Ладка

Вера Вавилова-Кириченко
    Мне принесли её совсем маленьким щенком, рыжим, короткошерстным с чёрными глазками – бусинками. Ладка прижилась в нашем доме, её полюбили все. Шло время, и она  выросла во взрослую собаку с вислыми ушами и, торчащим бубликом, хвостом. Нет, метаморфозы из Гадкого утёнка в Лебедя не произошло. Ладка была далеко не голубых кровей, а обычная дворняга с заливистым лаем и понимающими глазами. Дома она вела себя тихо и не назойливо. Часто лежала у моих ног, положив грустную морду на лапы, и скучала, глядя в светящийся экран телевизора, или дремала. Надо сказать не в пользу Ладки, что она была труслива. Если в дверь звонили незнакомые люди, и Ладка оставалась дома одна, она не подавала признаков жизни, забиваясь под диван. Видимо, сторожить дом в её планы не входило. Когда я открывал дверь, Ладка бежала навстречу, радостно прыгала, пытаясь лизнуть в лицо и оглушительно лаяла.
    Однажды, как обычно, вечером, мы собрались на прогулку. Лада выказывала явное нетерпение, подбегала к двери и царапала её лапами, поскуливая и повизгивая. Стоило мне открыть дверь, как она опрометью бросилась вниз по ступеням. Во дворе, у скамейки спокойно сидел большой пёс, благородный ротвейлер. Он терпеливо дожидался своего хозяина, который исчез за дверью подъезда. Ладку возмутил чужой непрошенный гость. Она по праву считала наш двор своей территорией. Чувствуя за собой поддержку в моём лице, а главное, видя, что пёс привязан и не может дать ей отпор, она с оглушительным лаем накинулась на чужака. Ротвейлер лениво рявкнул и попятился. Он явно не хотел идти на конфликт. Но Ладка не унималась, яростно облаивая противника. Я не мог оттащить её, так как поводок не был пристёгнут, да и грозный вид ротвейлера не внушал мне доверия. Тем временем Ладка распалялась всё больше. Она довела пса до ярости. Он бросался на неё с такой страшной силой, что казалось, попадись она, он бы перекусил её пополам. Ладка удачно маневрировала, заходя с тыла. Но тут произошло непредвиденное  -  поводок, который удерживал пса, развязался. Первой ситуацию оценила Ладка. Я ещё толком не успел понять, что произошло, как она, пронзительно завизжав, пулей пронеслась мимо меня. Она не бежала, она летела, не касаясь ступеней, к нашей квартире на втором этаже, сопровождая свой путь оглушительным визгом. Успокоилась задира только после того, как я закрыл входную дверь.
    Я любил свою собаку и всюду брал её с собой. На мотоциклах с ребятами мы уезжали в горы, на крутые вершины, куда не могла пройти машина. Ладка молча сидела в коляске, понимая всю ответственность и опасность ситуации. Сидя у костра тёмными ночами, мы до поздна беседовали за ароматным пловом. Лада лежала рядом, грелась у костра. Я отошёл к мотоциклу, сел на седенье. Хотелось побыть одному, полюбоваться мириадами ярких звёзд, рассыпанных бриллиантами на чёрном куполе, помечтать, подумать о чём-то своём. Ладка всё истолковала по своему.. Она быстро запрыгнула в коляску и стала терпеливо ждать, когда мы отправимся домой. Видимо, звёзды, скалы, шумящая внизу река, все красоты гор не особенно трогали её собачье сердце, и ей очень хотелось вернуться домой на свой мягкий коврик. Ладка не была романтиком. Наверное, собакам это не дано. Как только я направился к костру, она с возмущением существа, надежды которого не сбылись, вскочила за мной и принялась оглушительно лаять, нарушая ночную первозданную тишину гор. Она забегала передо мной и пыталась лаем вернуть к мотоциклу. С трудом я успокоил её.
