Город проснулся очень рано. Он очнулся ото сна в ожидании большого праздника. Событие, которого все так ждали, наконец должно было произойти. Город умылся, позавтракал и начал заниматься своими привычными ежедневными делами. Унылые дворники не изменили своей привычке включать мусоросборочные машины в то время, когда рядовые горожане досматривали последний сон. В тихих дворах эти, в общем то полезные, машины, выдавали гармонии из скрежета, шороха и коротких, но очень громких сигналов. Сопровождалась вся эта какофония нелицеприятными замечаниями самих дворников, критикующих горожан, которые бросают мусор мимо урн, их родителей за такое отвратительное воспитание, государство в лице средней школы, профсоюзов и даже исправительных учереждений. В ответ на эти крики из окон летели грубые возгласы невыспавшихся горожан, украшеные колоритными эпитетами, объясняющими умственные способности дворников.
Приободрившиеся работники скорой помощи, пожарной службы и полиции, заканчивали последние приготовления перед сдачей смены. Сладостны последние минуты ночной смены, когда тело уже готово к отдыху, а разум, обманутый восходом солнца, жаждет развлечений. Тело требует теплой ванны, горячего и легкого завтрака, необременительной беседы и сна, наполненного сладострастными сновидениями. Мозг же возмущается от данной перспективы. Ему противна сама мысль о том, что такое прекрасное утро будет вычеркнуто из его распорядка. Тело жаждет расслабления, а разум требует страсти и эти два желания иногда переплетались в странный клубок на одну половину состоящий из человеческих пороков и добродетелей, низменых желаний и высоких побуждений, смеха и слез, а в другой половине были непонятные и неизвестные явления, приказы начальников, городские законы, законы природы и случай. Именно он, Его Величество Случай и привел в Город этот праздник.
В своей сущности Город и городом то назвать было трудно. Он был расчерчен тенистыми и ровными аллеями на правильные прямоугольники. Чистые улицы приятно удивляли туристов и приезжих бизнесменов отсутствием жриц любви, торговцев наркотиками и другой дрянью природного и искусственного происхождения, свежевымытыми машинами, улыбающимися прохожими и вежливыми но суровыми представителями закона. Полиция была представлена весьма колоритными фигурами имеющими вес и размер, внушающий глубокое уважение к стражам порядка и даже некоторое опасение за себя: «А не нарушил ли я, часом, параграф восьмой устава санитарной службы выйдя на улицу в неначищеной обуви»?
Но стражи порядка были начеку и лишь легкие улыбки выдавали их внимательное отношение ко всему происходящему в Городе.
Сегодня была суббота. Город привычно отсыпался за всю неделю. В течении пяти дней почти все жители города работали на огромном комбинате перерабатывающем какую-то непородистую руду в породистые металлы, имеющие благородные оттенки и блеск. Огромные доходы делали Город привлекательным местом для инвесторов, а его руководителей серьезными политическими конкурентами на всех уровнях власти. Преступления в Городе не были новостью для его жителей, но и не были ежедневной проблемой. Собственный телевизионный канал и несколько радиостанций мгновенно реагировали на любые события. Служители Фемиды появлялись на месте, где собирались нарушить закон, задолго до его нарушения, что говорило о высокой сознательности народа, доносившего на своих соседей, коллег и конкурентов по поводу и без оного. Славные жители Города жили по правилам, которые сами же создали и никому не приходило в голову их нарушить. Дни проходили за днями, весна сменяла зиму, деньги текли рекой и лишь единственная царапина на радужном образе Города не давала его жителям уснуть полностью счастливыми. С какого-то времени им стало недоставать духовной пищи. И эта недостача не становилась меньше или легче. Проблема проявилась, когда город отказались посещать драматические театры, а вместо них Город буквально заполонили современные музыкальные коллективы, исполняющие музыку, резко контрастирующую с культом Города. Пропаганда насилия, секса и сопротивления властям негласно но единогласно не поощрялась городскими властями. Целомудреные горожане не плели интриги и не ставили под сомнение действия своих руководителей. Им не хотелось перемен. Им хотелось душевного стриптиза, когда можно поплакать не над трагедией, разыгрывающейся на горячем экране плоского телевизора, а в реальном театре, где актеров видно, слышно, можно потрогать руками, услышать дыхание, хрипы, шепот, где музыка звучит неидеально и при этом вызывает дрожь в коленях и слезы. Им до смерти надоели пластиковые звезды, не умеющие чувствовать. Но ни один театр не приезжал в Город.
Театру нужны были сборы, аншлаги, смена декораций, горы цветов и плачущие почитатели таланта. Жители Города ездили в отпуска и посещали театры в больших городах. Но это ни шло ни в какое сравнение с чувством того праздника, который мог вызвать приезд в Город большого драматического театра. Какие чувства возникли бы у горожан, которые поработав всю неделю на сложном и требующем самопожертвований производстве, могли в субботу посетить собственный драматический театр. Возможно, они бы объединились и в едином порыве нарисовали большую картину или построили новую школу, в которой их детей смогли бы обучать правилам хорошего тона и португальскому языку. А может им пришла бы в голову великолепная идея строительства детской площадки в районе аэропорта, где дети со всей серьзностью могли бы постигать искусство общения в условиях повышенной шумности загрязненности.
И вот Город, обласканый дорогими магазинами и бытовыми услугами, приголубленый различными спа и массажными салонами, выпестовавший новое поколение на зеленых газонах прекрасных стадионов, прозябал в духовной нищете, загнивал от отсутствия талантов и загромождения поклонников.
Город проснулся очень рано и принялся за подготовку к вечернему празднику. Усилиями местных властей и владельцев комбината в Город, только для одного представления, приезжал знаменитый Театр Психоделической Драмы из одной из европейских столиц. Реклама обещала не просто острые ощущения. Реклама обещала единственный в своем роде спектакль с участием зрителей. Слава этого театра явно летела впереди паровоза.
Ничто так не возбуждает интерес к неизвестному, как возможность это неизвестное пощупать своими собственными руками. Разговоры о привидениях не стоят скорлупы выеденного яйца, если эти привидения нельзя посмотреть воочию, потрогать, ущипнуть, в крайнем случае поговорить с ними по душам. Привидение, как дельфийский оракул, может знать ответы на все насущные вопросы, способно видеть будущее переосмыслить прошлое. И не просто переосмыслить, а и преподнести по-новому. Человеку всегда свойственна тяга к непонятному и непонятому, а жители Города кроме отсутствия чудес страдали еще и от интелектуального голода. Приятно испытывать острые ощущения, наблюдая за частной жизнью соседей в мощный морской бинокль. Но это вызывает определенный стыд, да и поделиться своими наблюдениями не с кем. Вот театр, это совсем другое дело. Эмоции перехлестывают через край, ты переживаешь горе и радость вместе с героями, знаешь их тайные желания и можешь сравнить с их реальными поступками. Как хочется иногда вывести негодяя на чистую воду, крикнув главной героине спектакля, чтобы не верила этому пройдохе, но только чудовищным усилием воли сдерживаешь себя, предполагая что героиня и сама разберется в своей жизни в течении следующего акта.
Театр проецирует реальную жизнь многослойного общества на однослойный экран сцены, таинственно прикрытую роскошным занавесом неизвестности в начале и и этим же занавесом, открывающим смешанные чувства радости и огорчения в конце. И выходя на улицу, обласканую нежным лунным светом, как прятно повернуться к собеседнице и глядя ей прямо в глаза, сказать:
- Ну не верил я этому зануде с самого начале. У него же на лице написано, что он и есть убийца. Такие тонкие злые губы, хитрый взгляд исподлобья, грязная рубашка и запах. Ты чувствовала этот запах пота? Это же просто издевательство над зрителями. И кофе, кстати, у них препротивнейший.
