Из всех живых ч. 1

Продолжение "Морская пехота. Вне рубежей"   

    Командир отдельной роты усиления гвардии капитан Александр Николаевич Горельский получил назначение на новую должность не так давно. В общей сложности, этот поход был у него четвертым, и с самого начала проходил необычно. Отстояли на рейде Луанды всего-то две недели, а затем двинулись в не совсем понятное, одиночное плавание, без отряда кораблей. И вот теперь...
    "Странная какая-то ерунда получается," - подумал ротный, доставая сигареты. Мятая пачка "Opal" при нажатии показалась пустой. Он пошурудил в вырванном окошке едва уместившимся пальцем. Наткнулся там на одну, притаившуюся. Сорвал фольгу. Вынул и долго мял податливое сигаретное нутро.
    Зажигалка чиркнула и погасла в объятиях темноты, оставив ослепленным на секунды. Ротный вдохнул легкий дым. Настойчивое желание покурить вскоре обернулось сожалением: "Опять травлюсь этой херней..." Он облокотился на фальшборт и смотрел вдаль, пытаясь угадать совсем незаметную линию горизонта.
    Внизу - под бортом - почти неслышно накатывали сонные воды Гвинейского залива. Атлантика должна была оказаться чуть побойчей. Она уже поджидала где-то примерно через сутки перехода.
    С бака поддувал приятный ветерок. Стояла глубокая и не очень жаркая ночь. Луну со звездами скрывала сплошная облачность, и даже свет ходовых огней БДК притаился, запрятанный в положенные сектора. Доносился лишь глухой ритм сердца корабля. Палуба слегка раскачивалась, убаюкивая. То туда... Стоп... То сюда... Стоп...
    Ротному не спалось. Прихоти мыслей выносили на прежний курс снова и снова, хотя, совсем не хотелось возвращаться к пережитому за последние два дня. "Что за ерунда..."
    В холодильнике провизионки - где-то неподалеку, под парой палуб - сейчас лежал гвардии лейтенант морской пехоты Егор Полукаев. Ни сватом, ни братом он ротному не был. Просто, соотечественник, до недавнего времени находившийся в подчинении.
    Александр Николаевич еще не достиг того возраста, когда по отношению к своим подчиненным - не особо отстающим по годам - в сознании формируются некие чувства. Их тщательно скрывают заскорузлые наросты лет службы и требования строжайшей дисциплины - в первую очередь, требования к самому себе. Но, может быть, время подошло именно сейчас? Просто, он пока этого не осознал? Да и что там поймешь-то в двадцать восемь лет. О каких отцовских чувствах к человеку, который был младше всего на четыре года, могла идти речь?
    В горле запершило - будто колючий ком подкатил. Резь в глазах вынудила повернуть лицо к ветру. Он так и не выбросил пустую пачку из-под сигарет в тропическую, почти абсолютную темноту ночи. Всё мял и мял её, уже превратившуюся в маленький комок.
    Окурок обжег пальцы, и ротный закинул его за борт. Посмотрел, как огонек еще некоторое время тлел в полете и погас, то ли уже невидимый, то ли прикоснувшийся к воде. Пару раз глубоко вдохнув влажный, свежий воздух, он пошел к себе в каюту с надеждой на успех очередной попытки заснуть. В горле почти не першило.
    А два дня назад, в бенинском Порто-Ново отбой боевой тревоги сыграли где-то около пятнадцати ноль-ноль. После - как ни странно - обошлось без объявлений по трансляции, то есть комдес никого на пистон не собирал. Ротный приказал подразделению сдать "железо в арсеналы" и всем обедать. Отпустил радиста, даже не вздрючив в очередной раз. Замполит, следующий по пятам, что-то спросил, но было не до него - отмахнулся, сославшись на воскресенье. Тот больше не приставал.
    Вооружение и БК ротный отнес в оружейку сам. Затем, немного задержавшись в каюте для смены берегового внешнего облика на корабельный, пошел к трапу. Сильно тянуло посмотреть, что происходило на суше, и "поспрашать" о новостях у вахтенного матроса.
    О том, что случилось, уже знали - Вениамин Алексеевич, наконец, соизволил позвонить в посольство. Оттуда вызвали корабль на шестнадцатом, по УКВ-связи. Так что, знал весь КП, но ни комдес, ни политический, никто пока не стал информировать гвардии капитана Горельского. Он, будто бы, чувствовал, потому в кают-компанию не пошел, хотя понимал, что у комдеса могли возникнуть вопросы и замечания по поводу отсутствия на обеде. Из-за скребущих на душе, невесть откуда взявшихся африканских львов он не мог заниматься ни чем иным, кроме как бродить туда-сюда возле трапа, поглядывая на берег. Не желал он ни чем другим заниматься.
    Вахтенный матрос рассказал про далекий взрыв за городом и приглушенную расстоянием, вроде бы, стрельбу. Больше он ничего не знал. Чуть позже, вахтенному пришлось даже напрячься, краем глаза наблюдая за высоким капитаном из "пассажиров", вытаптывающим рядом палубу в каком-то, казалось, агрессивном состоянии, заложив руки за спину. Но скоро, то есть в шестнадцать по нолям вахтенного должны были сменить, а потом - хоть трава не расти. Воскресенье.
    Воскресенье...
    Расхаживая взад-вперед вдоль борта и нервируя вахтенного матроса, ротный, невзначай, сопоставил факты собственной биографии и пришел к одному неожиданному выводу: все прелести жизни доставались в награду именно в этот день.
    Главная "прелесть" случилась всего каких-то полтора года назад, в ангольском порту Мозамедеш. Встав на якорь в заливе вечером в субботу, уже ранним воскресным утром был получен приказ незамедлительно - с техникой - "обуться по МОДе" (МОД - морская операция десантирования), то есть предстояло десантирование батальона с выдвижением на северо-восточную окраину города - во фронт и на левый фланг оборонительного рубежа, на котором еще предстояло закрепиться. Также, по задаче, совместно с гарнизоном ангольских войск в Мозамедеш, десанту вменялась в обязанности оборона автомобильного и железнодорожного мостов, расположенных в трех километрах от границы города, к северу. Таким образом, протяженность фронта в районе обороны составляла порядка десяти километров, то есть рубеж для развертывания никак не менее двух батальонов.
    Позже стало известно о произошедшем в ночь с субботы на воскресенье. Предполагаемая нападающая сторона - высокомобильная ударная группа южноафриканской армии - провела успешную боевую операцию, перерезав железную дорогу в провинции ***ла, в шестидесяти километрах к востоку северо-востоку. Направлением главного удара противник избрал пункт дислокации формирующейся ангольской танковой бригады, укомплектованной личным составом и боевой техникой на двадцать пять процентов. В дальнейшем, никакой информации о боевых действиях из бригады не поступало, также как и о масштабах операции, огневой мощи и оснащенности южноафриканцев. Командованию округа, после согласования с Луандой, не оставалось ничего иного, как - за основной - принять следующий вариант дальнейших действий противника:
    - выдвижение передовых подразделений в направлении порта Мозамедеш,
    - достижение поставленной цели в течение ближайших часов.
    Порт, несомненно, представлял интерес для нападающей стороны. В Мозамедеш доставлялись морем и накапливались военные грузы для переброски по железной дороге в Лубанго, Матала, Куванго и Менонге - основные опорные пункты создаваемой южной группировки ангольских и наращивающих присутствие в регионе кубинских войск.
    В течение прошедшей недели Мозамедеш готовился встать под охрану и оборону кубинских танковой и мотострелковой частей с элементами ПВО, прибытие которых ожидалось со дня на день. В связи с этим, командование округа практически расформировало и вывело большую часть техники и личного состава гарнизона города-порта. В результате чего оказалось невозможным организовать оборону собственными силами - пехотной ротой и танковым взводом с единственным боеспособным Т-34.
    Но брешь, по счастливой случайности, залатали.
    В тот воскресный день, около семи часов утра, командир разведывательного взвода батальона гвардии старший лейтенант Александр Горельский сидел на броне, свесив ноги в командирский люк своего БэТРа (бронетранспортер БТР-60ПБ). Вернее, не сидел, а на чем свет материл понурую голову механика-водителя, торчащую из соседнего люка. С трудом, но пытался перекричать надсадный гул вентиляционной системы десантного трюма, подсвеченного тусклым светом плафонов. Повод был основательным - при визуальном осмотре моторного отсека, вечно залезающий куда не надо старлей обнаружил, что краны масляных радиаторов перекрыты.
    Горельский не заметил, как подошел зампотех первой роты гвардии лейтенант Синицын, уложил руки на броню и крикнул со всей мочи: "Что случилось?! Опять машинку поломали?!" Не расслышав, Горельский наклонился к лейтенанту.
    - Ты чего, Синицын?! Пешком на берег собрался или какие-другие вопросы имеешь?
    Синицын раздраженно хмыкнул и прокричал в ответ.
    - Что случилось, спрашиваю! Чего ты руками махал?! С БэТРом проблемы?
    - Нет! С людьми! Без тебя отремонтирую!
    - Инженер, блин, человеческих душ! - махнул рукой Синицын и двинулся сквозь плотно наставленные ряды боевой техники в корму к корешу - горемычному коллеге из танковой роты, с субботы живущему в двигателе ПТ-76Б (плавающий танк) - бортовой "013".
    В это время в трюме раздались частые оглушительные сигналы ревуна: "Внимание всем". Спустя секунды из наушника шлемофона донеслось: "Десанту! Запуск двигателей!"
    Горельский выдал финальный залп воспитательного процесса в голову мехвода: "Молись! Запуск!" - и продублировал команду рукой для своего взвода. Убедившись, что командиры не спят и исчезают внутри БэТРов, а крышки десантных отсеков спешно задраиваются, Горельский подобрал провод связи, оперся руками на край люка и опустился вниз - на сидение.
    Пространство трюма быстро наполнилось запахами сгоревшего бензина и солярки, но благодаря чересчур шумной вентиляции задымленность отсутствовала. Еще несколько минут полного молчания эфира и ожидания берега проползли под какофонию переполняющих глухое пространство трюма, многочисленных звуков. Затем к ним прибавился пронзительный визг гидравлики привода носовых створов, забравшийся глубоко под шлемофон - в самое мозговое чрево.
    Корабль даже не шелохнулся, навалившись днищем на пологий песчаный берег - вошел, как нож в масло. Уже через секунды десантная аппарель резво поехала укладываться в горизонт и запустила в трюм сначала полосу, а потом шквал ярчайшего, хотя и утреннего света.
