*
Афоньская вымылась, и папа несёт её в кровать.
– Однако, здоровенная ты у меня тётка вымахала! – удивляется он.
– Я не тётка, я ребёнок, – возражает сестрёнка, болтая пижамными ногами.
– Ребёнки, милая моя, столько не весят, – говорит папа, подмигивает мне, и мы оба хохочем – совершенно по-бармалейски.
– Мама! – жалобно восклицает ребёнок.
– На себя в зеркало посмотрите, – доносится из ванной мамин голос. – Вот пристали к моей пушиночке.
Танюшка довольно хватает родителя за нос. Оба скрываются в её комнате, отчего я лишаюсь возможности наблюдать их комедийные упражнения. Зато хорошо слышу, как папа рычит и плюхает свою дочуру на чистую простынку. После короткой, но интенсивной возни дочура заявляет:
– Папа, расскажи мне сказку.
– Гм, – озадачивается папа. – А разве ты не в курсе, что здоровенным тётенькам сказки слушать неинтересно?
– А ребёнкам интересно! – верещит наша девочка.
– Знаешь, папа большой, у него дела, а для сказок старший брат в самый раз подойдёт, – он появляется в дверях, очень довольный своевременной ретирадой. – Слышал?
Я поднимаю своё туловище с дивана и, коротко вздохнув, направляюсь к сестре.
Афонька терпеливо дожидается.
Из-под одеяла торчат одни глаза.
– Про что? – спрашиваю.
– Расскажи что-нибудь дикое и романтичное! – глаза начинают разгораться.
– Про Тарзана, что ли?
– Про Тарзана – не сказка, – говорит сестричка. – Вить, у тебя фантазии немеряно! Придумай что-нибудь! Гы-гы!
– Ну хорошо, – я откашливаюсь и начинаю:
«В некотором царстве, приморском государстве, жила-была девушка. Красавица была такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать, ни картину маслом – ничего не получится.
Звали девушку Маша Тзапташвили...»
– Так и знала, – вставляет моя мелкая.
– Тебе что-то не нравится? – осведомляюсь я.
– Нет, что ты, очень нравится! – торопливо уверяет сестричка.
– Тогда не перебивай, пожалуйста.
– Ладно, не буду.
«...И была она, разумеется, принцесса, – потому что кем же ещё может быть Маша Тзапташвили?
И вот, однажды, некий злодей решил завладеть троном короля...»
– А король был кто? – не может утерпеть Афоньская. – Давай королём сделаем Виктора Николаевича Секистова.
– А почему сразу не Донни Бёрнса? И кто будет злодей?
Мелкая пожимает плечами:
– Может, Маурицио Весково?
– Чем тебе не приглянулся Маурицио?! – изумляюсь я. – Пусть уж злодей будет просто – Злодей. Зачем хороших ребят побуждать к икоте?
– Им, по-моему, и так уже... икается...
– Да ладно тебе. Они же все профессионалы. Справятся. Потерпят, в конце концов. У нас уважительная причина – я рассказываю сестре сказку на ночь.
– Да, потерпят, – с удовольствием соглашается маленькая.
«...Короче, некий Злодей решил завладеть троном короля и для этого похитить принцессу, взять её в заложники. Сказано-сделано. Под покровом ночи Злодей запустил в комнату нервно-параллитический газ и спёр принцессу из дворца. А вместо неё оставил записку: мол, решай, что тебе важнее – Маша или царствование.
Король, конечно, готов был от своего трона отказаться, потому что ну его, только заботы одни, а Марию жалко, она такая одна. И тут пред его ясные очи явился прекрасный рыцарь на белом коне...»
– Денис!
– Да, именно он.
«...Явился рыцарь и сказал, что нечего всякому ворью троны раздавать, а принцесса ему самому нужна. Король хотел его отговорить, у Злодея же всякие боевые отравляющие вещества в арсенале имеются. На что прекрасный рыцарь ответил, что его знакомая фея, Надя Эфтедал, сковала ему скафандр высшей защиты, и никакая отрава ему теперь не страшна...»
– Здорово! – восхищается Афоньская, лезет из-под одеяла и садится ко мне поближе, обхватив коленки.
«...Король дал добро.
Рыцарь вскочил на своего скакуна и помчался. Ведомый голосом своего сердца, он легко нашёл убежище Злодея, и въехал на коне прямо в беседку, где безобразник изволил пить чай.
Знамо дело, разгорелась битва.
