Я отодвинул от себя пустую чашку, взял в руки нож и разрезал яблоко. Надо было что-то менять. Хотя бы убрать со стола часть книг. Я поднялся и подошёл к окну. Мне нравилось начинать всё сначала, правда, это не всегда было возможно. Я пытался что-либо понять, глядя в окно, но утренний туман скрывал от меня реальность. «Пусть так и будет, - подумал я, - всё равно я не могу без неё, всё равно мне нужна она, даже если она такая».
Затем я вернулся к монитору и написал ей: «Выбирай, сегодня выбираешь ты».
«Я буду играть белыми», - через некоторое время ответила она.
«Хорошо, - согласился я, - тогда ты и начнёшь игру».
«Е2-e4, мой нежный», - прочитал я, улыбнувшись и представив, как она смотрит сейчас на шахматную доску, сейчас, в самом начале игры. Всё-таки она опять попалась, - игра началась, и ей некоторое время никуда не деться от меня, и, кажется, я проживу ещё несколько дней.
Я открыл этюдник, установил планшет, направил все возможные источники света на поле предстоящей битвы и достал кисти.
«Е7-e5, - ответил я ей, - ты можешь не торопиться, я подожду, мне есть, чем заняться, ты знаешь». «Ты же всё знаешь, - подумал я, - ты же знаешь всё».
Я чувствовал себя исследователем, белый лист бумаги волновал меня, а акварель всегда была моей помощницей и моим инструментом. Внезапно лампа вспыхнула и погасла, точно человеческая жизнь, и прорвавшийся сквозь окно уличный свет прочертил длинные резкие тени. Я отвернулся от планшета, поражённый внезапной сменой сюжета на шахматной доске, отложил в сторону кисть и подошёл к монитору.
Она шагнула конём g1-f3, и я тут же ответил d7-d6. Было ли это случайностью? Наверное, нет. Я размышлял, пойдёт ли моя нежная и дальше у меня на поводу.
«Кажется, ты уже не различаешь, где реальность, а где текст», - заявила она.
«Что ты, - ответил я, - я и раньше с трудом это делал, а теперь даже и не пытаюсь».
«Тебе незачем приходить в текстомиры, - написала она, - я никак не могу понять, зачем ты это делаешь».
«Я и сам не знаю, зачем, поверь», - я и на самом деле не знал ответ.
«Лучше бы ты был только мой», - её сожаление просвечивало сквозь её строчки.
«А кто же тогда будет думать о судьбах человечества?» - улыбнулся я.
«d2-d4», - было её ответом.
«Е5-d4», - написал я, забирая её пешку.
«Это была прекрасная страница, - подумав, ответила она, - жалко, что ты перевернул её».
Но я знал все её уловки. Здесь, в мирах, многое казалось более очевидным, чем в безусловной реальности.
«Нет, - тут же решительно ответил я, - я больше не хочу, не приближайся ко мне».
«Ферзь d1-d4, - она хладнокровно взяла мою пешку, - а я и не собиралась».
Я ушёл на кухню и включил чайник. Нет, я не очень боялся обмана, честно говоря, мне было всё равно.
«Они ничего не стоят, твои герои», - написала она мне, когда я вернулся.
«Дело не в них, - отвечал я, - дело во мне».
Она долго молчала, я хотел добавить, что она сама одна из них, и лежать бы мне давно там, с погасшими глазами, под Мостом, если бы не мои герои, но не решился. - Это слишком уж смахивало бы на шантаж.
«Конь b8-c6», - холодно написал я и взял кисть.
«Делай то, что считаешь нужным, - она могла быть очень жёсткой, - кто был прав, а кто нет, выяснится потом».
«Твой ход», - напомнил я.
«Мы же исследователи, ты сам об этом говоришь мне каждый раз».
«Не слишком-то мы холодны для объективных исследований».
«Тогда я прямо сейчас приеду к тебе, и ты не посмеешь не открыть мне дверь».
«Ты всегда могла это сделать, - усмехнулся я, - что же тебе мешало?»