    Горельский прищурился в попытке разглядеть происходящее впереди - за лобовым стеклом с поднятой броняжкой. На почти уложенной аппарели метался боец с длиннющим, полосатым штоком глубиномера. Мимо него пробежал моряк с флажками в руках и спрыгнул на берег. Чуть дальше Горельский разглядел командира инженерно-десантного взвода гвардии лейтенанта Пономарева со своими архаровцами. Разрозненные группки каких-то людей - видимо, местных - стояли в отдалении. "Встреча с хлеб-солью". Еще подумал, что на войне ему самому пришлось бы ховаться или красться где-то в районе десантирования на удалении до двух километров от точки высадки, а не обозревать чудеса африканской природы через экран-дыру десантной рампы.
    Наконец, шипение в наушниках шлемофона прервалось командой: "Внимание! Приступить к выгрузке!"
    Горельский не стал переключаться на ТПУ (переговорное устройство экипажа), и не потому, что еще помнил про масляные радиаторы. Просто, достаточным было ткнуть мехвода в плечо и указать: "Вперед!"
    Десантирование проводилось непосредственно на берег в северной оконечности города, благо, что позволяли глубины, рельеф дна и береговой черты. Из-за отсутствия - по поводу выходных - и безуспешных попыток обнаружения начальника гарнизона, оперативный план развертывания десанта в районе обороны пока утвержден не был. Но штаб корпел с момента поступления радиограммы и, к тому же, на борт прибыли в помощь наши военные советники: по политической части, начальника гарнизона и еще один, о должностных обязанностях которого сведений не просочилось. Поэтому к половине восьмого утра всё уже было сверстано, и оставалось лишь дождаться положительных результатов поиска берегового командования с последующей доставкой.
    Успешно форсировав плоский и узкий береговой участок с небольшим подъемом, боевая техника десанта начала выстраиваться в маршевую колонну на асфальтированной дороге, добротно уложенной с севера на юг еще под чутким руководством колонизаторов. К этому времени Горельский уже лишился зама, гвардии прапорщика Арукаева, БэТР которого выставлялся в боевое охранение по фронту обороны, усиленный отделением на броне из третьей роты. Вот почему, снова оказавшись сидящим - с ногами в люке - Горельский не увидел, как обычно, усов прапорщика по корме. Там стоял "десятка-пятый", за крышкой командирского люка которого виднелся гвардии младший сержант Орешкин, с интересом вертевший головой по сторонам. Его шлемофон едва держался где-то на затылке. Горельский решил, было, указать на видимые недостатки, но тут вспомнил, что не проверил мехвода на предмет подкачки колес после прохождения песчаного участка. Уже оказавшись на сиденье, Горельскому не пришлось рвать и метать. Мехвод исправлялся - поднял давление в колесах до двойки.
    - Товарищ гвардии старший лейтенант! - раздалось сзади, почти у самого уха. Горельский повернулся и увидел комода, выглядывающего из-за стрелка. - Разрешите раздраиться? У нас не продыхнуть.
    - Стрелковые откройте и бортовые люки - немного, на ручку. Мехвод! - Горельский снова ткнул в плечо механика-водителя, ефрейтора Крушина. Когда тот среагировал, задрав ухо шлемофона, Горельский приказал. - Дай продувку в отсеки!
    Крушин кивнул, и старлей снова полез наверх, чтобы усесться на быстро разогревающуюся под веселым солнышком броню.

    * * * * * * *


    "Если гора не идет к Магомеду, то морская пехота заставит!" Ну, на звание "гора" начальник гарнизона портового города Мозамедеш вряд ли мог претендовать. Да и, по сути, никому этот начальник нужен не был. Но тесные контакты с ангольскими товарищами пока не переросли в крепкую и долгосрочную дружбу, подкрепленную многими миллионами народнохозяйственных рублей, вбуханных в этот вид отношений. Поэтому, запанибратски хлопать по плечу и вить из товарищей веревки считалось непозволительной роскошью. Стеснялись мы... Пока...
    Согласно разработанному на борту БДК оперативному плану обороны, под размещение командно-наблюдательного пункта командира десанта отвели здание штаба гарнизона, находящееся на южной оконечности города. Таким образом, удаление КП от первого эшелона обороны по фронту - на главном танкоопасном направлении - составляло около двух километров, что вполне удовлетворяло. В то же время, рубеж левого фланга обороны разворачивался в четырех километрах, когда до правого фланга оказалось рукой подать - порядка пятисот метров. В наличии имелись городские здания, куда как более подходящие для размещения КП, но советско-ангольская дружба до витья веревок пока еще не доросла. А след начальника гарнизона продолжал где-то простывать, то есть до сих пор обнаружен не был. Помощь в разрешении проблемы оказало стечение обстоятельств.
    Ужасающие слухи, с утра наводнившие город, вынудили провинциальную голову руководящей и направляющей МПЛА в срочном порядке навестить защитников-русских, несмотря на воскресенье. Наши военные советники и, в частности, советник гарнизона по политработе майор Останин, находились в хороших отношениях с товарищем Адьяо Лутукута, заместителем партийной головы по военным вопросам.
    Очередная, внезапная и незапланированная встреча состоялась на этапе переноса КП с борта БДК. К этому времени, десант в полном составе покинул береговую черту и находился в готовности для совершения марша. Командир десанта, его заместители, штаб, начальники служб, наши советники, бойцы охраны-обеспечения на двух УАЗах и БэТРе сопровождения, нагруженных радиооборудованием, оптикой, картографической макулатурой и канцелярскими принадлежностями едва покинули борт корабля, когда радист прокричал с задка командирского "козла".
    - Товарищ гвардии подполковник! Командир второй роты докладывает! Его головной видит колонну из четырех легковых автомашин "Мерседес"! Движутся на него, по шоссе, с юга! Просит указаний!
    Комдес резко обернулся к радисту с переднего сиденья и, ни секунды не раздумывая, ответил бы: "Всех - к обочине! На стоп!" Но не успел. Доселе позевывающий, стиснутый начальником штаба и замполитом батальона на заднем сиденье, политсоветник гарнизона майор Останин встрепенулся и выпалил скороговоркой.
    - Это - свои! Пусть пропустят! Партийные руководители провинции там! Больше ни у кого "Мерседесов" нет!
    - Пропустить! - громко скомандовал комдес и посмотрел на майора. - Их использовать никак нельзя? Вашего начальника гарнизона надо снимать и срочно назначать кого-то, кто под рукой. Округ молчит, Луанда молчит! Кто-то же должен решение утвердить!
    - Давайте попробуем. Мы с ними по пути встретимся. Попросим остановиться, поговорим. Свои же.
    Комдес ничего не ответил, отвернулся и с горечью подумал: "Свои - не наши. А наши - дома..." Через пару секунд за спиной раздался неторопливый, чеканный голос замполита.
    - Игорь Артурович, со временем как у нас? Линию обороны успеем занять?
    Комдес скрежетнул зубами и, не поворачиваясь, громко ответил.
    - Мы права такого не имеем - не успевать! Всё успеем! - и комдес переключился на водителя. - Ты быстрее можешь ехать?! Чего мы плетемся?!
    - Песок же, товарищ гвардии подполковник! - ответил водитель, но двигатель УАЗа, явно, прибавил оборотов.
    Через минуту машина преодолела полосу берегового песка и миновала прореху в частоколе высоченных пальм с почти сомкнувшейся, яркой зеленью крон. Своим обвисшим видом и ленивой неподвижностью при полном безветрии даже кроны указывали на то, что сегодня - воскресенье. Но веселилось по этому поводу только утреннее солнце, уже забравшееся в каждый кубический миллиметр видимого пространства... Вообще-то, Гвинейский залив тоже радовался, переливаясь лучезарными, легкими волнами во весь бесконечный и необъятный простор.
    УАЗик добрался до развороченной траками кромки асфальта, повернул направо и, резво набирая скорость, побежал вдоль прижатых к обочине боевых машин в корму колонны. БэТР, за которым шел второй УАЗ, пристроился в хвост и не отставал. Впереди, метрах в трехстах, уже завиднелась блестящая, характерная обрешетка "Мерседеса". Он приближался.
    - Кто переводить будет?! Они же по-русски не понимают, эти ваши... партийное руководство! - крикнул, не оборачиваясь назад, комдес, изредка отдавая честь проносящимся мимо командирам. Большинство из них были видны по пояс, вытянутые по стойке "смирно". Остальные шустро ныряли с брони в люки - ногами вперед, чтобы занять надлежащее положение для приветствия командования.
    - Был у нас один переводчик! Раньше! Заболел и слег! В Союзе он уже! Замену так и не прислали! Мы уж раз сто запрашивали! Советник, капитан Можар знает португальский язык! - прокричал в ответ словоохотливый майор Останин.
    - Это, молодой, который?! Ручищи со сковороду?!
    - Да! Коренастый такой!
    Комдес подумал, что молодежь так и норовит во всем перещеголять. "Языки учат на ать-два и готово. Даже разговоры переводят". Он снова заиграл желваками, вспомнив, как изводился сам и извел всю семью, пока, с грехом пополам, выучил английский.
    Тем временем, "Мерседес", шедший навстречу, остановился. Произошло это прямо по середине дороги. С правой стороны открылась дверь, и первым из нее показался автомат Калашникова. Кто-то в машине демонстративно высунул его прикладом вперед, вероятно, давая понять, что приехал с миром. Стоявший рядом "семьдесят шестой" (плавающий танк) незамедлительно развернул башню на легковушку и опустил ствол, будто бы для того, чтобы обнюхать.
    - Ну, зачем так?! Зачем?! - громко отреагировал майор Останин с неподдельной досадой.
    - Метров за десять встань! - приказал комдес водителю и бросил назад, как только УАЗ остановился. - Капитана Можара попросите подойти! Срочно!
    Затем распахнул дверцу, и вдруг стремительно, будто пружина, вынес себя - обманчиво полноватого и неуклюжего - из машины. Постоял, не спеша поправляя головной убор, и пошел навстречу черным и белым, стареньким "Мерседесам".
    На ходу комдес показал кулак командирам танков. Затем молча, но энергично отмахнул, приказывая развернуть в походное положение уже не одну, а несколько башен.
    Двери легковых автомашин, стоящих за первой, начали открываться. Наружу медленно вылезали типажи, под стать "Мерседесам" - упитанные, высокие мужчины в белых рубахах на выпуск и черных брюках. Комдес еще подумал: "И не жарко им..."
    - Здравствуйте, товарищи! Я не понимаю по-португальски! - и сразу перешел с русского на чёртов английский. - My name is Igor Simakov! I am from USSR! I am commander of The Soviet Naval Infantry Battalion!
    Комдес замолчал, пытаясь радушно улыбаться. Черные тоже улыбались, часто и с опаской поглядывая на танки. Но потом приблизились. Один из них вышел вперед и протянул руку. "Наверное, партбосс," - решил комдес, аккуратно пожимая широкую и мягкую, слегка вспотевшую ладонь.
