Ночи дивное творенье, гл. 5 и 6

Людмила Волкова
       
                5

                Женя не торопился знакомить меня с дочкой. Мы вообще вели себя так, словно не прошагали уже половину жизни, а лениво любуемся ее зарей, предвкушая кучу удовольствий. Мы даже не спешили перейти на «ты», что выглядело дебилизмом в глазах Аськи:
                – Как можно целоваться и говорить «вы»?! – ужасалась она.
                – А кто тебе сказал, что мы целуемся?
                Аська так и рухнула на диван в моей гостиной.
                – Ка-ак?! – завопила она потрясенно, – вы скоро как четыре месяца знакомы! Может, он импотент?
                – Не похоже, – улыбнулась я. – Просто…не получается. У меня не получается, а он меня не торопит.
                – Я, конечно, знала, что ты с приветом, но чтобы до такой степени! Сейчас в постель кидаются в первый же час знакомства! Ты что – книг не читаешь? Телек не смотришь? Вот хохоту будет, когда мои девки узнают!
                – Ты своим девкам докладываешь о продвижении моего романа? Это интересно.
                – Из чего ты делаешь секрет? Всем нам хочется, чтобы твоя личная жизнь, наконец, устроилась. Девочки за тебя рады.
                Я молча смотрела в ее смазливое личико, пытаясь справиться с неожиданной вспышкой антипатии. Впервые мне захотелось распрощаться с Аськой навсегда, хотя я понимала – это чувство пройдет, многолетнее приятельство – это как родство, от него избавляются только в случае предательства. Да, им всем хотелось перемен в моей судьбе, да, Аська желала мне счастья (верю!), но…
                – Ты чего? – оборвала она мои мысли, явно испугавшись – ее интуиция «фурычила» на всю катушку.– Ничего я им не говорила! Я ж не дура. Они бы все равно не поняли. Ладно, не злись. Просто мне страшновато за тебя. А вдруг он…
                – Уйдет? Туда ему и дорога.
                Я-то знала – никуда он не уйдет. Даже если меня забракует его дочка.            
                Я уже была в его планах на будущее. Мы обсудили совместный отдых на следующее лето. В нем была черта, драгоценная для женщины, но так редко встречаемая в жизни, – он держал слово. Он не лукавил, не химичил, ничего не обещал, чтобы тут же отменить.
                …На «ты» мы перешли неожиданно. Я подвернула ногу, когда мы лазали по крутым тропинкам парка возле Днепра, и громко ойкнула от боли. Я плелась сзади, уже немного устав, но не желая отставать, пока Женя заботливо отводил ветки от моего лица.               
                Мой вскрик его напугал:
                – Что с тобой? – Он живо подхватил меня, готовую рухнуть носом в землю.– Нога? А ну, присядем! Вон дерево поваленное. Опирайся на меня.
                С этого момента стало легко. Словно рухнула невидимая, но такая плотная стенка между нами. Мы оказались лицом к лицу – и как тут не поцелуешься? Нежность и страх за мое драгоценное здоровье выплеснулись в объятье. Я ответила с неожиданным для себя молодым порывом.
                Нет, в схему современного «кидания в постель» мы не вписались. Это произошло через две недели, но я и не подумала докладывать об этом долгожданном событии своей подруге. Мне хватало радости на двоих (с Женей), и третий был лишним…
Знакомство с его дочкой, сведения о которой Женя выдавал очень дозированно, состоялось вскоре после его первой ночевки на моей территории. Я вроде бы прошла тест на должность потенциальной мачехи. Меня это не обижало. Я поставила себя на место отца, решившего жениться, но обремененного взыскательным чадом, и все простила заранее. Он хотел знать, в каком статусе мне находиться рядом, – приятельницы, любовницы или второй по счету жены. Так я представляла тогда.
                –Приве-ет, – пропела Неля, едва мы переступили порог Жениной квартиры.            
                Она кинула на меня цепкий взгляд – по-женски оценила всю целиком.
                – А я сматываю удочки! Па, ты не обижайся, Ленка приехала!
