Сначала в капусте нашли меня. Уже потом – Пашку.
Вот только какая капуста в апреле? Или в декабре…
Нет, с Серёгой деда Митрохи всё понятно. В июле она, капуста эта, как раз на грядках. Лежи себе и лежи в холодку, под капустными листьями, пока кто тебя не найдёт… А с октября её же с грядки убирают в погреб, где она и висит, привязанная к какой верёвочке за корешки и кочерыжку почти у самого потолка, чтоб мыши не достали, до следующего июня. А там – темнотищ-ща… И даже летом – хо-лод-но. Как мы там с Пашкой не заболели свинкой или ангиной, пока нас не нашли?.. В огород бабуля вон сколько раз за день выскочит. То головку лука с грядки вырвать, чтоб его в борщ обжарить. То пучок укропа, когда картошку сварит или огурцы солит. То полить что или смородины нарвать, чтоб потом – на варенье. А в погреб – хорошо, если раз-другой за день. Околеешь запросто, пока тебя найдут! Или что, мы там уже в шапке и валенках лежали?
И ещё… В огород кто хочет зайти может. Даже разрешения спрашивать не надо. Тем более, если что сорвать хочешь. Ну, вот как мы тот горох у бабы Алёны. Только вечера надо подождать и тихо-онечко… Через присмотренную ещё днём дырку в изгороди.
А на погреб как? Если сам сарай во дворе, а там Дамка? Она ж – залает! Бабуля выглянет в окошко и увидит, кто это меня или Пашку в капусту несёт. И зачем тогда туда – в темнотищ-щу и холод? Взяли – и всё. Не надо потом в погреб лезть, да шарить там наощупь под капустой…
Не-ее… Не чисто тут что-то…
* * *
Правда, мысли те, о капусте, погребе и какой-то смутной неясности собственного происхождения, у меня значительно позже появились…
А тогда… Ну, когда уже и Пашку нашли…
Тогда бабуля собралась и поехала в далёкую Сибирь. В какую-то непонятную ни мне, ни деду Вихоревку, где по газетам и письмам младшей ударными темпами строили Братскую ГЭС.
Надо было посмотреть, что там, у молодых, неумелых родителей, получается ли что с их первенцем и её вторым внуком... Мало ли, может помощь какая нужна? Как вот, старшей, которая тоже где-то на севере для страны что полезное делает. А внук, я то есть – вот он… Растёт…
Хотя прошло уже почти двадцать лет, как закончилась война, рабочих рук стране, видно, ещё не хватало. Потому в те времена на государственном уровне декретный отпуск считался не иначе, как тлетворным влиянием загнивающего Запада, буржуазной отрыжкой и мещанским предрассудком, совершенно недостойным молодого строителя коммунизма. И, чтобы молодые мамы и папы могли спокойно трудиться на ударных комсомольских стройках, для малышей, вот, типа меня, Пашки, должны были быть ясли. Ну, а если кто-то где-то те ясли построить не успел, не смог или не захотел, то на что тогда бабушки?
Вот только ударные стройки были где-то в Сибири, на Дальнем Востоке или Европейском Севере, а бабуля – совсем в другом месте…
В общем, собралась бабуля и поехала.
А мы с дедом остались одни.
И пошла у нас совсем другая жизнь. Своя. Мужицкая. Без каких-то там бабских выкрутас и мерехлюндий!
* * *
Раздеваться, перед тем, как лечь спать, было совсем не обязательно.
Очень даже удобно.
Вечером ведь на это раздевание, ну, просто сил не остаётся. А утром, когда печь за ночь уже выстынет и холод начинает потихоньку засовывать свои зябкие ладошки под одеяло, так то совсем и не страшно… Я ж в рубашке. Попробуй, заморозь!
И ждать не надо, когда деда протопит грУбку* и в хате станет тепло, чтобы только после этого вставать и умываться холодной водой из ведра. Тем более как? Бабули-то нет… Кто тебе польёт на руки из ковшика, если дед возится с растопкой и ему не до того?
