмотреть как дела у Фрола с переводом стрелок. Но Фрол не прятал руки, смотрел доктору прямо в глаза и, вроде, не кивал тихой сапой на "венгра", ни хрена не смыслящего в испанском.
    Чуть погодя, док с падре потихоньку утопали в сторону своего жилфонда. Ну и наша дюже искрометная житуха тоже поползла куда-то - небось, в сторону очередной бездонной ямы, к которым пора бы уже привыкнуть, но, почему-то, совсем не привыкалось.
    - Я ж тебе говорил, что будут вопросы.
    - Говорил.
    - Ну и чего он?
    - На вопросы я ответил. Я не знаю, что у него на уме. Вежливый слишком.
    - Скажи молодому - пусть начинают разборку и слушай сюда, - задрав майку на пузе, подумал закурить, но передумал. Фрол озадачивал Жеку, пока жара наступала по всем фронтам. - Если бы я с твое на Кубе пожил, то местных, как орехи бы щелкал. - "Вот... Опять какая-то нездоровая самоуверенность". - У вас там, блин, сорок наций разноцветных, если не больше. Чему тебя в Донецке учили?
    - Вы - другие совсем. Вам всё хотите в душу залезть. Узнать человека в голове. Но как ты человека можешь знать, если с ним вместе не бил империалистов? Не узнаешь.
    - То есть, собираешься ждать, пока мы не окажемся в лапах империалистов. А уж потом бирки развесим: вот этот оказался волевым и ответственным командиром, а вон тот - только в рот смотрел своим идеологическим кумирам и готов был на любые авантюры за ради веры в своё. Подчеркиваю - в своё... правое дело. Забыл, ёлы, как это?... Во: 'Родина или кондратий!'
    - Что такое 'кондратий'?
    - Это когда не ты окапываешься, а тебя...
    - Да... 'Patria o muerte'. Так говорит Фидель Кастро. Я очень его уважаю и люблю.
    Жека чего-то загорланил. Я взглянул на соседний стол, откуда буквально только что раздавались глухие удары роняемых предметов и лязг железа.
    - Лейтенант говорит, что все разобрали Калашников. Все знают. Снимать газоотводные трубки тугие флажки. Он показал, как их шомполом надо. Автоматы новые.
    - Пусть собирают. Только без грохота. Оружие - это не металлолом, а часть тела. Бережно с ним надо.
    Голубушки всё еще по-черепашьи крутились вокруг.
    - С оружием надо обращаться, как с бабушкой. Оно... - И меня тюкнула в голову странная мысль. Фрол давал указания Жеке, а я продолжал бормотать себе под нос. - Они и накормят, они и напоят.
    Мысль была не только странной, но и до безобразия невероятной. Оттого и проняла.
    Совершенно четко представил, что мы здесь собрались за ради одной-единственной цели. Ведь, окажется вполне достаточным провести ряд диверсий и продемонстрировать наличие, то есть отдать на растерзание крупную партизанскую базу, чтобы у главного бурнаша из Пентагона отбило охоту лезть в Никарагуа еще года на полтора, а то и на два. Считай, в его собственном тылу - на почти тихом, приструненном плацдарме - обнаружилась пятая колонна неведомого масштаба. У страха-то глаза - охренеешь. Небось, Вьетнам еще не забыт.
    - Фрол, парней с такими физическими данными в Гуанабо учить не стали бы. Как считаешь?
    - Не стали. Это так. Я тоже удивился.
    - Может, они там на сахарных плантациях план стране давали?
    - У нас нет плантаций. У нас социалистическое производство... Ты много говоришь. Зря. Ты не знаешь меня. Ты никого здесь не знаешь. И я никого не знаю. У нас есть приказ, и у нас есть задача. Мы обязаны её выполнить. Ты хочешь узнать, что я думаю? Зачем тебе это?
    - Собираю информацию, чтобы поспособствовать своему дальнейшему продвижению по службе. Очень хочется стать министром обороны. Для этого нужно выявить в окружении всех тайных врагов. Вот, ты меня не сдал доктору. Не сказал, чья это затея - возиться сразу после завтрака с Калашами. Ввел в заблуждение командира отряда. Значит, неблагонадежный. Тебя, считай, выявил. Ты - глубоко законспирированный враг. И в Донецке, небось, сплошные пьянки и - по бабам. Дай спички, вражина.
    - Я никогда не пил, как ваши. Так нельзя. Утром можно умереть. И ты ничего не понимаешь по-испански. Я сказал доктору, что мы вместе решили сейчас проводить занятия. Ты воевал?
    - Было дело.
    - И как оно?
    - Скажу тебе по секрету - занятие это не из приятных. Ничего хуже пока на свете не видел... Зачем он их на время-то гоняет? Умаялись хлопчики. Алё, на баркасе! Суши ласты!... Курить, то есть! Бл..., отдыхать всем!