Несколько необычно выглядела эта битва, потому что Злодей метал в рыцаря молнии, всякую отравленную гадость, а рыцарь всё стоял, как скала, даже не шелохнулся. Потом, когда подлый супостат выдохся очень сильно, наш герой схватил его за шиворот и закинул в море, на съедение акулам...»
– Как жестоко, – шепчет Афонька.
– Не бойся, это было Чёрное море, а в нём водятся кошачьи акулы. Человека им съесть не по силам. И вообще, главное, что танцор победил.
«...Наш рыцарь снял скафандр, переоделся во всё чистое и вывел Машеньку из темницы.
На землю спускался тихий вечер, ветерок лениво шевелил пальмовые листья, волны танцевали медленный вальс.
Это было очень красиво. Рыцарь и принцесса не выдержали и начали танцевать.
Так до сих пор и танцуют.
Ну и король утешился, конечно».
– Хорошая сказка, – говорит мелкая. – Жалко, что маленькая.
– Ложись, – я касаюсь Афонькиного лба и осторожно подталкиваю её к подушке.
– Витя, – она вцепляется в моё запястье обеими руками. – Скажи вот, жаль, что сказки не случаются в жизни?
– Случаются. Спи.
Она грустно кивает и заползает обратно под одеяло.
Сказка рядом.
Случаются.
Я вам сейчас всё расскажу.
Со мной была сказка, – когда деревья были большими, Афоньская мельче во сто крат, а паркет скрывал в себе невероятнейшие тайны.
Выходить на него оказалось огромадным удовольствием. На тренировки мы с мамой ходили пешком: в одной руке пакет с ботинками, в другой руке – мама; пятнадцать минут ходу, и мы – под сводами нашего славного ДК.
Милана скажет: «Встали в пары», – и всё, понеслась душа в рай!
...Ах, этот старенький, заслуженный паркет!
В моих первых забавных шагах он, видимо, прочитал что-то важное для себя, что-то настоящее. В незатейливой траектории нашей первой схемы вдруг появился новый пылающий вектор, сердце незаметно пропустило удар и вернулось из короткой немоты уже отмеченным, и последующие удары обратились чередой разноцветных вспышек. Пульс отныне подчинялся распахнувшейся отовсюду гармонии.
Он меня звал, этот паркет, и я приходил – с температурой, с першением в горле – чтобы снова взлететь, всё равно взлететь, назло незванной болезни, навстречу звёздам будущих побед и поражений. Потолок растворялся, и звёзды смотрели вниз, дышали морозной чистотой зимнего неба, касались бережными лучами наших душ, а там, в отдалённой глубине, просыпались удивлённые искры – и весь мир становился другим, добрым, каким его и задумал незримый Творец.
Не смейтесь, друзья, такие эмоции не заслуживают и тени иронии. Лишь радостная улыбка узнавания будет здесь уместной... Спросите себя, зачем вам изо дня в день выходить на площадку? Что вами движет? Вы хотите что-то узнать о себе, доказать себе что-то?
Быть может, вам нравится чувствовать своё тело? Петь им? Разговаривать?
Может, вы хотите просто как следует «отжечь»? Или, совсем просто, – кого-то «сделать»? Таков пик ваших желаний?
Или там, на гладкой плоскости, – дверь в иномирье, где вы познаёте красоту Божьего творения, пылаете этой красотой и дарите её другим, созерцающим со стороны вдохновенное, возвышенное горение вашей пары?
Мы пылаем до сих пор!
Сказки случаются!
На первый свой турнир я вышел без страха, потому что паркет был свой, знакомый, а дома, как оказалось, помогают не только стены, но и пол. Нас, новичков, было всего семь или восемь пар, поэтому начали сразу в финале. Нам и было тогда по девяти лет...
Судейство было открытым.
В груди дрожала струна, какой-то неосознаваемый восторг: мы танцуем в сердцевине ритма, всё вроде бы получается, и моя первая партнёрша покоряет зал светлой детской улыбкой.
Во всех шести танцах все судьи безоговорочно поднимали: первое, первое, первое, первое, первое, первое...
Афоньская перед конкурсом увидела жёлтенького слонёнка и заявила: «Витя, подари мне такого, пожалуйста». Слонёнка давали за первое место.
Ну, я и подарил.
Надо ли говорить, что домой мы не шли, а парили?
Когда-нибудь, выйдя на паркет, Афоньская поймёт, что сказка рядом...