Польша, начало 80-х гг
Прошло уже около часа нашего пребывания внутри пыльного и темного "чердака" офиса "Аэрофлота". Задница и ноги затекли, нос заткнут, мысли прибиты. Точное время я не засекал и не стремился, так как живущие в неведении извилины усидчивей и покладистей, нежели сверяющиеся с часами каждые пять минут и от этого постоянно ёрзающие мозги Григория Федоровича. Этот очевидный факт был на лицо, раздражал, заставляя закрывать глаза, что могло послужить подспорьем бесконтрольному опрометчивому засыпанию, потенциальные перпективы которого вынуждали открывать глаза и снова наблюдать неутомимое ёрзанье, подсвеченное множеством тонких столбиков света снизу. Недавно обнаруженный носовой платок, каким-то невероятным образом оказавшийся в заднем кармане брюк, послужил техническим средством относительной герметизации и был тут же установлен, а точнее забит в ноздри во избежание покраснения и, в дальнейшем, посинения внешней оболочки данного устройства дыхания из-за длительного и плотного обхвата пальцами и удержания.
Вой самолетных турбин, всецело и бесцеремонно главенствующий до сей поры, начал стихать, постепенно уступая место глуховатой, но звучной многоголосице офиса, заполонившей архитектуру темной пещеры. Плюс к иноземной, снизу иногда пробивалась русская речь в женском исполнении. Обладательница была нам незнакома. Не Мила, которая звучала бы значительно моложе и не так истерично, хотя, насчет последнего - как знать.
- А где же ты был? Я и домой звонила, и этой твоей лярве! Сюда несколько раз звонила! Что же тогда здесь грохотало-то?! Не смей мне врать!! Я всё слышала из-за двери! Ты был здесь с этой Милкой и через другую дверь вышел.
- Помолчи! Дома разберемся! - этот голос был узнаваем и принадлежал нашему дяде Аэрофлоту, который снова переключился на польский, говорил долго, явно пытаясь что-то и кому-то втолковать. Потом снизу раздалось шевеление, топот многочисленных ног, голоса удалялись, хлопнула дверь и всё стихло.
- Ушли? - гундосо прошептал Григорий Федорович.
- Не знаю.
- Вам не кажется, что пора выбираться. Я вот смотрю, до вылета остается уже три часа. Пока себя в порядок приведем. Пока то, да сё. О чем они думают?
Комментариев, наподобие: "Это вы о чем думали, когда офис крушили?!" - не последовало. Я просто представил себе рваную рубашку и синий - от захвата - нос Григория Федоровича, улыбнулся и ответил:
- Т-с-с-с-с.
Мы помолчали, а через несколько минут внизу снова хлопнула дверь и донеслось негромкое:
- Товарищи, где вы? То-ва-ри-щи-и-и-и...
- Мы зде-е-е-есь, - печально и в унисон рвануло из Григория Федоровича.
Это надо было слышать! Выдернув пробки из ноздрей и покидая "насест", я чуть не плакал от умиления. Настроение, ну никак не соответствовало ситуации, поэтому смех пришлось подавить и, откупоривая путь на волю, в тайне самоустрашиться: "Тебе же сейчас Гриню вытаскивать!"
После того как был установлен визуальный контакт с Аэро-дядей - несколько раздосадованным, но страшно удивленным: "Думал - под дверь подлезли. Ну вы даё-ё-ё-ё-те," - едва не приключилась трагедия. Даже, можно сказать, крах. Мы с "удивленным" Аэрофлотом начали увлеченно перемещать сверху-вниз сопутствующие причиндалы: драгоценный портфель, ботинки и пиджаки; а Григорий Федорович, не утерпев, решил проявить инициативу - самолично покинуть кронштейны. Причем, как-то несориентированно, опрометчиво и впопыхах, наступив при этом на середину ячейки фальш-потолка. Нежное, древесно-стружечное содержимое не вынесло сих изощренных крупнотоннажных издевательств, жалобно хрустнуло, предложило Григорию Федоровичу совместно проследовать вниз с ускорением 9,8 метра на секунду в квадрате. Но в квадрат пустоты, оказавшийся на месте грохнувшихся вниз декоративных обломков, Григорий Федорович следовать отказался, уцепившись за ненавистные кронштейны. Хотя, очки всё-таки удосужились. Меня уже не от смеха распирало, а от стыда перед потерпевшим и продолжающим терпеть Аэрофлотом. Даже вырвалось повинное:
- Как вас зовут, товарищ?
- Виктор, - ответил Аэро-дядя Виктор, хмуро разглядывая обломки ДСП, разбитые очки, чайно-кофейные черепки в отдалении и торчащие из потолка, близкие ноги. Потом он посмотрел наверх, внял моему сочувствующему взгляду и:
- Вы знаете, на моей памяти такого еще никогда не случалось...
- На моей - тоже...Вы уж извините нас. День сегодня какой-то несчастный, - я уже начал перебазироваться вниз.
- Да. Несчастный...Жена совсем сбрендила - уже к деревьям ревнует. Внутриполитическая обстановка обостряется. Представляете, возле здания ЦК ПОРП партбилеты сжигают, Лёха-электрик по радио с утра до ночи выступает, а по телевизору показывают леса в Австрии и заявляют, что это собственность Герека, подаренная зятю. Что ж такое на белом свете творится? - И чуть приглушенно добавил. - Как вы думаете, он долго так сможет провисеть?
- Вряд ли, - я уже одевал ботинки, посматривая на ноги, продолжающие торчать из потолка. - Сейчас будем снимать.
Григорий Федорович звуковых сигналов не подавал - соблюдал тишину. Висел обреченно и безнадежно, но висел же. "Хваткий он всё-таки мужик. И до чего же цепкий при таких-то габаритах...".
Ангола, конец 70-х гг
Свет не оборвался - лишь увяз и поник в тени деревьев. Фронт ржавой высокой травы, на поверку, оказался узкой грядой, за которой лежала поляна, будто выжженная, пепельно-серая с толикой красного. Дотягивая вялую и недолговечную судьбину, убогое царство тени примостилось на пепле и хранило то любопытное, чему срок уже заранее отведен - до первого лучика. Это была широкая полоса, а попросту говоря - с л е д. Грамотно наступая внутри его границ, не потревожив траву, что-то тяжелое тянули вдоль кромки поляны к кустарнику - достаточно густому и обширному. Борозд не было - только ровная, аккуратная полоса и, судя по деталям, с направлением движения вглубь - прочь от света, дороги и глаз.
Рой догадок по поводу возникновения следа отсутствовал, потому как одна-единственная - заведомо верная - уже шевельнулась. Проворно разгребая траву, я, буквально, уткнулся в тело, лежащее на спине за кустарником. Резкий запах пота, давеча виденные лохмотья, суетливо кишащие муравьи, оттопыренное ухо без мочки и лицо, которое можно было принять за "белое" с мертвым загаром, кабы не чужая антропометрия. Глаза полуприкрыты, рот не распахнут: "отошёл" спокойно - внезапно и мгновенно. Даже не успел понять, что в с ё уже произошло на этом свете.
Мы вчера виделись мельком у штаба. При нем был облезлый АК и холщевая торба. Знакомые лохмотья - не гарантия точности идентификации; характерные залысины и вид левого уха - подтверждение. Это - гонец забиженных аграриев.
Cправа-сзади на шее, ниже основания черепа обнаружилось входное ножевое - свойское, без выпендрежа. Рядом - почерневший бесформенный сгусток, ухватившийся за волосы и траву. Жадная земля уже впитала влагу.
Вероятно, из-за темноты удар был поставлен "на бронежилет": со спины, подбив колено на присяд, в обнимку, но не широким махом в грудь, а от плеча, чуть сбоку, прямым вверх под 45. Потом оттащили за ноги в кусты, где, не опасаясь следов, извлекли нож, вытерли о лохмотья, неторопливо осмотрели и снова на "исполнительный" - ждать... К ночи ушли.
Вот и всё. Скалиться не на кого. Вздыбленная шерсть улеглась, когти спрятались и заныло где-то под сердцем, обожравшемся адреналина. Вдобавок, давнишний и основательно подзабытый курьез объявился - задергалась щека. Одни напасти!
"В чем аборигены-то провинились? Свиньи еще эти чертовы!... А, может, хватит ерепениться и самообманом заниматься? Ведь тут не стадо кубашей с афрокаманчами эстетствовали. Ни одного отпечатка подошвы, вмятины от локтя, колена, магазина или затыльника. Про окурки и не заикаюсь. Пыли-то вдоволь наглотался - нутро заставило всю опушку протралить: где на пузе, где на карачках. Вообще, ни-че-го. Но бедолаг вырезают систематически и неспеша, будто развлекаются. С подобными заявами на популярность только "ржавых" аккуратистов-педантов приносит, верняк. Чего-то хотят. Настойчиво, терпеливо...Чего?...
Активизация на направлении обусловлена разведоперациями. Ну так и занимайтесь делом: собирайте достоверную информацию о противнике, детализируйте топографию местности, скрытно, с минимальными перемещениями и радиообменом. Это же азы. Тем более, вам накрепко вбили в голову: "Обнаружены - значит, под угрозой планы командования". Зачем "во всеуслышание" аборигенов резать?...