                – Полчасика Ленка подождет? Знакомься, это Юлия Сергеевна, мой друг.
                – Очень приятно, – вежливо сказала Неля и неожиданно чмокнула меня в щечку.
                – Мы без комплексов, – улыбнулся Женя в ответ на мое смущение.
                – При чем тут комплексы? Просто твой друг мне понравился! Симпатичный дружок, вполне даже современный.
                – Эй! – одернул ее папаша, а дочка уже скинула босоножки, отчего показалась мне совсем невысокой и несколько полноватой, но в целом весьма приятной особой.
Очевидно, она походила на мать, так что Женя мог ежедневно вспоминать первую жену…Серые глаза Нели все время смеялись, отчего казались лукавыми, ямочка на одной щеке делала ее профиль разным: справа – полудетским, простецким, слева – построже, с иронически изогнутой бровью. Она казалась старше своих восемнадцати, хотя «прикид» на ней был вполне современным. Я узнала «свой» топик, открывающий загорелый живот. Джинсы со стразами стоили целое состояние, явно не с рынка. Да-а, Неля была серьезной статьей в семейном бюджете…
                За столом она задержалась на целый час, очевидно – победило любопытство. Она оживила нашу компанию смешными рассказами из студенческой жизни в общаге, куда она бегала к подружкам. Уходя, она снова чмокнула меня в щечку и за спиной папочки показала мне большой палец: я прошла экзамен на отлично.
Эти маленькие, но такие важные для меня события, отодвинули образ загадочной Элины, что меня вполне устраивало.
                На работе у меня все шло прекрасно – мамы и папы отоваривались накануне первого сентября. Я уставала, но зато перевыполняла план и смогла порадовать себя осенними сапожками из натуральной кожи. В понедельник (свой выходной) я решила прогулять новую обувку – проверить. Женя в тот день работал, и мне вдруг захотелось увидеть его именно на месте работы. Когда-то я поступала в мединститут, в глупой надежде, что мне посчастливится попасть туда без блата. Надежды рухнули вслед за тройкой по сочинению. Но абстрактная любовь к этой «красивой» профессии не умирала.
                Я, правда, редко сталкивалась с врачами, но охотно консультировала всех желающих лечиться на дому – осталось много книг по несостоявшейся специальности, и я их читала запоем, огорчая родителей. Теперь ненужные знания по нервным болезням и терапии, запакованные в справочники, учебники и энциклопедический словарь, ждали на полках, когда их либо применят, либо вышвырнут в макулатуру. Женя, обнаружив этот склад устаревших знаний, вопросительно оглянулся на меня:
                – И для кого это добро?
                – Не могу расстаться с детской мечтой.
                И вот я в гулких коридорах старой больницы. Где-то на втором этаже Женя в зеленом халате эскулапа кого-то режет или зашивает. На первом этаже – травматология, и я с сочувствием поглядываю на страдающий под кабинетами народ, ждущий рентгена или перевязки. Потом ищу лестницу на второй этаж и кружу по сложным переходам старинной постройки. Нахожу так называемый черный ход, чтобы не попадаться на глаза сердитому медперсоналу. Ставлю в полутьме ногу на ступеньку…и тут меня кто-то толкает в поясницу, потом хватает за руку. Я даже испугалась.
                – Э-эля?!
                Снизу на меня смотрят блестящие в темноте глаза девочки.
                – Эля, что ты здесь делаешь?
                – Эля, ты куда удрала? – кричит сзади высокий женский голос.– Ну что за ребенок! Извините, она у нас…
                Женщина тянет Элю за другую руку, и я поневоле возвращаюсь с ними в коридор первого этажа. Эля в кружевном вязаном платье с распущенными золотистыми волосами смотрит на меня с такой радостью, что я теряюсь. Ее мама мою персону просто пожирает глазами. У нее болезненно-желтое лицо, тонкие губы сжаты.
                – Я тебе сколько раз говорила: не удирай! Отпусти тетину руку, это чужая тетя!
