Лет шесть назад мне смертельно надоело работать в одной коммерческой газете, которую я редактировал (для хозяина, разумеется). А тут еще и писательский зуд , ни с того, ни с сего, прорезался на старости лет. И я ушел. В никуда.
Это, конечно, было глупым решением - не позаботиться заранее о дальнейшем месте работы. Потому что усилиями многих моих коллег по ремеслу, заложивших душу золотому тельцу, да и бывших коллег по работе в облисполкоме, с невероятной легкостью переквалифицировавшихся из строителей коммунизма в строителей безоблачного капитализма, у меня в городе создана репутация железобетонного «коммуняки».
А расклад изданий в нашем громадном городе очень прост – несколько официозов, подкармливаемых властью, несколько «демократических» газет, которые, правда, сейчас жутко стесняются признаться в этом, хотя не изменяют своей сути, и дикая прорва коммерческих и чисто бульварных изданий. Первым двум категориям я не подхожу по понятным причинам, а третья – мне самому отвратна. И ведь пытался же. Некоторое время проработал заместителем редактора в одном бульварном еженедельнике. Но через месяц сказал на планерке: «Ребята, я вот подумал ночью, о каком половом извращении мы еще НЕ успели написать за месяц. И понял, что молодцы - обо всех успели. И о скотоложстве, и о некрофилах, и о садомазохистах, и о педиках. Давайте я как-нибудь отсюда по-доброму, тихонько уйду. А?»
Короче, газет много, а работать негде. Можно, конечно, выпускать какое-то реально оппозиционное издание, но на что жить? Там сплошная «общественная работа». Кстати, не такой уж я и железобетонный. Из руководства областной организации компартии ушел еще в 1994 году, потому что понял, что КПРФ взяла твердый курс на ортодоксов марксизма. Не состою, не числюсь. А мог бы, наверное, уже не один год протирать штаны в Госдуме, в качестве «народного трибуна». Но такой уж у меня дурацкий характер. Не умею идти в толпе, всё норовлю эту толпу расклассифицировать. А толпа не хочет. Ей гуртом жить проще. Хорошо, что не служил в армии, хоть и офицер запаса. Убили бы. Там таких, как я, ненавидят.
И вот кукую, доедаю последние гроши. А тут вдруг давнишний товарищ объявился - Евгений Рябцев. «Всемирно известный писатель» - как он любит представляться. Ну, насчет того, что всемирный - тёзка, конечно, загибает. Но всероссийски известный, точно. И всё из-за одной его книги «Сто тринадцать прелестниц Пушкина», из-за которой Женю, кажется единственного в новейшей истории, выставили из Союза писателей России. (Правда, В.Н.Ганичев, председатель СПР, это сейчас отрицает, говорит, что исключали за его спиной, а, следовательно, незаконно). И за что, спрашивается, исключили? Человек добросовестно собрал сведения обо всех любовницах Пушкина, даже об предполагаемых. Да гордиться мы должны тем, что у Солнца русской поэзии было такое количество обожательниц!
Женя мне и говорит: «Иди, тезка, работать ко мне в «Литфонд» главным редактором». Насчет «главного» - это, конечно, громко сказано. Потому что никто, кроме Евгения Алексеевича, меня и бухгалтера, в штате не числился. Если другие и выполняли какую-то работу, то по совместительству. За три года мы издали с ним больше сотни наименований книг. В основном, самодеятельных авторов, любителей, малыми тиражами.
А потом нас начали прессовать. Оба писательских союза. Главный аргумент – мы плодим графоманов. Конечно, нужно сразу признать, что далеко не всё, что мы печатали – перлы русской прозы и поэзии, хотя попадались очень недурные книги, особенно, сборники стихов.
Но разве в этом дело? Мы живем в (формально) бесцензурном обществе. И каждый волен издать на свои деньги свою книгу, если её содержание не вступает в войну с законом. Пусть это даже будет песня калмыка, как он едет по степи, едет, едет, едет – и так на 200 страниц. К чести моего бывшего директора и моей, скажу, что ни одной похабной или чернушной книги мы не издали. Да нам таких и не несли, прекрасно зная, с кем имеют дело. К тому же наш отказ ровным счетом ничего бы не значил – автор просто бы отнес книгу в другое издательство, которых пруд пруди. Однажды родственница попросила меня посмотреть рукопись одной «повести» своей знакомой. Я пробежал десяток страниц и ахнул: подобную ахинею было трудно даже представить. Не слабая или бездарная, а просто ахинея. Написал автору злую рецензию. И что же: через год мне торжествующе передали эту рукопись уже изданной. Заглянул: внутри та же белиберда, без всякой литературной правки.