    - Бом диа! Комушта? Шамо мэ Бернардо Рабэлаш! Ходжэ э доминго! Вива апаж! О камарада фалам русо бем! Ажуда ме апрендер фалар русо! - грудным голосом, едва перекрывая рокот холостого хода танковых двигателей, заговорил их главный, продолжая улыбаться всем лицом цвета пайкового шоколада. "Чего он там бормочет?" - подумал комдес и тут же услышал рядом быструю, немного акающую русскую речь, уже подошедшего капитана Можара.
    - Он говорит: доброе утро, как дела, меня зовут Бернардо Рабэлаш, сегодня воскресенье, да здравствует мир; вы, камрад, хорошо говорите по-русски, научите меня говорить по-русски. В общем, его зовут товарищ Рабэлаш.
    Капитан стоял рядом с комдесом, чуть сзади. С другого бока уже примкнул замполит. Улыбаясь, осторожничал, но, наконец, решился протянуть руку африканскому другу и даже, в некотором роде, брату. Мол, Пушкин, то-сё...
    Пока встречу на высшем уровне заливали в упорядоченное русло, майор Останин аккуратно, сторонкой обошел точку контакта и приблизился к группе ангольцев. От неё, навстречу Останину, вышагнул знакомый помощник по военным вопросам. Они тепло поприветствовали друг друга и пытались разговориться, как немые, жестикулируя и издавая при этом какие-то мычащие звуки.
    - Нам сейчас некогда русский изучать, капитан. Это не переводите. Скажите ему, что мы пришли защищать город Мозамедеш. Людей защищать. И добро народное. А их начальник гарнизона провалился, как сквозь землю!
    Можар, ничуть не смущаясь специфических аллегорий товарища гвардии подполковника, перевел на португеш так, как было нужно. Черный ответил, заметно гневаясь. Затем повернулся назад и громко позвал, видимо, своего помощника по военным вопросам, потому что тот сразу же подбежал и замер в полупоклоне. Майор Останин тоже подошел быстрым шагом.
    - Начальник гарнизона - родственник товарища Лутукута. Товарищ Рабэлаш говорит, что расстреляет его родственника. Он - главнокомандующий войсками провинции Намиб, - перевел Можар и добавил от себя. - Ну, это он хватил, конечно. Вообще, мужик влиятельный. И в Луанде у него связи.
    - Спросите, он имеет полномочия снять начальника гарнизона и назначить на его место, хотя бы, этого... помощника? По военным вопросам.
    - Точно так. Права он имеет, - через несколько секунд, после краткого диалога, доложил капитан.
    - Ну, так, пусть снимает-назначает, представляет подчиненным - роте этой пехотной с убитой "тридцать четверкой" и вперед!
    - Он сейчас канючить начнет насчет воскресенья, товарищ подполковник. В церковь им надо, - упредил дальнейшее развитие диалога Можар. - Припугнуть бы его чем.
    Вмешался майор Останин.
    - Вы зачем такое говорите, капитан Можар? Не надо никого пугать! Нам только паники сейчас не хватает!
    Товарищ Рабэлаш осторожно шагнул в бок и вперед к Можару, тихо спросил.
    - Нау компрэнду. Дэ ке фала ош камарадаш? (Не понимаю. О чем говорят товарищи?)
    Можар изобразил мимикой удивленное непонимание, развел руками и указал на передний "Мерседес", что-то спросив в ответ.
    - Так! Всем прекратить разговоры! Капитан Можар, я требую, чтобы сейчас же был решен вопрос с командиром гарнизона! Так и переводите! Скажите, что если в течение трех минут решение не будет принято, то город Мозамедеш окажется под угрозой захвата и уничтожения империалистическим или каким-то там агрессором! Скажите, что на нас армия целая идет! Сожгут дотла и всех - под нож! Теперь, следующее! Спросите его о возможности предоставить нам здание в центре города для размещения командного пункта! Двух, а лучше трехэтажное здание! Выше тут, видимо, нет! Переводите!
    Можар начал переводить.
    Не прошло двух минут, как был назначен новый начальник гарнизона - ответственный партийный работник товарищ Адьяо Лутукута. Товарищ Рабэлаш был готов отбыть с ним в гарнизон для представления. Также, товарищ Рабэлаш любезно предложил занять любые комнаты и крышу в его не таком уж высоком, но почти трехэтажном здании провинциального парткома, где даже имелся свой радиоцентр. В целях оперативности он направлял туда группу своих помощников на автомобиле, которые укажут дорогу и всё организуют.
    Комдес выслушивал перевод, угрюмо кивая и глядя в асфальт. Несколько секунд помолчав, он повернулся назад - к группе офицеров. Отыскал среди них глазами советника.
    - Советник начальника гарнизона, подойдите, пожалуйста!
    - Здесь я.
    - Простите, ваше имя отчество запамятовал.
    - Подполковник Шумакин Анатолий Сергеевич.
    - Анатолий Сергеевич и вы, майор, - указал комдес на советника по политчасти Останина. - Попрошу вас отбыть совместно с ангольскими товарищами в гарнизон. Не мешкайте, принимайте командование... То есть помогите товарищам с процедурой и немедленно выводите личный состав на позиции с этой... с танком, согласно плану обороны. Карта у вас есть, вопросы радиосвязи согласуйте... Где начсвязи?! Никонов, ко мне! Анатолий Сергеевич, вот начсвязи. Он проинформирует по своей части и назначит вам радиста. Только быстро, Никонов. Быстро! Так... Капитан Можар, направляетесь с ними в гарнизон, переводить. И жду вас, капитан, как можно быстрее, на КП, вместе с товарищем Рабэлашем. Всё. Действуйте.
    Можар начал переводить товарищу Рабэлашу. Тот, немного подрастеряв стать и властность, внимательно прислушивался к словам капитана, не мигая и чуть склонив голову.
    - Считаете, он подпишет решение, товарищ гвардии подполковник? - негромко, но слишком уж официально спросил начальник штаба из-за спины комдеса.
    - Времени у нас нет - на кофейной гуще гадать.
    "Что же мне с этими мостами-то делать? Ведь, дробим на куски батальон! И так тут... черт знает что!" - завертелось в голове комдеса, подняв и без того неприятный осадок.
    Тем временем, Можар объяснил товарищу Рабэлашу план дальнейших действий. Вопросов у ангольской стороны не возникло. Товарищ Рабэлаш повернулся всем корпусом к плотно сбившейся группе своих помощников и стал очень громко в неё вещать, размахивая руками. По окончании краткой речи, помощники бросились к "Мерседесам". Те немедленно приступили к развороту, чтобы следовать обратно - на юг.
    Товарищ Рабэлаш снова повернулся к комдесу и заговорил. Можар перевел.
    - Товарищ подполковник, вас поведет замыкающий "Мерседес". Подполковник Шумакин, майор Останин, радист и я поедем в гарнизон в трех головных машинах. С нами - товарищ Рабэлаш и новое гарнизонное начальство.
    - Хорошо! Всё! Успехов!
    Комдесу уже было не до расставаний и реверансов. Едва кивнув, он резко развернулся и широко зашагал по направлению к своей машине, подгоняя руками свиту.
    - В сёдла! В сёдла! Быстрее! - затем подошел к корме УАЗа, к радисту. Наклонившись, негромко спросил, прекрасно понимая, что услышит в ответ. - С борта есть что-нибудь?
    - Никак нет, товарищ гвардии подполковник! - стаскивая с головы наушники, привстал и с сожалением в голосе отрапортовал гвардии сержант Мацкявичус. - Борт на постоянном канале с "Цитаделью", с "Гренадой". Связь устойчивая. В СПС никаких РДО не поступало. (Никаких радиограмм для расшифровки не поступало).
    "Марсофлоты! Задраились по гальюнам!" - продолжая заводиться в мыслях, комдес сел в машину и, в сердцах хлопнув дверцей, скомандовал водителю.
    - Следовать за замыкающим "Мерседесом"! Подожмись к нему! Не стой! Подожмись! Воскресенье, бляха-муха!
    Но не только один командир десанта, гвардии подполковник Игорь Артурович Симаков заметил некоторую странность этого воскресного утра. Несмолкающий лязг железа, выхлоп и натужный рев двигателей также вывели из спячки окружающую, ленную жизнь. Из окон и дверей приземистых домов, из провалов в полуразвалившихся лачугах, плотными рядами тянувшихся вдоль шоссе, выглядывали люди. В основном, женщины и дети. Они с опаской подходили, стояли, смотрели, сбивались в кучки, о чем-то разговаривали друг с другом. Держались от колонны на безопасном, по их мнению, расстоянии. Не только дети постарше, но даже малышня не подбегала к броне, а пряталась за подолами длинных и разноцветных, материнских юбок, с боязливым интересом подглядывая.
    Многообразие военной техники и массы людей в португальской, южноафриканской, ангольской, кубинской и вот теперь советской военной форме уже давно не были для жителей портового города в диковинку. Совсем недавно отгремела большая война, а новая уже стояла в нетерпении на пороге. Но пока еще наблюдалось некое подобие мира. Хотя, отголоски прошедшей войны слишком часто напоминали о себе. В наследство людям остались не только каркасы из покореженного, ржавого металла на обочинах дорог и посреди близкой пустыни, но и множество подстерегающих, скрытых от неопытных глаз мин и неразорвавшихся снарядов. Война разбросала то тут, то там тысячи и тысячи осколков, гильз и прочих особых примет, будто намекала - просила помнить о ней.
    Да разве забудешь? Пусть через год-два перестанут краснеть шрамы на теле, но лишь через десятилетия зарубцуются открытые душевные раны. И никогда не уйдет в былое яркая, живая память о том ужасе под названием В-О-Й-Н-А, который холила, лелеет и всегда будет творить особая каста людей на Земле в угоду собственным - низменным и чудовищным - интересам.

    * * * * * * *

    Командир разведывательного взвода батальона гвардии старший лейтенант Александр Горельский получил приказ начать выдвижение на рубеж обороны, когда городское женское население образовало плотную толпу метрах в сорока, на траверзе, то есть с правого борта его горячо любимой брони. Голозадая шантрапа, в изобилии подпиравшая теток сзади, пряталась за юбками. Она была весьма условно одета не пойми во что. А вот горожанки выглядели укомплектовано и, до странности, одинаково, если не принимать во внимание разнообразие боевого раскраса экипировки. Какие-то умопомрачительные и не очень контрастирующие с цветом лица тюрбаны плотно сидели на головах. Тела - до пояса - укрывали не майки или рубашки, а, вроде, отрезы яркой и активизирующей воображение ткани, навернутые на сиськи, по большей части крупномасштабные. Дальше, вниз и до самых пят простирались слегка расходящиеся колокола юбок, сшитых из лоскутов. Кое-где из-под юбок торчали босые пальцы, а то и целые ступни, указывая на явную недоработку народного хозяйства в плане обувки.
