Вадим, увидев соседа дядю Витю в открытом сарае, решил подшутить над ним и заодно похвалиться своей каверзной задумкой перед приятелем Генкой: закрыл дверь сарая, выходящую на улицу и стал смотреть, что получится. Но потешиться над соседом не удалось: через пару минут дядя Витя вышел со двора на улицу, надрал уши юному хулигану. Тот в слезах убежал в соседний дом к отцу.
- Это меня дядя Витя, - пожаловался родителю.
Взрослые быстро поняли друг друга. Внутри своего сарая Виктор показал соседу дверь выходящую во двор:
- Всего-то и проблем, но за хулиганство наказывать надо.
- Согласен, - ответил сосед и тут же надрал огольцу другое ухо, чтобы не шалил и не ябедничал. А дома ещё час учил сына, как надо быть воспитанным человеком, чтобы тебя все уважали, а не смеялись над твоими глупостями, как недавно на улице Генка Селезнёв.
Было тогда Вадиму семь лет, но этот урок он вспоминал часто. Стал не по годам серьёзным, в школе учился на пятерки. И дождался того, что дядя Витя по-соседски пришел к Вадиму, когда узнал, что тот поступил в техникум.
- Ты бы, Вадим, позанимался с моим оболтусом, в седьмой класс еле-еле перешёл, а я хочу, чтобы за год он тоже в техникум подготовился. Попробуешь?
Вадим с соседским Александром одногодки, и в то же время он старше Сашки на почти двенадцать месяцев: если Сорокин родился в первый день января, то Рябов – в последний день декабря. Поэтому в школу Сашку вместе с другом Вадимом не пустили, как родители не уговаривали учителей, робко зайдя в конце августа даже в гороно. Не положено, раз семь лет не исполнилось. А вот их третий друг по улице Мастеровой Генка, тоже одногодок, мог бы учиться вместе с Вадимом – появился на свет в первый день учебного года, но его родители вести сына в школу даже и не помышляли:
- Пусть годок ещё отдохнет, глуповат.
Учиться тот начал вместе с Сашкой, но уже отстал он него, дважды второгодник. А тут школьная реформа, Сашке пришлось идти в восьмой класс, так что от Вадима в техникуме он поневоле потом отставал на два курса. А Генка на второй год больше не оставался, не потому, что поумнел, а потому, что школы стали соревноваться за отсутствие неуспевающих. Но Генкиным родителям ещё в апреле сказали правду – сыну дорога или в строительное ПТУ, или его всё же оставят на второй год в восьмом классе, если они сейчас же от имени сына не напишут заявление в училище. Написали.
Пути друзей окончательно разошлись: Вадима после техникума, на заводе мастером он поработал всего несколько месяцев и ходил по вечерам на подготовительные курсы в политехнический институт, остригли в армию – попал в первый в стране весенний, в апреле, призыв, и отслужил два года восемь месяцев в стройбате. Сашка тем временем поступил в тот же вечерний институт, а Генка успел отсидеть три года и только что откинулся от хозяина.
Вот и встретились они случайно на улице Мастеровой у автобусной остановки, решили не ехать каждый по личным надобностям в центр города, а посидеть у Генки за бутылкой водки и поговорить о своих делах. В первую очередь вспомнили о том, как дядя Витя надрал уши Вадиму, как Генка, стоя в стороне, ехидно смеялся по поводу и второго такого же быстро последовавшего наказания.
- Между прочим, правильно сделали, - ответил Вадим, я и отцу, и дяде Вите благодарен за это. Теперь и отслужил, став командиром отделения трубоукладчиков, и заочно учиться пойду, и уже мастером в инструментальный цех, где до армии в той же должности был, меня взяли.
- А ещё мой отец, - добавил Саша, - попросил Вадима взять надо мной шефство, когда у меня в седьмом классе не заладилось с математикой.
- Выходит, я один дурак,- обиделся Генка. – И строительное училище не закончил, и отсидел, и на работу меня не берут. И вообще, идите вы от меня подальше...
Вечером Генка, с синяками под обоими глазами, пришёл к Вадиму извиняться:
- Лучше бы я с вами посидел, а я поперся к корешам, ещё пару раз выпили, устроили в парке драчку с другой кодлой, нам же и влетело. Обещаю, что исправлюсь, так и Саше передай.
Исправляться пришлось ещё через пять лет, когда Генка вернулся на улицу Мастеровую после второй отсидки: всё те же кореша втянули приятеля в разбойное дело.
Сколько новых домов за то время на их заводской окраине выросло! Вадим – уже заместитель начальника инструментального цеха, Александр – начальник техбюро в том же инструментальном. И ещё у них одно общее – женились с разницей в полгода, а их дети родились в один день, да ещё какой – 8 марта! Хорошо Светлане Александровне – у неё двойной праздник, а Вадиму Вадимовичу отец заранее предполагал насмешки будущих друзей.
В пятницу, шестого марта, молодые папаши повели детей домой из детсада, а мамаши остались на работе, в арматурном цехе, что как раз напротив инструментального, праздновать с подругами женский день. На выходе из «Дюймовочки» встретила их Генина мать, заметно постаревшая за последнюю пятилетку, хотя ей ещё несколько лет до пенсии.
- Милые вы мои соседушки! – запричитала она. – Вон вы какие цветущие, детки какие нарядные! А мой раздолбай в фуфайке и без половины зубов, и на хорошую работу не берут. Боюсь, как бы снова не попал далеко и надолго. Ради Бога, помогите сыну, вы же в детстве друзьями были!