Потому можно быстренько выскользнуть из-под одеяла и просочившись на кухню, к вёдрам с водой, сократить процесс умывания до кратковременного замачивания кончиков пальцев, уже которыми можно и глаза протереть. Эффект тот же самый, зато ковшик не нужен, да и вода не так сильно расходуется…
А поскольку из кровати можно выбраться до строго установленного бабулей сроку, то зачем терять время, если после умывания так хорошо пристроиться тут же, на кухне, рядом с дедом и зачарованно смотреть, что он там колдует по растопке.
Как приносит со двора охапку поленьев и только что мелко наколотой лучины… Шумно сбрасывает всё это стройное деревянное воинство с рук на железный лист, прибитый к полу у поддувала, и начинает укладывать в устье печи шалашик из приготовленного с вечера и подсушенного на припечку нетолстого полешка и лучинок. После того, как эта хитрая строительная конструкция готова, в неё закладывается смятый номер старых «Известий» и деда подносит к газете зажжённую спичку…
Огонёк, стремительно перепрыгнув со спички на бумагу, начинает радостно шебуршать в печке и бестолково метаться между газетой, полешком и лучинами. Минуту - другую подождав и убедившись, что аккуратно выложенное в грубке угощение пришлось по нраву беспокойному, разговорчивому постояльцу, а новую, более просторную и, в отличие от коробка, не коммунальную квартиру, он покидать не собирается, деда захлопывает дверцу и проверив, всё ли в порядке со вьюшкой и поддувалом, отправляется в сарайку, за углем.
Ну, а мне можно посидеть тихонько на корточках, посмотреть и послушать…
Как в сумерках поддувала бегают, извиваются, прыгают со стенки на стенку, то сталкиваясь друг с дружкой, то разбегаясь в разные стороны, красные тёплые ленточки.
Как сначала тихонько, а потом всё громче и громче, торопясь и глотая слова, огонёк рассказывает полешку и лучинкам, какую-то свою, интересную и зажигательную историю, а те, поддакивая и соглашаясь с ним, понимающе потрескивают:
- Так, так… Именно так, уважаемый, всё и было!
А, время от времени, восхищённо-недоверчиво в их разговор включаются и труба с дымоходом:
- У-у-ууу…
* * *
Когда кочергой сдвигались в сторону чугунные диски и через круглые отверстия плиты на помощь полешкам, уже перекочевавшим с железного листа в грубку, засыпался уголь, тепло становилось не только на кухне, но и в большой комнате, которую бабуля называла горницей.
Приходило время покидать свой наблюдательный пост и перебираться туда, освобождая место деду, который неторопливо мыл принесённую с погреба картошку, ссыпал её в чугунок и, залив сэкономленной мною водой, ставил вариться. Рядом с чугунком на плите пристраивался чайник.
Пока дед занимался своими делами на кухне, я должен был заниматься своими в горнице. Для того мне выделялись тряпичный клоун с металлическими бубенчиками на двухцветном колпаке со свисающими в разные стороны ушами и открытая бортовая машина для его перевозки.
Но куда интересней клоуна и машины была выходившая в горницу дверца духовки. По мере того, как в грубке разгорался уголь, она медленно меняла свой традиционный, чёрный, цвет на малиновый, потом на ярко-красный и уже после этого начинала потихоньку желтеть. Это было такое чудо, которое надо было обязательно исследовать и потрогать. Но когда в хате была бабуля, любые попытки подобраться к дверке поближе неотвратимо пресекались строгим:
- Не-ельзя-а!
Деду было не до того.
И я потрогал.
Было больно…
Дед, громыхая чугунком, вёдрами и чугунными дисками плиты, моего тихого жалобного поскуливания не слышал.
Долго реветь было не для кого, а потому и неинтересно. Пришлось с виноватым видом, опущенной долу головой и в ожидании заслуженного нагоняя, плестись на кухню, показывать палец, пострадавший в результате неоправданной исследовательской деятельности его хозяина…
* * *
Нагоняя, как ни странно, не последовало, а излеченный с помощью смазывания подсолнечным маслом палец, хоть и давал о себе знать, побаливая, но был компенсирован призовым бонусом в виде горячего сладкого чая с вкусными сухариками, что получились из высушенных на печке остатков вчерашнего хлеба.
