Баллада о неизвестном матросе

 
Как много белых птиц на гребнях волн Невы.
Что в город привлекло амфибий белокрылых?
огни цветных ракет в разводах синевы,
иль выставка флажков на мачтах горделивых?
А может быть ( по флотскому преданью),
слетелись стаи птиц для связи двух времён.
Что бы, в Победный день стать памятью и данью,
матросам, погребённым без имён.
Коснулся фронт войной окраин Ленинграда.
Резервы и тылы враг втягивал в проран.
Казалось, на себе собрала автострада
всю технику войны порабощённых стран.
Грохочущих машин тупая устремлённость,
малёванных колонн злой облик и размах,
распространяли страх, рождали обречённость
у мирных поселян, в растерянных умах.
Повымерли вокруг посёлки и местечки.
Жизнь оборвалась в них, иссякла в страшный час.
Попрятались жильцы, угасли в избах печки.
И жутко выли псы, по выгонам мечась.
Затмили окнам свет навешенные шторы,
Порою в щель сквозь них, мелькнёт понурый лоб,
и женские глаза боль и  судьбе укоры
проклятием немым обрушат на потоп.
Как вдруг, из-под мостка над уличной канавой,
в пятидесяти шагах от вражеских кабин,
на миг привстал матрос с повязкою кровавой.
И жёстко разрядил в колонну карабин.
Один, совсем один перед отборным войством.
Что мог он, человек,не Ангел,не Колосс?
Но славен Русский флот в седых веках геройством.
А этот человек был с Балтики матрос.
И под моторный гул, как зверя на засаде,
катившихся врагов он исподволь разил.
Возмездием небес, на пыльной автостраде
враг гибель обретал и к фронту увозил.
Шумел под боком лес, но шла и шла армада.
 Что б смертный человек смог страх и боль презреть,
любовь к стране иметь какую было надо?
Какой могучий дух, он должен был иметь!
Без сна, за часом час, матрос вторые сутки
упорно не бросал свой обречённый пост.
Для жителей села священным стал и жутким,
за этот вечный срок, через канавку мост.
Занялся третий день губительным рассветом.
Последней гильзы дым расплылся  по росе.
Как призрак, в полный рост матрос встал над кюветом,
тельняшку обнажил и вышел на шоссе.
Он разорвал поток. Когда к нему солдаты
сбежались от машин с оружием в плечо,
послушною чекой упрятанной гранаты,
позору плена смерть он гордо предпочёл.
Немецкий генерал на «Опеле» пятнистом
подъехал к месту где, толпился взвод кольцом.
Отдал  приказ забрать тела солдат танкистам.
И неподвижно встал над русским  мертвецом.
А, выслушав доклад осведомлённых чинов,
вдруг, отдав честь. сказал: »Враг, но какой герой!
Мальчишка, но погиб как истинный мужчина.
Пускай поставят крест над ним, в земле сырой».
Две женщины обмыв, слезою окропили
останки храбреца, трехперстьем осенив.
Земля! Открой число лежащих не в могиле
защитников твоих, среди лесов и нив?

И до сих пор , над мостиком разбитым,
как память не восстал гранитный обелиск.
Трудом седой вдовы там высится Ракита.
Ей солнце на заре в цвет крови красит лист.
                * * *

    В 1944 году, будучи снятым с эшелона (из-за очередного приступа малярии) реэвакуированных из детдомов детей-блокадников, я оказался в посёлке Ушаки. Все жители посёлка были угнаны в Германию. Два-три десятка людей, работники Ж.Д. сельсовета и школы терялись среди пустующих домов.
    Оккупантами, посёлок был превращён в опорный пункт. Две пекарни,  лазарет, в окрестных лесах – склады, склады. У лазарета дюжина не ошкуренных берёзовых крестов. Через шоссе,наискосок, за придорожной канавкой одиноко высился строганый православный крест. Готическим шрифтом на нём по-русски, карандашом было написано, что здесь похоронен храбрый русский воин.
       Вернувшись из неволи женщина, возле дома которой стоял крест, рассказала мне всё то, что изложено в балладе.