В ту бесснежную декабрьскую ночь на 11 декабря, лета одна тысяча семьсот девяностого от Рождества Христова, над ощетинившейся стволами орудий Ордукалеси непроглядный стылый небосвод кроваво рдел всполохами многочисленных пожарищ. Подвергавшаяся артиллерийскому обстрелу со стороны русских войск крепость, упрямо огрызалась израненными от ударов ядер редутами. Более двух сотен турецких орудий в чаду пороховых газов отвечали на залпы русских батарей непрекращающимся грохотом и огнем. В разворошенной, аки осиное гнездо цитадели, всю ночь не утихало движение, стоял гул, в коем смешались и надсадный призывный набат, и гортанные крики людей, и ржание лошадей, и грохот пальбы. Воины Аллаха истово молились, изготовившись к смертному бою, корпя надежду предстать пред Всевышним, дабы попав в рай, вечно услаждаться песнями чернооких гурий. Приготовленные средства для отражения натиска штурмующих руслар кипели в смоляных котлах, распространяясь удушливыми сизыми парами над зубчатыми бастионами, грозно высились на валах штабелями бревен ли, валунов, или всего, что попадалось под руки и могло быть использовано для отражения штурма.
В 3 часа ночи в холодные блики зарева взвилась первая сигнальная ракета, по которой русские войска оставили лагерь и выступили к назначенным исходным рубежам для штурма. А в половине шестого – отчаянные ударные колонны двинулись на приступ.
Прежде других подошла к крепости 2-я колонна генерал-майора Бориса Петровича Ласси и уже к 6-ти утра под градом неприятельских пуль бесстрашные егеря Ласси, одолев вал, завязали наверху жестокий бой с турками.
Апшеронские стрелки и Фанагорийские гренадеры 1-й колонны генерал-майора Сергея Лаврентьевича Львова опрокинули неприятеля на подступах и, овладев первыми батареями и Бросскими крепостными воротами, соединились со 2-й колонной Ласси.
Западный редут Табия взять лобовой атакой оказалось невозможным. Генерал Львов первый перелез через палисад между редутом и берегом реки, подав пример подчиненным. Преодолев палисад, гренадеры, следуя за Львовым, ворвались в крепость и атакой в тыл захватили береговые батареи. Из редута турки сделали вылазку и ударили в сабли. С редута остервенело били орудия, осыпая фанагорийцев картечью. Львова тяжело ранило и командование 1-й колонной принял полковник Золотухин.
Гренадеры ответили на вылазку штыковым ударом. Янычары, не выдержав напора, рассеялись. Под взрывами ружейных гранат фанагорийцы обошли редут, пробились к воротам и, отворив их, впустили резерв и соединились со второй штурмовой колонной генерал-майора Ласси, уже овладевшей на своем участке гребнем вала. Башня редута еще держалась.
Итак, Бросские ворота были открыты для кавалерии. В первых рядах штурмующих гренадеров отважно сминала позиции турок рота, в которой шли и отважный русый поручик, и седоусый капрал Максимов, и молодой солдат Филька Векшин. Отчаянно увлекая за собой роту, срывающимся на альт молодым голосом, поручик орал: «Вперед, братцы! За мно-о-о-й!» Штурмующие гренадеры стремительной лавиной хлынули на вал и первый эшелон орудийных заслонов. Последним залпом обреченных турецких батарей, ударивших буквально в упор, жестко разорвало первую волну штурмующих, смешав в чаду пороховых газов и крики, и стон, и кровавые ошметки человеческих тел.
«Ал-ла!» - кричали в ужасе правоверные воины.
«Ур-р-а-а-а!» - раскатисто неслось над валом и вторая волна русских штыков отчаянно вгрызалась в плоть врага, разя и отбиваясь от острых взмахов ятаганов.
С редута Табия смертоносная картечь разила русские ряды до тех пор, пока обезумевшие от штурма и крови гренадеры, буквально сметающей лавиной не одолели огрызающийся картечью редут, кинувшись на приступ.
Отразив удар турецкой сабли подставленным ружьем, грузный капрал Максимов, стоя на верхних перекладинах лестницы, тут же нанес смертельный удар прикладом в челюсть здоровенному турку, вложив в движение молодецкий «хук». Следующим ударом штыка наотмашь, он буквально раскроил горло черноокому аге с иссиня -смоляными усами и ворвавшись на бастион, удерживал толпу неистовых басурман, пока следом за ним на укрепление поднималась рота.