И собеседница со счастливой улыбкой на лице соглашается с вами, с полным убеждением в том, что в ваших словах и есть тот самый важный скрытый смысл, который остальные зрители, возможно и не поняли.
Событие, к которому Город готовился, было уникальным. Театр Психоделической Драмы никогда не выступал в одном и том же городе дважды. Ни за какие деньги его артистов нельзя было заманить на повторное выступление. Никто из них не шел на контакт ни с прессой ни с агентами. Газеты пестрели статьями, критикующими как тех кто ходил на спектакли, так и тех кто не ходил. Вообще в Европе уже давно стало правилом хорошего тона хоть раз, но посетить эти выступления. Вопрос: «А вы были на новой театральной психоделике?» уже не задавался. Вместо него были вопросы «когда», «где» и «в каком городе» вам удалось посетить спектакли. Театр не рекламировал свои туры и никто, никогда и низа какие деньги не мог бы узнать в каком городе пройдет очередное выступление загадочного театра. Продюсеры были в замешательстве, кассы теряли прибыли, а кассиры задавали себе резонный вопрос : «Кому нужно заплатить, чтобы стать распространителями билетов?»
Театр объявлял о своем приезде за несколько дней и объявлял свои спектакли на такое позднее время, что некоторым уже можно было не ложиться перед работой в постель. Разговора о дороговизне на билеты не было в принципе. Цена на билеты назначалась при входе в зал одним из охранников, который придумывал ее, глфдф в глаза будущему зрителю. Некоторые рассказывали, что прошли в зал собершенно бесплатно, другие жаловались, что попали только благодаря тому, что в кармане завалились за подкладку несколько лишних тысяч, третьи беззастенчиво лгали, называя невообразимо высокие цифры, но при этом все они были правы в одном. Билеты никто никогда никому не продавал. Их просто не существовало в природе, их никто и никогда не печатал, не нарезал и не привозил в театр. Билеты были не нужны. Каждый входящий в зал знал свое место. Иногда бдительные охранники просто не пускали в театр того или иного посетителя, не объясняя причин и не задумываясь о последствиях своего поступка. Их никто не наказывал. Их благодарили и награждали, ставили в пример и давали повышение по службе. Почему это происходило являлось строжайшей тайной театра, о которой не знали даже ведущие артисты.
Театр гремел людской молвой. Его спектакли вызывали не просто разговоры и пересуды. Его спектакли вызывали волны людских эмоций, протесты и поклонение. И все это происходило при абсолютной, беспрецедентной, окутаной полнейшей строжайшей тайной деятельности руководства театра. Этих людей никто не видел, а впрочем и не хотел видеть. Главное это было само представление. И представление стоило того, чтобы о нем и писали и говорили на всех языках.
Город же готовился к вечернему представлению. Еще в четверг вечером никто и не подозревал, что в Город, больной и хиреющий от отсутствия праздников, пожалует самый желанный и самый нежданный гость. Утро пятницы оказалось неожиданно радостным. Едущие на работу, на учебу и просто гуляющие от безделья люди с радостью обнаружили, что еще не проснувшийся и не умывшийся частым в этой области дождем, Город оказался раскрашен в яркие оранжевые и сиреневые с черным тона красочных плакатов. Со всех стен, со всех автобусных и трамвайных остановок яркие воззвания призывали настроиться на праздничную субботнюю ночь в театре «абсурдной реальности и реального абсурдизма». Грозный глаз, торчавший в центре каждого плаката призывал не думать о том, можете ли вы позволить себе билеты на спектакль, есть ли у вас лишние деньги и будет ли у вас чем позавтракать после посещения театра. «Деньги не главное» - говорил глаз и подмаргивал прохожим.
Слово «психоделический» вызвало у жителей Города кривотолки и напряжение. Исследуя историю слова за очередной бутылкой водки нервный домоуправ высокого нового и очень дорогого дома по имени Сигизмунд предположил, что в основе драматургии спектакля лежит психическое состояние актеров. И как он однажды сам наблюдал, когда лечился во второй или третий раз от алкоголизма в городском стационаре, актеры из психов получаются замечательные и очень выразительные. Не чета простым выпускникам театральных институтов.
- Тут же все на чувствах замешано, а не на мимикрии. – утверждал домоуправ.
Его собеседник убедительно кивал, физически ощущая боль от непонятных слов, которые и произнести был не в состоянии
- Психоделика есть суть отображения реальности в самой извращенной форме – продолжал Сигизмунд – Наверняка в этом Театре жуткие извращения процветают. Актеры народ способный. Одна Лолита чего стоит. Набоков о ее детстве целый роман написал. Да что там Набоков. Она самого Айронса совратила. И вообще в этой актерской среде всякая там педофилия, гомофобия и филателия пустила глубокие корни.
- Филателия, это кажется, что-то с марками? – выговорил собеседник
- Именно. Они такие отвратные марки с натуры рисуют в этом театре, что никакие коллекционеры не выдерживают. – заключил Сигизмунд и перешел к обсуждению строительства очередной многоэтажки, которая, возможно, учитывая общий ландшафт, закроет солнце.
В мерии придерживались более современного подхода к этому многозначительному слову. Первый заместитель городского главы Рудольф Нагоев уверенно предложил переоформить на него право распространения рекламы Театра. Он связал этот факт с тем, что у него уже есть законченое среднее медицинское образование, а его покойный зять, до того как сесть в тюрьму, работал санитаром в городском морге.
- Не стоит цацкаться с этими актерами. Пьянь беспортошная. Они не только пол-Европы испоганили своими представлениями, захламили весь город своими гадкими плакатами, но и кучу нашего народа перепортят своей психической диалектикой. Приехали к нам со своими правилами, привезли кучу охраны, свою еду и даже врачей и еще хотят нажиться. И на чем нажиться... На святом... На наших чувствах и жажде прекрасного. На стремлении народа к культуре. Как же таким людям доверить такое важное мероприятие как рекламный процесс. Очередь им видите ли нужна. Взятки они не берут. А кто же взятки не берет. Только больные или нищие. А они не те и не другие. Шпионы какие-то. Совратят народ иностранщиной, а тут и до предательства недалеко. А нам как деньги зарабатывать? Откатов нет, добавочная стоимость просто утекает из рук, еда продаваться не будет, даже транспорт у них свой. На кой нам сдался этот Театр? Лучше бы лотерею в честь открытия киргизского ресторана выпустили.–
«Деньги не главное» говорили друг другу жители Города и принимались обсуждать, где же пройдет представление. Плакаты не информировали о месте, в котором театр даст свой единственный спектакль. Об этом зрители должны были узнать в субботу из дневных новостей. И зрители готовились к празднику. Как пример для обсуждения люди брали выступление театральной группы в бывшем королевском дворце в Вене и в спортивном зале закрытого общества Вольных Стрелков в Шотландии. Мало кто мог вспомнить, что Театр выступал и в личном кинотеатре председателя профсоюза железнодорожников Баварии. Там собралось несколько десятков самых приближенных к председателю людей, среди которых был Карл Ромениге, директор оружейного завода, Фридрих Штайне, начальник земельной полиции, безобразный и жесткий с подследственными. Господин Ромениге и следователь Штайне пересекались много лет назад, когда молодому Фридриху поручили расследовать деятельность Карла Ромениге при нацистском режиме. с той поры и до момента встречи на спектакле, Ромениге и Штайне считались тайными врагами и тихо ненавидели друг друга. Но спектакль все переменил. То ли Ромениге оказался непричастен к делам нацистов, то ли Штайне проникся идеями великого рейха, но эту пару теперь часто можно встретить на высоких мероприятиях за одним столом распивающими очередную бутылку персикового шнапса. Жителями Города делались самые невероятные предположения о количестве и половой принадлежности актеров, обсуждались вероятные травмы и физическое несовершенство владельца Театра, который не показывается широкой публике, чтобы не вызвать жалость к своим родовым травмам.