                Но Эля цепко держится за мою кисть – приходится осторожно освобождаться от странного ребенка, почему-то отметившего именно мою персону.
                – Вы ее извините, – говорит женщина сердито, словно не извиняется, а отчитывает меня.
                - Мы немного знакомы, – объясняю я сконфуженно, – или она ...обозналась.
                – Знает она вас.
                Женщина силой отцепляет руку девочки и тянет ее за собой к выходу. Теперь уже я иду за ними, взволнованная эмоциями ребенка, ведь Эля молча плачет.
                – Оставьте нас в покое, – вдруг поворачивается ко мне женщина.– Я не знаю, что она в вас нашла, но она все время вас ищет! Это невыносимо.
                Элина смотрела на нас снизу, переводя свои глазищи с меня на маму.
                – Но это неспроста, давайте разберемся. Девочка не может меня знать. Она меня никогда не видела до того момента, когда рано утром, понимаете – ра-но! – я не увидела ее на остановке возле нашего дома! Что она там делала так рано?
                – Это вы у нее спросите, – раздраженно ответила женщина.
                – Как это? Вы не знаете, куда уходит ребенок в такую рань?
                Женщина тяжко вздохнула. Теперь я рассмотрела, какое уставшее у нее лицо. Или больное.
                – Мы живем в соседнем дворе. Вы через наш двор ходите на троллейбусную остановку. Она вас видела не один раз.
                Та-ак, это уже кое-что…
                Эля терпеливо слушала нас и молчала. Потом осторожненько придвинулась ко мне поближе и вцепилась в мою руку.
                – Я ничего не понимаю, но очень прошу вас – давайте поговорим.
                Я умоляюще улыбнулась. Лицо женщины немного смягчилось.
                – Ладно, приходите к нам…вечерком, когда я ее уложу.
                Мне подробно объяснили, как проникнуть в подъезд (код) и сколько раз звонить (оказывается, есть еще коммуналки!).
                Пришлось отказаться от встречи с Женей. Он ведь пока ничего не знал про мое «ночи дивное творенье»…
                Странно, как я волновалась перед визитом – не похоже на меня. Словно решалась моя судьба.
                В коммуналке было всего две квартиры, довольно приличных, но с общей ванной комнатой. Кухня, когда-то разделенная пополам, представляла что-то похожее на пенал с полуокном. Я заглянула туда по пути в комнату Лидии Сергеевны. Из гостиной дверь вела в детскую – так мне объяснила хозяйка.
                – Девочка спит. Она у меня спит плохо, мало…
                – Так было всегда?
                – Насчет всегда – не знаю, Эля у нас два года. Она – из детприемника.
                Ага, тогда уже теплее…
                – Садитесь. Я тоже …присяду. Дела у меня…неважные, а тут еще эта девочка…
                Боже мой, как она это сказала – «эта девочка»!
                – Она…немая или плохо слышит?
                – Не то и не другое. Слышит хорошо, даже слишком, – Лидия улыбнулась недобро.– А вот говорить – не хочет.
                – Но она мне сказала…
                – Вот-вот, она может сказать, но…Давайте по порядку. Мое время кончается. Я – на уколах, болеутоляющих. У меня рак.
                – Господи! – вырвалось у меня.
                – Да, рак. Грудь удалили в прошлом году, и вот…рецидив. Только не говорите глупостей, что сейчас это лечат и так далее! – Лидия откровенно сердилась.– Я ничему не верю. Кроме одного: это из-за Элины.
                – Как можно? Что вы такое…говорите?
                – С тех пор как она у нас появилась, несчастья обрушились на нас...
                – Что же она вам сделала плохого? Разве может ребенок…
                – Ребенок может все! – Лидия схватилась за живот. – Посидите тут, я таблетки выпью.
                Пока она выходила в кухню за водой, я осмотрелась. Со всех сторон на меня глядели лица незнакомой девочки лет пяти. Она одна – в песочнице, вдвоем с радостно улыбающейся мамой (Лидией), втроем с каким-то мужчиной ( папой?), и снова одна: парадный портрет во весь рост. Ничего общего с Элей. «Ясно, умерла, и ее заменили приемышем. А теперь не довольны»,– догадалась я.