    Наступление жары хотя и продолжало развиваться с постоянным успехом, но темп значительно снизился. Тем не менее, оккупация потемок души вошла в завершающую стадию, и никотин из цигарки-горлодерки едва справлялся с одолевающей вялостью. Клонило в сон.
    Земля за ночь слегка запунцовела, но решительные потуги солнца вновь укрыли её мертвенно-бурым пеплом. Парализовав нашу пустынную округу, солнечный свет замер в подвешенном состоянии, обратив воздух в нечто, отнюдь, не живительное. Будто бы солнце покинуло привычный пункт дислокации и приблизилось к Земле. Лишь тень не позволяла ощутить его раскаленную тяжесть. Но жарче уже не будет, мозги не закипят - не Африка.
    Ни-че-го позитивного внутри этой паровозной топки не наблюдалось. Человек же - натура творческая. Одно из его предназначений - нести и культивировать "доброе и вечное". Вот поэтому падре, уже почти сварившийся под черной рясой, топал в нашу сторону по взлетке с чем-то квадратным и большущим в руках. Наверное, это была Библия. Вроде, ничего другого для проведения воскресных политзанятий в этом регионе планеты Земля еще не придумали.
    К Библии был присовокуплен позолоченный крест, мерно поблескивающий под шаг падре. С запястья свисали длинные четки. Доктор семенил следом.
    Крестный ход заметили, и Жека отрывисто скомандовал нечто неведомое. Бойцы дружно организовали составную пирамиду в теньке, под навесом – подальше. Ну, хоть этому научились. Получалось так, что Михал Тимофеичам присутствовать на ожидаемом мероприятии никак не след.
    В самом деле, ведь, оружие и религия несовместимы. Одно закругляет жизнь, а другое – благословляет на оную. Про второе я как-то вычитал в священном писании, в тайне. Правда, оказалось в нем столько про смертоубийства написано, что Калаш совсем не помешал бы.
    А молитва началась прямо-таки с места и в карьер. Подошедший к торцу стола падре сразу бухнул на доски Библию, хотя в течение всех политзанятий к ней, почему-то, не притронулся.
    Удивительное дело. И ведь ничто не предвещало урагана. Даже сверзнуться ему было неоткуда - тучи на огнедышащем небе отсутствовали, и о ветерке только мечталось. Но в совершенно непонятной мне речи падре едва угадывались даже не намеки, а едва уловимые поползновения к буйству стихии или же разума. В пока еще негромком и спокойном голосе появилась и нарастала разудалая лихость с элементами, активизирующими жизненную позицию прихожан. «Что-то новенькое».
    Не знаю, но, по мне, их воскресная молитва всегда отождествлялась с призывом к послушанию. Человеку надлежало задуматься о собственных прегрешениях, смириться с бытием и приложить усилия для удержания своего разума на курсе пути истинного – тихого, мирного, в соответствии с содержанием пресловутого «Историко-архивного наставления». В раскаленной же тиши и сонливой умиротворенности того воскресного утра сей стереотип, буквально, разваливался на глазах.
    Будто океанические волны, голос нарастал и стихал, прибавляя в темпе. Я посмотрел на соседствующий «гондурас», на малочисленную «кубу», на их завороженные лица. Вот тут, как раз, вспомнил про обещанный и, на данный момент, материализующийся энергетический заряд. Затем, встретился с пристально изучающим взглядом доктора. «Коммунисты мы, доктор Хосе. Ни в бога, ни в черта не веруем. Но дед – орел. Прям, Никита Сергеич на Ассамблее ООН». Уж не знаю, достиг ли его этот мысленный посыл, но глаза отвел и тоже уставился на падре.
    Под навесом уже погромыхивало. Вытянутое, изборожденное лихолетьем, дочерна загорелое лицо падре было устремлено куда-то вверх и вдаль, едва ли сдерживаемое дырявым брезентом. Руки обрели подвижность, то пытаясь объять необъятное, то рассекали или рубили воздух, сопровождая неистовые, но в то же время певучие фразы, наполненные мощью азарта.
    - Тебе перевести, что он говорит? - зашептал Фрол в ухо.
    - Нет. Очень доходчиво излагает.
    А вокруг жила своей жизнью природа и ждала послабления от немилосердного солнца. Ей хотелось остыть и умыться дождями. Она мечтала ожить в пышной зелени трав и шелесте листвы под ветерком. Чтобы добрым предназначением своим продолжать потчевать миллионы и миллионы увлеченных борьбой за своё существование, за идеи придурковатых гениев, за ради того, чтобы нарождаться, биться и мириться, жить или уйти в небытие так и не поняв ЗАЧЕМ. Для чего же нам дан этот Свет?