Вадим и Александр обещали подумать. Через час друзья, когда жёны вернулись с одинаковыми подарками с цехового собрания и последующих небольших посиделок, встретились у Сорокиных, чтобы уже в своей компании отметить послезавтрашний праздник. Поговорили и о Генке Селезнёве.
- Пожалуй, надо помочь, пропадает ведь парень.
- Да, Саш, согласен. Поговорю, а то давай вместе зайдем в понедельник к начальнику цеха, возьмём учеником под личную ответственность.
Генка показывал, обрадовавшись доверию, чудеса в работе, чтобы сдать на разряд, чуть ли не наизусть выучил учебник слесаря-инструментальщика, через год у него уже был четвертый разряд. На ту аттестационную комиссию, которую по должности возглавлял замначальника цеха Вадим Сорокин, чтобы ни кто не подумал, что ему квалификацию повысили по блату, принёс недавно изготовленный миниатюрный замочек с горошину, открывшийся секретной кнопкой.
Через двадцать лет в цехе не помнил никто, что слесарь-инструментальщик шестого разряда Геннадий Иванович когда-то был известным на заводской окраине хулиганом, только недавно на него ушли документы в область на медаль «За доблестный труд». На улице Мастеровой из друзей детства остался он один, у него подрастали сыновья четырнадцати и двенадцати годков, рукастые, в отца. Он с пеленок занимался их воспитанием, не полагаясь на супругу и помня, что сам в такие же годы был обделён родительским вниманием. Проверял тетради, недоволен был даже четвёрками, ходил на все школьные собрания, избран в родительский комитет, от комитета дежурил на вечерних городских улицах, чтобы школьники по ним не шлялись в неположенное время. В домашней мастерской научил их и столярному, и слесарному делу, втроём как красиво свой старенький дом отремонтировали, который его родители, царство им небесное, на четвёртый год после окончания войны перевезли из дальней деревни на городскую окраину.
А Вадим и Александр по-прежнему жили в соседях: в рядом стоящих заводских панельных девятиэтажных домах, получив от завода трёхкомнатные квартиры. Но оба на заводе уже не работали.
Вадим Сорокин пошёл по партийной линии: заместитель секретаря парткома, пять лет заочно учился в Высшей партийной школе, ещё не окончил её, а уже был назначен инструктором, через полгода - заведующим промышленно-транспортным отделом горкома партии. Александр Рябов к тому времени стал заместителем главного конструктора завода. И если встречались друзья детства, то чаще не во дворе между их высотками, а на разных городских мероприятиях и в первую очередь на заседаниях комитета народного контроля, членами которого они оказались в один год. Про Геннадия вспоминали только тогда, когда был нужен ремонт сантехники в их квартирах или требовались какие другие для умелых рук дела.
...На Новый, 2007 год, Вадим пригласил не только Александра Витальевича с женой и их сына Петеньку, но и, посоветовавшись с Александром же, позвал Геннадия – всё же с одной, одногодки, улицы детства.
Геннадий Иванович на Мастеровой живёт до сих пор. Он давно не слесарь-инструментальщик, а хозяин фирмы по изготовлению стальных дверей, металлических витиеватых решёток-оград, фигурных кованых железных разнообразных изделий, требующих инструментального, сварочного и кузнечного мастерства, которыми сам хорошо владел, а сыновья теперь оказались уже рукастее отца.
Хоть и учились ребята почти на одни пятерки, отец послал их после восьмилетки в художественное училище, в группу гравёров по металлу. Отца парни не ослушались. А потом и не покаялись: окончили ПТУ с повышенными разрядами, профессия оказалась хлебной, да плюс к тому они у мастера производственного обучения Сидорова переняли все приёмы свободной ковки, ещё в его учениках могли сковать из раскаленного прутка металла розу с волнистым стеблем и многими лепестками.
И всё это как раз пригодилось, когда из социализма Ельцин пригласил всех «дорогих россиян», кто и не просился, в незнаемо куда. Как тогда горько смеялись – в капитализм с бандитским лицом. Когда зарплату задерживали месяцами, а его сыновьям зарплату выдавали на своем заводе аж столовыми наборами, отец ушёл из инструментального. Он основал вместе с сыновьями фирму по изготовлению самой востребованной в смутное время продукции – металлических, на надежных запорах, дверей. Потом пошли и более сложные дела, однажды выковав трёх аистов, ставших украшением обширного сада одного областного олигарха. По дёшевке у обанкротившихся заводов Геннадий с сыновьями скупали металл, сварочные аппараты, инструмент, за бесценок привезли даже паровоздушный молот, правда, пока не нашли ему применения, но ведь такой запас карман не тянет. Давно женатые сыновья купили и квартиры, и иномарки, помогли отцу к началу этой зимы капитально отремонтировать дом, обложив его модным жёлтым кирпичом, вставив пластиковые окна, перекрыв крышу красной металлочерепицей, деревянный забор заменили металлической искусной изгородью на жёлтых кирпичных столбах.
Вадим Анатольевич Сорокин тоже, не считая двух первых ельцинских годов, от гайдаро-чубайсовской перестройки не пострадал. Постепенно снова выбился в люди, пригласили его в районную администрацию, курировал коммунальное хозяйство. Денег, посчитали с женой, хватило на три дня рождения: сегодня – с друзьями, завтра – в администрации, со всем начальством, послезавтра, в уютной комнате ресторана – с подчинёнными из городских ЖКО.