- Да сколько же вас?! Язьви вас в душу! – кричал в горячке сражения запыхавшийся Максимов, ударив следующего врага сапогом в пах, зажав при этом в смертельном замке левого предплечья шею хрипящего басурманина. Правой рукой он ухватил руку турка с окровавленным ятаганом, удерживая его от разящего удара и сам отражал выпады нападавших, руководя неприятельской рукой с мечем, как упрямый кукловод. Хрястнули шейные позвонки, покатился упавший с головы бордовый колпак и обмякший турок распластался у ног гренадера.
- Держись, дядя! – кричал ему чумазый Филька Векшин, подоспев следом и быстрым навскидку выстрелом охотника, разрядил свое ружье в налетавшего татарина. Зоркий глаз Фильки тут же заметил смертельную опасность, нависшую над сражающимся поручиком. Два вражеских ствола уже нацелились ему в спину. Метнувшись почти одновременно с грохотом картечи, Филька успел принять смертельный заряд в свою грудь, прикрыв ротного командира. Солдата отбросило разящим залпом и толкнуло спиной к спине поручика. Тут же громыхнули два ответных выстрела Филиппова и Кубышкина и находившиеся у самого зубчатого края редута татары, нелепо взмахнув руками, рухнули как подкошенные. Один из них вывалился через бойницу и полетел вниз.
- Векшин, не сметь!!! – истерически заорал поручик, приподняв голову солдата и пытаясь в отчаянии остановить его смерть. Филька, хрипя окровавленными ранами груди, открыл глаза, слабо улыбнулся и выдавил из себя:
- Врешь, Ваше бро… И тут же, закашлявшись багровыми кровавыми сгустками, испустил дух.
Поручик, наклонившись низко над умершим солдатом, прислонил его буйную головушку к своей груди, поцеловал в чело и, закрыв ему карие очи, перекрестился окровавленными перстами над его телом. Дрожащие щеки офицера, убеленные еще юношеским пушком, пробороздили беззвучные слезы.
Много лет спустя седовласый полковник, коим к тому времени станет русый поручик, прикроет своим телом молодого солдата в сражении при Бородино…
Стратегически важный редут Табия был взят. В ходе боя был тяжело ранен генерал Львов и командование 1-й колонной принял полковник Золотухин.
Труднее всего пришлось штурмовать 3-й колонне генерал-майора и Кавалера Федора Ивановича Мекноба, ближайшей задачей которой, являлись большой северный бастион, соседний с ним - к востоку и куртина* меж ними. В составе колонны шли 3 батальона Лифляндского Егерского корпуса. За ними - резерв в каре в составе двух батальонов Троицких мушкетеров.
Перед колонною шли стрелки, а по флангам - рабочие с инструментом, которые несли восемь пятисаженных лестниц, 500 семи-футовых фашин для наполнения рва по длине в две фашины, дабы по них восьмью рядами спускаться в ров. На этом участке штурма глубина рва и высота вала были так велики, что лестницы в 5,5 саженей (около 11,7м) оказались коротки. Пришлось под шквальным огнем неприятеля связывать их по две вместе.
«Сия колонна, устясь в ров, пристани лестницы, по коим поспешает взойти на курну к Хотинским воротам, а взойдя на вал, занимает влево до туров, отделяющих по лощине старую от новой крепости…» - таковой была ближайшая задача, поставленная Суворовым Мекнобу.
Одновременно на противоположном фланге крепости шли две колонны, под командованием генерала-поручика и Кавалера Александр Николаевича Самойлова:
- 4-я - под командою генерал-майора и Кавалера Графа Безбородки, состоящая из иррегулярного войска Донских Казаков и Арнаутов, ведомых Бригадиром и Кавалером Платовым. За ними следовал резерв в каре второго батальона Полотских мушкетеров.