Водитель маршрутного такси Ираклий выдвинул предположение, что у актеров редкая форма болезни, при которой они могут общаться только с равными себе. На что ему было строго замечено, что если он хочет избежать безобразных шрамов на лице от удара о встречный транспорт, ему лучше сосредоточиться на дороге, на которой и без него полно морально недоразвитых дегенератов. Ираклий надулся и включил на всю громкость песню о медленном растреле французских революционеров в родных лагерях. Динамики хрипели и трещали, но Ираклий мужественно слушал отвратительную песню, в душе радуясь тому, что пассажирам еще хуже.
Потенциальные зрители очень серьезно готовились к вечернему походу. Из шкафов доставались давно неносимые, побитые молью и слегка примятые вещи, гладились шерстяные и шелковые брюки, разнообразные по форме и цвету рубашки и даже тонкие французские колготки, привезенные восемь лет назад местным олигархом Мироном Квашей из поездки в Стамбул.
Из Милана на личном самолете летел известный дизайнер, чтобы поправить борта на новом костюме главного бухгалтера комбината Виктора Кучко. Высокий, статный и очень обеспеченый бухгалтер был предан родном комбинату и старался сохранить все, что могло быть разворовано другими.
Виктора Кучко за глаза коллеги называли Калькулятором за способность к мгновенной оценке финансовой состоятельности объекта, попадающего в поле его деятельности. Виктор был молод, как все жители Города; напорист, как все представители золотой молодежи, и беспринципен, как большинство его современников. «Цель должна быть достигнута ценой любых последствий для наших противников» - любил повторять Виктор, не забывая оглянуться на портрет владельца комбината. И он шел напролом к своей цели, не думая о последствиях и не испытывая моральных страданий.
Немногие в Городе могли бы похвастаться близким знакомством с Виктором. Он не страдал от алкоголизма или другого вида социальной зависимости, не сремился к сближению с подчиненными, не дружил с начальством и не имел внесемейных сексуальных связей. В другое время ему могли бы воздвигнуть бюст на родине героя, но сегодня эти качества ценились только в материальном плане. Виктор не признавал бесцельного времяпровождения и не пошел бы на премьеру Театра, если бы не одно, но большое «НО». На спектакле должен был быть владелец комбината и отсутствие главбуха могло означать только его нежелание разделить с народом в лице владельца всеобщую радость от выступления заграничного театра. Виктор готовился к выходу в народ. Он не мог одеться дороже владельцев комбината и дешевле своих подчиненных, он не имел морального права показать, что он любит роскошь и не показать дорогие часы, множество кредитных карточек и автомобиль с личным водителем.
Костюм от эксклюзивного дизайнера с маленьким драконом на лацкане выдавал свою цену только тем, кто понимал истинную стоимость подобных вещей. Прическа, в которую Виктора одели рано утром, также могла быть сразу сфотографирована и отослана в журнал мод. Каждый волос был отдельно разглажен специальной персональной расческой, уложен строго параллельно остальным и не шевелился даже при ураганном порыве ветра. Галстук-бабочка с маленьким драконом в углу лежал на столике в спальне и готовился к вечернему выходу.
Мэр Города, Антон Неведомский, был неприятно поражен, узнав, что у него нет совершенно нового костюма. Одетый в трусы и ярко белый галстук, он укоризненно выговаривал своей помощнице, Марте, что несмотря на ее красоту и высокое положение, она создана богом ему в наказание и наделена мозгом высокоразвитой устрицы. И что даже такая явная тупица, как она, могла бы догадаться, что в театр в таком ярком костюме может пойти только Архип Терентьев, местный сумасшедший и по совместительству, председатель партии зеленых.
Все профсоюзные бонзы были уверены, что для них уж точно будет приготовлено особое место в партере или на балконе. Они шумно обсуждали приезд Театра и после очередного похода в парилку, снимая усталость бокалом густого, темного горьковатого пива местного разлива, распределяли кто с кем должен присутствовать на завтрашнем событии.
И все остальные жители Города уже второй день взахлеб обсуждали самые нелепые слухи и небылицы, сопровождающие путешествующий по Европе Театр Психоделической Драмы и финансовой комедии.
Людям нужны хорошие новости. Людям нужен праздник. Праздники объдиняют душу и чувства, создают ощущение коллектива, общности, союза, дают возможность показать свои достоинства и посмотреть на чужие недостатки, насладиться общением с равными и не очень равными земляками.
Какое общение может быть в трехкомнатной каморке, между двустворчатым шкафом с детской одеждой и потертым, забрызганом непонятной жидкостью и продавленым многочисленными посиделками диваном. Наверное, такое же, как и на очередном фуршете, посвященном открытию похоронного дома, совмещенном с похоронами первого пациента новой клиники, умершего от двустороннего геморроя. Театр абсурда мог бы показаться детской сказкой о трех поросятах, если бы люди возжелали обратить внимание на жизнь, которой они живут. С утра, едва придя в сознание от проявленой вечером инициативы, горожане усердно проклинали всех, кто был причастен к созданию этого Города, к шуму в ушах, к яркому солнечному свету, наверняка сташему таким после отключения электричества. Днем они были озабочены поисками метода приведения организма, истощенного ядами, в нужное состояние, и к вечеру, победив голод и жажду, опять приходили к состоянию, при котором прославление создателей Города, их дальновидной политики и свежих идей было необходимым занятием. Но другой жизни они не желали и поэтому приезд труппы знаменитейшего Театра Психоделической Драмы вызвал такой переполох.
Город был готов к празднику.
В два часа дня Город затих и обратился в слух. Таксисты остановились и включили свои радиоприемники на полную громкость,. Остановили свое движение и вечно скрежещущие и жалующиеся на жизнь трамваи. Им тоже хотелось в театр, но свернуть с проложенного судьбой пути в виде негнущихся рельсов им бы не удалось. И они покорно молчали. Затихли сирены скорой помощи и пожарной службы. В Городе на мгновение прекратились желудочные колики и преднамереные поджоги частных квартир. Все прильнули к источникам информации и начали слушать прелестный голос Маши Федоровой, юного диктора городской радиостании
- Согласно полученых нами сведений, сегодняшняя премьера Театра Психоделической Драмы состоится в полночь в зале для торжественных мероприятий Первой Городской Гимназии. По просьбе руководства Театра сообщаем также, что все дополнительные входы в гимназию, включая окна первого и второго этажа надежно закрыты. Эта мера предосторожности предпринята только для того, чтобы избежать наплыва безбилетников и хулиганских выходок противников искусства и соблюсти равенство прав при получении посадочных мест. – голос диктора звучал убедительно и у горожан сложилось впечатление, что их намеренно водили за нос, распространяя слухи о проведении спектакля в совершенно других местах, чтобы избежать незаконного проникновения. Сволочи, одним словом.
– Просьба ко всем желающим посетить выступление Тетра Психоделической Драмы занять очередь не позднее десяти часов вечера. Опоздавшие не будут допущены даже в очередь. Места никому не гарантированы. А теперь перейдем к местным новостям. -
После этих слов Город перешел в обычный для этого времени суток ритм жизни. Таксисты переключили свои приемники на станции, исполняющие веселую музыку, трамваи со скрежетом и великим напряжением двинулись по своим маршрутам, на станции скорой помощи включились сразу все линии. Лишь Антон Неведомский сделался еще внимательнее, прислушиваясь к тому, как ведущая новостей с грустью описывала недостатки городской транспортной системы, которая, как оказалось, не имела прямого сообщения с районом в котором стояла Первая гимназия.