                Вернулась Лидия и опустилась на стул, задумчиво рассматривая меня. Руку она по-прежнему держала на животе.
                – Вы уже поняли? – она показала глазами на портрет дочки. – Но это не все. Элину мне показали…в таком виде…Замурзанная, в лохмотьях. У меня подруга работает в милиции, позвонила: приходи, чудного ребенка привезли, прямо сказочного. Из детдома удрала и каким-то образом умудрилась прожить в подвалах два месяца, пока разыскивали. А до этого жила в детдоме полгода, после чего ее пригрела одна бездетная семья, но девочка удрала от них, вернулась в детдом, чтобы снова…исчезнуть. Бродяжка по натуре…
                – А, может, все сложнее? Просто к ней плохо отнеслись?
                - Плохо?! Да она у тех людей принцессой жила! Нет, это что-то…с мозгами.
                – Зачем же вы ее взяли, если столько  тревожных обстоятельств было?
                – Когда мы опекунство оформляли, я не все знала. Это уже потом пошла в детдом и порасспрашивала. Мне так не терпелось…забыться после смерти дочки. Я думала, что сделаю два хороших дела – кого-то осчастливлю и сама успокоюсь. Если это вообще возможно. Не получилось ни-че-го! Получилось другое: муж стал болеть и умер! Как мы ни пытались ублажить Элю, как на каменную стенку натыкались.
                – Погодите! Какое отношение к смерти вашего мужа имеет Эля?
                Женщина нахмурилась.
                – Вы все равно не поверите. Мне одна экстрасенсиха сказала: в доме появилось существо, приносящее несчастье! Все совпадает! Теперь вот я …умираю.
                – Но это же чушь! – возмутилась я.– Как можно в наше время в такое верить?! Девочка-то при чем?
                – Да, но вы не знаете, где ее нашли, откуда она вообще взялась.
                В глазах Лидии мне почудилось безумие.
                Она как-то странно подобралась на стуле, понизила голос до шепота:
                – Никто не знает ее родителей, понимаете? Она как с неба свалилась.               
                Девочку нашли на глухой станции, заброшенной, там поезда давно не останавливаются. Она сидела на поломанной скамейке – совершенно чистенькая, в красивом платье, а рядом стояла сумка – большущая, кожаная, с металлическими застежками…Ее увидели рабочие, которые путь ремонтируют. А там даже милиции поблизости нет. Девочка на вопросы не отвечала, только улыбалась. Волосы у нее были завязаны на макушке красивым бантом, и вообще она была похожа на инопланетянку. Такая нарядная и странная. Молчит, имени не знает…Полезли в сумку, а там платья, туфли, игрушки, и все импортное, так они подумали…В общем, отвезли в детприемник, кто да как – не знаю подробностей. Объявили розыск родителей.
                Сначала думали – иностранка, раз не говорит. Но она и на других языках не разговаривала. Потом врачи обследовали. На головке обнаружили вмятину и кровоподтек. Значит – кто-то ударил, а, может, в катастрофе побывала. Но никакого происшествия поблизости не было! И родителей девчонки так и не нашли! Про нее даже в передаче «Жди меня» показывали! Никто не отозвался. Я ж говорю – как с неба свалилась.
                – А откуда имя узнали?
                – На всех ее платьях была вышивка, буквами. Начиналась с «Э». Звали ее: Элла! Молчит, не откликается. Кто-то сказал: Эля! Она голову подняла и улыбнулась.
                – Послушайте, – не выдержала я,– но она же и другие слова знает!
                – Еще сколько! Целые фразы ни с того, ни с сего произносит, вроде как невпопад, с опозданием. Но все-все понимает.
                – Но как могли больного ребенка отдать на воспитание? Они же рисковали, что девочку вернут назад!