Перед колонною шли 50 человек с топорами, кирками и лопатками по лощине между старой и новой крепостью, и «…срубивши палисадник, расчищают вход в крепость; а взошедши, принимают направо по турам кавалера (кавальера***) в помочь высадки с флотилии; а тысяча задних - налево по бастионам и куртинам новой крепости…»
- 5-я Колонна, под командою генерал-майора и Кавалера Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова, составленная из трех батальонов Бугского Егерского корпуса. За ними - резерв в каре первого батальона Полотских мушкетеров.
«Пред колонною следует тоже число стрелков и работников с инструментом с их начальниками; по флангам оных несут восемь четырехсаженных лестниц, потом 600 семифутовых фашин для наполнения ими рва, клавши по длине в две фашины, дабы по них опуститься в восемь рядов; приставя лестницы, всходят на куртину к Килийским вратам, а взойдя, принимают первые два батальона - направо, а последние - налево по валу новой крепости…»
Огромные трудности выпали на долю четвертой колонны, в составе которой имелись подразделения плохо вооруженных и слабо обученных казаков.
Так авангард 4-й колонны под командой казацкого бригадира, георгиевского кавалера Василия Орлова, одолев вал в районе Бендерских ворот, овладел правым от ворот восточным бастионом. Но в это время Бендерские ворота отворились, и турки, спустившись в ров, ударили казакам во фланг, пытаясь отрезать их от остальной части колонны. Короткие казачьи пики, оказались бесполезными в отражении флангового удара турок — янычары перерубали их, и казаки гибли во множестве под ятаганами турок.
В ходе боя Платову пришлось принять на себя командование отрядом, заменив тяжелораненого генерала Самойлова.
Находясь на Трубаевском кургане, Александр Васильевич руководил общей эскаладой, принимая потоки донесений от командиров колонн через вестовых и отдавая короткие и внятные распоряжения. Наблюдая через подзорную трубу ход баталии, искренне хвалил успешные действия штурмующих и громко сокрушался в случае заминок, или неуспеха.
- Ваше сиятельство, донесение от его сиятельства генерал-поручика Самойлова! – крикнул подъесаул, осадив своего взмыленного дончака.
- Терехов, помилуй Бог, ты ли? – крикнул Суворов.
- Я, Ваше сиятельство! – молвил Ванька, спрыгнув с коня и протянув Суворову донесение. - Упустили турка у Бендерских ворот… Вот басурмане и покуражились…- виновато добавил Терехов.
- Вижу! – зло бросил генерал-аншеф, - Промах Безбородки. Помилуй Бог, скверно у казачков вышло то! Обернувшись к офицерам коротко бросил:
- Часть резерва воронежских гусар, да два эскадрона карабинеров Северских, да полк Сычева! Промедления сие не терпит!
На ликвидацию неуспеха распоряжением Платова, заменившего раненого Самойлова, уже был брошен самойловский конный резерв, а Кутузов без промедления бросил в образовавшуюся брешь свой пехотный батальон. Объединенными силами противник был частично истреблен, частично отброшен обратно в крепость.
Однако, комендант левого от ворот восточного бастиона, опасаясь, что русские на плечах беглецов ворвутся в город, приказал взорвать мост перед Бендерскими воротами. Тогда командир воронежских гусар полковник И. Ф. Волков, согласно последовавшему рапорту Суворова о штурме, «...опрокинув невозможности и открыв заваленные Бендерские ворота, устроил испорченный турками мост, выехав с тремя эскадронами в оный, поразив и рассыпав, и принудил многих отдаться и взял до восьми сот человек в плен...».
Меж тем флотилия генерал-майора Иосифа Михайловича де–Рибаса, имея на судах около 2000 человек десанта, растянувшись вдоль реки и стоявшая на якоре в 20 саженях от противоположного берега, высадила три колонны под прикрытием гребного флота, кои двинулись по сигналу к крепости и построились в двухлинейные боевые порядки.
Высадка началась около 7 часов утра. Она производилась быстро и четко, несмотря на сопротивление более 10 тысяч турок и татар. Успеху высадки немало способствовали колонна Львова, атаковавшая на левом фланге береговые дунайские батареи, и действия сухопутных войск с восточной стороны крепости (правого фланга).
Первая колонна генерал-майора Н. Д. Арсеньева, подплывшая на 20 судах, высадилась на берег и разделилась на три части. Батальон херсонских гренадер под командованием полковника В. А. Зубова овладел весьма крутым кавальером**, потеряв треть своего состава. Батальон лифляндских егерей полковника графа Роджера Дамаса занял батарею, которая «анфилировала»*** берег.