Их можно было грызть.
А если они непокорно и вызывающе сопротивлялись, то, в наказание за строптивость, раз-другой окунались в наполненную чаем кружку. Правда, тут важно было не переборщить. От чрезмерного усердия сухарик мог расползтись прямо в аккуратно притапливающих его пальцах и тогда на помощь приходилось призывать госпожу Чайную Ложку…
* * *
За чаем и сухариками как-то незаметно сварилась картошка, давая об этом знать характерным запахом, заполнившим всю кухню…
Приходило время кормить живность.
Живности, правда, было немного. Куры и Дамка. Вернее, Дамка и куры. Потому что она была умнее и лучше их. Да и вообще, как можно сравнивать со-ба-ку и каких-то там кур?!
Даже вот сейчас…
Для кур деда делал «товчу». Для чего из чугунка предварительно сливалась вода, картошке давалось время поостыть, после чего она разминалась большой, чуть искривлённой деревянной толкушкой, а в образовавшуюся массу добавлялось немного жмыха** или отрубей***. Правда, и то, и другое к апрелю, как правило, уже заканчивалось…
Но, куры, по всей видимости, об этом не догадывались и как только дед появлялся с чугунком товчи на крыльце, во дворе начиналась куриная паника. Все обитатели курятника со всех ног сбегались к этому вожделённому для них сосудом с аппетитным запахом…
Оказывается, товарищей нет не только на вкус и цвет… Но и на запах!
Моментально вокруг деда образовывалось живое, суетящееся кольцо, что-то озабоченно выкрикивающее на своём курином языке и сопровождающее его до самой кормушки. Навести порядок в этих изголодавшихся за ночь рядах не могли даже петухи, поддавшиеся общему психозу и суетившиеся не меньше вверенного им птичьего войска… По мере продвижения к кормушке у особонесознательной куриной части, видимо, заканчивалось терпение и всяческая выдержка (если таковые когда и были у них в наличии!), отчего отдельные несушки, проверяя свои способности к полёту подпрыгивали, усиленно хлопали крыльями, пытаясь таким образом быстрее конкуренток добраться до чугунка с товчей…
Осуждающе и с толикой снисходительного презрения на всю эту суету поглядывала вышедшая из будки Дамка. Но и она, чтобы исключить какие возможные недоразумения, время от времени давала о себе знать вежливым повизгиванием…
- Деда... А Дамке?
- Возьми её миску. Я там, в сенцах, отложил в кастрюльку с остатками вчерашнего ужина немного товчи. Переложи в миску и дай ей. Только осторожненько, а то она не любит, когда рядом с ней стоят, когда она ест.
Ну, про осторожненько можно было и не говорить...
Наверное, Дамка помнила, кто прошлым летом, ещё маленьким кутёнком с короткими и кривыми лапками, принёс её с речки, куда она, скорее всего, попала не просто так. Потому никогда, даже во время еды она не только не рычала на меня, но и разрешала себя гладить:
- Дамка. Да-амочка… Хо-ро-ошая… Кыш, противная!
Это - уже курице. Ну, до чего же беспардонный этот птичий народец! Точно такая же товча лежит у тебя в кормушке… Нет, вот той, - не надо! А у Дамки надо отнять. Можно. Можно попробовать. Но только не сейчас. Вот когда Дамка наестся и заляжет в будку… Вот тогда, хоть на постоянное жительство устраивайтесь в её миске. А сейчас – не на-до! И как подтверждение тому – негромкое, но грозное:
- Р-р-ррр…
Нет, вот была бы бабуля дома, разве можно б было так долго с Дамкой?..
* * *
Всё.
Грубу растопили, чай попили, живность накормили…
Ну, теперь можно наведаться и к тётке Доньке, что, если через выгон****, то прямо напротив нас.