                Лидия Сергеевна замялась:
                – Вы не знаете всей этой кухни…усыновления. – Она вздохнула.– Когда хочешь по закону, ничего не добьешься. Тысячу причин найдут, чтоб отказать. А когда…как я, или та, первая опекунша, мы потом познакомились, то…все просто…
                – То есть – по блату?
                – Ну да.
                – И с той опекуншей вы были знакомы?
                – И на нее я вышла, как пошли негоразды. Она очень хотела Элю вернуть! Ей устраивали встречу, ничего не получилось.
                – Сколько же лет Элине?
                – Никто точно не знает, шесть-семь. Уже надо в школу отдавать…специальную. Но я вынуждена ее вернуть в детдом. Сами понимаете – не справляюсь. И здоровье…Пока муж был рядом, мы еще как-то вместе…У нее по-разному: то ластится и даже отвечает на вопросы, точно все с головкой в порядке. Врачи сказали – амнезия. Когда выйдет из этого состояния – неизвестно…Но я замучилась. Как ни запираю на ночь двери – исчезает. В песочнице нахожу – в одной ночнушке, если тепло…Или на улице. Далеко не уходит, но тянет ее из дому.
                – Прячьте ключ!
                – Находит! Прямо как ищейка! Удивляюсь, как это до сих пор ничего с нею не случилось плохого! Сейчас такие люди бессовестные.
                – Все это странно…Вы не сумели ее полюбить? В ней нет ничего хорошего?
                – Да устала я от нее. Не заменит она мне дочку. Только и жду…пакости!
                Меня просто передернуло от тона Лидии. По-моему, она уже возненавидела ребенка…
                – Как же она меня заметила? Чем я ей понравилась? Ведь она пошла следом, взяла за руку, даже сказала: « Я нашлась», – спросила я задумчиво.
                – А потом пришла домой, разделась и говорит мне так четко: «Мама нашлась». Я чуть в обморок не упала! Во-первых, обрадовалась! Во-вторых, она не себе это сказала, как обычно, а мне, осознанно, понимаете? И потащила на улицу, где уже никакой мамы не было…Сначала я подумала: фантазирует, а потом…мне женщины во дворе рассказывали, что она за вами побежала, но дверь-то захлопнулась перед ее носом!
                Соседки спрашивают: чего это твоя принцесса гналась за Юлей из третьего номера?
                – Меня кто-то здесь знает? – удивилась я.
                – Ну, мы все тут всех знаем. Вы просто никого не замечаете. Вот…               
                Наверное, вы ей напоминаете мать. А, может, просто фантазирует. Но с этих пор я ее только и отлавливаю на улице. Нет, это не по моим силам.
                – Да, я понимаю вас…Но все-таки выбросьте из головы этот бред про вину девочки в ваших несчастьях. Простое совпадение !
                – А то, что первая опекунша тоже умерла ни с того, ни с сего, тоже бред?
                Я только пожала плечами. Мне было грустно и всех жаль...Девочку, так и не нашедшую тепла, Лидию, потерявшую всю семью, а теперь обозленную на всех вокруг…Ищет виноватых! Не понимаю таких людей.
                – Так что вы мне посоветуете? – вдруг спросила меня Лидия, пряча глаза.
                Я растерялась. Я не знала сама. Мысль, что мелькнула в голове при первых же словах Лидии о том, что девочка – сирота, тут же и спряталась. Когда-то я хотела усыновить ребенка, но время прошло, сейчас бы я не решилась на это. Элина была сложным случаем, я не успела ее ни узнать поближе, ни тем более полюбить. Эта девочка и мне казалась странной. А рассказ Лидии о «фокусах» Элины мог отпугнуть любую женщину, мечтающую о счастливом материнстве…
 
                6
 
                Пришлось обо всем рассказать Жене – это уже зацепило меня. Не могла я теперь жить спокойно. Не знаю, чего я ждала от него…
                Он выслушал внимательно и молча. Конечно, Аська на моем бы месте придала всей истории мистический колорит, начав рассказывать со сна, так сказать – вещего. Я этот факт скрыла.