Приближался вечер. Вереницы автомобилей потянулись в направлении Первой Городской Гимназии. Виктор Кучко решил не рисковать и позвонил своему знакомому, личному водителю владельца концерна.
- Необходимо оказаться в очереди непосредственно за ним. Если для него существует такое понятие как очередь. – подумал Виктор - С его капиталами можно всю очередь выкупить и единолично смотреть спектакль. А с кем мыслями делиться-то потом? Не с кем. Его пластиковая принцесса не поймет. Поэтому он наверное и пойдет в очередь. Хотя бог его знает, этот театр. Может они уже все продумали и пропустят его без очереди. Не хотелось бы пропустить момент поздороваться с Самим.
Виктор начал одеваться, неспеша примеривая исправленый костюм и перебирая сотню рубашек висевших в огромном шкафу. Вся эта монотонная процедура проходила под строгим взглядом известного дизайнера.
Ровно в десять часов вечера площадь перед гимназией была заполнена тысячами потенциальных зрителей. Они стояли в огороженных полицейскими заборами линиях. Из подъехавших автобусов к ним вышли несколько десятков молодых людей атлетичекого сложения. Молодые люди разбрелись по площади группами по три человека. В группах было двое атлетов и один мужчина или женщина среднего возраста и обычного сложения. Это и были те самые, известные всей Европе, контролеры Театра Психоделичекой Драмы.
Природа создала сотни видов и родов животных, насекомых, птиц и рыб. Природа выдумала десятки сортов яблок, мандаринов и помидоров. Законы Природы предусмотрели разнообразие выражений лица, мимику и жесты у представителей высшего звена млекопитающих. И эта предусмотрительная, цнающая цену несовершенству и исключительности Природа не смогла предвидеть того, что вырастет целое сообщество людей, обладающих одним и тем же взглядом. Этот взгляд невозможно спутать ни с каким другим. Именно поэтому его так ценили и в Римской Империи и в нацистской Германии и в современных разведках. Это взгляд контролера. Цепкий, неморгающий, показывающий полное знание о сущности осматриваемого, проникающий в самую глубину сознания, в мысли, в душу, не дающий сосредоточиться и подумать над заданным вопросом. Этот взгляд невозможно натренировать, с ним можно только родиться.
Эти маленькие группы медленно двигались каждая вдоль своей линии и внимательно смотрели на стоящих в очереди людей. Тем, кто им нравился, ведущий группы называл цену, беря ее с потолка, с крыши, с высоты собственной фантазии и чувства юмора. А так как дело происходило на улице, то брали они расценки непосредственно с неба.
Какие трагедии и драмы происходят с людьми, которые посчитали себя недооцененными. Какие эмоции управляют жаждущими развлечений зрителями. Они призывают в свидетели небо и бога, ангелов и соседей по лестничной клетке, пытаются вывернуть карманы и схватить за грудь ведущего группы, указывают ему на несоблюдение социального равенства, женевской конвенции, намекают на знакомство в разных сферах, включая госструктуры, местных бандитов и дальних родственников в капиталистичечких странах. Их глаза мечут молнии, а рты изрыгают проклятия, когда оказывается что им уже можно уходить домой, так как они не соблазнили контролеров ни внешностью ни складом ума.
Люди, стоящие в очередях, призывают к бунту и неповиновению, как будто речь идет о хлебе или соли и спичках, а не о пище духовной. Они ищут знакомых, пытаясь наскрести пару тысяч на билет или падают на землю без сознания от осознания собственной никчемности.
Вот такая тавтология толпы.
Все это происходит до тех пор, пока желание ведущего группы не совпадает с возможностями будущего зрителя. Море благодарности и пожелания счастья проливаются на контролера, его атлетических охранников, его родственников и строителей гимназии. Молодых атлетов целуют, хлопают по плечам и упругим задницам, посылают воздушные поцелуи и забрасывают бумажками с телефонными номерами.
Учитывая количество стоящих в очереди, черные эмоции перевешивают белые. Для этого на площадь подъехало несколько грузовиков с полицией, которой дополнительное рабочее время было щедро оплачено неизвестным доброжелателем.
Виктор стоял в нескольких шагах впереди владельца комбината и его жены. Он чувствовал некоторое превосходство в положении, как сказали бы военные и шахматисты, но тылы его были защищены гораздо слабее. Между ними стояло несколько миниатюрных и веселых школьниц. За ними находился очень толстый хозяин большого обувного магазина, постоянно вытирающий пот и недоверчиво поглядывающий на переговаривающихся между собой Виктора и хозяина комбината, которых он никогда раньше не видел. Школьницы ворковали на непонятном птичьем языке, постоянно поправляя прически, платья, колечки, сережки, подкрашивая глаза и губы. Толстяк недоверчиво смотрел на школьниц и примеривался с какой из них у него бы получилось. Пока у него не получалось ни с одной. Супруга владельца комбината выглядела сурово и неприкосновенно. Солидно повзрослевшая бывшая королева красоты труднопроизносимой области где-то часах в десяти полета от Города, она и сейчас выглядела достойно и желанно. Она свысока смотрела на то, что происходило вокруг. Причем делала это в буквальном смысле слова. С высоты ее почти ста восьмидесяти восьми сантиметров на каблуках это делать было очень несложно. Количеством драгоценностей женщина затмила бы новогоднюю елочку, а их качеством английскую королеву, хотя носила их легко и непринужденно, как-будто она родилась в них. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы папочка не плакал.
Тройка контролеров тем временем приближалась к владельцу компании. Те, кого уже отвергли, не уходили из очереди, в надежде на то, что контролеры образумятся и вернуться, чтобы выбрать их. Группу возглавляла невысокая женщина средних лет с неприметным волевым лицом, в сером костюме и мозолями на косточках обоих рук. Виктор, разбиравшийся в боевых единоборствах, безошибочно определил в ней опытного бойца, не страдающего от собственной неполноценности, от моральных или психологических табу, опытного и расчетливого. Он увидел ее оценивающий взгляд и бескомпромисность при принятии решения.
- Семь тысяч – сказала ведушая, обращаясь к супруге владельца комбината – Ваш ряд второй, место девятое.
Девушка открыла сумочку, достала несколько пачек и протянула одному из атлетов. Второй выдернул ее из очереди и передал подбежавшему худенькому юноше, чтобы тот проводил ее в гимназию по узкому корридору между линиями. Молодой человек левой рукой взял девушку под локоть и правой уазал направление, по которому им предстояло двинуться.
Ведущая взглянула на владельца, покачала головой и пощелкав языком объявила:
- Тридцать тысяч. Ряд седьмой, место сорок три.
Владелец улыбнулся, достал из внутреннего кармана три пачки одинаковых купюр и протянул даме. Деньги перехватил молодой человек и через несколько секунд ответственного человека в темном костюме провожали к месту, на котором он сможет насладиться спектаклем.
Контролерша внимательно посмотрела на обеих школьниц и перешла к толстяку. Взглянув ему в глаза, она отрицательно кивнула головой и сделала шаг в направлении Виктора. Что-то неуловимое произошло в этот момент. Ведущая неожиданно присела и Виктор увидел как над ее головой пронеслась рука с зажатым в ней длинным и тонким ножом. Виктор автоматически отклонился назад и краем глаза увидел бегущих к ним полицейских. В следующее мгновение толстяк рухнул на землю, корчась от боли в поломанной в нескольких местах руке, на которую один из атлетов надевал пластиковые наручники. На губах у толстяка появилась плотная лента телесного цвета, вокруг распространился запах яблочного эфира и позвякивание тележки скорой помощи, которую везли два дюжих санитара.