А если выманивают? Нукопе - хорошая приманка из-за единственного подъездного маршрута. Сунься туда и мышеловка захлопнулась. Только "мышь" предварительно необходимо изучить. Ватага кубашей, местные при "броне", а то и верхом на "вертушке" - не по зубам. Горстка шустриков на "козлиной" тяге - без вопросов. Сиди и наблюдай кого из заступников принесет, а потом "выходи" на засаду - сюда или поглубже. Здесь-то позиция - дерьмецо, если не принимать во внимание время суток и направление движения цели. Обзор тут шикарный.
Выходит, хлопчики на крайней стадии и им нужен добротный "язык", ежели у меня мозги не окончательно сварились. Но иных вариантов не вижу, не обессудьте.
"Ржавых" шестеро - если по стандарту. А у тебя? Единственный опытный комод. Святая шустрая троица и Жора-романтик. Самый оптимальный вариант - возвращаться сейчас же. Плюнуть и вернуться... без свинины? И кто тебе поверит, что тут не функциональное сокращение поголовья, а патологический забой намечается? Раньше подобного не наблюдалось. Главком - тот еще консерватор и логика у него простая: "Если не произошло, то не произойдет никогда". И что, "северу" доложишь в обход главкома? - Результат под вопросом, да и радио-немцы могут на дыбы встать, а "стукнут" по любому. Скандал обеспечен и позору не оберешься, со всеми вытекающими".
Во избежание киндер-сюрпризов трогать тело не стал и вообще - пора возвращаться к машине. Осмотрелся, вставая с коленей.
Всё также тихо и спокойно наваливалось утро. Приглушенное эпизодическое чириканье окончательно смолкло, встречая небесного властелина, почти изгнавшего тени с опушки. Воздух насытился слепящей жарой, замер, не выказывая никакого желания перемещаться в пространстве - лишь помогая яростной белой топке душить и давить.
Жалобно похрустывая, сбитый пепел земли нехотя запылил под ногами. Потом встретила грядка фронтальной травы. Сухо и скрипуче прошелестела, расступаясь, и царапнула руку напоследок - не по-свойски. Всё здесь чужое. Никогда к этому не привыкнуть и оттого - от непривыкабельности- чувства вызывает- не мысли. Любовь ли, ненависть, радость, злобу? На момент: всё - одно, нечто абстрактное плюс стечение обстоятельств, переросшее в ситуацию с удручающими перспективами развития, от которых голова слегка обалдела и продолжала дергаться щека.
В попутчики - уже на дороге - определился неприятный трусоватый холодок между лопаток; торопил, вместе с желанием обернуться, и ждал чего-то в чахлой, изможденной веренице секунд, потакая сердечному нытью. Паршивое это дело - от неизвестности отворачиваться, а тем более ждать от неё чего-то в спину, хотя и не "по обстановке".
Поймав себя на попытке сгорбиться, пытался объяснить нутру, что возводит напраслину и рвет собственные нервы зазря. Не удалось... держало крепко нутро, зубами скрежетало... отпустило только метрах в тридцати от машины.
Стволом танка мрачнел вороненый РПК, растопырив сошки на капоте. Вцепившийся в него пулеметный шустрик, расселся на водительском "стуле", навалившись на руль, благо что клаксон не фурычил, и лобовое стекло отсутствовало. Безошибочная интуиция дитя природы уже подсказала, что обычного разноса за поцарапанную краску, ковбойские манеры, повсеместный бардак и "вообще" не последует. Жора гордо восседал рядом, тянул шею и проворно крутил мозгами без очков во все стороны, поигрывая "Калашом". Оставшиеся три головы "граждан танкистов" выглядывали из кузова. Все - дружно и подозрительно - зыркали в мою сторону, но трясти округу грозным командным эхом что-то совсем не хотелось. Поэтому "машину" демонстративно "на предохранитель- на плечо" и руками - "крест" - отдыхайте, мол, ребята, не нервничайте.
А никто и не нервничал. Установленная, в последствии, частичная необутость личного состава подвигла на тайное: "Поубивал бы!" - но некоторый беспорядок в кузове...
- Жора, ты консервы, что ли, любишь открывать? За каким акуралью (порт. "плохо") три цинка вскрыли?
- Ты ж приказал, типа, занять оборону. А у меня один ПМ при деле. В магазинах тараканы разгуливают. У них-то снаряжены. Что я, хуже что ли?
- Оборону занимают вокруг машины, на дистанции и окапываются. Расселись тут, танкисты гребаные! Так что с цинками? Все три забил?
- Шутишь... Зато по твоей науке: один трассер на четыре стандартных патрона. Просто, маркировку спутал и один лишний, нечаянно, открыл.
- Ладно, Бог с ними. "Эрочку" подай.
- Чего?
- Радиостанцию, говорю, дай!
- А-а-а.
"Да-а-а-а. Навоюем мы тут! А решения всё-равно нет. Не готов ты принять решение, а значит, не в праве. И кто ж это придумал ПРАВО людскими судьбами распоряжаться, если совесть еще жива?... - А жива ли? О себе думаешь-то - не о них: "позора не оберешься" и тому подобное. Ну, дык, предположим, что вернулись?... Комод доложит обстоятельно. Приказ не выполнен и ты - хлобысть: "отстранен до выяснения" или под домашний арест, а другие поедут завтра же - на легке - так сподручнее. Зачем себя утруждать? И Жора с ними, наверняка. Тогда как с совестью?..."
Новое "бартерное" питание, вместо полуживой пары батарей-доходяг, быстро прогрело электронное чрево рации, заполнив наушник мертвым фоном эфира. Комод споро отреагировал на манипуляции с "эрочкой". Пока я водружал её на капот, защелкивал антенну и разворачивал причиндалы, он уже загнал шустрика с пулеметным скарбом в кузов, сам уселся на водительское место и затрещал с Жорой, проникновенно улыбаясь и не менее откровенно прислушиваясь.
- Жора, лясы в следующий раз поточите. Оставь "Калаш" в покое и иди сюда.
Комод проводил собеседника взглядом, продолжая преданно сиять, слушать и щуриться под родным шалеющим солнышком.
- Шляп сыми и одевай гарнитуру. Вот эту штуку нажимаешь и сюда говоришь. Отпускаешь - слушаешь.
- Чего говорить-то?
- "Вулкан, Вулкан. Я - Вулкан-2. Как наблюдаешь мою работу? Приём". Раз позвал и послушай. Потом снова зови. По-португальски. Надоест - зови хоть на хинди. Можешь этим верньером потрыкать и покричать "кубашей". Список частот - в крышке. Сейчас установлена вызывная наших немцев. Разберешься?
- Конечно. А если ответят?
- Не ответит никто. Далеко слишком.
- Так, а зачем тогда?
- Чтобы наш хлопец доложил, что мы предприняли всё возможное для успешного проведения операции. Вопросы отставить. Занимайся.
Желание объяснять что-либо, тем более необходимость паузы, отсутствовало.
Дело в том, что у "ржавых" в фаворе основная нагрузка на промежутке от заката до рассвета, а сон - днем, в теньке, поближе к воде. Также превалирует концепция "кулака" - группа никогда не дробится без жизненно-важной на то необходимости. Сейчас они должны быть где-то рядом с Нукопе. Вероятность того, что "траление" опушки уже установлено неким наблюдателем - всего лишь сотая доля процента. Такового не должно иметься в наличии. Если же, по каким-то неведомым соображениям, "сотая доля процента" жива и здравствует, то нужно время - именно оно спровоцирует их на маневр. Будь ты хоть семи пядей во лбу и с парой заслуженных "Ганстонов", но птиц не обманешь - переполошенные, они покажутся над бушем.
Бело-голубое слепящее пространство соблюдало покойную непотревоженность. Я задрал ноги на капот и, заложив руки за голову, полулежал на жорином месте, наблюдая фронтальный простор и усердные попытки установления радиосвязи. Может быть, Жора надеялся кого-то дозваться? Вполне вероятно, потому как он отдавался любому делу с душой и без остатка, даже такому бесперспективному. Комод разочарованно притих рядом - слушать пока было нечего.
- Que calor!... Sargento, designo a combate tarefa. (Какая жара!...Сержант, ставлю боевую задачу)
Пиреш придвинулся, сосредоточенно и молчаливо уткнувшись пустым взглядом куда-то в никуда.
- Исходный рубеж - опушка. Силами... вас двоих - тебя и лейтенанта - на автомобиле, на предельной скорости выдвигаетесь в расположение селения Нукопе. Встаете в центре населенного пункта. Машину не покидать, двигатель не глушить. Обращаетесь с настоятельной просьбой к населению о срочном розыске и направлении к вам местного кабесы. Именем команданте Домингуша требуете немедленного приведения proprio defesa forcas (сил самообороны) Нукопе в боевую готовность и сборе возле автомашины. Затем ожидаете сигнала. Сигналом послужат признаки боестолкновения в районе исходного рубежа с углублением 100-200 метров в буш. Вы, приняв максимальное количество бойцов самообороны в кузов автомобиля, немедленно и быстро возвращаетесь по дороге на исходный рубеж, где ожидаете дальнейших распоряжений. Оставшиеся бойцы самообороны во главе с кабесой должны следовать на "исходный" пешим порядком.