А вот Александру Витальевичу Рябову из друзей пришлось хуже всех. Не семье, а ему лично. Еще в самом начале рыночных перемен на его заводе отказались от должностей обоих замов главного конструктора. Обидевшись, что ему не предложили равноценную работу, уволился. То в одном заводе он был ведущим конструктором, то в другом старшим, оба стали банкротами, а сейчас он простой сметчик в горкомхозе, и то по протекции Вадима. Получает, стыдно признаться, меньше супруги, которая, перейдя в кризисное время в систему потребкооперации, быстро схватила суть работы, и теперь заместитель генерального директора, даже персональная машина есть. К себе и дочь Светлану плановиком пристроила.
А ещё у Рябовых поздний сынок Петенька – на семнадцать лет младше Светланы, теперь учится в академии госслужбы. Капиталистическая замена Вышей партийной школы, в здании которой и размещается. Поэтому и настоял Вадим, чтобы Александр обязательно привёл к нему и своего Петеньку. Очень хотелось Вадиму расспросить его про бывшую Высшую партийную школу.
- Теперь тут только дневное платное отделение, поступать можно сразу после школы, не как в ваше время, когда был нужен партийный или руководящий комсомольский стаж. Но у нас на старших курсах при способностях и хорошей работе можно учиться и как бы заочно. Кабинеты и аудитории всё те же, научного коммунизма, партийного строительства и истории КПСС, конечно, нет, мы больше на экономику налегаем. А вот общежитие осталось одно, на улице Пушкина, а старое областная администрация приспособила под школу глухих детей. Зачем оно, когда и одно не заполнено. Богатенькие студенты приезжают на лекции на машинах, кому-то родители квартиры чуть ли не на проспекте Гагарина купили, - рассказывает про учебу Петенька.- Столовая у нас отличная, библиотека богатая, я в областном архиве часто роюсь, меня уже все сотрудники там знают.
- А кем работать будешь?
- Так у нас распределений, как у вас в вэпэша, дядя Вадим, нет. Все работу находят, учеба поставлена капитально. Я или к маме пойду в потребкооперацию, а, может, в аспирантуру, в Москву, учиться мне нравится. У нас, дядя Вадим, некоторые курсовые и рефераты или списывают со старых работ или покупают. Я же всё сам делаю, вот недавно писал работу по новой экономике Китая, сколько литературы изучил. Получил пятерку, да ещё стал первокурсникам лекции читать про ту китайскую экономику. Из нашей истории особо заинтересовался бурным развитием промышленности в СССР в тридцатые-сороковые годы прошлого века. Может, если поступлю в аспирантуру, как раз этой темой буду заниматься глубже. А сейчас прорабатываю по разным источникам конечные результаты сталинских предвоенных указов об усилении трудовой дисциплины.
Прощались гости уже в третьем часу нового года, вволю напевшись модных лет сорок назад песен, начиная с «Чёрного кота». Под хмельком был только Геннадий Иванович, он и настоял, чтобы все посмотрели его капитально отремонтированный дом.
- Без возражений, сейчас по сотовому вызову обоих сыновей, примчатся через десять минут как миленькие!
- Так они же тоже гуляли-праздновали.
- Во-первых, они у меня вообще не пьют, даже шампанского, во-вторых, я экскурсию на улицу Мастеровую ещё перед приходом сюда задумал, предупредив сыновей, чтобы ждали моего звонка.
Вадим и Александр признались, что, действительно, на улице своего детства не были по нескольку лет, поэтому и согласились в ещё продолжавшуюся новогоднюю ночь съездить на окраину города, всего-то полтора километра до частных домов.
Улица за эти годы во многом изменилась, пояснял Геннадий Иванович около своего дома, который заодно с соседними избами освещал его дворовый фонарь, лишь в пяти из всех семнадцати домов живут те, кто поселился тут с послевоенных времен или сейчас остались их дети. В остальных новые хозяева. Сразу было видно, что дом у Геннадия Ивановича самый лучший.
- Заходите ко мне в любое время, живу почти всегда один, супруга то у одного сына нянчится с внуком, то у второго, у которого внучки-погодки. Главное, номерами сотовых мы уже обменялись, напомню, в начале сентября, приходите на мой юбилей.
- А следующий Новый год встретим у меня, - продолжил Рябов, и мне стукнет шестьдесят!
- А теперь сюрприз, - Геннадий Иванович махнул рукой старшему сыну, который, пока шли разговоры у калитки, вошёл во двор. В воздух взлетели один за другим, как из миномета, десяток снарядиков, взорвавшись на высоте поочередно десятком же фейерверков…
Первый день девятого года третьего тысячелетия стал грустным праздником. Отмечали друзья с супругами его у Рябовых, хозяин день, как остался без работы.
А первой жертвой стремительно наступающего на Россию мирового кризиса из сидящих за новогодним столом оказался самый старший – Вадим Анатольевич. Ещё два месяца назад его и двух работников администрации к себе пригласил мэр. Заранее запланированного совещания на этот день не намечалось, все трое были из разных служб, и какое же для них общее дело было у главы? Кажется, Сорокин, начинал догадываться: всем вызванным было чуть-чуть за шестьдесят. Из небольшой комнатки отдыха, что за креслом мэра, вышли сам глава и его первый зам, усевшийся рядом.
- Давайте без предисловий – вы люди взрослые. Губернатор нам на недавнем совещании поставил задачу по сокращению аппарата. Вам троим по-честному предлагаю написать заявления по собственному. Не хотите, так за ближайшую же неделю найду формулировку по своему желанию. И не обижайтесь: через два месяца мне придется сократить ещё с десяток сотрудников – такое ныне бедное время.