Виктор с облегчение вздохнул, представив себя на месте этого неудачливого террориста и перевел взгляд на даму, которая к тому времени уже внимательно смотрела ему в глаза. Молодой человек вздрогнул от неожиданности, увидев в этих глубоко черных зрачках бесконечность вселенной. Он не мог оторвать взгляд от завораживающего, притягательного, неуправляемого взгляда этой, в конце-концов, заурядной женщины.
- Неужели я могу влюбиться в такую серую мышку? – подумал Виктор и потупил взгляд. В его голове промелькнула озорная мысль – Что нужно сделать, чтобы попасть на это представление?
- Достаточно сказать «пожалуйста» - тихо сказала дама
- Пожалуйста – сказал Виктор и испугался собственных мыслей
- Ряд первый, место двадцать первое – сказала контролерша и перешла к следующему в очереди человеку.
К Виктору подскочил невысокий аккуратно одетый юноша и взял его за локоть.
- Вы не смогли бы следовать за мной? У вас очень хорошее место. В самом центре. На наших спектаклях всегда есть несколько мест, которые находятся в распоряжении контролеров. Они предпочитают сажать на эти места тех, кто им больше всего понравился. Правда, я вам должен сразу сказать, что шанс встретиться с Алей у вас минимальный. Я не помню случая, чтобы она отдавала кому-то предпочтение. Аля очень строгая начальница, но очень добрая женщина. Вы только, пожалуйста, не говорите ей о нашем разговоре, а то меня просто накажут. Я должен обсуждать с вами только положительные моменты из вашего опыта стояния в очереди. Наши зрители должны испытывать только радостные эмоции и иметь светлые воспоминания о посещении спектакля Тетра Психоделической Драмы. Несмотря на такое необычное название, мы не стремимся к изощренным фокусам или грубым психологическм экспериментам. Наши актеры покажут вам только то, что вы в обыденной жизни никогда – юноша остановился, вытер рот и продолжил – никогда не увидите. Все наши спектакли проходили с неизменным, должен вам сказать, с огромным успехом. Вы можете спросить, почему мы даем наши спектакль всего один раз. Ответ очень прост. Мы не желаем сравнения. Наше руководство считает, что качество представления не должно ставиться в зависимость от погоды, настроения, бытовых условий, в конце-концов, интимных отношений наших актеров. Мы всегда выбираем наиболее подходящие дни, для того чтобы наши актеры смогли набраться сил и подготовиться к следующему представлению, которое пройдет в новом, неизвестном городе в полностью незнакомой обстановке и потребует больших физических и духовных растрат. -
Виктор невнимательно слушал торопливо говорящего юношу, но к своему неудовольствию заметил, что каждое слово, произнесенное его проводником было отчетливым, произнесено было ровным голосом почти без интонаций. Речь молодого человека запомнилась пактически полностью. Но это явление Виктор отнес на счет необякновенных способностей собственной памяти.
Проводник проскочил вперед и распахнул перед Виктором высокую дверь темного дерева, ведущую в актовый зал гимназии. Виктора поразило обилие темных тканей, которые закрывали все стены, огромная люстра свисавшая с высокого потолка, абсолютно черный занавес с едва видимыми красными линиями.
- Напоминает какой-то китайский рисунок. – подумал Виктор. – А может это японский рисунок, или индийский. Потом разберемся.
- Прошу вас. Вот ваше место – юноша указал Виктору на кресло находящееся в центре первого ряда. – Отсюда вам будет видно все самое интересное. Могу только позавидовать вам и посочувствовать тем вашим друзьям, которые не попали на это представление. Желаю вам приятного времяпровождения. –
Юноша слегка поклонился и дематериализовался. Виктора не очень интересовало, куда пропал проводник. Он погладил рукой гладкую поверхность кресла, обтянутого плотной шелковой тканью, опустил сиденье и сел в кресло, которое оказалось неожиданно удобным. Виктор откинулся на спинку, посмотрел на потолок, с которого огромным сталактитом свисала люстра. Массивная золоченая круглая рама, обвешанная огромными кускам хрусталя, висела на толстых, потемневших от времени и переездов, цепях. Рама была опутана металлическми рогами с толстыми свечами, горящими яркими нечадящим огнем. Она придавливала своей монументальностью, вызывала страх и уважение своей непоказной роскошью и великолепием. Виктор представил себе, как обрывается толстая цепь, на головы сидящих в зале начинает падать штукатурка, появляются первые возгласы страха, перерастающие в вопли ужаса, раздается скрип и лязг складывающейся цепи, в котором незаметен свист падающей люстры. Виктор закрыл глаза и физически ощутил хруст костей, переламываемых упавшими кусками хрусталя, треск кресел, превратившихся в обломки, хрипы и стоны гибнущих под огромным весом люстры людей.
- Померещиться же такое, - подумал Виктор. – Нужно будет не упускать эту люстру из виду. На всякий случай. А то, вдруг у меня дар предвидения.
Виктор неторопясь оглянулся в поисках раздражителя, который терзал его с того момента, как он вошел в актовый зал. Почти все кресла были заполнены разношерстной публикой. Виктор не мог понять, что же его так напрягает в этом зале, как вдруг в его голове созрела мысль.
В зале было абсолютно тихо. Мертвая тишина. Ничем не потревоженая тишина, которая возможна только в ледяной пустыне, когда нет ветра, не поют птицы, не слышно звука плещущейся в ручье воды, шорохов перекатывающихся по ледяному горбу снежинок. Абсолютная, космическая тишина.
Виктор постучал костяшками пальцев по подлокотнику, но не услышал ничего, кроме легкого, едва уловимого шелеста.
- Умеют же создавать иллюзию. Все сделают, чтобы припудрить голову и создать видимость исключительности. Театр, апофеоз представлений, одним словом. – подумал Виктор
Обычный зал провинциальной гимназии по воле декоратора был превращен в таинственную палату средневекового замка. Приглушенный свет свечей на люстре отбрасывал огромные качающиеся тени на темные стены. Тени шевелились в такт биения сердца, рисовали на темных стенах страшные силуэты, расплывающиеся и растекающиеся на пол и потолок.
Окон не было и время словно застывало в этом зале, превращаясь в желе из минут и секунд. Звуки исчезали, зал постепенно наполнялся, все сиденья оказались заняты совершенно незнакомыми друг с другом людьми. У сидящих исчезло желание пообщаться с теми, кого они знали, кого узнали и о ком подумали. Все напряженно всматривались в неподвижный занавес, ожидая чертика, который может выскочить на сцену, как из коробки в известной комедии и страшным голосом захохотать. Но ничего страшного и даже странного не происходило. Все ждали начала представления и оно началось совершенно неожиданно.
Свечи сами по себе погасли. В зале воцарилась полнейшая тьма. С потолка на сцену упал толстый желтоватый луч света и высветил на ней яркий овал с расплывающимися краями. Из центра овала начал подниматься дымок, постепенно превращаясь в густой дым. Дым заполнил сцену и спустился в зал. Виктор почувствовал, как холодок забирается под брюки и наклонился, чтобы посмотреть на дым, стелющийся по полу.
- Здравствуйте, уважаемые господа. Добро пожаловать в Театр Психоделической Драмы
Голос прозвучал неожиданно громко и отчетливо. Виктор поднял голову и увидел на сцене невысокого совершенно лысого мужчину лет пятидесяти в хорошем смокинге и со стиком в руке.
- Как я его пропустил? – подумал Виктор. – Наверное он вышел из-за занавеса. Там же темнота и не видно ничего. А вот слышно его просто замечательно, не чета нашим певицам безголосым с толстенными микрофонами в руках. Взяли бы в руки то, что положено, пользы было бы больше. А аппаратура, судя по качеству, европейская.