    Но больше всего Горельского удивила чистота цвета зубов. Их белизна, казалось, засвечивала не только яркое, хотя еще утреннее солнце, но и кошмарное обустройство жилищ с приусадебными участками в грудах мусора, который резал глаз - куда ни глянь.
    В то же время, сами тетки выглядели очень обеспокоенными, потому как разговоры сопровождались размахиванием рук, покачиванием голов и совсем не наблюдалось улыбок. "Но зубы-то блестят!" - удивился Горельский, и вот тут, как раз, в наушниках шлемофона грянуло: "Внимание! Десант! Приказ: шестьсот! Десанту приступить: шесть сотен!"
    Еще додумывая насчет отсутствия улыбок у прекрасной части местного населения, Горельский сноровисто ухнул всей массой внутрь БэТРа и обнаружил знакомую картину: гвардии ефрейтор Крушин засунул ладонь левой руки между вентилями на пульте давления так, чтобы она там застряла, и наклонил голову на левое плечо. Мол, в готовности и проверял воздушную систему. Сразу и не поймешь, что он, просто-напросто, спал. Поэтому, старлею пришлось сунуть кулаком в плечо мехвода посильнее - в целях достижения полного пробуждения. Когда тот очухался, Горельский показал, что ехать пора. И не злился уже старлей. Всё-таки, позади - бессонная ночь, а впереди ждали приключения с развлекухой, финал которых был известен одному Нептуну или кто тут у них заправлял?
    Особых сложностей, в целом, на маршруте следования не предвиделось. Единственная асфальтированная дорога вела прямо к мостам, по достижению и проходу которых отдельной группе обороны "Север" под командованием секретаря партбюро батальона гвардии капитана Худжадзе предстояло в срочном порядке оборудовать и занять позиции для отражения атаки. Горельский и гвардии младший сержант Орешкин уйдут на броне дальше, вперед - в боевое охранение.
    Пока же, перед Горельским стояла промежуточная задача - перекрыть маршрутный узел отвода основной части колонны. Через пятьсот метров она уйдет вправо - к "непаханым и не сеяным" позициям на окраине города, оставив на направлении к мостам четыре танка и шесть БэТРов, включая оба разведвзводовских - его и Орешкина.
    Когда прошли точку отвода - съезд с шоссе вправо - Горельский встал с сиденья. Уже наруже он повернулся спиной на ход под набегающий теплый ветерок, отслеживая расстояние в двести метров до оставленного позади ориентира - неопознанного дорожного знака на столбе. Долго ждать не пришлось. Он переключился на ТПУ и скомандовал: "Мехвод! Прижмись право и стоп!" После второй команды: "Стрелку, внимание по сфере!" - Горельский моментально нырнул в утробу БэТра. Он прикрыл свой люк, с удовлетворением заметив, что мехвод тоже тянет крышку люка вниз. Исходя из опыта, оба были уверены, что стрелок заранее сбросил стопора и сейчас начнется. Уже давно, безуспешно воюющий со сном и жарой стрелок гвардии младший сержант Костя Скорин - в охотку - замотал башней из стороны в сторону, не очень строго придерживаясь отведенного сектора ведения огня "фронт-прямо до девяносто-право".
    "Лево" должен был держать БэТР гвардии младшего сержанта Орешкина, но проконтролировать совсем бы не помешало. Поэтому Горельский повернулся на сидении назад, налег со всей силы на спинку и заорал в десантный отсек: "Где Орешкин встал?! Чего делает?!" Пока десант высматривал Орешкина, Горельский обнаружил, что патронные коробки перекочевали со стеллажа в держатели и, небось, ленты заправлены, а электроспуски включены. Он тюкнул стрелка кулаком по ноге и крикнул: "Скорин, не гони! Не торопись! Пока никого стрелять не будем!" Костя Скорин - земляк Горельского - оторвался от оптики и, с неизменно серьезным выражением на лице, понимающе кивнул. Тут и десант доложился: "Орешкин встал на полкорпуса сзади нас! У левой обочины! Башней ворочает!" Удовлетворенный Горельский ничего не ответил, вернув голову в штатное положение "по ходу". Затем ухватился за ручки "перископа", вытянул шею и принялся обозревать немилую сердцу округу на предмет происков-козней империалистов. Справа по курсу никаких теток уже не наблюдалось.
    Тишина и потрескивания в эфире продолжались недолго. С замыкающего БэТРа группы "Север" прошел доклад о завершении прохождения основной колонны, и гвардии капитан Худжадзе отдал команду: "Север! Продолжать движение!"
    Жилища и пальмы уже остались за кормой, из-за чего обзор значительно улучшился. Ровная лента шоссе лежала впереди. Вокруг произрастало даже не редколесье, а отдельные экземпляры деревьев с распластанными кронами и кривыми, приземистыми стволами. Они торчали из красноватой, голой земли без намека на какую-либо траву. Унылый и плоский, пустынный пейзаж оживляло лишь солнце. Сбоку к шоссе приблизилось и поджалось почти вплотную полотно железной дороги.
    Небольшие холмы завиднелись впереди, когда плавный изгиб начала уводить трассу вправо - всё дальше и дальше от залива. Здесь и деревьев прибавилось, и кое-где пробивалась трава, но почва оставалась всё той же - будто в запекшейся крови с какими-то консервантами, не дающими почернеть.
    Шоссе снова распрямилось, а потом перешло в хорошо просматриваемый небольшой изгиб влево. За пологим и невысоким холмом, за вновь поредевшими деревьями показался автомобильный мост. До сей поры бегущие рядом с шоссе рельсы начали отдаляться, и затем приоткрылся вид на железнодорожный мост. Оба моста начинались неподалеку друг от друга. Пролегая более чем в десяти метрах над широченным, пустующим руслом реки, они расходились и утыкались в противоположный берег на немалом расстоянии. Полого снижающиеся берега вынудили неведомых строителей возводить насыпи, которые горбами тянулись от оконечностей мостов почти на сотню метров вглубь.
    Небольшая колонна группы "Север", не снижая скорости, втянулась на мост, еще на шоссе увеличив интервалы между единичками. При ближайшем рассмотрении, мост показался не очень преклонного возраста и совсем неповрежденный прошедшей войной.
    Наушники шлемофона ожили докладом очередного ротного о выходе на рубеж обороны. Всё пока развивалось до безобразия размеренно и спокойно.
    Гвардии старший лейтенант Горельский пытался ощупать оптикой противоположный берег, но на ходу это оказалось проблематичным, а остановки в планах командования не предусматривались. Да и что там увидишь? Более чем вероятно - идиоты в местных краях не водились. Никто не стал бы на берегу плясать и выкатывать напоказ броню. Поэтому Горельский успокаивал себя давно проверенным способом: "Будь, что прописали. Осторожничая, от судьбы не срулишь, а беду накличешь". К тому же, командиров и без него хватало. И не способна была эта, так называемая, высокомобильная группировка противника прикатить свои основные силы раньше, чем здесь окажется гвардии старший лейтенант Горельский. Хотя, возможно и смогла бы, но гвардии старший лейтенант запретил себе не только анализировать данный вариант, но даже думать о возможности такового. Потому переключился на очевидные факторы риска. "Надо Худжадзе сказать, чтобы дал указание русло реки на предмет проходимости проверить, а то принесет нелегкая," - подумал Горельский и сделал зарубку в памяти.
    До оконечности моста на той стороне оставались считанные десятки метров... Еще меньше... Уже... Началась насыпь, и через секунды БэТР вышел на оборонительный рубеж. Прошел по шоссе еще метров пятьдесят и встал у правого края, поджидая подход группы. Горельский нажал тангенту передачи и доложился кодом гвардии капитану Худжадзе, а потом на секунду переключился на экипаж: "Внимание! Наблюдать! Докладывать об изменении обстановки немедленно!" Теперь на лицо оказалась необходимость быстро, но основательно осмотреться.
    Горельский уже составил себе некоторое представление о местности еще на борту корабля, во время постановки задачи. Потом тщательно изучал карту в одиночестве. Преобладающие высоты, как таковые, в районе обороны группы "Север" на карте отсутствовали - это не радовало, но и не огорчало.
    Глядя в "перископ", он обнаружил по фронту равнину с отдельными, незначительными возвышениями. Участки плотной "зеленки", которые предоставляли противнику возможность скрытно выдвинуться к мостам, находились на большом удалении в глубине территории - вдоль берега реки справа. Как автомобильная, так и железная дороги хорошо просматривались на всем протяжении до черты видимого горизонта вместе с остальной местностью, кое-где поросшей островками кустарника и отдельными деревьями. То есть противник, вероятнее всего, уже заведомо был лишен внезапности атаки. Но это ни в коей мере не мешало группе "Север" обладать данным фактором.
    Согласно плану обороны, боевую технику на этапе "изнасилования личного состава шанцевым инструментом" (оборудование окопов для техники) было решено установить в естественных укрытиях, в соответствии с оборонительным порядком, между насыпями железнодорожного и автомобильного мостов.
    Личный состав отделений размещался в одну линию на береговом "козырьке", то есть у границы перехода берегового подъема в горизонт равнины. Для чего, в начале, скрытно отрывались окопы, а уже потом - если позволяло время - проводилось дооборудование траншеей с ходами сообщений.
    Боевому охранению под командованием гвардии старшего лейтенанта Горельского было приказано действовать по обстановке и расположить скрытные позиции на заглублении в полтора до двух километров в направлении противника от первого и - в данном случае - единственного эшелона обороны. Также, категорически рекомендовалось предусмотреть и обеспечить боевому охранению возможности ведения кинжального огня по живой силе и технике противника, выдвигающегося по шоссе. В то же время, ни в коем случае нельзя было предоставлять противнику благоприятные условия продвижения по иным наступательным направлениям. Данные попытки боевому охранению следовало предотвращать прицельным огнем на уничтожение, без привлечения огневых средств основной группы, во избежание её преждевременного демаскирования. Таким образом, подразделение гвардии старшего лейтенанта Горельского, действующего в боевом охранении, наносило внезапный и сокрушительный удар по врагу, о котором, до сей поры, ничего не было известно.
    Сейчас, глядя на равнину, расстилающуюся впереди, на сколько хватало глаз, Горельский проникся до глубины души тем, что перед ним стояла ЗАДАЧА.