Как раз Петька должен из школы прийти.
А ещё, кроме Петьки, у тётки есть Мишка.
Он в их хате появился совсем недавно. Недели две, как его принесли от Зорьки, из хлева, где пока ещё холодно, особенно по ночам, а он уже выше не только меня, но и Петьки. И смотрит так смешно, наклонив голову с большим и широким белым лбом, на котором рожек пока даже и не видно.
Но по лбу его гладить нельзя. А то он, как вырастет, будет бодаться. Лучше по тёплому черному боку с короткой, но мягкой шёрсткой. Безопасней всего это делать, когда Мишка отвлёчётся на цибарку,***** в которой тётка приносит пойло – солидно разбавленное водой Зорькино молоко с подмешанными к нему отрубями и накрошенным хлебным мякишем. Уже при виде ведра телёнок начинает суетливо перебирать тонкими ножками, шумно дышать и изо всех своих небольших силёнок вытягивать шею по направлению к так вкусно пахнущему мамой и молоком железному сосуду. А как только пойло оказывается в пределах досягаемости, малыш сразу окунается в него почти всей своей большелобой мордахой. Даже глаз из ведра не видно. Потому тётка обязательно одной рукой держит цибарку, чтоб Мишка своими суетливыми, нерасчётливыми движениями не опрокинул её и не разлил пойло по полу, как уже бывало не раз, а другой – придерживает голову телёнка, чтобы он в спешке не опускал ноздри слишком глубоко и не захлёбывался…
Вот тогда, когда Мишка так увлечён едой, что больше ни на что и ни на кого внимания не обращает, его можно и погладить. А так – страшнова-ато…
Если в той же комнате, где стоит Мишка, лечь на пол, заглянуть под лавку и чуть-чуть подождать, чтобы глаза привыкли к полумраку, то можно увидеть сидящую в углу гусыню. Она сначала вытягивает шею и шипит. Но если лежать тихонько и не шевелиться, то вот это - совсем и не страшно. Гусыня скоро привыкает к новому неопасному соседу и перестаёт волноваться. Вот тогда из под неё появляется сначала один, самый смелый, жёлто-серый пушистый комочек… А потом ещё и ещё…
Немного оглядевшись, гусята, возглавляемые самым-самым и неуклюже переваливаясь с боку на бок, направляются к неглубокой чугунной сковородке, из которой можно не только попить воды, но и помочить в ней лапки…
Когда эти пушистые, мягкие комочки выходят к месту водопоя, то оказываются на расстоянии вытянутой руки. Даже ближе. Но брать их нельзя. После той, прошлогодней, истории с цыплёнком это мне строго-настрого запрещено. Заборонено, как говорит бабуля.
Ах, да вы же не знаете той страшной истории…
Ну, пока Петька громко пыхтя, высунув язык и от усердия ставя по две - три кляксы на каждой страничке, возится со своими уроками, время есть…
* * *
У нас наседку, которая высиживает цыплят, называют квочкой. Потому что перед тем, как сесть на кладку, она важно, с высоко поднятой головой, не обращая внимания ни на петуха, ни на других кур, вышагивает по двору и «квохчет»:
- Кво-кво… Кво-квох…
Даёт знать хозяйке, что готова стать куриной мамой.
И, если желания квочки совпадают с хозяйственными планами её владелицы, то нужно срочно искать старую, плетёную из ивовой лозы корзину, крепкую картонную коробку из-под макарон, ну, или разбитый посылочный ящик, дно которого можно устлать соломой. Устроенное таким образом птичье гнездо ставится в каком укромном месте сарайки, подальше от других кур. В него квочка и устраивается с удобствами всяческими. Для дальнейшего насиживания.
А чтобы было, что насиживать, хозяйка подкладывает в гнездо свежие яйца, снесённые в эти же дни другими несушками. Важно не переборщить.
Обычно в кладке, в зависимости от габаритов квочки, одиннадцать – семнадцать яиц, не больше. Иначе она просто не согреет своим теплом все подложенные под неё яйца.