    В другой раз, на рыбалке, Ладка никак не хотела спуститься к воде. Мы с ребятами рыбачили на песчаном откосе, у воды. Ладка осталась на обрывистом берегу и оттуда наблюдала за нами. Я не стал настаивать  -  пусть бегает, где хочет, лишь бы не мешала рыбачить. Начался клёв, и я совсем забыл про неё. Подсекая удочкой рыбу, я увидел на крючке хорошего карася, величиной с ладонь. Рывок удочки был настолько резок, что рыба сорвалась и упала на обрыв, в траву, перед Ладкой. Карась бился о землю, переливаясь чешуёй на солнце. Это произвело на Ладку шокирующее впечатление. Она, прижав уши, метнулась от рыбы прочь в прибрежныхе камыши и больше не появлялась. Рыжим пятном она несколько раз промелькнула в зарослях и исчезла, не подавая признаков своего присутствия. На мой зов она не реагировала. Пришлось вместо рыбалки идти её искать. Пробираясь сквозь заросли камыша, я исцарапал лицо и руки. Я нашёл её, дрожащую от страха. Терпение моё лопнуло. Я  мордой стал тыкать Ладку в рыбу, чтобы она поняла, что  она не представляет никакой опасности. Эта жестокая экзекуция пошла ей на пользу. Она перестала бояться рыбу. Мало того, Ладка поняла, что, если поплавок начинает дёргаться, то нужно тянуть удочку. Мы варили уху на костре. Очень хотелось есть. Ароматы варившейся в казанке рыбы и разных приправ, будоражили желудок, требующий пищи. Скулы сводило от предвкушения, и слюна набиралась во рту. Нам было не до рыбалки. Но Ладка внимательно следила за оставленными на берегу удочками. Как только начинал дёргаться поплавок, она оглушительно лаяла, подзывая нас. Осечки не произошло ни разу. Ведёрко постепенно наполнялось рыбой. Из Ладки получился отличный рыбак. Уху она хлебала на равных  -  заработала!
    Но не только честно заработанный хлеб прельщал Ладку. Была она плутовата и, как оказалось однажды, воровата. Я возился со своим мотоциклом в гараже. Ладка крутилась рядом. Жаркий июньский день шёл на убыль. Солнечное раскалённое колесо катилось к горизонту, чиркнув по верхушкам деревьев, отбрасывая длинные густые тени. У гаражей собирались мужики в предвкушении хорошей выпивки после трудового дня. Михалыч, 45-и лет, грузный мужчина с натруженными руками, въевшейся в них соляркой и мазутом, разводил во фляге спирт. Митяй  -  юркий худощавый парень, вышедший из юного возраста, но так и не пришедший в стан зрелых, умудрённых жизнью, мужиков, готовил закуску. Помидоры и огурчики, корейская морковча, чесночёк с зелёным лучком  -  всё по мужски лежало прямо на столе  -  не до сервировки. Кто-то принёс шмат украинского сала, палку колбасы купили на общие деньги. Выбирали лучшую  -  «сервилат», дорогую. Гулять, так гулять. Митяй, отрезав от неё хвостики, угостил Ладку, которая почуяв наживу, крутилась здесь же. Внимание Митяя отвлек Михалыч, рассказывая сальный анекдотец. В это время Ладка, улучив момент, схватила колбасу со стола и бросилась вон из гаража. Она прошмыгнула мимо Михалыча, который оторопело размахивал флягой со спиртом, пытаясь задержать воришку. Но не тут то было! Ладка, понимая, что настал её звёздный час и, что колбасу она ни за что не отдаст, летела со скоростью звука.
   Долгл еще в гаражах слышался хохот мужиков и ругань Митяя. Но Ладке было уже не до них. Она испарилась вместе с колбасой. Сгустились за окном сумерки. Я лежал на диване и смотрел телевизор, а Ладки всё не было. Она никогда так долго не гуляла. Меня охватила тревога: «Вернётся ли она? Что, если не придёт?» На душе стало тоскливо. Очень я привязался к своей собаке. Она стала для меня больше, чем просто пёс. Она была другом, неотъемлемым  и полноправным членом семьи. Ладка пришла совсем поздно и робко царапала входную дверь, виновато опустив голову, шмыгнула под диван. Для порядка, я пожурил её за проказу. Она лежала под диваном, сверкая своими чёрными глазами-пуговицами и не показывала носа. Так она пролежала три дня, выползая лишь для того, чтобы попить воду. Видимо, вкусная была колбаса. Ладка, как удав, лежала и переваривала свою добычу, а затем вновь ожила и стала прежней шаловливой Ладкой, готовой к новым проказам.