Слегка перевел дух. Жора вызывал уже на испанском, птиц видно не было, Пиреш молчал. Скроив постановку задачи, оставил на десерт основное, чтобы сразу не перепугать:
- Ты - старший. За лейтенанта, вверенную технику, имущество, вооружение отвечаешь головой. Если сделаешь всё правильно, то обещаю: поедешь учиться в СССР... Предполагаю нахождение в районе населенного пункта Нукопе разведывательной группы противника в количестве шести человек. Вопросы?
Немигающий взгляд сержанта переместился из "никуда". Глаза ушли вправо и чуть вверх, ожили всплеском мысли, застыв уже в новом, разумном качестве. Какая из половин головного мозга отвечает за образы, а какая за "математику" - уж подзабыл, но содержимое черепной коробки Пиреша явно и активно прокручивало серию матчей между командами "Грудь в крестах" и "Голова в кустах". Я не торопил - время позволяло - пусть кумекает.
Жорин же неутомимый задор выплескивался всё новыми и растущими иноязычными децибелами.
- Жора, потише, гиппопотамы глохнут.
- Эх, жаль "луча" нет в комплекте.
- Не понял.
- Это антенна такая проводная с грузиком на конце. На дерево забрасывается. Тогда связь возможна на большее расстояние.
- Тут Останкинская башня не поможет. Мы ж в низине.
- Вообще-то, да. Ну чего, долго еще вызывать?
- Работай. Не отвлекайся.
Комод, тем временем, переехал в левую половину активизированных мозгов. Угрюмой тяжести во взгляде не наблюдалось, а значит железная птица несла прямиком к белым теткам, с последующей канонизацией в трибу - ученый же будет, итить. Видимо, мечта о предстоящем величии уже добивала магию призрачного, таинственного, коварного образа мужиков с юга, крадущихся во мрачных дебрях воображения. Может, наоборот. Вот только, ничьей не будет - чем-то придется ему пожертвовать, потому как местного "юмора" я уже наелся. Без желанного Союза он в эту Нукопу заехал бы и носа не показал, обложившись полудохлой "силой самообороны" и арестовав Жору за "подстрекательство и провокации". А тут: всесоюзная приманка - куда ж деваться? Представление на учебу придется написать - мне не жалко - дальше уж сам.
Пиреш вдруг шумно вздохнул, улыбнулся. Смотрел в глаза раскованно, без блуда по вариациям и хитринки - вроде, искренне. Слово "искренность" имеет удивительное звучание на португальском: кандура... А пока:
- Nao perguntas. (Вопросов нет) .
- Bem. Repete a tarefa. (Хорошо. Повтори задачу).
Тягучая и монотонная версия озадаченноcти комода лилась под тихое и размеренное сопение трех душ за спиной. Радиоозабоченный полиглот тоже угомонился, перестал вертеться и тихонько бурчал позывные себе под нос, переминаясь с ноги на ногу, зачем-то посматривая на часы. Окружающий свет, жара и невесть откуда навалившийся покой ввергли в состояние странное, умиротворенное и напоминающее анабиоз. Недалекие кроны деревьев слились в сплошную полосу - монолит неподвижного сияющего морского простора, над которым ожила точка. Не птица, а всего лишь микроскопическая соринка, вобрав влагу слезящегося глаза, ускользала от взгляда, словно живая, с прозрачным студенистым тельцем. Поймать её так и не удалось. Зато отловил себя на мысли, что вольная трактовка боевой задачи не бесила, а убаюкивала отсутствием перегружающих деталей, как то: "быстро", "на предельной сокрости", "максимально", "немедленно". Хотя, Пиреш о них слышал и уже практиковал, но разумно опустил, поскольку лексикон "элементов сил самообороны" такого рода слов и выражений не содержал вообще.
Смиренная и чуточку сбрендившая отрешенность увлекала всё дальше и дальше, вдруг неожиданно скособочившись от паузы и последующего вопроса на самом интересном "ждать дальнейших распоряжений" месте:
- Quanto tempo esperar? (Долго ждать?)
Ответ сформировался неспеша и обернулся вопросом:
- Tens conceitos? (Есть варианты?)
Не знаю, приветствовал ли генерал Пиреш проходящие перед трибуной войска или еще только представлял эффектный контраст своей ладони на белоснежной заднице крупногабаритной спутницы жизни где-то в дальней, не менее снежной дали, но усугублять и без того скособоченную "отрешенность" ему явно не стоило. Поэтому атмосфера разрядилась громким и четким:
- Sargento Pires esta para a realizar a combate tarefa! (Сержант Пиреш готов к выполнению боевой задачи!)
- Угу, - я потянулся, сбрасывая сонный дурман под звонкий хряст собственных костей в полумертвой тиши сияющих раскаленных реалий. - Жора, прекращай этот мазохизм.
Еще раз потянулся уже стоя на полыхающей африканской земле, заодно послав "окандуревшее" солнце совместно с местечковым народно-освободительным пожаром, "чтобы не было мучительно больно за бесцельно" и бесплатно приобретенную, пожизненную малярию. Потом поприседал. "Неужто в аду жарче будет?" Словом, чуть размялся.
По соседству тоже закипала жизнь. Укрощая стремления с мечтаниями, поворотив взор, глас и корпус назад - в кузов - комод целиком отдавался негромкому вразумлению личного состава. Личный состав уже обозначил свое завсегдашнее бодрствование и абсолютное согласие активным шевелением с погромыхиваниями, после чего бездыханно замер, внимая.
Тем временем, Жора сворачивал "три полста вторую", потрясал русой козлиной бородкой и уморительно хмурился, негодуя по поводу очевидного несоответствия поставленных целей и предложенных средств их достижения.
- Это не мазохизм, а masturbacao какой-то.
- Во-во. И с ним тоже завязывай.
- Хорош прикалываться-то.
- Прикалываться - это когда рация "сдохла", но - кровь из носу - связь нужна. А у тебя всё "по-взрослому": батареи - муха попой не тарахтела; эфир - такой же "нулевый". Одно удовольствие. Чего на часы-то смотрел? Кто-то время спрашивал?
- Ага. Носороги. Треск ритмичный услышал. Кратковременный, с одинаковыми интервалами по четыре секунды. Странно.
- Пустое. Наводка в контурах, небось, от стужи. Аж трещит.
- Ага.
Управившись с крышкой, Жора полез запихивать рацию между сиденьями. Пообмяк - расстроенные чувства уже покинули. Пребывание в некоторой задумчивости было вызвано вероятным поступлением очередной порции занимательных мыслей из-за странного треска в эфире.
А воспитательный процесс в кузове завершился. Сам же "воспитатель" решил примериться к рулю и попробовал передачи. Те игнорировали в скорбном молчании двигателя - лишь жалобно скрипело сцепление. В конце-концов, досаждать железу поднадоело и комод снова увлекся будущим, даже попытался принять знакомое положение: руки за голову, ноги... Ноги завалить на капот не получилось - мешал руль.
Моя же бренная оболочка набирала жизненные обороты, отведав секунды спасительной и восстанавливающей дремы. Щека угомонилась, а осадок нервных передряг испарялся вместе с отпотеванием. "Полёт нормальный. Пора начинать".
- Слушай сюда, Жора. Ты поступаешь в полное распоряжение комода. Это приказ. И без эксцессов попрошу. Сиди тихо и смотри. Всё тебе объяснят и покажут. Учись, вобщем.
- А куда.....?
- На кудыкину гору.
- Только...
- Всё, вопрос исчерпан. УЗРГМы можешь винтить, но усы, ради Бога, не трогай и в подсумок -аккуратно, чтобы ничего наружу не торчало. Клапана проверь. "Машину" на предохранителе держи. ПМ тоже. Аккуратней давай. Не гоже мне краснеть за нашу Великую и Могучую.
- Ты чего? Прощаешься, что ли?
Жоркины глаза удивленно и по-детски уставились, не понимая, не веря, вызвав какое-то внутреннее, позабытое тепло и улыбку:
- ...навек прощайтесь, когда уходите на миг....
- Помнишь? В "Иронии судьбы". Мягков в дублоне под снегом, с утречка. Морозец. Брыльска еще. Новый год. Классно! "С любимыми не расставайтесь...".
- Какой ты, к чертям свинячьим, любимый? Сплошной геморрой на мою голову. Заткнуться, сидеть и тихо! Уразумел?
- Так точно.
"Чего-то еще, ведь, забыл...". Долго копаться во мраке причердачных шхер не пришлось - обратил внимание на свои запыленные, стоптанные башмаки. Следы вчерашней обработки трофейным камуфляжным средством "для открытых частей тела", ввиду полного отсутствия "гуталинизации мест дислокации", проступали достаточно жирно и отчетливо:
- Физию тебе не помешало бы намазать, чтобы пострашнее был. И мне заодно.
- Чем?
- Камуфляжным средством. В выхлопной трубе которое.
- Эх, мазь вражью не взяли. Как её?... ССА.
- Жирная слишком, поплывет. Сажа - самое то.