Вторая колонна полковника Чепиги также успешно выполнила свою задачу.
Третья колонна бригадира Е. И. Маркова высадилась у западной оконечности крепости под ожесточенным картечным огнем с редута Табия, который к тому времени еще находился в руках неприятеля.
***
Пробившееся сквозь ночную мглу холодное зимнее утро, явило страшную картину ночного боя, из которой, впрочем, стало ясно, что вал взят, неприятель вытеснен из крепостных верхов и отступает во внутреннюю часть города. Русские колонны с разных сторон двинулись к центру города: справа - Потемкин, с севера - Платов, слева - Кутузов, с речной стороны - де-Рибас. Завязался новый бой. Ожесточенное сопротивление турок продолжалось до 11 часов утра. Несколько тысяч лошадей, выскочивших из горящих конюшен, в бешенстве мчались по улицам и увеличивали смятение. Почти каждый дом приходилось брать с боем.
Около полудня колонна Ласси, взошедшая первой на крепостной вал, первой же достигла и середины города. Здесь войска встретили упорное сопротивление тысячи татар под начальством Максуда Гирея, князя чингисхановой крови. Максуд Гирей защищался отчаянно, и только, когда большая часть его отряда была перебита, сдался в плен с 300 израненными воинами.
Для поддержки пехоты и закрепления успеха, Суворов приказал ввести в город 20 легких орудий, чтобы картечью очистить улицы от турок.
В час дня, в сущности, победа была одержана. Однако бой еще не был закончен. Неприятель пытался нападать на отдельные русские отряды или засел в крепких зданиях как в цитаделях.
Попытку вырвать Ордукалеси обратно, предпринял Каплан Гирей, брат крымского хана. Собрав несколько тысяч конных и пеших татар и турок, он отчаянно повел их навстречу наступавшим руслар. Но и эта попытка не удалась. Он пал, было убито более 4 тысяч турок, включая пять сыновей Каплан Гирея. В два часа дня все колонны проникли к центру города. В 4 часа победа была одержана окончательно.
Измаил пал!
***
«Потери турок были огромны, одних убитых оказалось более 26 тысяч человек. В плен взято 9 тысяч, из них на другой день 2 тысячи умерли от ран». (Орлов Н. Указ. соч., с. 80.)
«Из всего гарнизона спасся только один человек. Легко раненый, он упал в воду и переплыл Дунай на бревне. В Измаиле было взято 265 орудий, до 3 тысяч пудов пороху, 20 тысяч ядер и множество других боевых припасов, до 400 знамен, обагренных кровью защитников, 8 лансонов, 12 паромов, 22 легких судна и множество богатой добычи, доставшейся войску, всего на сумму до 10 млн пиастров (свыше 1 млн руб.). У русских было убито 64 офицера (1 бригадир, 17 штаб-офицеров, 46 обер-офицеров) и 1816 рядовых; ранено 253 офицера (из них три генерал-майора) и 2450 низших чинов. Общая цифра потерь составила 4582 человека. Некоторые авторы определяют число убитых до 4 тысяч, а раненых до 6 тысяч, всего 10 тысяч, в том числе 400 офицеров (из 650)». (Орлов Н. Указ. соч., с. 80-81, 149.)
Суворов донес о своей победе императрице: “Гордый Измаил у ног Вашего Императорского Величества”, а Потемкину написал: “Не было крепости крепче, не бывало обороны отчаяннее Измаила, но Измаил взят — поздравляю Ваше Сиятельство”.
В своем рапорте Потемкину он также писал, что гарнизон состоял действительно из 35000 вооруженных людей, хотя Сираскир и получил провианту на 42000. Мы полонили: трех-бунчужного Пашу Мустафи, 1 Султана, сына Сираскова, Капиджи Башу, множество Бим-Башей и других чиновников. Всего 9000 вооруженных людей из коих в тот же день 2000 умерло от ран. Около 3000 женщин и детей в руках победителей. Тут было 1400 армян, всего 4285 христиан, да 135 жидов. Во время штурма погибло до 26000 турок и татар, в числе коих Сираскир сам, 4 Паши и 6 Султанов. Нам досталось 245 пушек и мортир, все почти литые, 364 знамена, 7 бунчугов, 2 санджака, превеликое множество пороху и других военных снарядов, магазины полные съестных припасов для людей и лошадей. Добычу, полученную нашими солдатами, ценят свыше миллиона рублей. Флотилия турецкая, стоявшая под батареями измаильскими, совершенно почти истреблена так, что мало осталось из оной судов, которые бы можно было, вычиня, употребить на Дунае.