Виктор выпрямился и положил руки на подлокотники.
Конферансье оглядел зал и посмотрел прямо на Виктора.
- Наше представление не предназначено для широкой публики. Мы эксклюзивны, как Роллс Ройс, как полет в космос, как жареный мозг бамбуковой макаки, подаваемый на завтрак. – он скорчил недовольное лицо и продолжил – Нравится не всем, но польза от его употребления несомненная.
Занавес зашевелился и красные линии на его поверхности превратились в симпатичную мордочку обезьянки, которая озорно подмаргивала зрителям.
- Очередная электронная примочка – подумал Виктор. – Наверное Корея или в лучшем случае из Германии привезли. Наши на такое не способны. А кстати, хорошо говорит по-русски. Наверное все-таки наш. Наши, они везде пролезут. И в этот театр задрипаный проникли. Надо бы с ним в перерыве познакомиться. Вот будет номер, если я его куплю за пару копеек. Надо ему поаплодировать, когда закончит свою речугу.
- Господа – продолжал лысый конферансье – не удивляйтесь ничему из того, что увидите. Все, что мы вам покажем, существует в природе и поддается описанию и анализу. Наши актеры учились своему мастерству в лучших университетах и способны удивить даже такую искушенную публику, как вы. Представление, которое вы сегодня увидите, называется «Природа Сути». Не пугайтесь, мы не будем поливать вас водой или стращать белыми медведями. Наша цель проста. Мы хотим, чтобы вы поверили в то, что в природе все возможно. Если вы согласны – изо всех сил крикните «да».
В зале раздалась какофония различных голосов, кричащих одно и то же слово. На высоких и низких тонах, фальцетом и басом, продолжительно и отрывисто, напевно и кащляющими голосами публика выражала свое согласие на то, чтобы стать участниками столь ожидаемого события.
Виктор не отставал от публики в выражении своего мнения. Его голос сливался с голосами десятков зрителей, взлетал вверх и исчезал в высоте потолка, не отражаясь от него, не повторяясь эхом, лишь растворяясь в мягких тканях и в дыму.
- Итак, господа, мы начинаем наше представление. Вуаля!! – крикнул конферансье и медленно растворился в дыму, растаял как ледяная скульптура на горячем полу, утонув в желтом световом пятне.
Виктор глубоко вздохнул и вновь откинулся на спинку и положил руки на подлокотники. Занавел закачался, приятная мордашка макаки исчезла, а вместо нее на поверхности занавеса появились контуры нескольких огромных, толстых, красновато желтых змей. Змеи ползали по поверхности занавеса извиваясь в диком животном танце, переплетаясь и хватая друг друга за хвосты. Виктор с удовольствием смотрел на этот танец, не переставая удивляться качеству импортной техники. Змеи ползали по занавесу, вздрагивая от неожиданных и громких барабанных ударов.
Окестра нигде не было видно, но звуки барабана заполняли весь объем зала, возникая из воздуха и исчезая в нем. Каждый удар проникал в глубину тела, в мозг и заставлял Виктора морщиться. Змеи продолжали свой танец, пока не удары не прекратились. С последним ударом змеи слетели с занавеса и ринулись в зал.
- Какое качество, настоящее объемное изображение. Умеют же вводить народ в заблуждение. – подумал Виктор.
Занавес закачался, словно его толкал мощный вентилятор или сквозняк и поехал вверх. Когда он исчез из видимости с потолка медленно опустились несколько лучей света, раскрасив сцену в синий, желтый, красный и фиолетовый цвета. В каждом луче появился дым и из дыма вышли четыре женщины, одетые в длинные, до пола, платья того же цвета, что и лучи. Они подошли к краю сцены и подняли вверх обе руки, образовав подобие восьмиконечной короны. Из темноты с шумом вылетела огромная золотая птица и села сзади девушек. Она расправила крылья и хвост и стала похожа на павлина. Птица возвышалась над девушками и мотала по сторонам своим огромным кривым клювом, выкрикивая низкие хриплые звуки. Виктор словно окаменел глядя на это необычное пернатое создание. Птица повернула голову в сторону Виктора и открыла клюв из которого медленно выползла черная туча из насекомых, мух и комаров. Эта туча начала медленно лететь прямо на Виктора. Виктор попытался прикрыться руками, но у него ничего не получилось. Взглянув на свои руки он увидел, что подлокотники превратились в корявые толстые ветки из которых тянутся такие же корявые ветки потоньше. Руки Виктора были обвиты этими ветками по самое плечо. Одна из веток тянулась прямо к голове, обвивала шею, поднималась ко лбу, и закручивалась вокруг головы на манер тернового венца. Виктору захотелось закричать, но его рот, прикрытый несколькими синевато-зелеными листками, не издавал ни звука. Он оглянулся, чтобы посмотреть на соседей, но темнота скрывала их лица. Вокруг было тихо ипустынно. Виктор испугался. Страх пронизывал все его тело, колол под сердцем, ноги онемели, в глазах нестерпимо зачесалось и только осознание полной безопасности, обещаной устроителями представления и непорочная репутация Театра не давали ему свалиться в пропасть паники. Туча насекомых медленно пролетела мимо него, опахнув легким дыханием свежего воздуха. Как только она рассеялась, широкая, как стол голова змеи поднялась перед ним и посмотрела ему прямо в глаза.
- Ты готов к путешествию в страну смерти? – спросила змея и высунула длинный блестящий раздвоеный язык. Виктор узнал голос своей матери. Она произнесла эти слова в тот день, когда оставила его, восьмимесячного, на пороге небольшой полуразрушеной церкви на окраине их городка. Мать положила его на шербленую бетонную поверхность верхней ступени, достала из кармана старого пальто длинный кухонный нож и поднесла к его горлу. Слезы лились из ее затуманеных алкоголем глаз, но решимость свести счеты с жизнью верховодила ее поступками.
Это были ее последние слова.
Проезжавший мимо полицейский увидел женщину, которая стоит на коленях с ножом в руках над завернутым в одеяло младенцем. Полицейский поверил в то, что она собирается убить младенца и первым же выстрелом застрелил ее.
- Ты готов к путешествию в страну смерти? - спросила змея еще раз, кончиками языка отодвигая листья, закрывающие его рот – Готов ли ты испытать те чувства полной свободы, радости от осознания собственной непогрешимости и счастья от ощущения собственной безнаказанности?
- Не знаю –ответил Виктор и почувствовал во рту привкус меди. Змеиный язык прикоснулся к его десне.
Глаза змеи зажглись красноватым огнем, словно в их глубине разгорался пожар. Этот пожар, поедающий души, пережевывающий сознание и сжигающий мысли разгорался, захватывал ее голову и переходил на Виктора.
Голова змеи начала растворяться, превращаясь в милое женское лицо. Язык исчез, огромные ноздри скукожились. Неизменными оставались только глаза. Они увеличивались и сокращались, пульсировали, переливаясь красновато-желтым пламенем, сверлили Виктора насквозь, не оставляя ему вариантов для выбора. Змея превратилась в девушку, у которой вместо ног был толстый зеленый хвост. Девушка протянула Виктору свою руку, вокруг которой был обвит браслет из тонких золотых ветвей. Ветви шевелились, лаская нежную руку, багровые цветки гранатов распускались, излучая легкий теплый свет.
- Ты готов к путешествию в страну смерти? – спросила девушка, наклонилась и прикоснулась к губам Виктора своими алыми губами.
- Готов – выдохнул молодой человек и задохнулся от поцелуя.