- Козлиный помёт это, а не сажа.
- Козел-то родной, а "помёт Отечества нам сладок и приятен". Чацкий.
- Там про дым было.
- Хватит трепаться, шевели ходулями.
Через пару минут сухая, теплая, слегка вонючая сажа превратила Жору в форменного черта из табакерки. Жуть.
- Очки не надевай, а то напарник поседеет со страху.
- Не буду. На "работе" ж. Бум привыкать.
- Ну привыкай, привыкай. Открывашка от цинков где?
- В гранатном ящике.
- Ладно. Иди, садись, и чтоб я тебя не слышал и не видел. Проверь всё.
- Понял.
Камуфляжная процедура, наконец-то, уединила с собственными мыслями по поводу перспектив. Втирал сажу, поглядывая на придушенную солнцем, одеревенелую природу. Птицы так и не объявились, и время будто застыло, таясь в иллюзии бездыханного сна и покоя.
Что касается мыслей, то их общий морально-политический уровень, переполненный безрадостно-утопическими компонентами, уже подпирал угнетающе-трагическую планку. Вопреки тлетворному местному стереотипу, розовые мечты идиота: "рассосется-пронесет", - как-то не прижились. Опыт же всегда и настойчиво советовал готовиться к худшему. В данном случае, "худшее" конкретизировалось по всем параметрам, вплоть до героизма. Нет, не "...с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда", а до ступора осознания, что фактор внезапности не сработает и тебя просчитают, а значит обложат и уйти не дадут. Вот тогда разудалый героизм и попрет.
"Ни людей, ни "заградов" (МОНя), ни, на худой шуруп, "дыма" (РДГ). Куда тебя несет-то!?"
Всё вкупе уже начинало здорово бесить, пробуждая крепкую, почти животную злобу и явно прибавило резвости.
Стряхнув с чернющих ладоней остатки сажи и потерев друг о друга, о землю и "яшу", полез в кузов делиться "задором" со святой шустрой троицей, а заодно потрошить скарб, подгонять-снаряжать и выверять готовность до собственной одури - "в край".
Польша, начало 80-х гг
- Вы отдаете себе отчет в том, что перед вами была поставлена ответственнейшая задача? Я считаю, что вы с этой задачей не то, что не справились, а своими действиями поставили под угрозу дальнейшее выполнение сопряженных задач. Делать вам замечания и читать нравоучения я не собираюсь. Мы с вами служим, знаете ли, на благо великой Родины и вам перед ней должно быть стыдно. Это что же получается? У меня в голове не укладывается, как такое могло произойти? Чтобы я, в моем-то возрасте, и на потолке должен был сидеть. Прятаться, видите ли, от кого-то. Именно из-за ваших действий и поступков я буду вынужден довести все факты вашей халатности и наплевательского отношения до руководства. Вы же представитель Советского Союза. Пусть в лице простого служащего, но суть-то не в этом. Вы же Родину здесь представляете.
Кстати, зря вы подумали, что вышеизложенное низвергалось в мой адрес. Отнюдь. Григорий Федорович стращал аэрофлотовского Витю и избрал тактику контратакующих действий при отсутствии атакующих, из-за очевидного нанесения материального ущерба "Аэрофлоту" в целом. C командировочными у Григория Федоровича было жидковато - за пять дней всего, а порушено дней на десять. Насчет же доведения до сведения руководства - обычное дело. Привычка, так сказать, вмурованная временем.
Мне всегда нравилось наблюдать как товарищи, "доводящие" всех и вся "до сведения", а также верхом на богатейшем жизненном опыте, выкарабкиваются из щепетильных обстоятельств. Разнообразие в плане углов и точек зрения на действительность наглядно демонстрирует умопомрачительный потенциал, как оказалось, резинового диапазона ограничений, в котором до сей поры прохлаждались порядочность, честь и совесть. А пока, ход Вити:
- Да, определенным образом я представляю здесь Советский Союз. Но это не означает, что я должен сиднем сидеть и оберегать от вас имущество, которое на мне числится.
- Мы могли бы избежать разрушительных действий, если бы не какая-то польская гражданка. Она пыталась сюда ворваться. Причем, беспардонно...
- Это не польская, а русская гражданка. Это моя жена.
- Тем более. Вот вам пожалуйста и усугубляющее обстоятельство. Если бы не ваша непроинструктированная жена, то нам бы не пришлось выполнять абсурдные гимнастические упражнения. Я бы не повредил деревянную панель, а мой сопровождающий не разбил бы дорогостоящий чайный сервиз и не сломал бы чайник.
Григорий Федорович скоренько обвел взглядом предполагаемые места нахождения электронных звукозаписывающих устройств, остановился на мне и на мгновение показалось, что в комнате есть кто-то четвертый - сопровождающий, но его, как ни странно, не обнаружилось. Метод исключения быстренько расставил точки над "i", а записывающие устройства уже заглотили иной взгляд на происшедшее: новую истину в положении вещей, а также очередного виновника совершенных деяний. Лицо Григория Федоровича сохраняло строгость, глаза же наполнились сожалением, пониманием и снисходительностью. Витя-Аэрофлот, с которым у меня установилось некое подобие добрых отношений, тоже переменился, смотрел в глаза и молчаливо вопрошал: "Чего он трындит не по делу, если ни при чем?" - и: "Ну как же вы так, товарищ?"
Право слово, ощущение неуютное.
- Виктор, извините, не знаю вашего отчества.
- Алексеевич.
- Виктор Алексеевич, позвольте у вас листок бумаги попросить. Ручка у меня есть.
- Это пожалуйста.
Виктор Алексеевич хлопнул себя по коленям, прикусил нижнюю губу, несколько удрученно посмотрел на горемычно-секретных товарищей, встал и пошел двигать ящиками стола. Бумага нашлась быстро. Аккуратно укрывая строчки от посторонних глаз и блюдя профессиональную лаконичность, я написал и предложил Григорию Федоровичу к прочтению следующее:
"Камера видеонаблюдения установлена в карнизе над окном. В конце недели: просмотр с синхронным прослушиванием и составление отчета. Нестыковку слышимого и видимого обязательно отметят. И обвинять других в собственных грехах - это плохо. Ну и видок у вас".
- А что, собственно, с моим внешним видом? - возмутился Григорий Федорович, но глаз от написанного не отрывал - еще "не доехало", видать.
- Григорий Федорович, с вашим внешним видом мы дойдем лишь до первого постового сотрудника Министерства Внутренних Дел Польской республики. Потом нас, не очень любезно, попросят изменить направление движения. Виктор Алексеевич, зеркала у вас нет?
- Конечно же есть. Вот здесь - в шкафу.
Ангола, конец 70-х гг
Ворчливо пофыркивая, ГАЗон одолевал стометровку до опушки. Чуть позже он пропылит между кустарником, забираясь всё глубже и глубже в буш. Фырканье стихнет и наконец исчезнет совсем, даруя вольному, обожженному простору его прежний облик - безжизненность и покой в яркой, оглушающей тишине.
Буш же продолжит тянуть монотонное и размеренное бытие, хороня от обузы бесцеремонного солнца легкий сумрак, аромат влаги, едва приметную свежесть и божьих тварей. Буш, как и Господь, всегда способен дать живым созданиям радость отдохновения в подсознательном и извечном, хотя и изнуряющем стремлении б ы т ь. Буш, как и Дьявол, поманит, предлагая вкусить желанной и обворожительной неги - самообман забвения в призрачной, но вездесущей и беспощадной, разверстой пасти Африки. Буш - это всесилие и беспомощность, оазис надежды и омут западни, порыв окрыляющего вдохновения и паралич осознания безысходности. Буш любят и ненавидят, на него молятся и проклинают. Я - боялся. Крокодил Гена - боготворил. Шустрики - ....
Страх дожал шустриков еще в ГАЗоне, окончательно парализовав видом обилия амуниции, предназначенной в личный боезапас. Непробиваемая апатия, инфантильность, абсолютная замкнутость, несвязная речь, бегающие глазенки, а в них - пусто и темно. Одномоментно, по ситуации, сработало наиболее действенное мобилизующее средство: "Que-е-е?! Eu aprendo vos adorar Pais natal!!!" (Что-о-о?! Я научу вас Родину любить!!!) - если отсечь массив трехэтажных и забористых "эмоций" с тычками. Потом подключился комод. Наблюдаемый прилив уверенности весьма отдаленно напоминал: "...наивысшие эмоциональные проявления в стремлении личного состава к выполнению поставленной боевой задачи...". Авторы наставления разрыдались бы при виде агонии их "наивысших проявлений". Причиной тому - снова и в который уже раз - неискоренимая Африка.
Местные параметры выживания определили единственный путь - существование племенем. В бесформенной, малоподвижной, но сбитой человеческой массе: сила и смелость, сплоченность и дерзость. Страх поделен на всех, а потому рассеян и подавлен. Часть массы - рота, взвод, даже отделение - это уверенность и общность. Трое же - сиротливая единица, вне опоры, без чувства плотного, всесокрушающего вала, в безраздельной власти неприкаянного одиночества, самоя суть которого - Страх.
Вот только "задний ход" давать было уже поздно.