                – Но ты же хотела детей? – Женя приобнял меня и ласково заглянул в лицо.
                Я так отвыкла от ласки, что тут же раскисла и рассказала про сон.
                – Вот видишь, – подхватил он, – это еще раз доказывает, что мечта тебя не оставляла, и ты…
                – Но она сказала те же слова, что и во сне: «Я нашлась»! Фантастика!
                – Совпадение, – поправил он.– Реализация мечты. Реалистическое чудо. Меня только тревожит, что не нашлись родители.
                Судя по рассказу Лидии, это были небедные родители. Как они могли исчезнуть? Как могли бросить ребенка…с чемоданом? Ведь кто-то вышивал на одежде имя? Боялись, что потеряется? И что это за кровоподтек? Понятно, что амнезия могла быть следствием удара…Знаешь, я у своих порасспрашиваю. Может, помнят такой случай, все-таки прошло не так много времени…
                – А мне что делать? – жалобно спросила я
                Я вообще стала обнаруживать в себе несвойственные качества: мне захотелось быть слабой и беспомощной. Вот что значит расслабляющее действие мужской нежности…
                – Не торопи события… Впрочем, можешь пригласить в гости маму и дочку. Мне кажется, маме нужна психологическая помощь.
                Первыми словами Лидии, когда она переступила мой порог, были:
                – А я в больницу ложусь. На химию. Так что у меня просьба…
                Я уже поняла – какая, и если честно – запаниковала. Я не была готова к этому. Мне надо работать! Ребенка не с кем оставить! А если я не хочу? Почему за меня все решили?
                Я уже хотела ответить резко: нет, извините! Но Эля отвлекла меня: обняла мои ноги и зарылась в юбку лицом. Мне просто пришлось наклониться, чтобы поменять позу и увидеть ее лицо. Оно сияло.
                – Здравствуй, Эля, – сказала я с вынужденной мягкостью. Потом осторожно отстранила девочку от себя. – Проходите в комнату, – кивнула я Лидии.
Но Эля стрелой помчалась в гостиную, оттуда – на балкон, где и вцепилась в перила, свесив вниз голову.
                Я села на диван, показала Лидии рукой, чтобы та сделала то же. Мне не хотелось разговаривать при ребенке.
                Лидия ждала от меня ответа, полагая, что уже ясно высказалась.
                – Я ведь работаю!
                – Так что же мне делать?! Не ложиться в больницу?
                В ее голосе была досада и ни капли смущения, Да-а, эта женщина вызывала у меня жалость, но отнюдь не симпатию…
                – А если бы меня не было в природе?
                – Но вы же есть!
                – Простите, но я …ничем вам не обязана.
                – Но Эля вас любит!
                – Но и она мне…никто.
                В это время Эля влетела в комнату и с разбегу уселась в кресло. Она смотрела мне в лицо своими синими сияющими глазами и словно ждала моего ответа. Я даже подумала, что она все слышала…Из спальни на звук голосов выплыла Мэри и под радостный вопль Эли прыгнула к ней на колени. Вот уж чего я не ожидала от своей диковатой кошки, привыкшей к одиночеству и тишине. От моих нечастых гостей она неизменно пряталась в спальне, хотя всем хотелось приласкать эту красотку. Эля тут же схватила Мэри в охапку и зарылась носом в ее шерсть. Мэри вывернулась, но вместо того чтобы удрать, совсем по-собачьи лизнула девочку в подбородок.               
                Я изумленно взирала на это предательство. Как она могла перепутать меня с ребенком, да еще таким несдержанным? Но, похоже, Мэри и не собиралась признавать свой промах – тут же вытянулась на острых детских коленках и замурлыкала. Эля упоенно гладила животное поперек шерсти, что меня совсем уж расстроило: даже мне подобная вольность не прощалась…
                Кошка разрядила атмосферу, но сбила меня с толку. При девочке вести разговор не хотелось, а Лидия явно провоцировала именно этот вариант как выигрышный для себя:
                – Ей у вас будет хорошо, вы же видите, Эля…
                – Оставим этот разговор. Сейчас попьем чаю и что-то придумаем. Обсудим ситуацию, Эля, – сказала я и поднялась с места, – ты любишь пирожки с яблоками?