- Браво нашему первому смельчаку. Виват и ура!! – конферансье кричал, потирая руки от предвкушения начала очередного номера.
Змея опустилась на пол и обвила ноги Виктора. На губах у молодого человека остался лишь вкус ее губ, густой и приторно сладкий. Виктор попробовал слизать его, но слюны не было.
- Добро пожаловать в наше необычное, страшное, незабывемое путешествие. Страна смерти! Что может быть прекраснее? Что можеть быть загадочнее и недоступнее? Но разве вы не достойны увидеть самое недоступное? Итак вперед, в страну страхов и горечи, грехов и искупления, тайных пороков и явных извращений. Нет в этом мире ничего недостойного вас. - последние слова конферансье произнес тихим голосом. Виктор понял, что самое жуткое и удивительное еще впереди.
Птица взмахнула золотыми крыльями, подпрыгнула и полетела по кругу вокруг люстры, удаляясь вверх, словно потолка не было вовсе. В пол возле Виктора воткнулось золотое перо, вспыхнуло и исчезло. Пол превратился в воду и кресло под Виктором закачало на мелкой волне. Вода уходила назад. Виктор почувствовал, что ноги промокли. Кресло несло против течения, а в глубине сцены разгорался пожар. Языки пламени вырывались вперед и Виктор уже чувствовал их жар. Темнота раздвинулась и перед зрителями предстала огромная, тянущаяся в необозримую даль пустыня. Песок был ярко желтого цвета, границы горизонта не было видно и пустыня переходила в ярко красное небо. Пахнуло жаром еще раз и вода исчезла. Виктор оказался сидящим на каменном троне. Его руки были обвиты теми же ветками. Везде, куда ни брось взгляд, горели костры, на которых стояли огромные сковороды. К Витору подбежала совершенно голая женщина с факелом в руке и бросила его под трон. Одежда на Викторе начала гореть. Он явственно ощутил запах горящей плоти, увидел как его тело лижут языки огня, полыхающего под троном. Крики звучали со всех сторон. Крики о помощи, о прощении, о помиловании. Эти крики заглушали треск огня, пожирающего все вокруг. Виктор видел, что его тело, способное на подвиги, тренированное, сексуальное тело, горит, источая вонь городской свалки, превращается в уголь, золу, тлен. Он ожидал почувствовать боль, потерять сознание, забыться. Виктору захотелось заснуть и очнуться дома, в собственной постели, перед включеным телевизором. Но сознание не оставляло его тело. Душа была на месте и вкус сладкой помады не проходил.
Виктор попытался поднять голову, но ветки опутавшие ее не дали ему этого сделать. Краем глаза он увидел спускающегося сверху человека в красном плаще, увидел его босые грязные ноги и успокоился.
- У дьявола не может быть таких грязных ступней. –подумал Виктор - Актеры, актеры. Вот такие мелочи выдают непрофессионализм. А еще хваленые европейские рассуждения о чистоте. Привычку мыть ноги нашим актерам нужно гвоздями прибивать. Десятиинчевыми гводями, ржавыми и гнутыми.
Спустившийся с небес дьявол оказался старым знакомым, конферансье. Плащ был одет на голое тело и сквозь распахивающиеся полы были видны волосатые и кривоватые ноги.
- Нужен еще один смельчак – закричал конферансье – Не стоит страшиться собственных желаний, тем более, что это всего лишь шоу. Кто нам поможет продвинуться вперед? У кого хватит смелости стать участником нашего эксперимента? Кто в детстве испытывал унижение и наслаждался тем, что жег увеличительным стеклом безобидных жуков? Девушка будет приятнее мужчины, но и мужчина вполне подойдет для нашего случая. История повторяет себя даже в нашем шоу.
Из зала раздался крик и одна из лежащих где-то в глубине змей метнулась и вынесла на песчаный холм супругу владельца комбината. Виктор увидел совершенно другого, незнакомого человека. Волосы ее были распушены и метались под дуновением горячего ветра. Глаза горели ярко синим огнем, рот был приоткрыт и она постоянно что-то кричала. Змея аккуратно пославила ее на горячий песок. Виктор увидел, что девушка была босая, платье ее было порвано в тех местах, где ее коснулись змеиные зубы.
- Я готова – крикнула девушка – что мне делать?
- Для начала неплохо бы познакомиться – сказал конферансье и запахнул плащ
- Я Вероника, Королева Огня и Мать Красоты – сказала девушка и подняла вверх правую руку.
Виктор увидел, что в руке Мать Красоты держала большой молоток
- Тогда перейдм непосредственно к делу. – сказал конферансье – Вперед, Королева Огня.
Из песка возникло подобие каменного распятия. Каменный крест, исписаный неизвестными текстами, лежал на горячем песке и парил. Миражи горячего воздуха поднимались над расскаленным камнем. Две девушки-змеи схватили Виктора, вырвали из кресла и потащили к распятию. Вероника наклонилась над Виктором, посветилала ему в глаза немеркнущим голубым светом, выхватила из-за пояса огромные ржавые гвозди и начала прибивать сначала его руки, затем ноги, предварительно скрестив их, и напоследок вколотила огромный ржавый гвоздь Виктору прямо в переносицу.
- Браво нашему герою! Слава такой молодежи, которая не испугается ни адского огня ни смертельной опасности, ни собственных мыслей. – кричал конферансье. – Воздадим же нашему герою по его заслугам. Что мы с ним сделаем? Наградим или сожжем? Закопаем или посмертно присвоим звание героя? Или поджарим на медленном огне скажем на вот этой сковороде?
Перед публикой появилась голая девушка с огромной сковородой в руке
- Что решит уважаемая публика?
Из зала полетели крики с предложением различных видов казни. Зрители вызывались сами привести приговор в исполнение. Одни предлагали сначала запытать Виктоора до смерти в ванне с кислотой и только потом пустить под пресс. Другие хотели залить его по горло смолой и топить ее до полной готовности молодого человека. Третьи жаждали мести и предлагали четвертовать Виктора.
Виктор уже не страдал. Он недоумевал, не понимал, как он мог вызвать у этой толпы такие противоречивые чувства, Почему совершенно незнакомые люди прониклись к нему такой животной, нерегулируемой, непонятной ненавистью. Они ведь его совсем не знают. Веронику он встречал всего два раза и оба со смущением отворачивал глаза от ее проникновенного и многообещающего взгляда. Многих из присутствующих он вообще никогда не видел. Что он им сделал плохого?
- Прекрасная мысль – прокричал конферансье – Четвертование, это именно то, что нам нужно. Какая великолепная, продуманная, прочувствованная казнь. Не банальное убийство, на которое уходит пять секунд, не пытки, которые длятся часами, а восхитительное пятиминутное шоу с отделением конечностей и сохранением жизни. Давайте его четвертуем. Кто за это предложение, прошу еще раз прокричать слово «ДА».
Зал взорвался громовым «да». Пустыня мгновенно исчезла. Виктор увидел себя стоящим на эшафоте перед круглой дубовой колодой, исчерченой глубокими шрамами от многочисленных ударов топора. Все вокруг было залито кровью, засохшей, запекшейся, красновато-коричневой, грязной, прибитой пылью и временем. В стороне на небольшом подиуме сидел конферансье в кожаном переднике и с огромным двусторонним топором в руках. Виктор увидел в нем средневекового палача, человека без сожаленияприводяшего приговоры в исполнение, не знающего жалости к преступникам, не вникающего в правила игры, знающего лишь то, что топор должен быть идеально острым а рука твердой. Иначе осужденный будет мучаться, а это непозволительно с точки зрения великой инквизиции и верховного судьи.