Пришлось, скрепя сердце, согласиться. Вадим Анатольевич прекрасно понимал, что ему рано или поздно всё равно бы пришлось уйти, но он предполагал, что ещё год-другой поработает. А вон как вышло! Хотя чего сетовать – сейчас сокращения идут во всю, на его бывшем заводе численность уменьшилась почти вдвое, с ноября люди приходят в цехи лишь три дня в неделю, а от инструментального руководство вообще в ближайшее время планирует отказаться. Только что он на пенсии делать будет – не готов к этому. Супруга шестой год на отдыхе, так она у сына пропадает, со вторым внуком сидит – всё дело. Да и у сына в конторе поговаривают, что сокращения намечаются, как бы и он в эту бучу не попал.
У Рябова дела не лучше, лишившись покровительства, попал в опалу, 31 декабря для него оказался последним рабочим днем. Светлана, занявшая недавно мамину должность, не получила её высокой зарплаты, её на треть урезали, но всё равно оставались хорошие деньги. А ведь мама могла ещё бы поработать, никто не выгонял, просто решила надежнее обеспечить будущее дочери. Петеньке всего год в Нижнем учиться осталось, но, по всему видно, с мечтой об аспирантуре придётся распрощаться. Кстати, как хорошо он вписался в их взрослую кампанию – один терпеливо сидит со стариками, все остальные дети друзей давно со своими одногодками празднуют, даже непьющие сыновья Геннадия Ивановича в эту ночь уехали в какую-то лесную здравницу, чтобы весело отметить Новый год у настоящей, в снегу, на опушке, ёлки.
А вот у Геннадия Ивановича Селезнёва с сыновьями как раз всё хорошо: снова посыпались заказы на стальные двери в квартиры и на дачи.
- Значит, вы уже без дела! Выходит, и мне пора на покой. Сыновья давно мне об этом твердят, заботнички! Даже вместо меня хотят двоих смекалистых мужиков взять. Видно, и в самом деле пора мне на покой, буду теперь лишь рукой водить, командовать. А всё же лестно – вместо меня одного сразу двоих. Пусть берут. Завтра же и скажу сынам. А вы, мужики, завтра тоже приходите ко мне, посидим, поговорим, детство вспомним.
- Дядя Ген, - а можно и мне к вам?- неуверенно спросил Петенька.
- Что, у тебя до сих пор и девушки нет, раз тебя к нам, старикам, тянет? Шучу-шучу, разумеется, приходи!
Девушки у Петеньки и в самом деле давно не было. Ещё четыре года назад он познакомился с белокурой нижегородкой, когда поступал на учебу. После первого сданного на пятерку экзамена уже ближе к полночи с двумя соседями по комнате общежития пошли освежиться в ещё неостывшей от июльской жары Оке. Спустились на набережную неподалеку от моста, что у автостанции, сполоснулись, зябко ёжились, выйдя из тёплой воды, и только после этого заметили неподалеку трёх девушек, торопливо надевающих на невысохшие тела платья. Поднимались в гору уже вшестером. Петеньке досталось провожать белокурую, к счастью не так и далеко – жила она в самом начале проспекта Гагарина. Как звали белокурую он так и не узнал, она завела его в подвал своего дома, где в тёплом углу был продавленный диван. Там всё быстро и случилось, Петенька стал мужчиной, но почему-то после ему всё показалось противным, не о таком ещё в старших классах мечтал, на обговоренное на следующий вечер, в этом же подвале, свидание он так и не решился идти, на всех девушек с тех пор смотрел, как на ту безымянную белокурую.
Зато в Нижнем у Петеньки скоро появилось много друзей, но не в академии госслужбы, а среди ровесников из университета и политеха. Они-то и познакомили его с лимоновцами, Эдичка-то, оказывается, родом из Дзержинска, а потом понравились несогласные, ему даже как-то на площади Горького, откуда должен начаться их марш, попало по плечу омоновской дубинкой. Но окончательно Петенька примкнул не к тем и не к другим, а к отделу Союза русского народа. К нему присматривались, прежде чем принять в ряды эсэрэновцев. Зато вскоре с новыми товарищами на два дня съездил на двухэтажном итальянском автобусе в Москву. Уже рано утром были у проходной в Звездный городок, в котором обошли все знаменитые места, потом поехали в Королев, в центр управления полетами.
Но больше всего запомнилась встреча с недавно избранным председателем Союза русского народа генерал-полковником Леонидом Григорьевичем Ивашовым, который был ещё и президентом Академии геополитических проблем.
Многое из его длинного доклада помнит до сих пор чуть ли не дословно. Им и его единомышленниками разработан грандиозный «Русский проект». Запад, сказал он, пугает больше всего не наша ставшая нищей армия, а пробуждающееся русское национальное самосознание. Если народ самоорганизуется, то и «Единая Россия» не спасет путинцев. Тут Петенька и спросил, а почему о народе он не видит особой заботы, одно зурабство какие-то! Глядя на Петеньку, словно отвечая только ему, генерал доходчиво объяснил:
- Представьте себя на месте властителей. Чтобы преобразовать экономику, поднять уровень жизни, нужно затратить много средств, массу усилий. Но если люди довольны тем, что есть и не ропщут, не пытаются добиться большего, зачем тратить на них силы и средства? Вывод – нам надо вести разъяснительную работу, чтобы народ не безмолвствовал. Вот вы, товарищ, что конкретно сделали?
Не во всё сказанное верил, особенно про скорый глобальный крах, а ведь был прав Ивашов, вспомнил то выступление Петенька, когда кризис бегом добежал из-за океана до России, до всех её закоулков.