И ещё…
Тринадцать яиц под квочку не кладётся ни-ког-да. Понятно почему. А вот почему чётное число нельзя, то, думаю, и сама хозяйка не знает.
Даже если не переборщили и на всю кладку тепла хватит, всё-равно цыплята вылупятся не из всех яиц. Потому что среди них, как не смотри на свет, не нюхай и не выстукивай, обязательно будут свежаки и бовтни. Свежаки – это неоплодотворённые яйца, бовтни – тухлые. Вот, когда клали их под квочку, они свежими были, а как через три недели встанет наседка с кладки и уведёт выведенных цыплят, вот, лежат – тухлые… Когда и как успели?.. Да если даже и вылупится цыплёнок из яйца, то это ещё не значит, что уйдёт из гнезда живым и невредимым. То вылупится, а пуповина по непонятной причине вовремя не уберётся, и гибнет малыш. То квочка по неопытности его затопчет…
И потому хорошо, если из отложенной и подложенной в гнездо кладки семь – восемь цыплят выведется. А то может и два – три.
Хорошо, но мало. Надо бы побольше. Ну, хотя бы десятка два – три. Чтоб с запасом. Какого цыплёнка коршун унесёт, какого – лиса, ну, а какой – просто слабенький и потому до осени, когда их считать надо, не доживёт.
И тут на помощь приходят инкубаторские цыплята. Покупать их надо в райцентре, Чернянке, на рынке. А подпускать к квочке в день, когда она своих вывели. Или в ближайшие к этому дни. Чтобы она их за своих приняла. Вывела, а они убежали куда, неслухи этакие! Пожурить, поквохтать на них немного и – к мамочке под тёплое крыло.
Поезд на Чернянку рано утром, потому и не слышал даже, как дед уехал, а проснулся от громкого и многоголосого писка…
Цыплята… Цыплят деда привёз!
Стрелой из-под одеяла и, не одеваясь, - на кухню. Точно, на полу - большая картонная коробка, полная светлых, таких красивеньких, маленьких, жёлтеньких, пушистых комочков-шариков. И все копошатся, пихают друг дружку. Кто побойчее, запрыгивает на спинку братику или сестричке и тут же сваливается вниз, под ноги остальной, суетящейся, толпишки…
Дед сыплет на дно коробки пшено и, как квочка клювом, стучит пальцем среди рассыпанных зёрнышек.
- Цыпа, цыпа, цыпа…
Клюйте, мол, глупые…
- Деда…
И тот, не отрываясь от процесса воспитания куриной малышни:
- А?..
- Можно цыпу взять? В руки…
- Нет…
Но тут на помощь приходит бабуля:
-Да дай дытю… Шо вин с йим зрОбе? Сам - як тие цыпля******…
Но дед неумолим:
- Нет…
И только после долгих препирательств с бабулей, которая не может спокойно видеть эти умоляющие глаза и сгорбленную от расстройства фигурку, сдаётся и выхватив из копошащейся в коробке толпишки один жёлтенький комочек, протягивает мне:
- На…
От радости сердце бьётся где-то в самом горле. Не веря своему счастью, хватаю тёплого и пушистого двумя руками:
- Цыпа… Цы-ыпа. Цы-ыыпа!
В общем, когда совместными усилиями деда и бабули мне разжали ладошки, цыплёнок уже не дышал…
* * *
- Лёшка…
- Шо?
- Ты долго там, на полу, среди гусят, валяться будешь?
- А шо? Ты всё уже сделал?
- А то!
- На улицу?
- Щас, подожди…
Пользуясь правами хозяина, Петька достаёт из кухонного стола буханку чёрного хлеба и отпластовывает от неё два солидных куска. Взяв их в обе руки, на секунду, плашмя и чуть касаясь краем, окунает в ведро с водой, после чего – в большую и широкую миску с сахаром:
- На!
Хорошо, что тётка вышла куда из хаты, иначе не избежать бы Петьке хорошей нахлобучки. Мокрый хлеб в миску макать нельзя! Бабуля за то ругает…
- Ну что, теперь на улицу?