    Как раз вот тут и произошло неожиданное, весьма примечательное событие. У случившегося имелась предыстория, уходящая корнями в глубокое – с месяц - прошлое. Тогда, вечером, мы с кубашами впервые глушили «Викторию» (местное пиво) за этим самым столом. Жека, зачем-то, одну из пустых бутылок поставил на поперечную перекладину невразумительно аховой конструкции крыши. Фрол пояснил, что есть такая кубинская традиция. Мне показалось это странным, но в подробности не вдавался.
    Падре же, на момент и не по годам, столь экспрессивно фонтанировал убеждениями, что при нахождении рядом с ним следовало бы поостеречься. А прямо за падре стоял себе и стоял совсем не внушительного вида столб, поддерживающий «всё» над нашими головами. Ему – столбу – досталось-то от разбушевавшегося деда случайно и не так уж и сильно. Лишь содрогнулся. По брезенту пробежала судорога. Сверху посыпалась то ли пыль, то ли песок и ничего более, кроме бутылки из-под сервесы. Не удержалась она на перекладине и упала точно на голову Рике.
    Так что, воскресная молитва накрылась медным тазом или бутылкой, даже не разгулявшись до середины. Главнокомандующие принялись спасать пострадавшего Рико, пока личный состав быстренько разобрал вооружение и выдвинулся в сторону келий убивать личное время. Я до сих пор не могу понять, зачем понадобились индпакеты, и для чего доктор с падре организовали на голове Рики «шапку летчика»? Ну, шишка же. Ну, голова чуть поболит и перестанет. Ан-нет. По полной программе помощь оказали, будто ему 152-миллиметровой болванкой досталось. А бутылка-то – тьфу на постном масле, стекляшка легкая и не разбилась даже.
    Смотрел я на это всё, молчал и ухмылялся. Зря, кстати. Потому как виновников начали искать сразу же по завершению оказания первой помощи. Причем, происходило все в присутствии раненого.
    Пиво тут, кроме нашей троицы, пока не пили. Значит, диверсию, само собой, организовали понятно кто. И ведь разговаривали только на испанском – я ни черта не понимал.
    Падре, уже подостывший от религиозного буйства, молча покачивал головой, уткнувшись взглядом в доски стола. Очень много говорили потерпевший и доктор. Сидели они рядышком – напротив нас с Фролом. Док, кажется, не осмеливался перечить родственнику всемогущего Матиаса. «Революционер, едрит!»
    Не, ну, понятно, что сначала утренним физо хотели загнать до полной кандыбы, но не получилось. Вот, теперь решили добить. А кто виноват? Кто организовал убойный физкультурный праздник и пьянку в расположении? Кто в учебном плане числится ответственным за всё?... Конечно же «венгр».
    - Фрол, кто крайний?
    - Ты.
    - Понял.
    - Не знаю, что я должен еще сказать. Я уже им сказал, кто бутылку наверх поставил. Это наша традиция. Если она упадет ни на кого, то, значит, всё нормально. Но если она упадет на человека, то тот человек… Надо смотреть за ним.
    - Чего на него смотреть-то? Объясни. И почему этот потерпевший называет до… м-м-м, главного – Cero?
    - Cero – это значит «командир» (местн. испанск. «зеро»). А если бутылкой по голове - из виду того человека нужно не выпускать. Смотреть надо.
    Я не стал выпытывать у Фрола детали «присмотра», а обратился непосредственно к доктору. Похоже, перспективный вечерний разговор должен был состояться именно сейчас.
    - Доктор Хосе, я отвечаю за боеготовность нашего отряда, в целом. Для её обеспечения необходимо убедиться в том, что каждый боец способен решать задачи – боевые задачи - которые нам в скором времени будут поставлены. Не знать уровень подготовки подразделения данного типа, ставить под угрозу нашу жизнеспособность не намерен. Мои требования к личному составу должны быть выполнены. Если вы не согласны, то докладывайте вышестоящему командованию. Со своей стороны, представлю рапорт непосредственно вам, а также команданте Хорхе. Мой послужной список, отчасти, известен командованию. Имею достаточный и успешный опыт участия в боевых действиях и проведения операций в аналогичных условиях. Считаю, что поступаю правильно. И насчет бутылки… Никто не заставлял комрада Рико садиться на это место. В кубинской армии существует такая «бутылочная» традиция. На всё – рука божья.
    Слово «воля» застряло, и мозги, ну никак, не хотели его переводить. «Рука» - сойдет. Но, вообще-то, в дебри разбирательств и рубилова с плеча полез зря. Это не мои родные люди. Эти – по умолчанию, гибкие и очень не любят, когда кто-то пришлый пытается поставить закорючку над «уй» - ищет какую-то правду или подталкивает их самих на поиски этой-самой правды. Она никому не нужна. Вообще-то, мне от этого правдоискательства тоже не было никакого прока. Будет приказ и окажется необходимым, всего лишь, его выполнение. Кому она нужна, ЗАЧЕМ она существует, мешая всем жить – правда эта?... Ведь, существует же.