«Слон f1-b5», - и она замолчала.
«Слон c8-d7», - я сделал ход почти сразу, но она не давала о себе знать два дня. Двухцветные акварели практически полностью овладели моим сознанием, и я опять решал вечный вопрос о соотношении тьмы и света, когда она появилась.
«Ты меня ждал?» - спросила она.
«Да», - ответил я.
«Ты знал, что я не приду?»
«Да. Знал. Кажется»
«Ах, да. Ты же всё знаешь»
Последующая десятиминутная пауза едва не довела меня до нервного срыва, но я принципиально молчал.
«А что, меня всё устраивает, - написала она, - я счастлива: у меня всё есть, вот, играю даже иногда в шахматы с богом. Думаешь, бывает судьба лучше?»
«Думаю, нет»
Затем произошла короткая и жестокая схватка:
«Слон b5-c6»
«Слон d7-c6», - и мы обменялись фигурами.
Она позвонила мне вечером и рассказала одну умопомрачительную историческую легенду. Мы вместе смеялись, но потом я всё-таки произнёс: «Арнольд Тойнби. Одна тысяча девятьсот тридцать четвёртый год. Эту книгу не читал только ленивый».
Она замолчала.
Я улыбался, держа в руках телефонную трубку и вытирая испачканными акварелью руками глаза.
«Я впадаю в бешенство, - наконец сказала она, - когда ты так говоришь. Тебе вообще от жизни что-нибудь нужно?»
«Да, - ответил я. - Я хотел бы, чтобы ты однажды вернулась».
«Слон c1-g5», - написала она.
Меня всегда интересовало, откуда оно берётся, новое знание. Однажды я даже придумал двух героев, сбежавших из книжной полки в поисках источников знания. Они бродили в мирах, но встречали везде лишь чудовищ. Кажется, я забыл одарить их бессмертием, но они прекрасно справлялись и без него. Они тосковали по книжным сущностям, и им нравились все миры, в которые они попадали, и мне было крайне досадно, что они не находили того, что искали.
«Конь g8-f8, - ответил я, - если путь во Тьме, это не значит, что не надо идти».
«Он не во Тьме, тебе надо найти третий цвет, - написала она, - надо вырваться из двухцветного мира, иначе однажды ты просто не откроешь глаза, как твой Электрический Пёс».
Я промолчал...
«B1-c3, - написала она, - немножко мужества, немножко знаний, размешать в одиночестве, минус счастье, минус благополучие, разогреть в понимании, выплеснуть в миры. Когда я увижу твою новую акварель?»
«Слон f8-e7, - я тут же набрал ответ, я видел этот её ход, - зайди в галерею, она уже там».
Я видел сегодня моих героев: они приходили ко мне во сне. «Пусть плещется на ветру Алый Парус, - говорил я им, - и пусть ласково дышит Нежная Ночь. Жестокости нет, я не верю в жестокость». Меня разбудил звон разбившегося бокала: видимо, я задел его рукой, пошевелившись во сне - он стоял рядом, на тумбочке.
"Жестокости нет!" - я не мог освободиться от этих слов, прилипших к губам. Я повторял и повторял, снова и снова, и мне казалось, эти слова защитят меня.
Я подошёл к монитору, увидев мигающий оранжевый конверт, открыл его: она сделала длинную рокировку. «Будь по-твоему, - написал я в ответ, - я тоже сделаю рокировку». Отправив письмо, я переставил фигуры на шахматной доске. Мой король выпал у меня из рук, но я тут же поднял его и вернул на место.
«Ладья h1-e1», - шагнула она.
«У меня ощущение, что я всегда знаю исход поединка заранее», - написал я.
«Ты притягиваешь к себе чудовищ, ты не замечал?»
«Но ведь ты не чудовище!»
«Как знать».
Я размышлял над её словами, и тут мне показалось, что я придумал сюжет нового рисунка: два Короля.
«Да, - подумал я, - два Короля. Два Короля во Тьме». Пусть будет Тьма. Пусть будет Тьма везде, но это не значит, что надо прекращать игру.