И вот писательские союзы (чем они заняты – рассказ ниже) обрушились на нас с критикой. Хоть и через многотиражки, которые никто не читает, а всё же неприятно. Рябцев зеленел от ярости, я же стал интересоваться, какие, так скажем, мастера пера выпускают на нас свой пар. Попалась на руки книга-справочник донского писателя и нашего друга Г.В.Губанова «Дон литературный». После её прочтения у меня зашевелились волосы на голове. Ну, хорошо, мы с Рябцевым плодим писателей-графоманов, а чем заняты почтенные Союзы? Как, скажите, можно проработать всю жизнь на Дону в журналистике – и не знать 80 процентов «обилеченных» писателей Дона? В двадцать лет я знал их практически всех, а сейчас о четырех из каждых пяти вообще никогда не слышал. Как такое может быть? Я родился в стране, где писательские имена всегда были на слуху. Если человек представлялся: я –писатель, это звучало примерно также, как если бы он сказал: я – ректор института, или, я – Герой Советского Союза. А сейчас?...
Мы с Е.А.Рябцевым выпускаем альманах «Русский мир». Там я и опубликовал свою статью, которая публикуется ниже. Когда вы её прочтете, то поймете, что путь в донскую писательскую «роту» мне заказан, даже если в дальнейшем я напишу что-то покруче «Войны и мира».
КУДА ИДЕТ «ПИСАТЕЛЬСКАЯ РОТА»?
Давным-давно Михаил Александрович Шолохов, говоря о писателях Дона, на века прилепил к ним ехидное прозвище: «писательская рота». Сейчас уже нельзя достоверно сказать, был ли в этом едкий сарказм гиганта литературы или он, что называется, «ради красного словца не пожалел родного отца». Ведь со многими своими земляками-писателями Шолохов был дружен, искренне их любил, а иных и вовсе вывел в люди.
Но определенный цинизм в этом выражении есть, как ясна и его этимология (вспомните - «золотая рота»). Потому-то, как ни странно, многие из донской писательской братии его недолюбливают, хотя прекрасно понимают силу его таланта и здраво оценивают весь этот бред про «украденные рукописи».
Только почему Михаил Александрович позволил себе столь резкое выражение? Очевидно, Шолохова буквально убивал тот факт, что количество «обилеченных» писателей на Дону, родине Чехова, еще в то время перевалило за пятьдесят человек.
…А сейчас их более ста в двух донских союзах. Повторюсь, речь идет только о членах писательских союзов, то есть людях, чей официальный статус как бы узаконен, людях, для которых литература стала профессией. Любителей изящной словесности, пробующих себя в стихах или прозе, в обществе может быть как угодно много, и чем больше, тем лучше. Но вот профессионалов, зарабатывающих себе на жизнь писательским трудом?... Говорят, что даже в Америке счет профессионалов-писателей идет лишь на десятки. Писатель – продукт штучный. Считается, что посредственный писатель по своей социальной функции ничем не отличается от осетрины второго сорта. И царская вроде рыба, да есть нельзя.
Литературный Дон никак не мог в прошлом обижаться на нехватку талантов и невнимание к себе. При всей очевидной неодназначности нобелевских премий, два из пяти лауреатов-уроженцев России – Шолохов и Солженицын – сложились именно на Дону. С литературным Доном связаны имена Тренева, Серафимовича, Пановой, Софронова, Доризо, Сёмина, Закруткина и Калинина.