С другой стороны колоды стояла Королева Огня в зеленом длинном платье, увешаном драгоценностями, с короной на красивой голове, горящими глазами и дикой улыбкой на неподвижном лице. Она ждала этой казни. Каждую ночь она ждала этой казни. Она так жаждала смерти этому тупице, не желающему видеть ее страсти, что просыпалась ночью от собственных криков.
- Вот и настал твой час, Виктор. – произнес палач - пришло время расплатиться по счетам. Ты должен исполнить, о чем мечтал столько лет, от чего страдал и к чему стремился. Стань самим собой. Стань тем, кем должен был стать. Иди и ничего не бойся
Палач встал и вручил Виктору топор. Две девушки-змеи схватили девушку и положили ее на колоду лицом вверх. Они привязали Королеву Огня широкими кожаными лентами. Вероника кричала, тчо приводило публику в необычный восторг. Никто не ожидал такого продолжения.
Виктор взял в руки топор, который оказался непривычно тяжел. Толстая потертая от времени и многочисленных обтираний рукоятка топора удобно вошла в его ладонь. Двустороннее лезвие широкого полукруглого топора было идеально заточено и бросало на публику и на Веронику солнечные зайчики.вдоль лезвия были выгравированы слова на незнакомом языке, вероятно на латыни, смысл которых Виктору не был понятен.
- Пора, мой друг, избавиться от тяжести вашего прошлого – сказал палач – начинайте.
Виктор поднял топор над головой, прицеливаясь на правую руку и потянул его вниз. Когда до руки оставались считаные сантиметры, Виктор увидел, что на колоде лежит не Вероника, а его одноклассник, Семен, постоянно издевающийся над ним, душащий его в туалете, прижигающий ему грудь сигаретой. Его скользкая улыбка и щербатый зуб под сухой губой всегда вызывали у Виктора острое отвращение. Удар и рука Семена отскочила на деревянный помост, кровь с силой брызнула из обрубка, как вода из пожарного рукава.
Виктор еще раз поднял топор, колода повернулась, подставив ему вторую руку Семена, который теперь корчился на ней вместо Королевы Огня. Виктор нанес удар и в последний момент увидел, что рубит руку своему армейскому сержанту, садисту и дебилу, который заставлял Виктора копать окопы сутки подряд.
- Не человек красит могилу, а могяла красит человека. – любил повторять сержант – Завтра пойдешь красить забор вокруг кладбища. Ночью будешь красить, чтобы мертвые не пугались. А захочешь повеситься – скажи мне. Я тебя быстро вылечу. -
В очередной раз Виктор поднял топор, колода повернулась и во время удара Виктор увидел, что рубит ногу своей бывшей сотруднице, конкурентке по продвижению по служебной лестнице, красивой женщине, измученй одиночеством и скверным характером, подставившей Виктора под тюрьму, из которой ему едва удалось выскользнуть.
И опять взлетел тяжелый топор, капли крови веером взлетели в воздух, крутанулась колода и обрубленая нога упала на окровавленый пол, открывая Виктору лицо его первой жены, бросившей его когда он попал под следствие, оставившей его без жилья, средств к существованию и надежды на светлое будущее. Молодость и красота были ее единственным достоянием и продавала она это достояние за максимальную цену.
В последний раз взлетела неустающая рука. В очередной раз повернулась колода. Как в замедленном кино, Виктор увидел несущийся вниз острый топор, капающую с лезвия кровь, открытую, подставленную под удар шею. Только вместо жены на колоде лежала другая женщина.
На колоде лежала его мать.
Тоска схватила Виктора за сердце, дыхание пропало, защемило под лопаткой, слезы полились ручьем, но тяжелый топор уже не было возможности остановить. Виктор увидел занесенный над собой нож, услышал крик миилиионера, трескучий, шипящий звук выстрела. Он почувствовал на своих губах капли крови, упавшие с губ его матери. Топор несся к своей цели неотвратимо, как поезд. Удар и голова женщины упала на помост. Кровь, которая к тому времени уже почти кончилась, толчками вылетала из шеи, рисуя на деревянном полу причудливые багровые узоры. Цветы смерти были прекрасны, ярки и тошнотворны. Виктор почувствовал, что он подошел к пределу своих возможностей. Он опустился на колени, уронил топор и увидел перед собой голову своей матери. Ее открытые глаза с благодарностью и любовью смотрели на него. Виктор упал и потерял сознание.
В зале зажегся свет. На мягких сиденьях, отделаных дорогим шелком, в окружении темных стен, под огромной люстрой, отбрасывающей хрустальные блики сидело несколько человек. Остальные кресла были пусты. Зрители, оставшиеся в зале после представления, спали крепким сном. Остальные ушли, придавленые тем, что увидели, размазаные собственной фантазией и мастерством устроителей спектакля. На сцене стоял радостно улыбающийся конферансье. В его руке вращался черный стик с золотой головой дракона вместо рукоятки. Он постял еще несколько минут, пока в зале остались только те, кто спал и затем повернулся и негромко позвал кого-то.
Из-за занавеса вышли несколько человек. Один из них, очевидно военный, слегка поаплодировал конферансье.
- Браво, доктор, браво. Вы, как всегда, на высоте. Ваша теория подтверждает себя каждый раз и наша организация бесконечно ценит ваш талант и ваше доверие. Надеюсь, vice versa. -
- Естественно, господин адмирал. Если бы не ваше спонсорство, моя программа бы умерла и не была бы востребована никем и никогда. – конферансье поклонился и продожил – Наше сегодняшнее представление принесло свои результаты. Прошу вас убедиться.
В зале осталось четыре человека. Все обладают абсолютной внушаемостью и запрограмированы на дальнейшую работу. Виктор, молодой человек в первом ряду, обладает высокой выживаемостью, не способен к подавлению сознания и готов к выполнению поставленой задачи в любое время. Его служебное положение и физические возможност ипозволяют использовать его как универсального агента.
- Вероника, девушка во втором ряду. Супруга владельца комбината. Полное подчинение, легкая способность к перепрограммированию, высокая толерантность и выживаемость. Не способна к мгновенным действиям, но долговременные задачи будет выполнять безукоризненно. Может быть использована как агент влияния или спусковой крючок.
- Двое молодых людей в седьмом и десятом ряду. Имена можно узнать сейчас, можно потом. Оба обладают высокой активностью, физической силой и внушаемостью. Оба являются профессиональными боевыми единицами. Способны к выполнению любой задачи. После окончания работы все клиенты запрограмированы на самоуничтожение путем суицида.
- Благодарю вас, доктор. – сказал адмирал и повернулся к тем, кто с ним вошел – Господа. Цена аукциона на управление комбинатом начинается с восьми миллионов. Аукцион начинается завтра в восемь вечера в Вене в нашем оффисе. Прошу донести эти сведения до всех заинтересованых лиц. У вас же, завтра начинается доктор очередной отпуск. Поздравьте вашу драгоценнейшую супругу с днем рожденья и преподнесите ей от меня вот это.
Адмирал достал из кармана неольшую темную коробочку, взял доктора под локоть и вышел с ним за занавес. Остальные последовали за ними. В зал вошли несколько молодых людей в строгих костюмах, подошли к спящим зрителям и дали им понюхать одинаковые пробирки. Спящие вскочили и бегом бросились на улицу.
Еще несколько дней в Городе вспоминали о необычном представлении, деталей которого никто не помнил. Слухи и сплетни были какми-то вялыми и непредметными. Все зрители помнили, что видели что-то необычное, яркое, стремительное, громкое. Но бытовые заботы, финансовые потрясения и любовные приключения заставили жителей Города забыть о Театре Психоделической Драмы, его необячном представлении, очередях и выборах зрителей. Театр поехал в свой тур в очередной обреченный город, подогреваемый слухами, страхами, и финансово-политическими интригами.