А вываливаться из ГАЗона на ходу - что с лошади падать - хлопотно и обременительно, поэтому оставил я сие развлечение для Гойко Митича вместе с киностудией "Дефа" и показухи на "северных" инспекторских проверках.
Комод притормозил на опушке. Демонстрируя натасканное покидание автотранспортных средств, личный состав на удивление резво слетел с борта, один юркнул в траву, а двое, присев на колено, оставались на дороге. "Может, оживают?" - мелькнуло с надеждой и тут же спряталось где-то под днищем - в бардаке розовых снов и иллюзий.
Взглянул на часы. Судя по прикидкам на карте, в запасе останется сорок минут - железный резерв на момент отъезда ГАЗона. Вероятно - больше, но вполне достаточно для того, чтобы Время - вечная обуза - не довлело, а посему лез я через задний борт без спешки и обстоятельно. Потянул с полика вещмешок, забросил на хребет: "Перегрузил, всё-таки". Затем туда же определил Калаш. РПК на плечо - аки дубину - его ремень уже давно поддерживал чьи-то штаны. Махнул Жоре. Оскалом в саже светилась улыбка-pesadelo (кошмар) - Жора в своем амплуа, слава Богу.
Указав шустрикам на точку сбора, с воспроизведением сухого и отрывистого: "Vamos ir!" (Пошли!) - воодушевления в голосе не обнаружил. В наличии наблюдалось лишь злобное, нездоровое и заполонившее "наплевать". "Похоже, перегорел... Хреново это..." На том самоанализ и завершился.
ГАЗон фыркнул на прощанье. Продравшись сквозь полосу травы, мы потопали к намеку на жиденькую тень крайних деревьев. Шустрики проинтуичили заранее и справно, без напоминания, пытались блюсти каноны "от и до": держали "сектор 360", сопровождая до тенька. Я не мешал, потому как "чисто" здесь - проверено на брюхе. Затем, уже на точке, построились, попрыгали. Пока всё аккуратно и тихо - без обычного громыхалова и суеты, но до чего же покорно и жалко - обреченность это. Надо лечить. Чем?...
До места придется "тропить" след-в-след - и мне, и им спокойнее. Назначил порядок следования по номерам. С математикой-то с самого начала трудно складывалось - цифры забывали и пришлось искать образные варианты. Так и жили по сей день. Бесило, но привык со временем: вместо нумерации - дни недели или месяцы. Робинзон Крузо, мать твою!
- Tu - Domingo. Tu - Segunda-feira. Tu - Terca-feira. (Ты - воскресенье. Ты - понедельник. Ты - вторник)
Ну вот и всё. А теперь:
- Atenсao! Avante, siga-me! (Внимание! Вперед, за мной!)
Суевериям - низкий поклон. У нутра, под изначальный шаг, завсегда припасено околошекспировское, вопросительное: "Грядет судьбы сюрпризов ожиданье?" На второй шаг - ответ: "Пошло оно всё на...!" Вот так и "пошло всё" дальше, шаг за шагом, но ближе к кусту, за которым лежал убиенный гонец.
Через десяток метров понял, что с эффектом академика Павлова переборщил. Во-во, с тем, который "активный отдых" и нервишки успокаивает под физкультуру. Лямки аж трещали на ходу, вещмешок тянул назад и заставлял горбиться, плюс "приземляющие" "дубина" с "машиной" и прочее. Удел носильщика - дискредитация в глазах подчиненных аборигенов, но шустриков перегружать - себе дороже. Им академик Павлов при нервных передрягах противопоказан - вызывает аллергические реакции с обратным эффектом. А лечить надо и срочно. Трофейные декстроамфитамины с кодеинами тут вряд ли помогут. Нужен стресс.
Еще пара-тройка шагов.
Солнечные лучи, пробивая густую траву, подсвечивали останки бледно-коричневого пергамента кожи на лице. Естество невзрачного процесса разложения ускорили муравьи, подстегнутые жарой. За какой-то час он неузнаваемо изменился и стало немного не по себе от скоротечности происходящего где-то совсем рядом - за гранью мертвого безмолвия.
Абсурдно утверждать, что незнакомцы, ушедшие за грань, визуально притягательны для психически здорового человека. Тем не менее, это так. Мы вынуждаем себя взглянуть, схватываем детали и, пусть подсознательно, но примеряем предложенный к осмотру антураж Госпожи. При соответствии роста, веса, пола, возраста и цвета кожи возникает своего рода резонанс - мысль, которой трудно противостоять. В зависимости от обстоятельств, попытка противления порождает новые, подобные мысли и лавинообразный экстремум не за горами. Прибавьте к этому предварительную укомплектованность ужасом....
Гонец остался позади. Шаг за шагом трава набирала зелень, теряла в росте, а в ветках здешних деревьев "скворечник" (мину-подвес) не спрятать - крона высока, разлаписта, просматривается - и я, было, вздохнул, но посетило не менее трогательное озарение с явным холодком у затылка: ведь шустриков может "закоротить" окончательно...
Трое. В полном ажуре по части "железа". За спиной.
"Экспериментатор хренов... Не торопись... Спокойно...". Остановился. Пока оборачиваться ни к чему. Сзади должны продублировать "стоп". Шелест травы затих - они выполнили и ждали. "Теперь можно взглянуть... Аккуратно...".
Первый, примерно в четырех метрах, "просеивал" округу внимательно и осмысленно - без натяжки и глазной беготни. Второй - спокоен, поймал взгляд, но глаз не отводит. Оба - в норме. Замыкающий - возле гонца, на примерке антуража, но он - всего лишь третий. Вот теперь вздохнем и тьфу-тьфу-тьфу. Вперед, к желанному и ненавистному.
Упрятав от солнца, буш имел обыкновение сваливаться на голову, поскольку необходимость щуриться отпала, и человек слегка обескуражен иными зрительными образами, предвкушает расслабленность и облегчение. Судьба любит жалить в такие моменты. Всего лишь, секунды частичного ослепления, а точнее - потеря общего восприятия. Эти секунды ждешь и очень хочется, чтобы ожидание подвело.
Я замедлил шаг - дал глазам привыкнуть, а голове поплотнее усесться на своем привычном месте. Секунды тянулись и, наконец, ухнули в преисподню - случился желанный обман и буш принял, одарил заботой, поделился трепетным и утонченным благополучием - ласковым и полнокровным. Приоткрылись тональности сочной зелени и четкая, всегда абсолютная гармония теней, огрехи которой указали бы на чужеродное присутствие и были сокрыты в тех самых секундах. Прямо-таки, эффект газеты "Правда" из типографии "Ассошэйтед Пресс", в унисон повадкам незабвенной тещи.
Резерв - 32 минуты. Шаг за шагом в пышном, наполненном цветущей жизнью убранстве, напоминали о повсеместной напичканности почти трехкратной порцией "железа", свисающей на лямках и ремнях, увесисто покачиваясь-попрыгивая в такт. Калаш норовил сползти с плеча. Тяжеловесную "дубину" РПК пришлось устроить в руках еще на первый шаг. Копыта не лыком шиты и пропёрли бы с полсотни километров, да вот уже завалило мимолетное облегчение в "прохладце" буша, а заодно и устоявшееся, психо-моторное "наплевать". Весьма прискорбное отношение к житухе, в целом, и к себе, в частности, распространялось с ужасающей быстротой. При этом, совсем не помешало бы заняться насущным и подумать о выборе позиции - выжать из окружающего хоть какое-то преимущество. На карте имелся небольшой уступ горизонтов - к нему и направлялись. Уже почти "съели" дистанцию, но пока - лишь ровная, "откровенная" земля, сомкнувшаяся зелень вокруг и сиротливые, встревоженные птицы. Всё быстрее углубляясь в сумрак однообразия флоры и негатива, чуть было не прозевал позитив.
Впереди нарушился порядок крон. Через прорехи, на полусонный, обездвиженный мир тишины свалилось солнце. Ветви расплескали потоп и обессиленный свет не ослеплял, а всего лишь указывал. Вот он - "уступ".
Отмахнул шустрикам "ждать". В бинокле - высотка. Приутюженная, без складок - дрянная и гладкая - высоткой-то не назовешь. Так себе, нечто приподнимающееся над последующим участком местности. Но с вариантами - полный абгемахт и придется гнездиться здесь.
До боли знакомая всем штангистам и домохозяйкам "беда" покинула вместе со сброшенным на землю тяжеленным кошмаром. Перевел дух. Вымокшая спина приятно холодила, и пот перестал лезть в глаза.
Относительный простор после чащебы - не есть хорошо и оттого заосторожничал, огляделся, не спешил выходить, а уже потом присел неподалеку от излома высотки. Тут-то она и очаровала. Не "линия Маннергейма", но хоть что-то. Вниз уходил небольшой склон, лежал ровно, просматривался. Трава на нем низкая и кустарник с деревьями "в пору" - совсем редкие. Фланги удобоваримые: левый в сквозную редколесицу упирался, правый погуще.