    Действительно, куда он и всё его боевое охранение будет ховаться посреди голой пустыни с жалкими кустиками и деревцами-сиротками? А что случится после того, как противник оправится от внезапного удара и обнаружит?... Вот эти вопросы - тут же и как обычно - гвардии старший лейтенант Горельский решил себе не задавать. На них уже ответил Устав и наставления непосредственно в применении к боевой обстановке. Но Устав и наставления указывали на выполнение задач в боевом охранении в составе подразделения от взвода. Впрочем, это не суть важно... Даже совсем неважно... "Да пошел ты!"
    В общем, на лицо имелась необходимость крепко ужалить двумя отделениями, приложить двойкой гранатометов, почесать противника c фланга, опять же, парой КПВТ с курсовыми. То есть навязать ему бой, нанести значительные потери, привести в замешательство, одновременно выдать координаты ведения огня для минометно-артиллерийской батареи гвардии лейтенанта Вити Корякина. И уже в процессе, но никак не на заключительной стадии героических деяний, то есть в нужное время и в тайне от командования, оказаться психически здоровым человеком - отдать приказ укрыться дымами и отойти в первый эшелон, а иными словами: свалить подобру-поздорову и со всех ног.
    На всё про всё, с изучением округи, у Горельского ушло секунд двадцать - двадцать пять. Поставив в известность экипаж и, в частности стрелка, чтобы не вертел башней, он бросил шлемофон на сиденье, откинул крышку люка на стопор и быстро оказался на броне. Не мешкая, спрыгнул вниз и побежал назад, мимо БэТРа Орешкина.
    Боевая техника спешно покидала мост - уходила с шоссе вправо и вниз по насыпи, почти пропадая из виду за бруствером берегового склона.
    БэТР гвардии капитана Худжадзе - бортовой "117" - приткнулся у основания низкого дорожного откоса уже на равнине, за насыпью. Сам невысокий, плотный Худжадзе, совсем не похожий на грузина, стоял на шоссе, широко расставив ноги. Он всматривался вдаль, но часто отрывал бинокль от глаз и поворачивался назад - доглядывал за порядком движения техники. Наверное, поторапливал в мыслях.
    - Товарищ капитан, есть точка, - на бегу распахивая полевую сумку, крикнул Горельский. Подбежав, ткнул пальцем в разворот карты под пластиком. - Здесь. Трасса сворачивает по дуге почти на девяносто и идет прямо на вас. Отсюда весь участок поворота в двухстах - двухстах пятидесяти метрах получается. Если их дозор сойдет раньше и зацеленит к мостам, то пройдет от меня не ближе, чем в ста метрах. Пропущу и сделаю их всех вместе. Там - кустарник и, вроде, развалины какие-то видны. Зароемся - не обнаружат.
    Худжадзе недолго рассматривал карту и, снова уткнувшись в бинокль, быстро спросил.
    - Дистанция до мостов?
    - Порядка тысячи трехсот метров.
    - Мало!
    - Позиция скрытная. Отличная позиция! Лучше не найти, товарищ капитан. И время...
    Худжадзе продолжал молча смотреть в бинокль. Ответил секунды через три-четыре.
    - Хорошо. Действуйте!
    - Слушаюсь! - застегивая полевуху, Горельский уже, было, собрался бежать обратно, как вспомнил. - Да! Русло надо бы на проходимость пощупать. А то вдруг с фланга навалятся. Прикажите тогда, товарищ капитан.
    - Прикажу.
    Прощание выглядело бы не к месту. Более того, ни в Уставе, ни в наставлениях, ни в приказах по личному составу про этикет расставания ничего не прописали. Но Горельский думал не об этом. Он бежал к своему БэТРу, анализируя не совсем понятное ощущение от того, что всё складывалось удачно и гладко. Даже чересчур.
    Снова проносясь мимо Орешкина, Горельский обнаружил отсутствие деталей гвардии младшего сержанта, торчащих над броней. Люки были задраены. А лезть в эфир из-за, фактически, переднего края совсем не хотелось.
    Оказавшись у своего борта, Горельский сунул ногу в рамку стремени между колесами, ухватился за скобы и взлетел на броню. Уже наверху он повернулся к БэТРу Орешкина и размашисто отсемафорил рукой на "движение". Оттуда немедленно откликнулись выхлопом, пару раз газанув. Горельский опустил ноги в люк, наклонился и посмотрел вниз. Водитель предусмотрительно убрал его шлемофон с сиденья. Тогда Горельский перебросил полевую сумку вперед, расстопорил крышку, уперся в нее одной рукой и ушел под броню.
    А на местном африканском просторе, на побережье с заглублением в территорию километров на тридцать, великолепное раннее утро постепенно и незаметно переросло в престарелую деву. Да-да, насколько бы странной данная метаморфоза не показалась. До недавнего времени слепящая, юная улыбка солнца, сияющая чистотой, отчего-то вдруг внезапно постарела-поседела. Тому причиной оказалась набежавшая откуда-то белесая дымка, целиком и полностью заполонившая голубизну бездонной выси. Её и облаками-то назвать язык не поворачивался. Но дымка явно обладала недюжинной силой и, без особых усилий и ощутимых потерь, рассеяла наседающие сверху, свето-штурмовые колонны. Таким образом, неожиданный атмосферный катаклизм совершил полное перераспределение сил на данном плацдарме африканского континента. То есть, непостижимое и пугающее бесконечностью пространство верхнего купола вдруг конкретизировалась в виде плоской крыши. Хотя, всё это касалось исключительно высшей полусферы. Революционные преобразования никоим образом не коснулись низов. Разве что, свет немного рассеялся или подобрел по отношению к разумным, не очень разумным и совсем неразумным обитателям надпочвенного пространства.
    Горельскому некогда было обращать внимание на вышеупомянутый, свершившийся факт. Видимости он ничуть не ухудшил. Вначале - сразу после того, как БэТР сошел с асфальта и, покачиваясь, резво поплыл к едва видневшимся руинам - Горельского посетила мысль о противопехотных и, мгновение спустя, о противотанковых минах. Равнина, набегающая под колеса, вполне подходила для их плотной установки. Буквально тут же, он отработанным приемом отогнал от себя дурные мысли, понимая, что, в действительности, нихрена от судьбы не отрулишь. Потом начал представлять вид и форму следа, оставляемого колесами их с орешкиным БэТРов. Хотел даже запросить гвардии младшего сержанта по радио, но передумал. А то не след, так переговоры демаскируют или, чего доброго, будут услышаны вышестоящим командованием, вплоть до...
    На местности и, в частности, под БэТРами плотная и высушенная доселе веселым солнцем почва выглядела так, будто очень давно предпринимались неоднократные попытки её культивирования, то есть превращения в плодородную. Были даже видны прямые линии разделения полей. Во многих местах на глаза попадались высохшие останки древесины. Валялись они слишком упорядоченно. Возможно, когда-то тут зеленели полосы кустарника или низкорослых деревьев, но очень давно их изничтожила сама природа, если не человек.
    То, что Горельский принял за горстку доисторических руин, по мере приближения обращалось в разрушенную, кое-где торчащую из земли цельными кусками, стену громадного дома. Похоже, когда-то на этом месте стояла барская усадьба колонизатора-кровопийцы. Возмущенные, народные массы, видимо, изгнали его на небо ли, или куда-то по горизонтали, а память о нем попытались сравнять с землей. Но, как это обычно происходило в коллективах, дезорганизованных анархией, достичь абсолютного совершенства, то есть извести память под корень не смогли. Устали... Оттого каменный периметр усадьбы - метров тридцать на двадцать - устоял и даже сохранил намеки на основания окон. Конечно же, деревянное убранство внутренних помещений и крышу с удовольствием слопал неизменный помощник угнетенных масс - огонь.
    В то же время, через территорию с едва заметными под пластами времени дорожками и даже элементами каменной изгороди, метрах в пятидесяти от усадьбы сохранились деревянные останки конюшен или сараев. Они напоминали отменно слежавшийся и пересушенный гербарий, который Ксюша - дочка Горельского - рассовала прошлым летом во все книги домашней библиотеки. Но, скорее всего, это были заваленные и утрамбованные годами жилища прислуги. Друг пролетариата и беднейшего крестьянства в праведном гневе на них, явно, не трещал.
    В общем, маскировочного материала оказалось предостаточно. К тому же, в распоряжении гвардии старшего лейтенанта Горельского теперь находились толстостенные, пусть жалкие, но какие-никакие, а фортификационные сооружения.
    Не отрываясь от вида за лобовым стеклом, Горельский стащил с головы шлемофон, избавился от полевой сумки, расстегнул-снял ремень с портупеей, флягой и кобурой. Штык-нож, магазинный и гранатный подсумки валялись в ногах. Он нашарил их рукой и неторопливо начал сажать на ремень. Потом надел потяжелевшую подпругу. Провозился, пока искал где-то сзади спрятавшийся ремешок портупеи и подсовывал под погон. Одел полевуху. До руин усадьбы уже оставалось не так далеко. Вытащил из захватов АКМ и зажал между ног. Пока надевал шлемофон, пытался вспомнить, куда засунул каску... Вспомнил, нашел.
    Когда до разрушенной стены оставалось около полусотни метров, Горельский, не оборачиваясь, вытянул руку со сжатым кулаком назад - дал "товсь" десантному отсеку. Кто-то несильно хлопнул его по руке, подтверждая команду. Затем гвардии старший лейтенант переключился с минут пять-семь, как замолчавшего радиоканала на переговоры с экипажем. БэТР уже снизил ход, шумно повздыхав тормозами.
    - Мехвод! Упрись баком (нос судна) в левую часть стены! В центр! Стрелок, оба два - заряжай! Экипажу! Наблюдать! Доклад - немедленно!
    БэТР потихоньку приблизился к стене, встал, слегка покачнувшись и снова, будто облегченно, вздохнул. Горельский ухватился за рычаг - захлопнул броняжку на стекле и тут же обернулся к десанту. Отрывисто, громко скомандовал.
    - На шкафуте! Внимание! За борт! Укрыться по корме! Начали!!
    В десантный отсек ворвался добрый свет с небес, но этого Горельский не видел, сбрасывая шлемофон на сиденье. Крышка люка, каска, автомат. "Наверх вы, товарищи! Все по местам..." Пощады желать никто и не собирался.

    * * * * * * *

    Капитан Можар, уже обалдевший от бесконечных переводов в связи с событиями сегодняшней ночи и утра, привалился головой к стеклу правой задней двери "Мерседеса". В голове распространилась абсолютная тишина и потемки. Казалось, он смотрел на проносящиеся мимо дома, людей, кустарник, пальмы, мусор, деревья, опять мусор. Много мусора. Но он даже не замечал пролетающую назад, разноцветную и разномастную городскую жизнь. На самом деле, капитан Можар ничего не видел. Он устал.