«Я просто хочу всё понять, Умбра, ты слышишь, я просто хочу понять всё. Я надеюсь, мне помогут мои книги, мой карандаш, шахматы и акварель. И ещё ты. И они, все остальные мои герои. И никто уже не остановит меня. Я буду жить, пока игра не закончится. У меня ощущение, что у меня всё есть. Поэтому я и поступаю именно так, f8–e8», - написал я.
«Король c1-b1», - тут же прореагировала она. Наверное, она смеялась надо мной, уводя короля.
- Почему ты перестал рисовать облака? - спросила она.
- Облака? У тебя хорошая память, любимая. Но ведь нельзя же всю жизнь рисовать облака, Умбра, - написал я ей.
- Почему? - опять спросила она.
- Слон c6-d7, - ответил я.
«G5-f6», - написала она, забирая коня.
Я представил, что она положила голову на моё плечо, и улыбнулся. Когда-то мне казалось странным, что бури человеческих переживаний затихают от таких простых прикосновений. Неужели мы так существенно друг от друга зависим? Неужели не существует абсолютной и объективной свободы?
Я взял в руки планшет, - я не мог удержаться, и мой карандаш, двигаясь по листу бумаги, самыми простыми из возможных движений вычерчивал новую судьбу. Я чувствовал, они живые, мои герои, все, все до единого, и я отвечал за них всех.
«E7-f6, - симметрично ответил я, снимая с доски её фигуру, - так рано или поздно заканчивается любой путь».
«Но мы же не Бони и Клайд», - написала она, и я рассмеялся, сквозь улыбки набирая ответ.
«Неплохая мысль – я с пистолетом, ты – с красным бантом на голове: кажется, нам удастся осветить Тьму. Но что это будет за свет, Умбра».
«Ты боишься?»
«Нет, во мне нет страха, любимая».
«Тогда e4-e5», - шагнула она.
«Очень смелый ход», - удивился я.
Я знал, что она никогда не вернётся.
«F6-e7», - я продолжил я свой путь.
«Ты помнишь историю про возможность автобуса?» - спросила она.
Я помнил. Я помнил истории всех своих героев. Мне казалось, что я знал всё их прошлое, всё настоящее и всё их будущее.
«У неё есть продолжение?»
«Да, - ответил я, - я дописал ещё несколько строк».
«Конь c3-d5», - она пошла конём, усиливая своё преимущество.
«Не спеши, - попросил я, - пусть у нас будет немного больше времени».
«Время? – спросила она. – Ты попросил о времени?»
Я закрыл глаза.
«E7-f8. Посмотри, я поместил в галерею новый рисунок, Умбра» - я опять передвинул слона.
Теперь я мог лишь защищаться.
«Ты и есть сама жестокость, - написала она мне, - ты всегда будешь один. Ты приносишь боль и несчастье, ты такой добрый и всезнающий, такой всемогущий и всесильный, потому что ты жестокий, потому что ты чужой, потому что ты лишний, я не могу не думать о тебе, но я хотела бы избавиться от тебя!»
Я молчал. Я думал. Я смотрел на белый лист бумаги, и всё происходящее казалось мне теряющим всякий смысл, пока мой карандаш не коснулся листа.
И время потеряло счёт, и мне стало всё равно, день сейчас или ночь, Свет вокруг или Тьма, холод или тепло. Я не мог смотреть в монитор, её слова жгли мне сердце, и я опять подумал, что надо бы уже давно самому сжечь все её фото или хотя бы просто снять их со стен.
И пока я опять размышлял о жестокости и вечности, мире и доброте, карандаш подарил мне ещё один рисунок.
Она подняла телефонную трубку, и я услышал её голос. Она была рассеянна и, кажется, немного пьяна.
- Что ты сейчас делаешь? – спросил я, расслышав шум сканера.
- Зеркало, - ответила она, - я сканирую зеркало.
- Зеркало? На сканер? И какой результат?
- Тьма, - ответила она, - Тьма. Одна лишь тьма. Не могу понять, почему. Мы же сканируем зеркало, отражённый свет. Почему в отсканированном зеркале тьма?