                – А какие они?
                – Я не пеку сдобного теста, – пояснила Лидия.– И не покупаю. Она любит печенье.
                – И печенье найдется.
                К этой встрече я готовилась. Я тоже не пеку пирожков – лень стараться для себя. Но помню мамины. Покопалась в рецептах, записанных маминой рукой, и совершила этот подвиг. Получились приличные пирожки. Эля, не обращая внимания на кислую мину своей мамы, умолола три штуки подряд и потянулась за четвертым. Мамаша тут же шлепнула нахалку по руке.
                – Эля, я тебе домой дам, с собою, а то объешься, – успокоила я девочку и услышала в ответ;
                – А я дома. Я с нею не пойду.
                – Э-эля! – укоризненно покачала я головой, – мне же на работу завтра!
                – Завтра воскресенье, – напомнила она.
                О-о, ребенок прекрасно разговаривает и нормально рассуждает!
Лидия торжествующе развела руками.
                – Нет, солнышко, – сказала я потверже, – ты пойдешь с мамой домой. У тебя там кроватка своя, игрушки, книжки, а я…
                Эля молча сползла со стула и переместилась на мои колени. Я в растерянности глянула на Лидию, механически приобняв девочку рукою. У меня мелькнула нехорошая мысль, что все это было…отрепетировано. На меня давили, мою совесть проверяли на прочность. Но я человек свободолюбивый, диктата не признаю, тем более такого – не имеющего права на меня.
                – Лидия Сергеевна, – сухо сказала я, – мы с вами поговорим завтра, наедине. Надеюсь, у вас хватит (хотела сказать – совести) разума найти другой вариант решения. Если бы меня не было, вы бы…
                – Я бы завтра же отвела ее в интернат, у меня нет выхода.
                – Но это тоже выход, хоть и временный, я понимаю…
                Чувствовала я себя сволочью.
                А потом случилось непредвиденное. Пока мы вежливо препирались по пути к выходу, Эля исчезла из поля зрения.
                – Вот так она всегда, – вздохнула Лидия и раздраженно крикнула в глубину квартиры:
                – Эля, немедленно сюда! Мы вынуждены уйти!
                – Зачем вы так, Лидия Сергеевна? Вас никто не гонит, но разговор должен происходить в другой обстановке. Я зайду к вам сегодня же, попозже. Что-нибудь придумаем.
                «Ах ты дура! – ругала я себя одновременно, – Что ты должна еще придумывать?!»
                Элю мы обнаружили в платяном шкафу – больше негде было спрятаться. Девчонка стащила с вешалок все мои тряпки и буквально закопалась в них с головой.
                – Эля, – я проявляла чудеса терпения – в сравнении с Лидией, которая просто клокотала от гнева, – Эля, детка, вылезай. Ты еще придешь ко мне в гости! Я не могу тебя оставить, потому что уезжаю (вру, но что делать?). Не будешь же ты сидеть одна в чужой квартире? Сейчас ты с мамой пойдешь домой, а завтра…
                Жалобный скулеж под ворохом одежды – вместо ответа.
                – Я тебя сейчас брошу и уйду! А тетя Юля вызовет милицию!
                – Уходи. Мама милицию не позовет, она меня любит.
                Мы только переглянулись. Наверное, в моих глазах была паника, если Лидия вдруг стала меня утешать:
                – Не обращайте внимания! Вбила себе в голову, что вы – мама! У нее не все дома! Эля, дрянь такая!
                – Сама дрянь.
                – Вы видите, видите?! Это еще та штучка!