А вот и первое настоящее задание. Когда уезжал в свой город на каникулы перед последним семестром, то ему поручили создать районную первичку. С кем вести разговоры, четыре же с лишним года в Нижнем обитал, домой приезжал только отдохнуть, даже с одноклассниками ни разу не встретился. Дали ему подсказку: искать соратников сперва среди старшего поколения. Вот он и рассчитывал в первую очередь поговорить с папиными товарищами, напросившись в гости к дяде Гене.
А начать разговор с отцом и его товарищами он всё ни как не решался, хотя все сидели за вкусным столом уже второй час. Водкой, возраст уже не тот, особо не увлекались, хватило и двух рюмок, после которых потянуло вспомнить молодые, счастливые, годы.
Начали опять с памятного случая, когда Вадиму надрали уши поочередно дядя Витя и отец.
- А я, ребята, ведь вам благодарен за то, что вы не бросили меня в трудные дни, поверили, что исправлюсь. Именно с вашей помощью стал таким, как сейчас.
- Да не только мы отличись, - Вадим крутил в руках стакан с минералкой. - Тогда по нашей подсказке, раскрою теперь секрет, почти все в цехе старались, чтобы ты, новичок, почувствовал себя уютно, ни кто тебе о прошлом не напоминал, наоборот, хвалили за первые успехи. А потом ты и сам вошел во вкус инструментальной работы. Даже рацпредложения начал подавать.
- Ещё раз за это огромное спасибо! Вот ведь какую для меня тогда создали атмосферу. А мы советскую власть ругаем. Сколько сейчас таких пацанов по улицам беспризорничает. И ведь ни кто теперь им не поможет, скажут по-модному
- это ваши проблемы.
- Согласен, - поддержал Александр Витальевич. – Что толку, что сейчас колбасу любого сорта в каждом магазине, были бы деньги, можно купить, не в колбасе же счастье. А вот как раз счастья-то, я думаю, нам теперь и не хватает. Я бы вот сейчас с радостью постоял в той очереди за колбасой, зато был бы счастлив от покупки, от того совестливого времени, которое мы не ценили.
- Пожалуй, и я бы ведь не отказался снова вернуться в то время, - подумав, сказал Геннадий Иванович.
- Неужели! – одновременно удивились его друзья.
- При таких деньгах и своей фирме с хорошей прибылью? – добавил для уточнения своего удивления Александр.
- Да, не отказался бы. Ведь если мы начали говорить о счастье, радости, так я давно уже понял, что не в количестве денег смысл жизни. Мы ведь с сыновьями не эксплуататоры какие, всё своим личным трудом накопили, если только и хитрили, так это, пользуясь ситуацией, в свое время по дешёвке скупили, чуть ли не даром, много металла у бессовестных заводских снабженцев, да сварочный аппараты с гильотинными ножницами. А ведь мастерство-то наше накоплено в советское время, сыновья занимались в советских ПТУ, ваши дети, Вадим и Саша, бесплатно в вузах учились. Сейчас попробуй так-то! Тогда всё же много было заботы о людях, особенно о детях.
- И ошибки всё же были, - возразил Александр.
- Ну и что. Надо было на ошибках учиться, а мы, вернее наше большое и малое партийное начальство, не учились. Я вам всё по-своему постараюсь объяснить, всё же когда-то ВПШ окончил. Ещё Ленин в конце своего пути предложил многоукладность экономики, ввёл НЭП. Люди уже лучше жить начали, да Сталин всё назад повернул. Вот сейчас финансовый кризис, кто-то плачет от невзгод, от новой нищеты, а кто-то крутится-вертится на трёх работах, чтобы семья жила в достатке. Так и на предприятиях: одно в банкроты записалось, другое уже в прибыльные, за короткий срок, отряхнувшись от сумбура кризиса, вышло. Кстати, слышали новость: в пассажирском автопредприятии автобусы с бензина стали переводить на газ. Технология-то давно известна, и казне экономия, и в городе воздух чище будет, а внедрять взялись только сейчас. Почему? Нужда заставила. Так же можно и про отдельные страны сказать: Украина в долгах, а Китай подсчитывает ежемесячные прибыли, у жёлтых теперь даже покупки личных машин чуть ли не удвоились, а у нас углубляется кризис автопрома. Теперь вот скажу об исправлении ошибок. Пожили мы при грабительском капитализме – и хватит. Но и в прошлое не надо возвращаться. Путь у нас теперь будут и частные предприятия, и государственные, и мелкие кустарные артели, не хотят крестьяне быть в колхозе, пусть фермерствуют. Надеюсь, что трудиться хорошо мы за эти годы научились, не как раньше. Между прочим, как немцы называют плохо исполненное дело, знаете?
- Брак.
- Нет, «русская работа». Но продолжу. Недостатки социализма с его тупой партийной пропагандой и агитацией видел уже Андропов, но не знал, как исправить, это видел и Горбачев, но его кто-то повернул не туда. Если бы я был Кампанеллой, то я бы сейчас тоже написал про свой город Солнца.
- Интересно! – впервые вставил слово Петенька. – А подробности можно?
- Да уж, поделись своими задумками, - хозяин стола вспомнил, что рюмки давно сухие и стал разливать «Путинку».
- Ясно, что у государства должны остаться всё, подаренное нам природой, плюс оборонка и транспорт, крупные металлургические и машиностроительные заводы. Там, где это стране нужно, она должна пойти на национализацию. Делает же это сейчас Уго Чавес.
- У нас нет своего Чавеса.