    Машина плавно и ровно шла по шоссе с юга, приближаясь к развилке, с поворотом на изобилующий в городе, но не так давно уложенный, асфальтированный участок, возникший благодаря... А черт его знает, из-за чего этот участок возник. И откуда, вообще, здесь взялся асфальт для покрытия подъездной дороги и небольшой площади возле провкома партии?
    "Провком... Профком... Надо ж, придумал... И созвучно как," - вдруг удивился Можар, еще не до конца осознав, с чего эти мысли пришли в его абсолютно пустую, до сей поры, голову.
    Товарищ Рабэлаш, разместившийся на сиденье рядом с водителем, перекрыл почти весь сектор переднего обзора. Уже минут пять молчал, видимо, находясь мысленно в церкви вместе с семьей. Капитан Можар посмотрел на наручные часы и увидел, что в церковь собираться товарищу Рабэлашу рановато. Значит, тот задумался о судьбе своего народа и дальнейших путях развития народного хозяйства под его чутким руководством. А о чем еще думать в воскресенье?... Это же выходной.
    Каких-то полчаса назад капитан Можар еще активно помогал - словом и делом - выпихивать элитное подразделение ангольских вооруженных сил на давным-давно оборудованные позиции, прикрывавшие порт и город с юга. Личный состав данного подразделения целиком и полностью состоял из земляков-мозамедешцев и жителей ближайших поселений. Поэтому оно и считалось элитным. Кто, как не местный житель, будет, не щадя своей крови и самой жизни, защищать родную, буквально, землю до полного разгрома врага. Нет таковых! Но... воскресенье. Поэтому особого ажиотажа и огонька в глазах у защитников Можар так и не разглядел. К тому же, недолго потарахтевшая стартером 'тридцать четверка' никуда ехать не собиралась. Воздух в пусковых баллонах отсутствовал. То есть, без мощного танкового кулака всё пошло прахом. Защитники это прекрасно понимали. И лишь счастливое стечение обстоятельств, а также вдохновившая на свершения, очень громкая и не менее длинная речь товарища Рабэлаша перед элитным войском с брони легендарной 'тридцать четверки' сподвигли личный состав на ратные подвиги. Товарищ Рабэлаш очень доходчиво объяснил землякам содержание вышеупомянутого счастливого обстоятельства. На защиту города-порта пришла с моря и уже встала грудью на берегу многочисленная семья из Союза Советских Социалистических Республик. Она привезла с собой много танков.
    Ну, коль, речь зашла о танках, то рота сразу оживилась, и служба пошла-поехала. Офицеры забегали. Команды зазвучали куда, как громче. Даже майор Останин молодцевато попрыгивал на мысках, хвостиком следуя за новым начальником гарнизона. Того, вроде, уже начала распирать важность под давлением нового назначения.
    Один подполковник Анатолий Сергеевич Шумакин никак не мог выйти из коматозного состояния, порываясь обратиться к Можару с каким-то вопросом. Наконец, уже перед самым отъездом из гарнизона, спросил.
    - Саша, как же я ими буду управлять? Они же ничего не понимают ни по-русски, ни по-английски, ни по-французски. Даже по-испански ничего не понимают.
    На что капитан Можар ответил, уже распахнув дверцу 'Мерседеса' и намереваясь проникнуть внутрь.
    - Анатолий Сергеевич, двадцать минут потерпите. Я вам рекомендую пока находиться на КП гарнизона. Обживитесь там, проводную связь с подразделениями проверьте. Вообще-то, это попозже мы вместе сделаем. Вот, с радистом познакомьтесь. Расспросите его о доме, о службе. А мы сейчас с товарищем Рабэлашем до морпехов домчимся, и я сразу на связь выйду. Переведу, если какие-то вопросы у местных командиров возникнут. И ваши вопросы, или там команды, требования им переведу. Радио же. Быстро и оперативно всё будет. Желаю вам успехов. Вот и майор Останин здесь, с вами.
    - Хорошо, Саша. И вам - удачи. Спасибо, - спокойным голосом поблагодарил Анатолий Сергеевич. Эрудированный, грамотный и до мозга кости интеллигентный человек, офицер, который каким-то неведомым образом оказался в Мозамедеше на должности советника начальника гарнизона. Причины данного назначения Можар понять так и не смог. Анатолий Сергеевич на прямые и заковыристые вопросы по этой теме не отвечал и всегда отшучивался.
    Также, Александр Можар не знал, содержалась ли правда в его ответе на вопрос Анатолия Сергеевича. Он не задумывался над этим, потому что торопился. Его, зачем-то, ждал комдес. На КП морпехов кипела настоящая армейская жизнь, а не пресный, гарнизонный кисель, который еле-еле тек уже пятый месяц.
    Вскоре колонна из трех 'Мерседесов' свернула с шоссе вправо - на недавно проложенный асфальт. Автомобили прокатились еще метров сто и повернули налево, а затем встали у входа в провинциальный комитет партии.
    Кто-то бросился по ступенькам подъезда на встречу автомобилю товарища Рабэлаша и услужливо распахнул ему дверь. Можар не стал дожидаться проявлений лакейской покорности по отношению к спутникам товарища Рабэлаша, открыл дверь сам и выбрался наружу. Потянулся, еле сдерживая зевоту. Посмотрел вокруг.
    У дальнего угла здания стоял БэТР с распахнутыми настежь - какими только предусмотрела конструкция - люками, глядя задранным стволом куда-то вверх, за здание. На броне, возле башни, сидели три бойца. Они обернулись на 'Мерседес', разглядывали. Двое белобрысых, а третий - в шлемофоне. Тень огромного, разлапистого дерева на противоположной стороне площади укрывала два УАЗа без водителей. Само здание провкома выглядело, как после недавнего ремонта. Серые стены, наверное, заблестели бы на солнце, если бы его слегка не застилала дымка. Большие окна смотрелись свежо и помыто. Центральный портал здания уходил вверх и находился выше остальной крыши. На нем расположились черно-красный флаг и пара высоких антенн. 'Этажа на три с половиной потянет', - подумал Можар. Дальше доглядеть не получилось, поскольку товарищ Рабэлаш начал медленно подниматься по ступенькам. Можар - за ним. Человек, недавно открывший дверь товарищу Рабэлашу, шел впереди, постоянно оглядываясь и напряженно улыбаясь. Вероятно, проводил куда надо, но Можар не слышал, чтобы товарищ Рабэлаш обмолвился с ним хоть словом. За спиной захлопали двери остальных 'Мерседесов'. Можара с товарищем Рабэлашем никто из их содержимого не сопровождал.
    В просторном фойе, с тонким запахом свежей краски, расположилось человек восемь бойцов. Здесь гулял хороший сквознячок, отчего воздух показался прохладным. Бойцы начали медленно подниматься с расставленных в беспорядке, многочисленных стульев. Все были при оружии, а Можар держал мабуту (головной убор) в руке и АКМ болтался на плече, поэтому только кивнул на приветственное, неохотное вытягивание по стойке 'смирно'. Щелканья каблуков не доносилось. Лишь один сутулящийся и потихоньку следующий по направлению к лестнице товарищ Рабэлаш решился, наконец, вытащить одну руку из-за спины и приложил к пустой голове, отдав ребятам свою немудреную, ангольскую честь.
    Потом началась широкая лестница. Пролет за пролетом, оглядывая незнакомые портреты народных любимцев из лагеря МПЛА на белых стенах, Можар так и шагал за товарищем Рабэлашем. А проводник, впереди, всё оглядывался и тянул улыбку. В здании стояла тишина и лишь при приближении к третьему этажу стали слышны шаги. Потом донеслась громкая, русская речь.
    Как выяснилось в дальнейшем, командно-наблюдательный пункт командира десанта, без особых забот и стеснения, занял центральную комнату на третьем этаже и крышу.
    Едва сопровождающий раскрыл перед товарищем Рабэлашем огромные, белые половины двустворчатой двери. Лишь только товарищ Рабэлаш вошел в комнату с распахнутыми в тыл - к заливу - окнами, также источающую запахи свежей краски. Тут как тут, рядом с ним оказался комдес.
    - Начальник штаба! Давайте сюда 'решение'!
    НШ оторвался от кружки с чем-то там и схватил со стола у стены свернутую в рулон карту. Развернул её уже на громадном столе в центре комнаты, покрытом зеленым сукном. На нем лежали одна на другой несколько крупных листов карт и валялись ручки-карандаши, циркули, линейки, ластики. Народу в комнате было всего-ничего. 'Остальных, видать, на крышу загнали,' - подумал Можар, а комдес продолжил после некоторой паузы.
    - Капитан Можар, переведите товарищу Рабэлашу, что ему необходимо подписать решение. Вы ему объясните как-нибудь попроще, чтобы не напугался. Пусть подпись расшифрует, и должность свою напишет. Он же является командующим войсками этой провинции, не так ли? Скажите, чтобы писал на португальском языке. Другого он, видимо, не знает... Ничего, разберутся.
    Комдес даже едва заметно подмигнул Можару.
    В этот момент в углу комнаты оживился радист, сидящий за еще одним столом у окна с установленной на широком подоконнике коробкой рации.
    - Товарищ гвардии подполковник! 'Север' на связи! У него три восьмерки!
    - Дай-ка! - комдес быстро подошел и забрал гарнитуру у радиста. Один наушник сразу прижал к уху. Негромко, с видимым напряжением в голосе произнес в микрофон.
    - Север. Тут Шторм-1. Докладывайте.
    Через десяток секунд комдес заговорил в микрофон уже более спокойным голосом.
    - Север. Жди машину с переводчиком. У меня всё, - и комдес повернулся к Можару, переминающемуся с ноги на ногу возле центрального стола, уже переведя указание комдеса товарищу Рабэлашу. Сейчас капитан показывал пальцем место на карте-решении, где надо было поставить подпись. Товарищ Рабэлаш с ручкой в руках склонился над солидным листом бумаги с большим количеством совершенно непонятных букв и цифр, отпечатанных как типографским способом, так и написанных от руки. Также, с интересом изучал странные разноцветные линии и раскрашенные участки. А потом налег локтем на стол, взял и размашисто расписался. Посмотрел на подпись, немного склоняя голову то вправо, то влево, будто оценивая. Затем начал писать крупным, корявым почерком про должности и, наверное, звания и заслуги. Начштаба, за его спиной, сцепил ладони на уровне груди, боясь вздохнуть. А комдес даже не вытер пот со лба. Только обратился к Можару: 'Капитан Можар, подойдите ко мне, пожалуйста,' - и встал у второго, свободного окна, оперся руками на подоконник, глядел куда-то вдаль, в залив. В прорехах между домами и пальмами, кое-где виднелась водная гладь.
    Можар подошел и встал рядом с комдесом. Тот начал вполголоса объяснять суть внезапно возникшей ситуации.
