- Я любовалась Вами даже во сне. Прорастала. Не в силах была прогнать или удержать. Безвольную покорность маскировала под ссоры и капризы. Рядом с Вами. Покорность добровольную и неизбежную. Моя миссия – раболепство (высокое и властное) и восхищение (мудрое и вдохновляющее). Это миссия благословенной жены и Вашей второй половинки. Чувствовать Вас как саму себя.
Я не смогла сказать Вам о любви. И каждое утро под окнами воют волки. Ненасытные твари. Они приходят поджатыми хвостами, но, чувствуя запах крови - моей свежей крови - начинают выть. Жалобно, протяжно, невыносимо.
Это - психушка. Никто, никогда не увидит, не почувствует, не поймет, не услышит! Так, как это делаю я. Мой город, моя жизнь, моя смерть, моя тюрьма, моя могила, мой дом. Безумцы со всего света приезжают сюда и оседают на болотах. Прямыми или изогнутыми, ярко освещенными или темными, поглощенными суетой или безлюдными блуждают они в поисках. Каждый ищет свое пристанище, свой угол, свое место под вечно протекающим навесом неба. Двигаясь механически, двуногие, склоняют головы в поисках бисерных крошек.
Сегодня твари терпеливы как никогда. Наверное, пришло время.
Помните, однажды Вы отвели меня в лавру? Там было светло и покойно. На кладбище. Снежные корки под ногами, а могилы в райской белизне. Ваш взгляд безукоризненный и нежный, тонкие холодные пальцы на моем лице и шее. Я это помню. Да-да.. только теперь я припоминаю Ваш запах крепкого чая. Сладкого.
Я боюсь их. Они ждут. И зима уже на исходе.
Временами кажется, что я где-то на станции. Точнее, в крохотном, всеми забытом селе. А за окном, вдалеке, шумят поезда. Едва-едва. Чуть слышно. Мистическое течение звуков, полу-металлическое, полу-скользящее. И мороз стоит, и от веток хруст, и воздух прозрачен и невесом. Жадные клубы вырываются из груди, мягко кружась по холодным и гладким каткам ледяного воздуха. Город безмолвствует. Свеча на столе и тишина внутри.
Мгла… Так сладко и больно. В вену. Тугими жгутами перетянутая жизнь. И вот все позади, только россыпь маковых точек в зрачках. Теперь жизнь видится иначе. И кто-то обязательно скажет или, доверительно подмигнув, намекнет на общность. Тайное братство поклонников тьмы. Мрачные стада зомби и оборотней. Зловещее шипение и дикие, раздирающие стоны. Петербургская Трансильвания.
Вид - Собор – воплощение величия и кротости; кривые острые ветви темных деревьев, без ума влюбленные в зиму; бесконечные линии проводов, бегущие во всех направлениях; напряженно-усталые фонари; в причудливой игре света - замки из снега. Луна в пожелтевшей фате прекрасна. Ее серые глаза смотрят властно и обреченно. Она уже видела. Она знает. С потолка капает воск. Обжигает. Ритуальный танец свечей. Дрожь кривых теней. Паяцы!
Вы тоже танцуете. Вы - волк.
До встречи, любовь моя.
Я вышла на улицу. Попрощаться с миром.
Идя медленно, не оборачиваясь, я отчетливо слышала, как звери, извиваясь и щетинясь, подобно оборотням, рыча, лязгали слюной. За спиной звучала смерть, и нервные рецепторы выстраивали фигуры мурашек из стекловаты на обветренной коже.
Каждый шаг, сопровождаемый стуком каблучков о мостовую, приговаривал к пожизненному одиночеству. Точнее, к посмертному.
Я не хотела умирать. Просто впервые в жизни у меня нет выбора. Любые попытки смотреть по сторонам, взмахом ресниц останавливать и любить мгновение, абсорбировать неуловимую красоту и величие города обречены. Я не живу более.
Ветер нагло, резко, играет. Глаза слезятся, наполняясь влажной синевой боли и холода. Поздно. Время.
Странно. Безумный, невозможно-пряный коктейль из чувств и мыслей, взболтанный до пены, постепенно расслаивался, обнаруживая отвратительную картину доведенного до смятения душевно-психического состояния.
Пусть так. Но бокал пора опустошить. Залпом, давясь слезами, рвотой и жирной слизью.
Это не похоже на ожидание казни. И при наличии выбора, я все равно не знала бы, что с ним делать.