По обычаям того времени, Суворов распорядился предоставить город во власть солдатушек. Вместе с тем Александр Васильевич принял жесточайшие меры для обеспечения порядка. Кутузов, назначенный комендантом Измаила, в важнейших местах расставил караулы. Внутри города был открыт огромный госпиталь. Тела убитых русских увозились за город и погребались по православному обряду. Турецких же трупов было так много, что был дан приказ бросать тела в Дунай, и на эту работу были определены пленные, разделенные на очереди. Но и при таком способе Измаил был очищен от трупов только через 6 дней. Пленные направлялись партиями в Николаев под конвоем казаков.
Хоронили убиенных и фанагорийцы. Рота гренадеров, с которой читатель «брал» редут Табия, потеряла половину своего состава. В вырытый ров уложили тела погибших, укрыв их ряды палатками. Священники совершили обряд по православному обычаю и огромные братские курганы на долгие века стали последним пристанищем русских солдат у врат поверженного Измаила.
Капрал Максимов с перевязанной головой смахнул с почерневшего обветренного лица скупую слезу и прошептал про себя, перекрестившись: «Эх, брат Векшин… Беличьи уши… беличьи уши… Прощай, браток! Царствие вам небесное, братцы…»
Уже в скорости, уволенный с Императорской службы, седоусый старый солдат последует к себе на родину в какую-нибудь деревеньку Костромской губернии, в коей не осталось у него более никого. «Обоснуясь», да приладившись к позабытому крестьянскому укладу, женится на пожилой вдовушке и станет коротать свой век, пыхтя самосадом и вспоминая былые баталии…
***
Ванька Терехов, возвращаясь с похорон павших товарищей, вел своего усталого дончака по кривой улочке города. Увидев в тихом переулке статного коня, обомлел от удивления. До чего же хорош был жеребец, арабский скакун червонно-золотой масти с белыми околышами у темных копыт и продольным пятном от лба к носу. Очевидно, потеряв в бою важного всадника, конь забежал в тихий переулок, где мирно выщипывал из расщелин песчано-каменного «чамура» мшистые сухие побеги.
- Тпру! Стоять! Не бойся, ты, красный дьявол! – протянул Ванька к коню ладонь с кусочком сахара, что завалялся где-то в кармане. Конь громко всхрапнул, раздувая дрожащие ноздри, мотнул головой и потянулся к лакомству.
- Ты, небось, не кумекаешь, о чем бишь я гутарю? - заговаривал он тихонько жеребца, готовя бечеву для аркана, - Нич-чё, басурманина, язьви его, табе носить боле не придется… А бушь ты, милай, таперь у отца нашенского - Лександра Васильича! – вдруг осенила Терехова мысль о подарке «араба» Суворову.
Выбрав из спутанной гривы ежистые репья, да обротав коня его же уздечкой, что болталась сбоку, да накинув для пущей надежности петлю, Ванька пристегнул конец бечевы к луке седла дончака. Решительно вскочив в седло своего коня, двинулся далее с пристежным.
Измаильский майдан кишел народом. Разношерстная толпа гудела, высыпав, наконец из тесных хижин да хат, где испуганный люд отсиживался пока гремела баталия. То там, то тут стояли прикатившие возы с нехитрым товаром, да чадили дурманящим духом жареного мяса шашлычники. В раскинутых палатках с восточными сластями толстопузые татары предлагали халву, инжир, да рахат-лукум. Бессарабские цараны торговали кукурузой, соленой брынзой, горячей мамалыгой, да разливали в глиняные «глечики» темное вино с огромных дубовых бочек, установленных на возах.