    - В районе обороны мостов боевое охранение захватило двух человек в военной форме неустановленной принадлежности. Были вооружены автоматами Калашникова. По-английски и по-русски не говорят. Ехали на дрезине по жэдэ с востока. Потом бросили и пошли пешком. Проходили в стороне от позиций боевого охранения. Их взяли на подходе к мостам. Оба доставлены на позиции 'Севера'. Много и совсем непонятно говорят. Перепуганы сильно. Капитан Можар, вы бы съездили в группу 'Север' и допросили их. Если допросы никогда не проводили, то наши командиры помогут.
    - Опыт имею, товарищ подполковник.
    - Вот и хорошо. Съездите?
    - Готов отбыть немедленно.
    - Тогда забирайте УАЗ и трех матросов в сопровождение. Сюда их после допроса привозите.
    - Одного бойца, вместе с водителем, вполне достаточно, товарищ подполковник.
    - Ну, смотрите. Не потеряйте по дороге. Черновалов, проводи товарища капитана. УАЗ, водителя и матроса какого - поопытнее - ему.
    - Слушаюсь! - уже подскочив, ответил замначштаба.
    - Разрешите выполнять? - обратился к комдесу Можар.
    - Выполняйте.
    - Есть!
    - И удачи.
    Всё бы хорошо, но, вот только, пожелание удачи капитан Можар очень не любил. Поэтому, уже за дверью, следуя за быстро удаляющимся гвардии капитаном Черноваловым, сплюнул Можар три раза через плечо, а на пролете лестницы постучал по дереву подоконника.

    * * * * * * *


    Спрыгнув с брони на землю, покрытую раздробленными останками кирпича, гвардии старший лейтенант Горельский пренебрежительно забросил каску к стене, в которую уперся его БэТР. Отделение 'пассажиров' заховалось по корме. Комод и радист топтались рядом, осматриваясь.
    Пройдя метров пять, Горельский встал у второго сохранившегося участка стены. Броня гвардии младшего сержанта Орешкина пока медленно подкатывалась. Горельский показал, куда загнать бак (передняя часть бронетранспортера), чтобы потом сдать назад для окончательной швартовки на период оборудования позиций.
    По мнению Горельского, отрезок шоссе, на котором противнику следовало бы принять решение о дальнейшем направлении движения, начинался в глубине территории справа - к востоку. В начальной точке этого отрезка противник визуально обнаружит мосты. Сам отрезок шоссе шел почти параллельно останкам ограды по фронту усадьбы. От неё - направление на начальную точку отрезка составляло примерно сорок пять градусов вправо. Изменит ли противник свой курс следования в начальной точке на шестьдесят градусов влево - в лоб на мосты - или же продолжит выдвигаться по шоссе - ответ на эту головоломку сейчас мало интересовал. Главное, что всё укладывалось в диапазон дистанций от позиций боевого охранения - 200-350 метров. Горельский уже заставил себя поверить, что для коллективного погружения под землю с маскировкой времени хватит и обнаруженным - в частности, головным дозором противника - ему не бывать.
    Пока же, то есть на начальном этапе развертывания боевого охранения, полагалось максимально, по возможности, замаскировать технику. Всё бы это случилось очень не скоро посреди окружающей пустоши, даже если рыть по нормативам инженерно-десантного взвода гвардии лейтенанта Кости Пономарева, два 'ошпаренных землекопа' которого были приданы Горельскому. Но тут снова вмешалась фортуна. Временно установив БэТР Орешкина вдоль и впритык к стене, Горельский с удовлетворением заметил, что позиция выглядела вполне долговременной. Вверх выступали отдельные участки корпуса и башня, а, значит, зарываться глубже не придется. 'Земли с кустарником набросают и хватит. Опять орешкиным фартит'.
    Теперь все ждали пока Орех выгрузит людей и соизволит снизойти пред ясны командирские очи сам. Отделение, усиленное расчетом гранатомета, вылетело и расположилось вдоль борта без замечаний. Вскоре из люка показался, собственно, товарищ гвардии младший сержант. Ухнул вниз, по дороге громыхнув автоматом, и, наконец, оказался напротив слегка поморщившегося Горельского. Стойка называлась 'уважительное вольно'. Поправлял каску.
    - Орешкин, вон те кусты с тыла подрубишь. Сверху и вокруг башни разложите аккуратно, земли набросайте. Морду - чтобы из-за угла не виднелась - деревяшками, хламом прикроете. Потом - окопы и не стесняйтесь - в рост ройте. Располагаетесь вдоль остатков ограды во фронт - в шоссе. Ограда получается, как бруствер. Впереди линии тоже кустарник набросайте, замаскируйтесь. Аккуратно. Рыть только лежа, пока не заглубитесь... Ну, и если нам всем долго ждать придется, то ход сообщения - твой. Его - к БэТрам и отвод - ко второму отделению. Оно на правом фланге, уступом в тыл. Всё понял?
    - Так точно.
    - Гранатомет где расположишь?
    - На правом фланге отделения. Один пулеметчик - там же. Второй - с левого фланга.
    - Я про пулеметчиков не спрашивал.
    - А куда вы де..., - чуть было не брякнул Орешкин, но вовремя спохватился. - Виноват, товарищ гвардии старший лейтенант!
    - То-то же, Македонский. Давай, действуй. Еще раз повторяю: аккуратно. Наблюдение загони прямо к шоссе. И сам присматривай, не расхолаживайся.
    Орех, на первый взгляд, показался бы шустрым и неорганизованным разгильдяем. На самом же деле это было прикрытием или уловкой хитрована, которого Горельский изучил вдоль и поперек за прошедшие полтора года. В конце концов, решил назначить его вторым негласным замкомвзвода. Штатный замкомвзвод гвардии прапорщик Петр Семенович Арукаев тесниться на троне не стал - места, а точнее, забот там вполне хватало. Поэтому, не дожидаясь ответа, Горельский пошел выбирать позицию для своего БэТРа.
    Очень хотелось надеяться, что примыкающая слева стена тоже окажется мало поврежденной. Ведь, кладка выглядела достаточно широкой и надежной.
    Действительно, вид, который открылся за углом, представлял собой хотя и печальную, но не столь уж безнадежную картину. Разгул народного гнева нанес значительный урон ближней к шоссе стене. Её, практически, снесли, а точнее - подорвали не иначе как парой-тройкой тротиловых шашек. Боковые стены через пару метров набирали вполне приемлемую высоту, но, всё же оказались ниже той, за которой стоял БэТР Орешкина. Горельский приказал комоду второго отделения выделить людей и подрыть колеи. Вторая броня, таким образом, должна была усесться пониже, а потом её замаскируют хламом, которого оказалось в достатке внутри усадьбы. Его хватило бы еще на взвод танков. Похоже, здесь отстроились и когда-то жили-поживали - вшей-клопов наживали человек тридцать, использовав все мыслимые и немыслимые стройматериалы окрестной пустыни.
    Тем временем, жизнь неумолимо ускоряла свой бег, будто подсказывая, что потерянные секунды - это непозволительная роскошь. Горельский видел сбоку встревоженные лица бойцов второго отделения, зарывающихся в землю, изредка бросая взгляды 'право, сорок пять'. Сигнал об опасности мог поступить в любой момент, поэтому необходимость успеть и принять его во всеоружии сейчас довлела по максимуму надо всеми. Работали молча, слаженно, быстро.
    Горельский уже обжился на своём командно-наблюдательном пункте - забросил туда каску. КП решил разместить во внутреннем периметре усадьбы - в её ближнем, к противнику и шоссе, углу. Земля здесь была завалена кирпичной крошкой. Радист самолично занимался обустройством: отпинал ногой скомканное тряпье и разбросанные, полусгнившие деревяшки. Потом установил на выступ фундамента рацию, проверил, не торчит ли антенна из-за стены, и уселся сам, проникнувшись какими-то радиозаботами.
    Сам Горельский обосновался на подходящем для наблюдения месте - на том же выступе фундамента, но возле прорехи от широкого дверного проема в стене, через который местность просматривалась наиболее полно. Он видел, как наблюдатель Орешкина, с торчащими над плечами и головой сухими ветками кустарника, в полусгибе, броском достиг шоссе и пропал из виду возле дорожной насыпи. Потом на том же, казалось бы, совершенно пустом месте показалась вытянутая вверх рука. Орех, примостившийся со своим копающим отделением возле ограды, отсигналил ему 'прием', и рука снова исчезла.
    - Бля! Змеи!
    Вскрик раздался от пары бойцов, маскирующих броню, растаскивая гербарии постройки в дальнем углу территории усадьбы. Горельский, уже занятый привязкой вероятных данных по арткорректировке, оторвался от карты и компаса, выглянул наружу.
    - Тихо там! Не тронь и не укусит. Меня бойтесь. Не змей. Работать!
    Минуты ошалело пролетали мимо, раздражая и подстегивая дурные мысли. Но БэТРы, наконец, замаскировали, и личный состав, зарывшись по-уставному - на 'лёжа', теперь неспешно заглублялся 'по-горельскому' - в рост. После доклада комодов по этому поводу, Горельский отметил, что все нормативы перекрыты. На какой-никакой, но войне шанцевым инструментом орудовали куда как быстрее, нежели на очередных и бесконечных учениях.
    Орешкин, конечно же, отрапортовал первым, и теперь его отделение явно тянуло резину, чтобы не рыть ход сообщения. Горельский подумал, было, разъяснить последствия халатного отношения к служебным обязанностям. Но Орех не замечал визуальных, а затем и одного голосового сигнала. Горельскому очень не понравилась явная умышленность в его действиях, и поэтому надо было кого-нибудь послать к Орешкину или бросать в него камнями. Посылать Горельский никого не стал. Также, посмотрев под ноги, он не решился побеспокоить подходящие и многочисленные кирпичные осколки, потому что вдруг вспомнил: 'Своих командиров надо беречь!'
    Уткнувшись в бинокль, Горельский напряженно всматривался в поскучневшую из-за небесной дымки, ленту шоссе, убегающую куда-то вдаль. Заодно обозревал прилегающую к полосе асфальта местность. Скудная и унылая африканская природа, окрашенная в красноватые тона, казалось, хранила абсолютный покой и тишину воскресенья. Не слышно было даже саперных лопаток, с клацаньем вгрызавшихся в земную твердь совсем недавно. Всё утихомирилось. Все были готовы.
    Потом пришло осознание того, что по шоссе вообще никто не перемещался с самой выгрузки. 'У них тут транспорта нет, что ли?' Но он отмел это предположение, вспомнив Луанду, по которой бегало много четырех и более колесного, а также гусеничного, как советского, так и иностранного производства.