В общем, по высоте и обзору - преимущество. А еще объявилась убежденность - ночные, нечеткие следы на траве. "Они" отходили этим же маршрутом. Вседозволенность и безнаказанность - "их" местная норма, потому - вопреки общепринятому - вернутся также. Долговременная роль хозяев положения совратит любую, даже самую наипедантичную аккуратность. Да и зачем искушать судьбу? Маршрут проверен - мин нет, к тому же - фактор времени.
"Окапываться, вот только, не будем, хотя в запасе еще полчаса. "Рыть быстро" не совместимо с "рыть тихо", а очень бы даже не помешало - встречать-то "их", судя по всему, во фронт придётся".
Толчки крови в висках, наконец, стихли и воцарила чистота тишины, не опороченная ни небом, ни человеком, ни их творениями. Чтобы задавить безмолвием, буш тщательно и умело скрывал даже шорохи миниатюрной жизни, копошащейся где-то по соседству. Была в этом во всём какая-то смесь ожидания и тоски. Навязчивое состояние, словом. Дабы избавиться, замурлыкал себе под нос первое попавшееся:
А еще тебе желаю. Трам-пам-пам, товарищ мой.
Если смерти, то...
Замер... "Рифмоплёты, едрит!" В срочном порядке сменил репертуар. Сбацать что-нибудь из опереттки?... Мистер Икс и без того нешуточно тосковал, а Сильва, точнее, Бонни - это бесстыдное и целенаправленное издевательство. Пришлось обратиться к задушевному:
...Мы хлеба горбушку - и ту пополам...
Всё в том же полуприсяде, я сдал на пяток метров назад, к паре подходящих деревьев. Откинув сошки, установил РПК возле ствола потолще и прилег рядом. Неплотно сбитые кроны над головой микшировали свет с тенью, создавая некое подобие маскировки при частичной солнечной засветке с тыла. Увиденное вполне удовлетворило, хотя кустарник спрятал дальнюю часть левого склона, то есть одного шустрика необходимо определить туда.
"Встречаем во фронт.... По-другому не выходит. Вообще-то, в этом изюмина есть - сразу не просчитают и удар с фланга будут ждать. Секунд пятнадцать-двадцать можно выиграть. Основное - грамотно принять на опережение и тогда - классика: после первого контакта сразу рассосредоточатся "ёлочкой", затем назад, линию сформируют, маневр вправо и уже вперед "их" человечек пойдет. Вон там. Броском пойдет, в подъем, по кустам, метров тридцать. "Не ахом, так прахом?". Мечтать не вредно, ребята. Если даже прикроете его плотно, то добежать, всё-одно, не дам: позицию-то уже сменю - ищите-свищите - и положу вашего прыткого, а то и двоих".
Вот в таком ажуре, с надеждой на правильный выбор "точки" для пулемета и успешно дистанцируясь от иллюзии мертвенной мощи вокруг, я совершил очередное расстрельное преступление - оставил РПК. Прихватив родимый Калаш, споро отполз назад и перекатился вправо. Снова огляделся. В нескольких метрах топорщился куст - там придётся обосноваться ненадолго, на период "ищите-свищите".
"Гранатами смогут достать, конечно. Но муторное это дело - из положения лёжа, вверх. А кто ж встать-то даст? Зато, мы гранатами поработаем, чтобы охоту нахрапом переть отбило".
Прервав песнопения, прислушался к бушу, который тут же укутал в первозданный и абсолютный вакуум тишины. Подождал с минуту, но ничего нового не обнаружил. Вставая, оттолкнулся от короткого ёжика травы. Под ним оказалась теплая, податливая земля и ладонь сохранила ощущение её умиротворенности: никчемной, даже неуместной и раздражающей. Чертыхнулся с горькой усмешкой. Отряхивался уже под прокофьевский авангардизм:
Луна, словно репа, а звезды - фасоль,
Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль.
На беспокоящем правом фланге частокол деревьев образовал небольшой островок - естественный и удобный схрон для оставшейся пары из нашего войска. Прилегающие к частоколу кусты давали возможность скрытно перебазироваться к парочке на усиление или даже обосноваться там, если "ржавые" пойдут на дальний охват с фланга, чего и следовало ожидать во втором акте - после того, как выявят наш размер и потенцию.
"Решатся на охват, верняк. Нас просчитать - дело плевое, как ни кланяйся. Но делиться-то "им" уж никак нельзя, потому что потери, и день на дворе, и не знает их бог, какие дивизии с армиями к нам на выручку спешат. А мы по обстановке рассудим - или на "запятую", или отойдем. Так что, повоюем еще, хлопчики. Повоюем...". Здесь бы знак восклицательный проставить, но слегка погрустневший и с придыханием, а пунктуацией такового не предусмотрено. Жаль...
И время куда-то запропастилось...
Грузные стрелки часов сошлись, сомкнулись и, будто бы замерли в "интересном" положении. Лишь одна секундная устало и нервно ползла по кругу, не оставляя тщетных попыток сдвинуть настолько же призрачную, насколько неподъемную тяжесть.
Бытие медлило, оказавшись в чьей-то ленной узде. Происки мирового империализма?... Отнюдь.
Обыкновение играть со временем - преррогатива Госпожи, предвкушающей очередную премьеру. Труппа театра абсурда уже приглашена на сцену и вскоре прозвучит: "Занавес!" - а чуть погодя: "Тушите свет, ребята!" Пока же, Ей приходилось довольствоваться забавами, соблюдая незыблемый закон жанра: дать актеришкам в полной мере постичь сущность ожидания действа и, тем самым, превознести одну-единственную человеческую Ценность, безотносительно к Истинам. Абсурд не подвластен Истинному, существует вне и нетерпим к Разумному с его извечным: "РАДИ ЧЕГО?" Здесь правит Страх...
Тем не менее, время кое-как текло и я вернулся к своему жиденькому войску, вновь застигнутому в непрестанной борьбе с земным притяжением. Поскольку, на момент, "пятая точка опоры" использовалась всем личным составом, то определить победителя не составило труда, по поводу чего у меня уже выработались некие стандарты поведения: характерная мимика, жесты; беззвучная, но доступная, даже под бородой, артикуляция рта, касабельно упоминаний шоколадной матушки, а также остальных предков аж до четвертого колена.
На этот раз войско возобновило борьбу посноровистей, да и собственная реакция на увиденное отличалась. Вяло пригрозив кулаком, я принялся за вещмешок.
Лямочный хомут на горловине никак не хотел поддаваться, норовил сломать ногти, но, наконец, отпустил. Ожидая подобного сопротивления и от удавки, второпях, нерасчётливо дернул за её конец. Узел легко развязался, веревка не препятствовала и вместе с кулаком въехала под челюсть. Зубовный стук - мелочи, но язык прикусил.
Солоноватое тепло растеклось во рту. Наблюдая, как на физиях войска разгорались белоснежные оскалы удовольствия, нутряная злоба не заставила себя долго ждать - поднялась, захлестнула. Изливать её было некуда, не на кого и незачем. Пришлось терпеть и переваривать вместе с болью, забравшись в вещмешок.
Внутри, на вершине, примостился патронный цинк с УЗРГМами "на изготовку". Вынув и отставив его в сторону, я вывалил часть содержимого под ноги. Зеленые болванки эФок и РГДэшек (гранаты) со свинченными "пробками" посыпались в траву, поблескивая новенькими боками и глухо цокая друг об друга. Пачки патронов вместе с "сороками" (магазины РПК) остались в вещмешке.
Шустрое войско, наконец, занялось делом. Пара Воскресенье-Понедельник (в дальнейшем: Воскредельник или Понесенье) винтила запалы, а мы, вместе со Вторником и облегченным скарбом, спортивной ходьбой направились к кромке чащобы: "ставить" левый фланг и, заодно, обоезапашивать остальные "точки". Время не поджимало, но вдруг понял, что теряю рабочий настрой.
Мир вещей утратил свою значимость за какую-то пару крайних минут. Удивительно. Кроны уже не озадачивали определением угла метания гранат. Стволы деревьев не беспокоили явной пулепробиваемостью. Игра зелени и света не ассоциировалась с маскировкой. Наплевать было и на складки местности в плане "точек" и применения Ф-1. Земля выглядела иначе - не как мино- и следосодержащее, плюс рикошетирующее.
Милосердная, щадящая жара и покой, а в нем - давно позабытый вкус жизни, позволивший видеть гармонию сплетенных ветвей, необыкновенно изогнутые, утонченные формы деревьев, девственный глянец ярко-зеленой листвы в паутине змеиных тел бесчисленного множества лиан и вьюнов, устремленных ввысь, к свету. Радовали сердце беззаботно разбросанные, причудливые островки солнца на кустах, в траве, на стволах деревьев, на земле у корневищ, покрытой чем-то, сродни синеватому мху. Умиротворенное, обездвиженное царство теней пленяло неземным очарованием тишины... откровенной... чистой... от лукавого буша...
"Манил усладой глас Сирен... Алё, Одиссей, совсем рехнулся?" - и я целенаправленно прикусил и без того болевший язык - это поспособствовало быстрейшему возврату "к работе".
Потенциальная опасность левого фланга на первый, да и на последующие взгляды, не нуждалась в особом внимании. Перед глазами лежал широкий, открытый, уходящий плавной дугой влево склон, кое-где утыканный высокими, но единичными деревьями с громадой распластанных крон и слишком низким кустарником. Дальше уже во всю бесчинствовало солнце. Зелень бушевала через пару сотен метров в отдалении.