- Думаю, что есть. Может, ему ещё надо проснуться, слезь с печи как Илье в Карачарове. Может, он ещё сейчас в возрасте нашего Петеньки. Ему ещё надо подрасти, почувствовать на себе рабство капитализма с невозможностью устроить свою жизнь выше ему отведенного места. При царях и то Ломоносовы учились. Вот мне и кажется, что нашего будущего капитана России народ выдавит из какой-либо глубинки, чтобы он правил по уму и с пользой для большинства, а не абсолютного меньшинства, как сейчас. Но продолжу. Наука, медицина и образование, детский спорт – тоже будут государственной заботой.
- А жильё? – прервал доморощенного Кампанеллу нетерпеливый Александр.
- Если у людей зарплаты будут солидные, а не малая толика, то и денег хватит на покупку квартиры. А молодым семьям жильё можно давать в кредит, причем сокращать его наполовину после рождения каждого ребёнка. Между прочим, раньше в ГДР такое практиковалось, нам лектор из ЦК КПСС рассказывал. А я бы ещё четвертого и следующих детей вообще взял на государственное обеспечение, оплачивая из казны труд матери.
- А про культуру и телевидение что скажешь? – опять проявил нетерпение Рябов.- Надоело всякую хреновину смотреть, а детям каково у ящика воспитываться?
- Согласен. У нас теперь пропаганда гламура да денег, веселой жизни у себя дома и золотого отдыха на Канарах, агитация за нечестных людей. А ведь Зюганов когда-то был замзав отделом пропаганды и агитации и из-за её почти отсутствия потерял много сочувствующих ему людей. А вот в пустой, я считаю, партии Жириновского как раз за счёт правильного понимания пропаганды и агитации в своё время вырос его авторитет. Я это вот к чему, вы всё равно спросите о партиях в моем городе. Партии будут, пусть постепенно, а не с Ельцинского размаха, внедряют в наши души демократию. И лезть им, я считаю, в экономику нечего, вот пусть занимаются культурой и искусством, заодно и станут общественными телецензорами.
- Ты призываешь вернуться в социализм?
- Нам привили единственное понятие социализма, который у нас был – с нечеловеческим лицом. А ведь тут возможно много вариантов. Его элементы есть даже в капиталистической Швеции, Китай, зарабатывая на жизнь для растущего населения капиталистическими теперь способами производства, одновременно не отказался и от социальных гарантий и социалистической же политики, которую успешно внедряет в массы его компартия. Лет ещё сорок, а то и больше назад один экономист, Кейнси, кажется, точно не помню, разработал теорию конвергенции, то есть сближения их капитализма с нашим социализмом, взяв от обоих всё хорошее. Кстати, плановую систему на пятилетку вперед они у нас сдули. Потом появилась теория постиндустриального общества. И в ней кое-что есть умное. А мы ничего кроме горбачевского социализма «с человеческим лицом» лучшего не придумали. Сейчас несколько стран латинской Америки тоже, выбрав народных президентов, начали строить своеобразный, со своими особенностями, социализм. Уго Чавес, Моралес, Лола... Эти имена президентов небольших по нашим меркам стран знает теперь весь мир. Вам, наверное, - Вадим Анатольевич обратился к Петеньке, - об этом подробно в на лекциях рассказывали?
- Во-первых, - парень сразу покраснел от внимания к нему, - хватит называть меня Петенькой, вырос из коротких штанишек давно. Во-вторых, да, это так, лекции о латиноамериканских странах были. Но у каждой страны свои особенности, свои скорости изменения политики верхов в сторону понимания народных нужд. Лидером тут, это весь континент признает, Уго Чавес, он одновременно подражает и Че Геваре, и Боливару, ему даже больше. А свою политику выражает кратко так: делаю то, что хочет большинство народа. В-третьих, хочу вам сказать, что уже два года состою в Союзе русского народа.
- Об этом, Пётр, поподробнее.
- Вот какой у меня сын, - возгордился Рябов.
- Что сказать, молодец! Мы, старики, философствуем тут, а молодёжь уже настоящим делом занимается. О СРН Ивашова я кое-что слышал, это, на мой взгляд, не совсем то, что бы надо, - снова предложил серьёзный разговор Вадим Анатольевич Сорокин. – Ну, Пётр Александрович, слушаем тебя внимательно!
Пётр долго рассказывал отцу и его двум товарищам о своей поездке в Москву, об областном отделе столичной организации, о том, что ему поручено сделать в своем районе. И вот теперь он обращается за практической помощью.
- А что, мужики, хоть и в возрасте и не в нашем характере, не так нас воспитали, быть чуть ли не заговорщиками против своей власти, но, пожалуй, надо ивашовцев поддержать. Сами же сетуем на жизнь теперешнюю хреновую, только от кухонных сетований лучше же нам самим не будет, - первым высказался отец Петра.
- Для начала и эта поддержка - тоже неплохо. Со временем, может, и более близкое нам направление кто-то создаст, - согласился Вадим Анатольевич.- Но запевалами и главными действующими лицами всё равно будут молодые, а нам быть на подхвате. Мы промолчим, другие бездействуют, третьи с хатой в стороне... Так и Россия, если верхи не заботятся, может по примеру СССР скоро развалиться!
- А я деньгами подсоблю, а если сыны со мной не согласны, то из своей доли выделю.
- Спасибо за понимание! А вы, дядя Вадим, интересно, что про свой город Солнца говорили? Может, у вас и наброски какие есть?
- Есть рукопись, в общей тетради, начал ещё в армии писать, потом забросил, понял, что наивно всё у меня, а недавно вот вспомнил свое солдатское увлечение, что теперь на пенсии делать, записал свои задумки о том, каким бы я лично хотел видеть будущее нашей страны.