Ваньке захотелось пить, но воды он нигде не увидел. Он подошел к бочке и попросил налить и ему хмельного напитка. Опрокинув такой глечик залпом, Ванька бросил в посудину монету и вернул ее торговцу.
- Хорош конь! – восхищался торговец, окинув взглядом пристежного, - не продашь коня, служивый?
- У табе, жидовска морда ни товару, ни денег не хватит! – зло бросил Ванька, слегка качнувшись от ударившего в голову хмеля и зашагал к месту расположения своей сотни.
Приняв рапорт от полковника Золотухина, Суворов поздоровался с гренадерами и начал говорить. Он говорил мягким голосом с хрипотцей, покашливая, словно на разборке обыденного вахт-парада. То голос его взлетал, когда он отмечал героические эпизоды штурма, то садился скорбно, когда речь шла о павших. И «сия эскалада» в его словах представлялась, как будто бы делом обычным, рядовым. Он хвалил солдат и командиров за точное исполнение приказов, за правильное, согласно диспозиции, занятие мест, назначенных штурмовым колоннам, за то, что все колонны по третьей ракете двинулись на штурм одновременно.
Никого Суворов не хулил и кончил речь обычными, как на вахт-параде, словами:
- Субординация! Экзерциция! Дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость! Победа, слава, слава, слава!
Последовало громовое «Ур-ра!» Раскатисто катилось восторженное эхо и уносило радость победы и к зимнему Дунаю, и в холодную степь, и в ясное морозное небо.
Отслужили молебен. Под грохот орудийного салюта возгласили вечную память павшим и многия лета живым.
Суворову подвели великолепного «араба», убранного богатой сбруей: тут и вышитый золотом чепрак и изящное турецкое седло с высокой лукой, украшенное самоцветами и пышный султан из страусовых перьев, что колыхался меж ушей жеребца. Чудо, а не конь!
- Ваше сиятельство! Граф Александр Васильич! - молвил Платов, - Помилосердствуйте, примите казачий и солдатский подарок!
- Хорош конь! Помилуй бог, как хорош! Только, братцы, чудо-богатыри, принять подарок не могу! Мы ведь одолели сию цитадель не за добычу… Русские ведь мы, православные! Донской конь меня сюда принес, на нем и обратно поскачу…
Оставив комендантом Измаила Кутузова, Александр Васильевич поехал в Яссы к Потемкину, который его уже давно ожидал.
- Чем могу наградить тебя, Александр Васильевич? – спросил притворно светлейший у Суворова.
- Кроме Бога и матушки государыни меня никто не может наградить — я не купец и не торговаться с вами приехал.
Этим ответом Потемкин был оскорблен, и они расстались очень холодно.
Суворов рассчитывал за штурм Измаила получить чин генерал-фельдмаршала, но Потемкин, ходатайствуя о его награждении перед императрицей, предложил наградить его медалью и чином гвардии подполковника или генерал-адъютанта. Медаль была выбита и Суворов был назначен подполковником Преображенского полка. Таких подполковников было уже десять; Суворов стал одиннадцатым.
Низшим чинам были розданы овальные серебряные медали, для офицеров установили золотой знак, начальники получили кто – ордена, кто золотые шпаги, некоторые получили чины.
Сам же главнокомандующий русской армией князь Г. А. Потемкин-Таврический, приехав в Петербург, получил в награду фельдмаршальский мундир, шитый алмазами, ценою в 200 тысяч рублей, а также Таврический дворец. В Царском селе было предусмотрено соорудить князю обелиск с изображением его побед и завоеваний.
Покорение Измаила имело большое политическое значение. Оно повлияло на дальнейший ход войны и на заключение в 1792 году Ясского мира между Россией и Турцией, который подтвердил присоединение Крыма к России и установил русско-турецкую границу по р. Днестр. Тем самым все северное Причерноморье от Днестра до Кубани было закреплено за Россией.
Победе под Измаилом был посвящен гимн «Гром победы, раздавайся!», считавшийся до 1816 года неофициальным гимном Российской империи.
* Куртина - средняя часть крепостного бастионного фронта, соединяющая фланги смежных бастионов.
** Кавальер – здесь - земляной вал;
***Анфилировать - франц. enfiler, буквально нанизывать. Здесь - стрелять из пушек вдоль крепостных верхов, моста, и т. п.