- Сегодня мне показалось, что небо над Петербургом покрыто порохом. Порррр-охом. Прррр-охом. Прррр-ахом. Трубы всех крематориев гордо смотрели ввысь, заполняя воздух останками и устойчивым запахом жженых костей. А с утра мне почудилось, что, наконец, пришла весна. Собираясь на прогулку, я уверенно нацепил на голову клетчатый кепи и почувствовал себя истинным англичанином. Чешуйчатый тротуар блестел и переливался. Напевая про себя грустный мотив, я решил пройтись до Бара и пропустить по кружечке. Вечер обещал быть насыщенным внутренними переживаниями и открытиями. Именно тогда мне страстно хотелось побыть одному и поразмышлять, или нет, просто расслабиться и, мурлыча, улыбаться в густую дымную пустоту. Где-то в глубине я предчувствовал эту встречу, но легкие влажные прикосновения искрящейся в свете фонарей мороси наполняли меня иными переживаниями. Все было как в классическом романе: она сидела, свернувшись в кокон шали и почти не прикасаясь губами к бокалу, словно дыханием втягивала тончайшие струйки шампанского. Я слышал, как шептали во рту пузырьки, и ощутил сильное опьянение. Все было в тумане, а она полу-призрачная, полу-прозрачная разлагала время на атомы. Вокруг все медленно кружилось, а воздушные воронки засасывали волосы и бережно приподнимали вверх. Вдруг ощутив волнение, я затронул ее собой, и она обернулась. Стоп-кадр. Черные, чуть спутанные волосы до плеч спадают сотней прядей, влажные чрезвычайно добрые глаза смотрят жестко, лицо отличает худоба и бледность. Отвернулась. Мне показалось, что я выгляжу нелепо. Занервничал. При всей природной уверенности и смелости я не дерзнул нарушить одиночества. Сев в углу напротив, я заказал кружку пива и стал наблюдать. Незнакомка меня интриговала. Я потерял покой и ежеминутно менял позу. Несколько исподлобья она, не переставая, смотрела в окно. Лишь пару раз обернулась в зал, когда официантка меняла пепельницу, и заказала еще шампанского. Банально и нелепо. Во всем ее образе было что-то трагическое, что-то ужасающее, что-то, от чего кровь стыла в жилах. Мне даже пришло на ум слово демоница, когда я разглядывал в профиль ее впалые щеки и заостренный нос с горбинкой. Можно было поверить во что угодно, кроме того, что она «простая смертная».
Ночь сгущала краски. Шумный хоровод посетителей Бара продолжал сотрясать пространство песнями, плясками и полупьяными выходками. Я не мог понять, почему столь утонченная особа предпочла беспокойную суматошную обстановку кабака всем прочим многочисленным заведениям Петербурга. И в этом отразилось что-то порывистое и бессистемное, словно отчаянная попытка скрыть предсмертную агонию. Тонкий, подобно церковной свечке, стан ее был почти недвижен. А вид исполнен отрешенности.
Откровенно говоря, я затрудняюсь описать словами весь комплекс ощущений, которые переполняли меня. В голове метались догадки и предположения. Одно я знал точно: эта встреча не повториться.
Стоило мне об этом подумать, как высокая незнакомка встала и направилась к выходу. Ноги, обутые в черные туфли на высокой шпильке, слегка дрожали. Слабость и опьянение владели движениями. Хорошенько закутавшись в шаль, она переступила порог и смешалась с ночью. Я последовал за ней.
Словно под неслышимую музыку она шла по безлюдным улицам, стуком каблучков создавая монотонный ритм. Одинокие снежные хлопья опадали на тротуар крошечным кружевом. Ее силуэт, похожий на тень, медленно уплывал в сторону Собора. Держа дистанцию в пятьдесят метров, я шел за ней. Придумывал историю жизни. Пытался оправдать одиночество, потерянность. Любопытство было столь велико, что я едва сдерживался, чтобы не подбежать и не начать расспрашивать.
Черное шелковое платье возбуждающе струилось на бедрах, а тонкие икры в ажурных чулках требовали прикосновений. Мне показалось, что походка меня гипнотизирует. Мы вышли на Бульвар. Небо, без малейшего просвета, было плотно затянуто облаками. Внезапно я заметил, как девушка сбросила на дорогу шаль. Еще через несколько метров она сняла туфли и продолжила путь босяком. Признаюсь, мое любопытство досмотреть представление было столь велико, что я даже не попытался ее остановить. К чему все это? Каков финал?
Ледяные ожоги на стопах. И пожар внутри невыносимый.
Наконец, мы оказались на Набережной у Моста. Ветер усиливался. Волосы беспокойно метались в разные стороны, готовые сорваться и улететь. Платье порывисто трепетало, а холод пускал под кожу яд. Она подошла совсем близко к реке и остановилась. Вдруг меня осенило, что девушка намерена покончить с собой. Сердце загрохотало так, что захотелось сплюнуть. Ничего не делая, я продолжил наблюдение, хотя был готов в любой момент броситься на помощь. И вдруг незнакомка сорвала с себя последнюю одежду. Затем резко повернулась ко мне, и все ее тело будто закричало: «Приди тварь, что так долго шла следом!» С готовностью жертвы она распахнула объятия.
Я был не в силах сдержать себя. Иная сила руководила мной. Неистовый голод обрушился, заглушая прочие инстинкты.
Клыки вошли в плоть глубоко и мягко. В первые мгновения мутило, а потом стало сладко. Эйфория.
Помню свое удивление, когда я обнаружил, что после всего мои зубы по-прежнему белоснежны. Только губы стали ярче: налились, заблестели. Луна купалась в ее бледности, а я устало улыбался обеим.
Сделал это. И пошел дальше. А тело оставил позади. В податливой позе. Больше мне не пришло ничего на ум?.. Во рту кислил вкус крови. Ням-ням, подумал я, и отправился в центр.