Очень много великих, начиная с Пушкина, так или иначе, были связаны с Доном. В восьмидесятые годы я был заведующим партийным отделом областной газеты «Молот». И в один из дней чуть не сошел с ума от восторга, узнав, что именно в этой должности работал в двадцатые годы на Дону Александр Фадеев. Представьте, каково узнать провинциальному журналисту, что за его столом когда-то работал гений. А фадеевский «Разгром» (в отличии, увы, от других его книг) я считаю продуктом гения. Правда, тогда наша газета еще называлась «Советский Юг», но стол-то остался потомкам, безусловно, именно его, этакое чудовище периода НЭПа, заставляющее вспомнить «Двенадцать стульев». Надо же, рабочий стол будущего председателя Союза писателей СССР…
Но вернемся к «писательской роте». Разумеется, литература второго сорта была во все времена. Почитайте Пушкина, его язвительные высказывания о многих коллегах по перу. Было её много – пруд пруди – и в советское время. Помню, как сорок лет назад, на первом курсе журфака, я с товарищем «прорвался на телик» и получил сногсшибательное для первокурсника предложение: подготовить получасовую передачу про творчество тогдашнего председателя областной писательской организации, назовем его просто Б. Невиданное благожелательство к нам редакторов телевидения нашло объяснение, когда мы пришли в областную библиотеку и выписали для ознакомления все книги Б. Ни одна книга, а их было дюжина, ни разу до нас не была затребована читателями. Все формуляры девственно чисты. Книги (потолще назывались романами, потоньше повестями) были на одну тему: строительство Волго-Дона, Цимлянского водохранилища, освоение засушливых земель. Когда в пятой или шестой книге мы вновь нашли кочующий образ (и единственный!) - «здесь вода дороже, чем молоко», то стали неприлично хохотать в читальном зале и нас выставили из библиотеки.
Передачу мы, естественно, не сделали. У нас ведь не было и в помине той беспринципности, которая столь характерна для многих сегодняшних «журналюг». А феноменальный писательский взлет Б. объяснялся очень просто: тогда он был собкорром «Правды» по Ростовской области – «оком государевым». Захотел бы стать одновременно и руководителем композиторов Дона – сделали. (Кстати, человек был очень неплохой, по отзывам многих).
И всё же, всё же... Не всё так просто было в советское время с литературой, которая не отвечала вкусам высоколобой интеллигенции. Уже много позже, будучи редактором «районки», я вновь столкнулся с этим, и жизнь больно щелкнула по носу. Как тогда водилось, на редактора «вешали» десяток партийных поручений, одним из которых было кураторство над районным отделением общества «Знание». Почесав затылок, задумал провести читательскую конференцию. Мой выбор книжной новинки в районной библиотеке встретили в штыки и предложили взамен донского автора, тоже именитого в те годы. Прочитал его книгу и приуныл: бытописательство, тусклый, стертый язык.
…Но зал нашего ДК был забит под завязку, даже стояли. Бурное обсуждение романа шло несколько часов. И тогда я понял: ведь писатель в романе вывел их, наших казаков. Им, казакам и казачкам, дела нет до эстетических критериев, до моих университетских представлений о прекрасном. Главное – в романе, как в жизни.
Этим я хочу сказать: как ни странно звучит, но прошедшая строгий редакторский отбор, порой сильно причесанная, второсортная литература советского времени тоже выполняла свою функцию, тоже сеяла доброе и вечное.
В советское время донская «писательская рота» была отлично встроена в тогдашнюю жизнь. Подумайте сами: писатель приезжал на завод, в колхоз, и ему все были рады, хоть не читали ни одной его книги. Разве не радость накоротке поговорить с очень умным человеком, даже если Бог не наградил его особым талантом?
А теперь главное, для чего, собственно, и написана эта статья. Какую функцию выполняет в современном российском обществе литература? Я не говорю про познавательную и коммерческую литературу, функции которой лежат на поверхности. Нет, речь идет про литературу, которая хотя бы внешне стремится следовать традициям великой русской литературы. Ответ звучит жутковато, но это факт: никакой функции. Тысячи людей в стране, которых природа наградила исключительной способностью создавать вторую реальность своим пером, если и работают, а не пьют горькую, то абсолютно вхолостую.
И сейчас я докажу это. Как и все, я тоже иногда на несколько секунд включаю телевизор – лишь бы убедиться, что сегодня (как и вчера, как и месяц назад) ничего интересного не идет (на всех каналах!). Но этих нескольких секунд вполне хватает, чтобы в неведомой мне 327-й или 545-й серии мыльной оперы увидеть все те же лица, сидящие все за тем же столиком в кафе и обсуждающие «маркетинговую политику по продаже женского белья» или «гениальный продюссорский ход». Иногда мне кажется, что мы все попали в очень странную страну-дурдом, где кроме продюссоров и моделей никто и не живет. Когда я это вижу (как, впрочем, и странный «юмор без юмора» «Аншлага» и Петросяна), мой пытливый журналистский ум больше всего поражает только одно: как было можно сценаристу написать всю эту чушь и не сойти с ума уже после десятой серии? А, может быть, они сначала сошли с ума, а потом уже начали писать? Парадоксально, но все это происходит в стране, где есть порядка десятка тысяч «обилеченных» писателей, 95 процентов из которых априори пишут несравненно лучше, чем бедные идиоты, сочиняющие мыльные оперы или хохмы для паяцев. Те писатели средней руки, о которых я писал выше, просто гении пера рядом с составителями этих «опер».