И Вадим Анатольевич рассказал, как он служил в стройбате, был комсомольским секретарем в роте. Замполит-лейтенант выделил для комсомольского бюро и ротного художника отдельную, рядом с каптеркой, комнатушку, в которой и собирались после отбоя ребята - поговорить о своём.
В этой стройбатовской роте солдатики были в основном даже и без восьми классов образования, а призванные из Калининской области все десятеро окончили школу, в вузы в предыдущем году экзамены не сдали, а на следующую попытку уже не успели – попали в весенний призыв. Вот они-то, все до одного очкарики, да один москвич, выгнанный за какие-то проделки из полиграфического института, назначенный в роте редактором стенгазеты, поскольку хорошо умел рисовать, и собирались частенько, получше познакомившись между собой к концу первого года службы, в комсомольской комнате.
Вадим при спорах дружных калининцев с напористым москвичом всё больше помалкивал, наматывая услышанное на ум. Был технически грамотен, а вот ни в искусстве, ни в философии, ни в мировой политике – ни бельмеса. А его друзья до полночи спорили о возможности экспорта революции, считая неудачу Эрнесто Че Гевары случайностью, о средневековых мыслителях Томмазо Кампанелле и Эразме Роттердамском, о наших Плеханове и Бакунине...
Чтобы не отставать от собеседников и на равных участвовать в их спорах-рассуждениях, зачастил в полковую библиотеку. Начал читать запоем: с утра вместо зарядки, прячась в своей комсомольской комнате, во время работы – к тому времени он уже был ефрейтором и командиром отделения бригады трубоукладчиков, прихватывал время и после отбоя. Читал даже стоя во втором ряду во время вечерней поверки, однажды, увлекшись книгой, не услышал свою фамилию. Разозлённый старшина, уже сделавший накануне замечание о таком нарушении, отнял книгу и разорвал её, бросил на пол и стал топтать ногами. Книга эта было из серии ЖЗЛ о Компанелле.
Её дочитал уже на гражданке, снова перечитал про город Солнца месяц назад. С тех пор и заносил свои заветные, не с солдатских ли ещё времён, мысли о своей стране будущего. В ней чуть ли не главным было придуманное им министерство демографии – чтобы Россия множилась с помощью полезных мер. А ещё ввёл бы министерство воспитания – готовить с пелёнок людей новой формации. Их бы целям подчинялись прочие нужные министерства: промышленности и торговли, транспорта и аграрного, обороны и здравоохранения. Сохранившийся в выпуске товаров народного потребления, общественном питании и сфере услуг частный бизнес перечислял бы налоги на выбор: или в госказну или непосредственно в фонд развития науки, которая и из общей кассы хорошо питалась. Поэтому и бежала бы вперёд наука, поэтому бы и росли бы талантливые дети-индиго – золотое будущее страны.
Рулить всем должен один человек с абсолютной властью. Он же назначает всех высших чиновников и губернаторов, те в свою очередь чиновников своей епархии. Выборность остается – депутатов всех уровней, для контроля над действиями властей.
- А суд, милиция, прокуратура?
- Ну, это само собой, - ответил Сорокин на вопрос Геннадия Ивановича. – И никакого телефонного, как сейчас, права. Малюсенькое нарушение – и ты идёшь навсегда искать работу по другому профилю.
- А где взять такого нового руководителя страны?
- Только путём выборов. Я бы подсказал, где кого и как искать. На первый раз в эпоху моих задуманных перемен желательно из глубинки, чтобы не был связан с правящими семьями, кругом заматеревших чиновников, да возрастом, чтобы посмелее в решениях был, помоложе.
- Наломает дров!
- А вы знаете, что Александру во время Невской битвы было двадцать лет? Через год он победил на Чудском озере. Иван Грозный Казань брал в двадцать два года. И экономические победы в пожилом возрасте что-то, как вы видите по сегодняшней действительности, не всем даются. Да ведь ещё есть институт советников, надо уметь их всех выслушать и выбрать нужное решение. Главное же, что должен сделать новый правитель - создать национальную солидарность. Это, на мой взгляд, заложенное в государственных институтах, в системе воспитания ощущение того, что люди, которые тебя окружают, независимо от уровня своих доходов, являются твоими братьями.
- Как члены одной большой семьи! – догадался Пётр.
- Да, и братья должны соответственно себя вести. И ещё раз повторю – власть в таком государстве будет существовать только по поручению и во имя народа.
- Предлагаю выпить за такую страну мечты, - хозяин стал отвинчивать пробку у второй «Путинки».
- Спасибо, Геннадий Иванович, мне хватит, - прикрыл ладонью почти не опорожнённую с предыдущего тоста свою хрустальную рюмку. – Между прочим, в моей стране алкоголя и табака в продаже будет очень мало и по высоким ценам, да и у народа сознательно потребности в зелье не будет. Вот какой результат эффективной деятельности министерств демографии и воспитания.
- М-да, мне, пожалуй, Иваныч, тоже не наливай, достаточно, - отказался от четвёртой рюмки и Александр Витальевич. – А сын у меня уже в том государстве живёт, только первую чуть пригубил!- и, похвалив Петра, повернулся к Вадиму. – Когда же появится придуманное тобой солидарное государство? Через сто лет, двести?
- Зачем там мрачно. В новом веке всё меняется так стремительно, что уже мы, не старички ещё, не успеваем за прогрессом. Компьютеры, сотовые телефоны, цифровые технологии... Ещё десять лет назад я радовался, что мне в квартиру поставили телефон. Ныне же у каждого в моей семье по мобильнику. У меня внуку пятый год пошёл, а ему уже надоели компьютерные игры, он теперь составляет отдельные слова на русском, запоминает по маминой подсказке английские, а я лишь пасьянс «Паук» освоил.
