Не знаю почему, но сначала я не обратил на нее внимания. Мне показалось, что она некрасива, не особо умна, да и вообще, ничего особенного из себя не представляет. Она тоже знаками внимания меня не удостаивала, а потому мы первое время друг с другом не общались. У нее была куча более симпатичных однокурсниц, а я, почти что ветеран ИС-49, пользовался среди них довольно большой популярностью. Может быть, даже если б я тогда к ней подкатил, у нас ничего бы не вышло.
А потом был переход на КА-112. Нет, сначала я пересекся с Рекхен на тренировке, и она меня сбила. Вот так и произошло наше знакомство. Полгода перехода казались нам раем...
Странно, если подумать о сути гиперперехода, то это сплошная тоска. Окна не откроешь, с другими кораблями связи нет, на истребителе не полетаешь. Можно было умереть со скуки, но гиперпереход никогда не казался мне скучным. Мы всегда находили, что делать, не было ни минуты покоя, и никто тогда не думал о том, что мы летим в гробу длиной в тысячу локтей. Мы думали о КА-112 как о ИС-49, где пять ударных отрядов ОТС истребили едва ли двадцать лимбарских крейсеров. Мы вспоминали академию, читали в архиве о былых громких победах, имевших место тысячи лет назад, и думали, что КА-112 будет еще одним перевалочным пунктом в нашей жизни. Она на самом деле стала перевалочным пунктом между жизнью и смертью...
Мы мечтали о бое с ликхантийцами. О честном, благородном бое, в котором не грех и погибнуть. Что таить, среди всех тех полетных бригад, с которыми мы состязались, мы выбивали больше очков, а пилотов, равных мне или Нейхен, мы вообще не встречали. Когда я говорил, что выбиваю двести очков за стандартный вылет, большинство фыркало до тех пор, пока я на их глазах не выбивал двести сорок. И никогда никому из нас не приходило в голову, что перед смертью вместо штурвала в руках мы будем держать десантные винтовки.
Она была необычайно красивой в тот день в своем любимом берете, который надевала всегда и везде. Она чуть наклонила голову в бок, а я шел к ней и не мог понять, почему ноги не идут. Не мог понять, почему в горле першит, почему сегодня она почти светится, почему она выглядит необычно. Я хотел сказать ей: "Будь со мной", но вместо этого только улыбался, а она говорила, говорила, говорила, как будто в последний раз пытаясь рассказать мне о своем дне. И я слушал ее. Ей нравилось, когда я слушал ее, и, что самое главное, ее обычная женская болтовня никогда не была мне в тягость. Тогда я все еще мог общаться как обычный человек.
- Я буду с тобой. - Сказал я, когда оператор шлюза у Рекхен за спиной показал на часы, и она снова чуть наклонила голову в бок.
- И я буду с тобой. - Тихо ответила Рекхен. Она прикоснулась кончиками пальцев сначала к своим губам, потом к моим и, подхватив сумку, побежала к кораблю. Иногда во сне она бесконечно долго бежит от меня к открытой перебортке шлюза и не удаляется ни на сантиметр, а я не могу шагнуть к ней и лишь беспомощно тяну ей вслед руку.
Пилот тогда сплюнул на пол шлюза, махнул мне рукой и зашел в контейнер. За дверью он обернулся, и я запомнил его взгляд - он как будто завидовал, как будто знал, что его ждет, но ничего не мог поделать. Опустилась дверь контейнера, со свистом опустилась перебортка шлюза, и я отошел к окну. Отбывающий крейсер грел двигатели, выбрасывая прочь от себя прозрачные облачка плазмы. Пол завибрировал, и я понял, что мы куда-то полетели. "Странно, - еще подумал я, - вроде же никуда не летим". А потом взревела сирена, и звездное полотно пересекли трассирующие ионные залпы. Я прильнул к окну, поймав взглядом ее корабль на острие яркого шлейфа, похожего на стрелу, а навстречу этому острию несся чужой трассирующий выстрел плазмообразного железа...
От ее корабля не осталось ничего. Спасательная команда привезла лишь пару маленьких обломков обшивки. А я убивал, чувствуя свое превосходство. И Рекхен все бежала, бежала, бежала от меня к открытой створке шлюза, а я летел вслед за ней, проносясь через зоны рассеяния вражеских машин и стискивая зубы так, что скрипел на них песок. Мелькали перед глазами индикаторы подачи на орудия, зигзагами пересекались шлейфы лимбарских истребителей, уходили вперед меня неуклюжие выстрелы преследователей. Я проходил по кромке штопора, с трудом удерживая вспотевшими ладонями бьющийся словно в конвульсиях штурвал, садился на шлейф и выжимал гашетки, трясясь вместе с машиной, которая, казалось, так же требовала жертв, как и я.
Я буду с тобой. Ты всегда будешь со мной, моя невеста, которой уже не суждено стать мне женой. И даже фотографии твоей нет.
Проклятая КА-112 отняла у меня все.
Я не любил тебя. Ты не любила меня, в нашем мире нет такой вещи, как любовь. Мы навсегда одни. С нами лишь звезды.