Я улыбнулся.
- Хорошая задача, - подтвердил я, улыбаясь. – Если не сможешь найти ответ, я помогу - я знаю.
- Хорошо тебе, - пробурчала она, - ты всё знаешь. Ты всегда всё знаешь.
И она бросила трубку.
«E5-d6», - увидел я на мониторе и понял, что потерял пешку.
«С7-d6», - сразу написал я, снимая с доски и её пешку, и, размышляя о недостатках своей позиции на доске, добавил: «Я на самом деле знаю ответ, моя нежная».
«Ты помешался на Гармонии, - написала она. – Там, за окном есть ещё один мир. Целый мир. Он реален. В отличие от твоих миров. Ладья e1-e8».
«Есть ещё какие-нибудь пожелания? – скупо осведомился я, - а если так: cлон d7-e8?».
«Трудно разговаривать с тем, кто всё знает заранее, - ответила она, пока я убирал снятые с доски фигуры. – Ты ещё не умер среди своих акварелей?»
«Я не умер, моя нежная, и у меня новый рисунок».
Она замолчала, видимо, открывая галерею.
«Сомнения? – через некоторое время появилась она. – И опять Снежный Барс? Империя слов так и не освободилась от тебя!»
«Кто бы подсказал, что мне делать с ними, - со словами. Такое ощущение, что они меня используют. Чтобы жить», - ответил я через некоторое время.
«Ты обещал, что однажды расскажешь мне эту сказку - о Короле Слов. И так и не рассказал».
«Я знаю. Я расскажу. Обещаю».
«Конь f3-d2» - увидел я. Это был хороший ход. Мне нужно было так же хорошо на него ответить.
- Это было давно. Это было однажды. Это однажды случилось. Это случилось однажды с ним. Он это почувствовал. Он это узнал. Он это увидел. Он увидел это собственными глазами. Вот оно! Он написал одно слово. Он написал одно предложение, а потом ещё одно, а потом ещё и ещё. Он заволновался, и его волнение удивило его самого. Но самым волнующим было то, что они послушались его. Слова! Слова, которые он написал, и даже те слова, которые он подумал, и те слова, которые он прошептал, и те, которые произнёс, и те слова, что он прокричал…
…Я представлял, как она держит в руках телефонную трубку и слушает. Она молчала и я слышал её дыхание. Я так хотел, чтобы она сейчас была рядом. Я, наверное, был бы самым лучшим рассказчиком на свете, если бы она была рядом сейчас…
…Именно эту сказку, о Короле Слов, о том, как он явился однажды в миры, о том, что было с ним, о том, что с ним будет, я так хотел ей всегда рассказать:
- И он плакал, внимая строгим осуждающим взглядам: «Нет, таких слов не бывает, таких слов нет, такие слова непроизносимы, что же ты опять написал!» Он не верил этому, но получал ещё и ещё удар за ударом: «Нельзя, нельзя столько раз повторять одно и то же, посмотри, что же это такое, это смешно, это невозможно прочитать!» Но музыка слов внутри него была сильнее всех внешних смешливых взглядов, а их улыбки важнее иронии его сверстников и учителей. И он прятался в тёмных углах, записывая и повторяя раз за разом, десятки раз, сотни раз, тысячи раз одни и те же слова, такие тёплые, такие радостные, такие бесконечные и добрые, дружественные и сильные удивительно прекрасные слова…
«Это было на самом деле? - спросила она. – Или ты опять всё придумал?»
Я не знал, что ответить ей, и промолчал.
«Хорошо, - сказала она тогда, - рассказывай дальше».
И я продолжал:
«Зачем? Зачем тебе это нужно? Не проще ли жить, не зная ничего о словах? Нужно ли защищать их, нужно ли волноваться о них, ведь жили же они тысячелетиями без своего Короля, и не погибли?» - говорили ему те, что называли себя его учителями. – «Зачем им Король? Нужен ли он? Нужен ли он этому миру?».