Однозначно и без "но": "ржавые" сунутся сюда только в случае массового психического катаклизма. Буквально, всё слева и даже дальняя часть - аж до "чиста поля", с которого нас и принесло - просматривалось и простреливалось с этой стороны высотки. Обзор впечатлял, а с позиций противника был не настолько хуже, чтобы искушать судьбу. Поэтому выбор наиболее подходящей точки для наблюдения и - чем чёрт не шутит - обороны левого фланга осуществлялся планомерно, с осторожностью, то есть на моём пузе, пока вещмешок и Вторник сторожили друг друга на границе зарослей, по-соседству.
Вторник. Пусть будет так. На имена-фамилии память хромала всегда, хотя этого парня я знал давно, почти с момента появления под местным солнышком. Низкий угрюмый боровичок откуда-то из северных провинций. Он один из первых, среди стартовой партии новобранцев, распрощался с пресловутой "трубой" - непробиваемым ступором, который заложен Природой в каждого. "Пробивное" упражнение бесхитростно. Окоп полного профиля. Внутри - шустрик с тщательно разжеванной задачей: "Наблюдать обстановку. Не высовываться по плечи, иначе пуля в лоб". Ведут огонь по "пробиваемому" из положения лежа, с пятидесяти метров. Вот и получается, что увидев, откуда произведен первый выстрел и прочувствовав нутром "цвырк" над головой, обстановка для испытуемого замораживается. Вам остается, изредка постреливая, проползти по дуге и зайти хоть в полный рост с фланга, вплотную к окопу - он не заметит, моля своего бога и посматривая в обретенную, с перепуга, стационарную воображаемую "трубу".
Вопреки устойчивому, местному стереотипу, Вторник распрощался с "трубой" на второй попытке и пошел по-тихоньку в рост: уже и плакаты с "трофейными" тётками в карманах водились, и расчёску Жорину спёр, к тому же - пулеметчик, но на этот раз "безлошадный". Metralhadora RPK - это моё.
Доходчивые ориентиры и лежбище с возможностью скрытного наблюдения при визуальном контакте, отыскались быстро. Я оглянулся назад, распознал в зарослях неотрывно глядящее округло-чёрное и поманил пальцем. Зелень почти не шелохнулась. Полз он сравнительно шустро и аккуратно: задница не дыбилась, подсумки сдвинул на спину, "Калаш" перед собой на предплечье, как влитой. Молодец, словом. Подумал, что надо бы ему пару сотен патронов дополнительно выделить, но передумал. Суетливо чересчур с мешком туда-сюда. Ни к чему это, не к месту.
Он прилег рядом и приподнял голову, как учили - боком - осмотреться. Страх в глазах пока не бесился. Я указал ориентир, ограничивающий его сектор справа, повел ладонью влево - до "чиста поля" - и дал понять, что это - "на потом", а пока и до команды - наблюдение по всему фронту. Вторник неспеша переварил навалившиеся заботы, кивнул, продублировал руками и и начал "обживать точку".
Шептаться здесь - неуважение к "планиде", потому и не пристало, хотя, не сразу. "Не смотреть, а видеть. Не слушать, а слышать. Применять сигналы оповещения, выполнять команды управления...," - шустрики руководствовались данными и рядом других положений неукоснительно, так как они давно вызубрены, затем привиты, в ходе чего забиты до глубины родственных чувств и ощущений, параллельно с "обживать". Нет, не "выжить". Именно, "обживать". Установка "выжить" не прозвучала. Зачем? Её без бинокля видно, а необходимо проникнуться, но - не довелось. Хоть и натасканные должным образом, и "пробитые", и "нюхнувшие", а всё-еще "фанера"...
Ободряюще ткнув в плечо "фанерный левый фланг", я поворотился в тыл и отбыл, продолжая бороздить пузом травку и морщась от укусов местной членистоногой живности, вольготно блуждающей по бокам и пояснице. Для душевного комфорта при целостности мироощущений не хватало лишь змей, "тьфу-тьфу-тьфу!"
Отчесался только в зарослях, уже приняв вертикальное положение. То ли муравьишки потревоженные набезобразили, то ли еще какая нечисть, но зудело - будь здоров. Подхватил мешок и к пулемету. "Не сперли?..."
Не сперли. И даже... На исцарапанном, облезлом и почерневшем ложе РПК восседало нечто божественное. Поигрывая перламутром крылышек, изумрудный ангел со снисходительной ехидцей взирал на меня, то есть на перемазанное сажей, бородато-пятнистое чудо-юдо, которое согбенно копошилось по соседству, почесывалось и суетливо зыркало по сторонам. Видимо, мириться с беспардонным попранием прав на одиночество местным божествам надоедало, поэтому, проковыляв к затыльнику, ангел взмахнул крылышками и был таков.
Завистливо проводить его взглядом не удалось. Мало того, что поясница не зудела, а уже горела синим пламенем, так еще и что-то металлически бряцнуло за спиной - в прорехе зарослей. Оттуда показались две перепуганно-оправдывающиеся физиономии Воскредельников, самовольно покинувших "насест" по одному их Богу известной причине.
Вытаращив глаза, я метал громы и молнии. Немые, но с сурдопереводом. Справно, хотя и без желания... Постольку-поскольку... Сюрпризы уже доконали. Поэтому и не обратил внимание на нечто, едва теплящееся. Недосуг было, но видеть эти рожи - тем более. Отвернулся, сплюнул и вскользь прошелся взглядом по фронту. Тут оно и посетило - странное ощущение узнаваемости происходящего. Сходство с чем-то, уже имевшим место быть, прозябающее в закутках "послужного списка".
"Ёлы..."
Повернулся к лежащему в десятке метров слева Вторнику и бездумно уставился, перекипая. Из-за кустарника была видна лишь его верхняя половина, которая на удивление беспокойно ворочала головой. В течение секунды или двух ничего не происходило. Затем, чуть выше травы появилась его рука. Растопыренные черные пальцы несколько раз сжались в кулак: "Наблюдаю движение на удалении. Классифицировать невозможно".
Уже распластанный, с недовольной укоризной: "Рано ж еще," - я отмахнул Понесеньям. Те, слава Богу, по-тихому забились в кусты. Вторник показывал на момент куда-то не в ту сторону - к чёрту на рога, влево - и, должно быть, следил за мной - ждал команды. Выпрастав к нему обе руки, я ткнул кулаком в ладонь: "Беру наблюдение на себя. Не дышать". Команда "прошла", поскольку его голова и рука исчезли в траве, а я аккуратно пополз к излому высотки, заодно пытаясь определиться с помощью уматеренного орудия оптических пыток, что ж там такое свалилось на наши головы.
Солнце беспрепятственно жарило землю примерно через полсотни метров в той стороне и далее. Вакханалия света выбелила цвета, смазала контуры, привнеся в пейзаж отменную толику раздолбайского абстракционизма. Оттого-то не сразу, но, наконец, увидел. И главное, понял, что отправная база планирования: наши возможности, а никак не реалии - полетела в тар-та-ра-ры. Хотя... Исходить из вероятия того, что здесь работало две или даже три группы противника равносильно самоубийству: заела бы очевидная невозможность противостоять. А так, вроде бы, и не очень пугающе. Самообман? В некотором роде - да. "Мозги с возу - сапогам легче".
Не пренебрегая азами маскировки, на самом краю буша - у "чиста поля" - на коленях, по пояс в траве расположился хомо сапиенс, по окрасу - "ржавый" и, по всей видимости, "лоб" группы. Изучал обстановку где-то в солнечной дали, слева, и поэтому предоставил к осмотру профиль - во всей красе: с засученными рукавами, в перчатках, обветшалой панаме, со "спец.сидором" за плечами. Белый, небольшого росточка, крепко сбитый, почти без камуфлы на загорелой коже рук. Избегая бликов, он перехватил оккуляры бинокля спереди, но осторожничал не так, чтобы уж очень.
Живых "ржавых" лицезреть до сей поры не доводилось. Первое впечатление слегка развеяло выпестованный образ "призраков буша". Не взирая на солнечную феерию, прямо отсюда, с дистанции в пару сотен метров, можно было бы запросто навертеть ему запасную дырку под панамой. Воображение способствовало здоровым желаниям и стремлениям по ситуации, хотя особенной радости...
"А почему бы нет? Валю этого и все на ушах. Пиреш слышит погромых, снимается на "исходную" - начинаем отсчёт. Минут пятнадцать в дороге. Пока "эти" разберутся. Пока то, да сё... Идиллия, кабы не одно "но"... Мы не сможем одновременно "работать" две группы... Есть вторая группа. Бля, буду - е с т ь. Ежели б без второй, то не торчал бы этот эксгибиционист, как на Ilia (коса с пляжами в Луанде), чуть ли не в носу ковыряясь".
Нельзя было их трогать. Дистанция и явное присутствие второй группы по фронту позволяли "полевым" свободно и без задержки пройти к нам в тыл: крюк по кромке и жди у себя на плечах. То есть уходить нам пришлось бы в любом случае. А некуда, потому как "фронтальные" уже где-то рядом и, как раз, на добивание поспевали.