- Погнали!
* * *
На улице хорошо…
Почти в каждом доме есть ребята моего возраста или на год-два старше. Сколотить небольшую компанию для игры в Штандера, Чижа, Салочки или Пижмурки всегда можно.
Ну, а если выгон занят старшими пацанами и девчонками для игры в лапту, можно поболеть за наших против Зубовки. Или побегать за мячом, если кто наподдаст его так, что он улетит далеко-далеко за пределы выгона, куда к речке…
О том, что надо бы и домой, вспоминаешь только когда начинает смеркаться и приятелей, одного за одним, начинают вызывать матери, выйдя к воротам…
- Пе-етька! До хаты!
Ну, значит и мне пора. Домой.
А дома…
* * *
Дома, уже в сенях чувствуется вкусный запах кулеша…
Такой сильный и насыщенный, что слюну начинаешь сглатывать ещё до того, как откроешь дверь на кухню.
А открыв её и ещё не переступив порога, встречаешься с ласковым и довольным взглядом деда:
- Ну что, нагулялся? А у нас уже кулеш готов! Садись…
* * *
Если кто не в курсе, то кулеш – это блюдо, придуманное казаками Великого Луга*******. Основные его компоненты – вода и сало. Остальное, - что найдётся.
У нас находились пшено и лук.
Для начала, в холодную воду кладётся целая очищенная луковица. Как вода закипит, в неё засыпается предварительно перебранное, хорошо промытое пшено, которое варится на медленном огне до полной готовности. Затем в суп добавляется мелко нарезанный картофель. Пока варится картофель, на сковородке до золотистого цвета обжариваются небольшие кубики сала и пошинкованная полукольцами луковица. Эту заправку добавляют в блюдо, когда картошка уже сварится. После чего суп ещё должен покипеть минут пять. А вот уже после этого – кулеш готов.
Конечно, хорошо бы его ещё посыпать и мелко нарезанной зеленью, но… Какие укроп-петрушка в апреле месяце?
Да и без них кулеш – это просто объедение!
Сколько потом ни ел разных блюд, вот такой вкуснотищ-щи… Больше никогда.
И сам варить пробовал. А что? Рецепт - вот он, всем известен.
Но… Всё одно, не получалось, как тогда, у деда…
Может, он какой секрет кулеша знал?
Или я просто такой голодный был?..
* грУба (уменьш. грубка, южнорусск.) – печь, печка.
** жмых (макуха, избоина, жмак) - семена масличных растений (например, подсолнечника) после выделения из них прессованием масла, побочный продукт маслобойного производства. Концентрированный корм для сельскохозяйственных животных с большим содержанием протеина (15-40%).
*** отруби – побочный продукт мукомольного производства, состоящий из оболочек зерна и остатков неотсортированной муки. Ценный корм для всех видов сельскохозяйственных животных.
**** выгон – земельный участок, лужайка, на которую в начале лета ВЫГОНялся скот на выпас.
***** цибарка (южнорусск.) - оцинкованное железное ведро, расширяющееся кверху.
****** Да дай ребёнку… Что он с ним сделает? Сам – как тот цыплёнок…
******* Великий Луг – заросшая лиственным лесом, тростником и рогозом широкая устьевая долина Днепра, плавни общей площадью около 400 кв. км, которые простирались от острова Хортица почти на 100 км при ширине от 3 до 25 км. На Великом Лугу или в непосредственной близости от него располагалась Запорожская Сечь. Здесь казаки пасли скот, а сами плавни предоставляли им хорошую защиту. Так называемый "казачий", он же "плавневый" кулеш казаки готовили в то время, как укрывались на своих челнах-чайках в плавнях Великого Луга после набега на турок. Крупу в этом кулеше заменяли лишённые хлорофилла подводные прикорневые части водных растений, таких рогоз и т.д. Они сочные, мягкие, с высоким содержанием крахмалов, сахаров, гликозидов.