                «Штучка» вдруг просунула голову по центру шмоточного кокона и лучезарно улыбнулась, словно это не она только что скулила. Потом вылезла, молча шмыгнула мимо нас в прихожую и потянулась к замку. Через секунду мы стояли с Лидией на лестничной площадке и слушали, как затихают постепенно шустрые детские прыжки со ступеньки на ступеньку…
                Лидия все так же молча вернулась в квартиру, я – за нею, хотя не понимала эту женщину до конца: если Эля такая непослушная, как можно ее отпускать? Она же
                – Не бойтесь,– поняла меня Лидия, – сейчас день, она с детьми пошла играть. Обиделась.
                – На меня?
                – На нас. Слушайте, у меня нет никого, понимаете?
                – Но вы же работаете? Значит, Эля ходит в садик? Или кто-то с нею сидит?
                – Какой садик! Не хочет она в садик. Сама сидит, дома. Я ей оставляю ключи, она сама…кормится.
                – Какая самостоятельность! – поразилась я. – В таком возрасте…Скажите, а как она вас называет? Я что-то не расслышала.
                – Лидой. Я с самого начала говорила ей: я мама, я тебя нашла. Нет – Лида! Думаете – не обидно? Мужа называла дедушкой. Хотя какой он дедушка в сорок лет?
                – Он так рано умер?
                Лидия схватилась за низ живота:
                – Пора и мне отчаливать… Умер он в сорок один. И разве это не странно?
                – Послушайте, не вбивайте себе в голову эту дурь! – разозлилась я. – Не ищите виновных в своих болезнях, а тем более – ребенка! Это по отношению к ней нечестно!
                «И как могли отдать ребенка такой идиотке?» – думала я, провожая Лидию к двери.
                – Обратитесь в опекунский совет, они же должны войти в ваше положение?               
                Если у вас действительно никого нет, чтобы помочь. Вы такая еще молодая. Ни одной бабушки?
                – Бабушки в селе, даже две. Но обе никуда не годятся. Ладно, если вы отказываетесь помочь, поищу кого-то... подобрее.
                Ну и особа! Испоганила-таки настроение, заставила почувствовать себя дрянцом…
                Переварив ситуацию в молчаливом сидении перед выключенным телевизором, я позвонила Жене и рассказала обо всем. При этом понимала – все выглядело так, словно я привираю. Уж очень нестандартной была эта ситуация.
                – Ты должна поступить так, как подсказывает тебе сердце.
                Вот уж чего я не ожидала от Жени! Вместо совета – отмазка. Нет, я не понимаю людей. Я слишком доверяюсь своим впечатлениям. Не такая я уж и реалистка, оказывается…
                – Ты чего замолчала?
                – Задумалась. Чего-то я не понимаю… Почему я должна слушать свое сердце?
                – Обиделась?
                – Да нет, пытаюсь врубиться в ситуацию.
                – Врубишься – позвони.
                Вот это да! В воздухе запахло одиночеством. Если бы Женя решительно не хотел появления в моей жизни третьего персонажа – сомнительного во всех отношениях, он бы сказал: не связывайся! Или он демонстрирует уважение к моему выбору? Даже рискуя оказаться на втором плане? Или – что?
                Мое сердце ничего не подсказывало. Сон, так меня взволновавший, хоть и остался в памяти, но сердце больше не волновал. Реальный ребенок пока вызывал лишь досаду, несмотря на свою внешнюю привлекательность. А его приемная мамаша с незаконными претензиями откровенно возмущала. Я никогда не была черствой, но эта женщина вызывала не святое чувство сострадания, а сложную смесь досады и жалости. Эгоизм умирающей логичен, но в нем была доля бесстыдства, очевидно, присущего и здравствующей Лидии. Даже наглости. Она не просила о помощи – она ее требовала, точно я, чужой человек, была обязана пойти на все жертвы, мне навязанные.
                Жене я больше не позвонила. Он не выдержал первый, и в одиннадцать вечера я услышала в трубке:
                – Что случилось, родная?
                Это « родная» меня доконало – я чуть не расплакалась.
                – Не звоню, потому что до сих пор не врубилась. Я не знаю, что делать.
                – Ладно, завтра поговорим. Мне тоже надо подумать.
Вот, так бы и сказал, что сам не знаешь…

Окончание следует http://proza.ru/2009/04/19/727