    Радист встрепенулся слишком неожиданно и внезапно, застрочив громкой скороговоркой, проглатывая слова. Горельский, еще не совсем понимая, что вот ОНО, что сейчас всё начнется, повернул к нему голову. Затем начал ловить звуковые обрывки, будто выбираясь из анабиоза под бременем не очень жаркой и душной, но, явно, засасывающей в себя, окружающей пустыни.
    - Десят-пятдоклад! Движнажелдороге!
    - Чего-чего?
    - Наблюдает движен..., - радист, окончательно лишенный воздуха, шумно вдохнул и более связно продолжил. - Стрелок 'десятки-пятой' докладывает! Движение по железной дороге. С востока.
    'Но на шоссе-то никого!' Горельский, забыв про осторожность, высунулся в дверной проем, будто пытаясь приблизить горизонт. В этот момент возле ленты асфальта показалась рука наблюдателя. Он указывал куда-то через шоссе, но дал понять без какой бы то ни было конкретики, что видит движение. Орешкин продублировал на КП. Горельский подтвердил рукой и тут же отпрянул за стену. Встав в полный рост, он пытался разглядеть в бинокль, что же происходило. Тревожить эфир дополнительными расспросами 'десятки-пятой' брони не решился.
    Пока там нихрена не было видно. Местность за шоссе сливалась в единую массу с далекими и такими же монотонными холмами. Железная дорога пряталась на общем фоне. Лишь спустя бесконечный пяток секунд, Горельский увидел.
    Вдалеке, за шоссе, перемещалось что-то малоразмерное и темное. Расстояние скрадывало скорость, но через несколько секунд Горельский определил, что это темное приближалось. Чуть позже он разглядел в бинокль два, пока не очень четких человеческих силуэта, оседлавших 'нечто'. Они были видны по пояс, немного сбоку и по какой-то неведомой причине раскачивались в странном синхронном ритме.
    Вначале Горельский подумал о небольшом ялике с веслами. 'По земле... Гребут... Дожили...' Потом на память пришел года два назад увиденный фильм 'Корона российской империи'. Там, на фоне неуловимых мстителей, Джигарханяна, Каракумов, ВЧК и Эйфелевой башни присутствовало нечто подобное под названием дрезина.
    Поскольку от этого объявившегося анахронизма угроза миру и безопасности исходить не могла, а никаких иных изменений в окружающем пока не наблюдалось, то Горельский пришел к выводу, что причина появления данного аппарата - это, отнюдь, не попытка противника произвести разведку с применением жэдэ средства доставки. К тому же, упомянутый транспорт, как оказалось в последствии, обладал не маскирующим, а атакующим свойством - уже хорошо слышимым скрипом несмазанного железа, которым, видимо, пытались отпугивать врагов в радиусе километра.
    'Чего делать-то?' - начал соображать Горельский. Беспрепятственно пропустить отчаянно скрипевшую прабабушку бронепоезда к мостам? Или же отправлять личный состав на отлов гребцов, чтобы ребята носились, как угорелые, по пустоши на виду у всего белого света? Он уже сверился с картой - точка минимального удаления железной дороги находилась более чем в трехстах метрах.
    Через минуту, когда приближающееся 'очевидное-невероятное' оказалось не только хорошо слышимым, но и видимым, ситуация разрешилась сама собой. Раздался громкий металлический хруст, после чего вновь воцарила покойная тишина африканского воскресенья, как положено. Примолкшая дрезина прошла еще несколько метров по инерции и остановилась. Послышались крики. Горельский разглядел в бинокль, что оба машиниста, теперь видимые в рост, были одеты в нечто темное, камуфляжно-полосатое, а также вооружены автоматами Калашникова. Они поковырялись, что-то подергали, затем поводили хоровод вокруг прабабушки, но это не помогло. Старушка явно и наотрез отказывалась скрипеть на своих колесиках куда бы то ни было. Машинистам не оставалось ничего иного, как следовать по назначению пешим ходом.
    Прошло совсем немного времени, и Горельский увидел - они направлялись к мостам. По первым прикидкам выходило, что машинисты пройдут метрах в ста от правого фланга. Орешкин, видимо, проанализировал развитие событий этим же курсом. Поэтому он обернулся и нетерпеливо, вызывающе начал откидывать назад голову с болтающейся на ней каской: мол, чего ждем? Но Горельский не торопился. Он отсигналил Орешкину 'захват' и 'двое, ко мне' лишь после того, как снова осмотрел кислятину, расстилающуюся до самого горизонта.
    С позиции первого отделения снялись двое и шустро поползли в тыл развалин усадьбы. Тем временем, объекты захвата довольно быстро топали, широко размахивая руками. Дистанция до них пока была велика.
    Вскоре за спиной Горельского раздался приглушенный хруст кирпича под подошвами. Потом доклад.
    - Товарищ гвардии старший лейтенант, младший сержант Кантор и матрос Устьянцев по вашему приказанию...
    Горельский оборвал, махнув рукой.
    - Гриша, погляди сам. Вдвоем справитесь? - не оборачиваясь, Горельский передал бинокль за спину. Сам смотрел на приближающуюся к шоссе, уже достаточно хорошо видимую невооруженным глазом пару машинистов, пытаясь понять по телодвижениям, что они из себя представляли. - Хотя бы один при мозгах нужен будет. Который слева, вроде, получше выглядит. Но еще лучше, если оба на ногах останутся.
    - Сделаем, - чуть погодя ответил разведчик, гвардии младший сержант Гриша Кантор.
    - Тогда каски, подсумки здесь оставляйте. Возле вон того кустарника их подождете, - Горельский указал рукой на пересохшие пучки чего-то непонятного, но довольно густого, торчащие из земли метрах в семидесяти с правого фланга второго отделения. - Оттуда до этих машинистов метров сорок окажется. Дайте им в тыл немного зайти. Вам семь-восемь секунд хватит добежать. Смотрю, они и автоматы на спину определили. Так что, время будет. Снайпер второго отделения присмотрит на всякий случай. Но лучше бы без шума и бума. Всё понятно?
    - Так точно.
    - Тогда вперед.
    Горельский отследил, как Устьянцев с Кантором доползли до кустарника, расположились там и замаскировались - срезали и укрылись ветками, заодно набросав на себя взрыхленную штык-ножами землю. Неизвестные не изменили направление движения и только-только начали пересекать шоссе, всем своим видом демонстрируя отсутствие какой-либо осторожности. Видимо, на то не было причин или возможность широкого обзора заупокойной местности внушала безопасность.
    Тем временем, округа стала потихоньку готовиться к наступлению дня, несмотря на то, что небесная дымка пока продолжала блокировать световые потуги солнца. Жара - в связи с умеренностью климата этого сезона - не свирепствовала, а благодушно и мягко обволакивала, прошибая легкий пот. Утренний бриз, еще совсем недавно не оставлявший попыток дуть откуда-то с запада - со стороны моря - окончательно завял, допустив до слуха многочисленные, хотя и трудно опознаваемые звуки, которыми всегда полнилась любая пустыня или пустота. 'Как в бочке,' - подумал Горельский, снова прощупывая биноклем знакомые очертания ландшафта, который слегка поднадоел.
    Но всё и уже давно шло по плану. Со временем был полный порядок. 'Как по маслу... До чего ж гладко-то,' - в который раз констатировал Горельский. Это не беспокоило. Просто, удивляло. Тогда он еще не знал, что удивление - ни что иное, как... Но человек, наверное, для того и создан, чтобы постигать созидая. Для постижения необходимо время. Много времени. Как он уже отметил, со временем был полный порядок, а значит, всё шло по плану.
    У гвардии младшего сержанта Григория Кантора и гвардии матроса Николая Устьянцева также никаких проблем в плане выполнения поставленной задачи не возникало. Оба вооруженных военных неопознанной армейской принадлежности протопали мимо, увлеченно болтая и ни на что не обращая внимания. Среднего роста, черные, как уголь, без головных уборов, лысые. На одном - худющем - странное, полосатое хэбэ болталось мешком. Неуклюже ступая вразвалочку, они начали удаляться.
    Гриша шепнул Коле: "Пуск," - и они неслышно поднялись из-под наваленной земли и веток, через секунды оказавшись за спинами ничего не подозревающей пары. Гриша крепко захватил ладонями оба автоматных цевья и дернул их на себя-вниз, рявкнув в сразу же поникшие затылки.
    - Вы чего тут, блин, ходите?!
    Субъекты даже не дернулись, хотя и не получилось бы. Только головами повели. Гриша крепко держал их автоматными ремнями, заворачивая туловища в наклон и назад. Один что-то сказал негромко. Руки обоих потихоньку начали подниматься.
    Повесив автомат на плечо, гвардии матрос Устьянцев уже оказался спереди машинистов и обыскал от подошв до воротников.
    - Пустые. Бумажки какие-то, - отступил и показал, чтобы ложились. Застопоренные в руках гвардии младшего сержанта, они потянулись к земле. Легли. Гриша стащил оба Калаша через головы и отбросил в сторону. Ни подсумков, ни штык-ножей. Ничего.
    - Ноги шире. Руки за спину, - переводя ботинком и стволом автомата на понятный язык, Гриша перебросил пленных поближе друг к другу и прижал коленями к земле. Затем схватил гимнастерку на плечах одного из них. Ткань оказалась крепкой - надежной. Содрав на спину и не заботясь о пуговицах, он стащил гимнастерку почти до локтей, взялся за нижнюю часть, рванул на себя и провернул ее несколько раз вокруг воротника, зажав, таким образом, сведенные за спиной руки. Потом проделал эту же операцию с другим пленным.
    - Всё! Подъем! И бегом, - дернув вверх, Гриша установил машинистов на ноги и, подталкивая в спины, доходчиво указывал-выправлял стволом направление и темп движения. Устьянцев подхватил с земли автоматы. Они, уже вчетвером, быстро добежали до тыла усадьбы. Там ждал Горельский, понимая, что разводить пленных и устраивать некое подобие допроса 'по одному' обстановка вряд ли позволит. Тем более, вскоре выяснилось, что ни на одном из известных языков пленные не отвечали. Наоборот, вопросов не слушали, а всё время пытались сказать что-то своё, перебивая друг друга, на каком-то 'шта-бжуш-муйту-пшуш' средстве общения.
    Помучившись с минуту, Горельский убедился, что ничего толкового из этого не выйдет. На найденных в их карманах бумажках никаких доступных для понимания военных тайн и секретов, похоже, не содержалось.
    - Устьянцев, возвращайся к отделению. Гриша, в общем, вяжи их по науке, гони на 'опорный' к мостам на полном вперед, сдавай вместе с бумажками и быстро назад. Я не понимаю, чего они говорят и не пойму никогда. Пусть Худжадзе сам разбирается.