- Ну как это нет, думал он, оставшись наедине с ними, со словами, вот они, они плачут, они рыдают, они требуют, чтобы их написали, чтобы их высказали. Написали именно так. Высказали именно так. Нельзя иначе, они живые, слова. Если их не напишут, они же умрут. Нельзя, нельзя, чтобы их никто не прочитал...
Я не знал, понимает ли она меня.
Скорее всего, нет, она не понимала. Но она слушала, и даже если желания Короля Слов были непостижимы для неё, она прекрасно разбиралась в интригах свиты Короля. Или могла разобраться. Если бы захотела. И я продолжал:
- Был ли у него повод усомниться в этом? Тысяча поводов. У него была тысяча поводов. Были ли у него доказательства? У него не было доказательств. У него были только они. Слова. Они всегда были рядом, они шли за ним многочисленной свитой, разные, совершенно разные, гордые, сильные, трусливые, неряшливые, смешные, серьёзные, известные и неизвестные, очень-очень разные, невозможно послушные, улыбающиеся ему, любящие его слова…
- Какая прекрасная ночь, - она прервала меня. – Я обожаю твой голос. Завтра я желаю услышать продолжение. А сейчас твоя принцесса хочет спать, мой нежный. Я – смертная. Даже если я одна из твоих героев.
- Пока-пока, - откликнулся я.
- Пока-пока, - прошептала она.
Я подошёл к окну и отодвинул штору. Ночь. Действительно, ночь. Разве могло быть иначе?
Она не позвонила мне на следующий день.
Она выключила телефон.
Она не появилась в Сети.
Она удалила аккаунт.
Наверное, это произошло. То, чего я так не хотел. Это случилось.
Я знал, что рано или поздно это случится.
Я сидел во мраке за письменным столом, окружённый грудами чёрных книг, издали глядя из тьмы на ярко освещённую шахматную доску, словно бы они, мои герои на шахматной доске, могли ожить и хоть что-то сделать сами. Без меня.
Я не мог закрыть глаза и заплакать.
Я встал из-за стола и взял в руки кисти. Надо было жить. Надо было выжить.
За все прошедшие дни и ночи фигуры не переместились. Возможно, они остались там навсегда. Я знал свои возможности. Я знал её преимущества. Я не знал, почему она внезапно вернулась. Я не знал, почему она так же внезапно исчезла, не завершив игру.
Я выключил лампу над шахматной доской, сорвал с планшета незаконченную акварель, сел к компьютеру, открыл один из своих бесчисленных форумов, словно книгу, и написал:
«…Он лежал в грязном снегу, и у меня не было сил оттащить его дальше. Я сидел рядом с ним, а там, у горизонта, в бесконечно и безнадёжно глубокой дали кровило закатом всемогущее и равнодушное Солнце...»
Затем я зашёл в другую книгу, точно в другую жизнь:
«…Я в одиночестве сидел в зимней тьме на автобусной остановке. Я не плакал, нет, этого не было. Я и не думал плакать. Я терпеливо ждал, когда же кончится эта ночь, когда же он приедет за мной, мой тёплый и яркий утренний автобус, когда же он заберёт меня отсюда…»
В третьей жизни я написал, смеясь:
«…Они пели ему, они улыбались, они снова и снова просили его, и он улыбался им в ответ, зная, что он поможет им стать высказанными и написанными. И абсолютная жестокость, и абсолютное зло, и всеобщая любовь, и идеальный мир – всё было в этих словах, всё было в его власти, потому что Вселенная слов оказалась послушной ему. Но он всё ещё сомневался. И тогда слова сами сказали ему об этом. Сначала удивлённым и восторженным шёпотом. Затем громче и ярче, и, наконец, это полилось на него рекой, бурным и радостным потоком: «Король! Король! Король Слов явился в наш мир!»
Я представил, что они, все мои герои, однажды могли бы явиться ко мне, по очереди или все вместе, и потребовать отпустить их, дать им свободу.
«Ты же знаешь, - сказали бы они мне, ты же всё знаешь!»