Повсеместно в российской культуре (если её теперь можно назвать культурой от латинского слова «возделывание») настало время «междусобойчиков». Неталантливые дети своих гениальных, но почивших в бозе отцов узурпировали все и вся: кино, телевидение, театр, газеты, литературу. Но, поскольку выдумать порох они не в состоянии, отовсюду льются либо потоки крови, либо испанские страсти, либо стыдливое «новое прочтение» навязшей в зубах классики, высмеянное еще Ильфом и Петровым. Какие там, к черту, инженеры человеческих душ? И на подмастерьев не тянут, хотя дружно награждают друг друга титулами и премиями.
Что же сегодня делает «писательская рота»? А ничего. Кто-то пишет в стол в надежде на лучшие времена, кто-то ходит по нуворишам и клянчит деньги, чтобы издать книгу хотя бы для узкого круга друзей, кто-то пьет. Да, еще. Грызутся между собой – чей союз лучше. Хотя сильным мира сего давно уже наплевать на оба «больших» и великое множество малых писательских союзов. Разогнали их по разным лагерям, и ладно. А кто-то хитрый понял, что нужно немного поторговать Родиной, чтобы получить «пукера».
Писатели – едва ли не самый умный народ в стране. Многие из них уже давно поняли, что в 1991 году их кинули, как лохов. Что их разумное недовольство бюрократическим произволом последних лет СССР использовали подлецы в сто крат худшие, чем бывшие партийные бонзы. Но …«единожды солгавши, кто тебе поверит». И молчат. Пьют, если есть на что.
…Каждый журналист немного ревнует себя к писателям. Журналист вроде как – не вполне состоявшийся литератор. Пять лет назад со мной случилась странная вещь – нечто похожее на непроизвольные роды, если это применимо к мужчине. В горячечном бреду написал за три недели небольшую повесть, потом другую, третью. Прибежал к своему другу, члену Союза российских писателей Георгию Булатову. Он прочитал, удивился: «А знаешь, неплохо. Только зачем тебе это, Женя?» Я тоже удивился: «Как зачем? Напечатаю, вступлю в союз. Только не в твой». «А зачем? - настаивал он.- У тебя не те взгляды, чтобы тебе дали солидные деньги на издание какие-то фонды или наше капиталистическое государство. Значит, в популярные, чтобы перейти на самофинансирование, не пробьешься. Ну, издай на свои деньги сто экземпляров, ну, вступи в союз. Только зачем? Сейчас союз писателей ничем не отличается от клуба собаководов по своей сути. Только в последнем можно и к деньгам прилипнуть, а у нас – нет».
Через пару месяцев после нашего разговора Жора вдруг скоропостижно умер в возрасте пятьдесят четыре года. Мы всегда тесно дружили, но придерживались противоположных взглядов. Он – правых, я – левых. За день до его смерти мы отлаживали компьютер, и Георгий мырлыкал про себя антисоветчину Галича. «Тебе до сих пор нравятся песни этой талантливой сволочи?» - спросил я его всердцах. Он как-то странно посмотрел на меня: «Извини. Машинально». А в ночь перед смертью написал яростно коммунистические стихи. Словно, что-то предчувствовал и захотел уйти на тот свет нашим, красным. На похоронах друзья отказывались верить, что это написано его рукой.
Вот такие печальные мысли у меня вызвала книга «Дон литературный», в которой не знаю половины имен. Я бы дал ей подзаголовок-оксюморон: «Неизвестные писатели Дона». Они все сегодня неизвестные. Впрочем, вру. Когда-то я учился в параллельных классах одной школы с мальчиком, которого звали Даня Корецкий. Сегодня он известный в стране автор детективов. Но Данил Аркадьевич, по большому счету, мог бы прожить и без литературы. Он - полковник милиции, профессор-юрист. Милицию у нас власти любят. На душу населения у нас «ментов» в шесть раз больше, чем в Штатах. А вот другие чудаковатые люди, именуемые писателями, вряд ли протянут долго. Да и зачем они нужны? Не в Куршавель же их возить?