Так что, решил "фронтальную" группу встречать по полной программе и без головной боли с тыла хотя бы секунд на двадцать-тридцать, а уж потом по обстановке...
Страх не торопился, лишь вяло растаскивал драгоценный скарб хладнокровия по каким-то тайным сусекам, поплескивал вдохновенным адреналиновым потопом на "пламенный мотор", от чего ритмично и гулко долбало в голове, слегка искажая реальность. Но зуд в пояснице исчез, а о любви не просили. Экзотическая и самодостаточная стряпня в поджилках не удосужилась побеспокоить "крокодила Гену", что странно. Словом, дозволено потихоньку жить, чем и занялся: разок обратился к Богу за снисхождением, затем традиционно помянул чёрта по матушке и вернулся к делам праведным при избытке мотиваций а-ля "на благо и во имя...", но опять же - по матушке.
Окружение эксгибициониста пополнялось. Из кустарника появился еще один и присел, чуть впереди. Манеры, грация и стать с некой, едва уловимой претензией: "Julle maatjies kan my ma se tiete taai" (афр. "Глядя на всех вас, ребята, у моей мамы сиськи набухают"), - указывали : "Определенно - старшой". Оттого и сидор не слишком пухлый: "Всё, как у людей".
Он уже неторопливо изучал местность: справа-налево, то есть от нас к "полю". Изобилие биноклей выдавило обыденное: "Хорошо живут, суки".
Я поджался к земле во избежание очередных сюрпризов, но продолжал наблюдать за "ржавыми", фронтом и "вообще", а заодно нащупал позади-справа крышку ствольной коробки РПК, затем переводчик огня и удостоверился, на всякий случай, что находится он в правильном положении - вниз, до упора.
Командирский осмотр ландшафта вскоре миновал наш ареал обитания, пошел-поехал дальше. Явного беспокойства не выказывалось, и я решил пошарить взглядом в кустарнике за их спинами, но так ничего и не углядел. Где-то там, в готовности к прохождению открытого участка сконцентрировались остальные. Скоро они окажутся у нас в тылу, а до появления передового дозорного "фронтальных" оставалось минут пять-шесть.
"Одни - в тылу, другие - с фронта. Ну и чудны же дела твои, товарищ Соцреализм".
Увлекая за собой остатки Времени, секунды неумолимо обретали цену и скоротечность. Обычно сухие и шершавые ладони покрылись препротивной влагой. Жизненные ухабы слегка потряхивали, но в пределах нормы. Глубоко вдохнув, медленно-медленно выдыхал, напрягая все мышцы.
"А делать чего-то надо..." Не прекращая наблюдения, я показал кустам позади кулак с оттопыренным вверх большим пальцем: "Гранаты". Затем попытался изобразить этой же рукой не входящее в номенклатуру команд: "Где?"
Подождал, обернулся, увидел обоих. Точнее, оба лица рядом, в прорехе зарослей. Перетянутые улыбки, в глазах плясали черти, но "Калаши" пока не потеряли. Каждый протягивал ко мне руку с гранатой и, похоже, из собственного БК.
"Я... НЕ... ЗЛЮСЬ..."
Пришлось ползти к ним для популярных разъяснений.
-- Onde estao os granadas de meu saco? (Где гранаты из моего мешка?)
-- Ali (Там), - Понесенные одновременно махнули рукой назад. Внутри заколготало... Прошипел:
-- Vao trazer todas as granadas. Por aqui. (Тащите все гранаты. Сюда), - ткнув пальцем в землю у них перед носом, развернулся, пополз обратно.
Ресурс тайных плевков с матерщиной подисчерпался, хотя сзади началось активное перемещение тел, но в рамках приличия - без характерных звуков волочения пустых бочек по гравию.
А в солнечной дали у кромки мало что изменилось. "Лоб", оторвавшись от бинокля, демонстрировал затылок, внимая командиру. Вероятно, я ухватил заключительную фазу плодотворного диалога. Занятие это весьма скоротечно. Секунды. Командир вдруг поднялся во весь рост и неспеша направился к своей, пока невидимой группе, запихивая миниатюрный бинокль в нагрудный карман. Через пару шагов он скрылся в зарослях. Тем временем, "лоб" перебежкой выдвинулся вперед, в тенек, и продолжил наблюдение степных просторов. Вот только ракурс поменял - теперь анфас, но спиной .
Получалось, что достаточное условие мирного существования на отдельно взятом участке суши для них налицо. Тобишь, пространство удовлетворяло. Если бы хоть захудало-шустрый взвод был под рукой, то тогда и об их всеобъемлющем физиологическом удовлетворении помечтать не грех. А тут...
"Я... НЕ... ЗЛЮСЬ..."
Достаточным пространством они владели, но необходимым временем - вряд ли. Вставать на ожидание "визуала" с "фронтальными" им не резон и это очевидно. Есть дисциплина взаимодействия при обеспечении безопасности сопряженных флангов, жесткий график следования и, в конце-концов, точка сбора - где-то позади нас, возле опушки. На момент, "полевым" топать до неё две дистанции "фронтальных" и пора трогаться - их время жмёт.
По большей части, нутро переключилось на встречу с фронта. Я уже подвинулся назад, приложился с любовью к "дубине" (РПК), достал из подсумков и аккуратно, рядком разложил гранаты. Подогнул усы на запалах для повышения скоростных эксплуатационных храктеристик "карманной артиллерии" и дурел потихоньку дальше. Кис в извержениях желез внутренней секреции, доглядывал за левым флангом, машинально терся бородой о затыльник пулемета в периодике процесса безуспешной настройки "усройсва" наблюдения. Потом, не подумав, сунул в зубы стебелёк какой-то произрастающей рядом дряни с жуткой, вяжущей горечью. Щека чего-то снова задергалась.
Сзади - от прорехи - долго и нудно шипело. Нет, не гады ползучие, коих бы вовек не видеть... Хуже... Балбесы, выполнив архисложную задачу, пытались привлечь внимание к результатам своих героических усилий. "И цинк, небось, пустой притащили..."
Шипеть не переставало, а "полевые", наконец-то, разродились на проход. Мысок зарослей на краю поля исторг первого. Слава Богу, без мин и минометных причиндалов. Простенько: стандартная экипировка, сидор, Калаш. Присев, в течение нескольких тягучих мгновений он отслеживал реакцию "лба". Тот заметил, сразу снялся с насеста на маршрут и исчез в зелени. Первый пошел. Легко, мощно, уверенно, не утруждая себя изучением округи. Слегка пригнувшись для приличия, перебежал "голое" и пропал.
Второй с MAG (пулемет)... За ним "старшой" в паре с радистом... Замыкающий... Гранатомета нет. Снайпер в группе не шёл, но он, скорей всего, с "фронтальными"... Продолговатая громоздкая коричневая коробка плюс к УКВ-рации в поклаже радиста... Это ж КВ-связь...
Чувства смешались. Странно, ненависть отсутствовала. Мимоходом промелькнуло уважение к высококлассной, очевидной школе. Новая, стылая порция Страха в мятущемся хламе эмоций отыгрыла где-то в подбрюшье, скользнула вниз, заставив проникнуться-приголубить. "Я - ТВОЙ... Я - РЯДОМ..." Вроде, отпустила.
"Зачем им дальняя связь?..."
Шипение за спиной незаметно прекратилось: или шустриков сморило, или внимание в секундной отключке. Мысль нудно и тупо раскатывалась, не понимая или не желая верить в причину перехлестнувшего через край и едва упрятанного Страха.
Габариты приемопередатчика указывали на возможность непосредственного радиообмена с центром связи HQ SADF в Каприви (Намибия) без промежуточного подхвата с воздуха, что не сообразовывалось с задачами "язычествующих топографов", а являлось прерогативой "глубинки" (глубинной разведки).
Как правило, при ведении такого рода разведдеятельности имел место временный базовый лагерь, и решение тех или иных задач осуществлялось выходами отдельных групп, но, увы, только uns patetas(полные олухи) потащили бы с собой на работу КВ-станции. А тащили же.
При существовавшем обыкновении предлагать вариации в плане увеличения продолжительности ведения разведопераций, огневой мощи, оснащенности и численности, "глубинка" симптоматична для готовящихся крупномасштабных диверсионных, а скорее наступательных операций, но это ни в коей мере не услаждало стратегическое самолюбие ввиду приоткрытых вражьих планов. Наоборот, расплодились сугубо тактические мысли, которые, в череде сегодняшних ошибок и ложных выводов, сформировались в одно-единственное трезвое откровение: я тщательно спланировал и собирался осуществлять, в данный момент, самоубийство.
Параллельно с засадой, эти хлопчики меняли точку базирования. "Полевые" - правофланговый дозор. И если радист шёл с правофланговыми и пёр КВ-станцию, то их костяк при куда уж как малопривлекательном заплечном "железе" топал в пятнадцати-двадцати метрах позади передового дозора.
На нас сейчас "ехал" трамвай, который не любит сдавать назад, не объезжает и не церемонится, а едет дальше.