- Нынешний кризис, с которым наши министры не справляются, приведёт в короткое время общества к пониманию, что жизнь надо устраивать по-другому, - Пётр уже смело разговаривал наравне со старшими, и к нему серьёзно прислушивались. - Жаль одного: разрознены наши оппозиционные организации, каждая тянет одеяло на себя. Объединились бы все несогласные...
- Не под Ивашова ли?
- Не обязательно. Но консолидировать лучшие умы надо.
- Не договорятся сами партийные лидеры, как это было. Сколько лет у нас разные экономические, начиная с Гайдара, катавасии, Примаков хотел, но не успел падение затормозить, Путин вроде нащупал почти правильный путь, да вот опять кризис – мировой и посильнее наших прежних внутренних...
- И кризис, дядя Вадим, можно использовать в нашу пользу. Вот мы вчетвером дискутируем о политике, о лучшем государственном устройстве, а где-то в соседних квартирах и домах, соседних городах и областях очень вполне возможно, что кто-то тоже думает об этом. И когда-нибудь такое количество недовольных масс перерастёт в качественные преобразования.
- Если к ногтю верхи не прижмут, - высказал опасение Геннадий Иванович. – Вот как раз со времён Дзержинского у нас это умеют делать лучше всего.
- Его не оправдываю, не защищаю, но как понять такой факт, что в тогдашней нищей стране быстро покончили с беспризорниками, а ныне при таком стабилизационном запасе денег бездомных детей всё больше и больше?!
- Ты, Петр, считай, что у тебя уже есть районная группа из трёх человек, а скоро будет, - поглядел на своих одногодков Вадим Анатольевич, - больше. Найдутся в городе силы. Да и твои сверстники не все балбесы, думающие только о тёлках и пиве. Позавидуешь, какая в других странах молодежь политические активная!
- Спасибо! А вы, дядя Вадим, не могли бы свой труд послать электронной почтой в штаб СРН?
- Лучше я за недельку всё аккуратно в другую тетрадь перепишу и тебе отдам, а ты уж, Петь, сам и наберёшь и электронной почтой отправишь.
- Спасибо ещё раз! У нас собирают разные предложения по формированию будущего – Максима Калашникова, Сергея Глазьева, Михаила Делягина, много ещё кого, может, в этом списке теперь и Сорокин будет! А ещё у нас собирают разные технические изобретения, которые принесли бы пользу в будущем и которые не нужны нашей нищей стране, не желающей, выходит, стать богатой.
Обычно Пётр уезжал после каникул на следующую сессию из города и безвыездно жил в Нижнем до сдачи следующих экзаменов. Теперь же ситуация изменилась. На родине появились единомышленники, рост числа которых через три месяца удивил даже столичный штаб – вот это провинция! Да и обстановка благоволила: началась очередная волна сокращений работяг, пошли задержки, где и длительные, с выплатой зарплат. Людям уже отчётливо стало ясно, что кризис пришёл в серьёз и надолго, телепропаганда успешной борьбы с ним давала обратный эффект, дальновидные понимали, что после семи тучных лет семь, а может и больше, сверхтощих годков не выдержать. Ну, год протерпишь, два, а дальше? При Ельцине и то всё же была какая-то надежда на лучшее будущее...
Нет, не Петра тут заслуга. Он только объединил тех, кто уже был к этому внутренне готов, он теперь приезжал на субботу и воскресенье больше контролировать процесс пополнения рядов и для откровенных бесед с новичками, а недельный воз тянул Вадим Анатольевич Сорокин. При активной помощи старшего Рябова и финансовой подпитке Геннадия Ивановича Селезнёва с сыновьями. Появились, некоторые тайно, и другие благотворители.
В очередной приезд домой Пётр сообщил пришедшему к Рябовым Вадиму Анатольевичу приятную новость: его работа внимательно прочитана всем столичным штабом, но есть и замечания, и чьи-то конкретные дополнения, которые бы следовало учесть. А если после авторской доработки этот труд соединить с публицистикой одного политолога из Твери по фамилии Косолапов, то вполне возможно издать книгу не только для внутреннего пользования сотоварищей, но и тиражом побольше. Косолапов сам и спонсора нашёл, московского издателя и владельца солидной типографии, своего друга с солдатских ещё лет.
Вадим Анатольевич сразу вспомнил философские наивные беседы в комсомольской комнате седьмой стройбатовской роты. Обычно начинал заумные речи как раз Косолапов из Калинина. Не он ли?
- А можно узнать фамилию того издателя? - надеясь на ожидаемый ответ, спросил Сорокин.
- Сейчас загляну ещё раз в электронное письмо. Глухов.
- Это, выходит, мои сослуживцы! Отвечай, Петя, что я согласен приехать. А когда?
Ответ в ноутбуке появился через полчаса: ехать надо через три дня, гостиница будет заказана, все расходы берёт на себя московский штаб. И Геннадий Александрович Рябов тоже должен прибыть в столицу, но у него другое дело. Предстоит с группой активистов ехать в подмосковный Клин для изучения и возможности применения опыта местного общественного движения «Согласие и Правда».
Домой Вадим Анатольевич и Пётр возвращались вместе. Очень довольные поездкой. Сорокин встретился через сорок один год с сослуживцами, обещал им в самый короткий срок отредактировать свою часть книги. Рябову посулили протекцию для поступления в аспирантуру, а на дорогую жизнь в столице он заработает инструктором в штабе СРН и помощником депутата Госдумы из фракции Зюганова. Пусть для Петра это станет хорошей подготовкой для будущей деятельности.