Отчим

Вера Вавилова-Кириченко
  Она неожиданно вторглась в его жизнь нежным белокурым созданием, похожим на пушистый одуванчик, с карими озорными глазами и курносым носиком. Он полюбил её мать, полюбил страстно, горячо, которая так же ярко ответила на его чувства. У него никогда не было дочери. Был сын, уже подросток, которого он любил любовью, на которую способен нежный отец. Сына он воспитывал с пелёнок: кормил кашей, одевал и отводил в детский сад, затем стирал и выглаживал школьную форму, пока жена развлекалась с подругами. Но, когда у неё появился ещё и друг, отношения, которые изжили себя давно, пришлось прекратить. Расставание с сыном нанесло незаживающую рану  в его сердце. Но время лечит любые раны. Да и сын не забыл отца, сбегая к нему от непутёвой матери. Он по-прежнему горячо принимал участие в жизни сына: ходил на собрания в школу, брал с собой в горные походы, болел на спортивных состязаниях по борьбе, где на тотеме сражался сын. Он привык жить один, его не тяготило одиночество, ведь рядом был любимый сын. Оно, это одиночество, подкралось незаметно. Жгучая пустота, которая тяжёлым вязким маревом заползла в дом и поселилась в нём, когда сын уехал учиться в другой город.
    Женщина, которую он встретил, поразила его своей искренней доброй душой, понимавшей его с полуслова. Она окружила его  заботой и нежностью. Чувства, которые вспыхнули между ними, горели ярким святым пламенем, в котором сгорали до тла недоверие и подозрительность, обиды и боль от их прошлой жизни. Он сразу привязался к её дочери, полюбил её. Девочка вначале держалась настороженно, жалась к матери, искоса наблюдая за дядькой, который поселился в их доме. Но уже через несколько дней малышка смеялась звонким смехом похожим на мелодичный перезвон колокольчиков, когда дядя подбрасывал её к потолку. Она уже не сторонилась его, как раньше, а приставала с разными просьбами: покатать, поиграть или почитать книжку. И он никогда не отказывал, даже, если уставал после напряжённого рабочего дня. Жена была благодарна ему за дочь. Глаза её светились счастьем, когда она смотрела на их игры. Шли годы. Жили они дружно, радостно. К ним часто приходили друзья  -  уж очень хорошо было всем в их доме, излучающем доброту и уют. Когда у дочери что-то не ладилось с уроками, он терпеливо объяснял задачи. Когда она хворала от простуды, он поил её горячим молоком, сам ставил горчичники и измерял температуру, опережая жену, которая благосклонно уступала ему это первенство, уставая от работы и домашних дел.
    Она подрастала, превращаясь из нескладного угловатого подростка в стройную, тоненькую, как молодая берёзка, девушку с копной пышных светло-русых волос. С её белоснежной кожей резко контрастировали большие карие глаза, опушённые густыми чёрными ресницами. Тёмные брови крылом удивительной птицы изогнулись в полёте и замерли навсегда, обрамляя и подчёркивая красоту её дивных глаз. Особенно покорял её взгляд  -  быстрый, как молния, жгучий, как огонь, лукавый, с хитринкой, как у лисы. Он завораживал, притягивал магнитом, не отпускал. Отчим видел, какие взгляды бросали на дочь не только мальчишки, но и взрослые мужчины. Когда его спрашивали знакомые: «Это твоя, что ли такая красавица?», он, переполненный гордостью через край, счастливо отвечал: «Моя дочь». Но к его отцовским чувствам стало примешиваться ещё одно, непонятное, тревожащее душу, забирающее покой и сон. Он, как мужчина, не мог не заметить рядом красоты, бутона, необычного по своему очарованию, цветка. Как искусный садовник, он взращивал этот цветок, оберегая от мороза и ветра, от палящих лучей солнца. Он незаметно наблюдал за ней. Утром, когда она просыпалась и шла в ванную, солнечные лучи, струящиеся сквозь окно, пронизывали тонкую ткань её ночной сорочки и высвечивали изящные изгибы её тела, стройные длинные ноги, маленькие бугорки девичьей груди, тонкую талию. Его магнитом тянуло к ней. Когда она касалась его руки, или, сидя рядом у телевизора, он ощущал её крутое, налитое бедро, волна трепета электрическими змейками пробегала по всему организму. Он резко вставал и уходил на кухню курить. Новое чувство к ней не давало ему покоя, пугало и даже раздражало его. Однажды, когда она крутилась перед зеркалом, он, поправляя ей волосы, не выдержал и коснулся губами голубой пульсирующей венки на белой атласной коже. Она резко обернулась. На щеках зарделся румянец, как утренняя заря, коснувшись белоснежных облаков. В глазах светились недоумение, удивление. Он стушевался, стараясь сгладить свой необузданный порыв. Она тут же забыла о случившемся, не придавая значения. Утром, когда все ещё спали, он тихонько открывал дверь её комнаты и замирал, очарованный увиденным. Она спала, приоткрыв пухлые губы и разметав волосы по подушке. Одеяло сползло на пол. Ночная сорочка поднялась до талии, оголяя её белоснежное тело с тёмным, чуть проявившемся треугольником на лобке. В разрезе сорочки, выглядывая розовым соском, появилась маленькая девичья грудь. Он не мог оторвать взгляда. Она была похожа на нимфу, на Венеру, вышедшую из морской пены. Его глаза жадно поглощали, впитывали, случайно увиденную красоту неземной девы. Он поднял одеяло и укрыл её, молча вышел, тихо закрыв за собой дверь. Он потерял покой с той минуты. Она снилась ему во сне. Он ничего не мог поделать с разгоравшейся в его душе страстью. Каждый день приносил ему новые испытания, которые мучительным огнём испепеляли душу, превращая в пытку его жизнь. Теперь каждое утро он тайком любовался спящей нимфой. Это стало его наркотиком. У него появился страх, что он может не справиться со своей пагубной страстью. Ему нужна была помощь, и он в шутливой форме рассказал, что видел утром её спящей. Он  заметил её смущение, девственный стыд, заливший её щёки румянцем. На следующий день жена попросила его прибить щеколду или врезать замок в дверь комнаты дочери. Нет, у него не было похотливых мыслей, грязных воображений, он по-прежнему любил свою жену. Но те чувства, которые он испытывал к дочери, мешали ему жить, будоражили, забирали покой. Он как будто всё время боролся с самим собой.
    Однажды жена уехала к заболевшей матери. Он остался с ней вдвоём. Всем своим видом, своим поведением он старался не спугнуть её, не зародить в её душе подозрение, недоверие и страх к нему. Это ему удалось. Она так же беспечно бегала по комнате в ночной сорочке, так же беззаботно щебетала за завтраком, не подозревая о тех чувствах, что завладели им. Вечером, придя поздно с работы, он увидел её лежащей на диване. Она куталась в махровый халат. Щёки пылали огнём, а  в глазах отражался нездоровый блеск. У неё был жар. Врач приписал кучу таблеток, уколы и постельный режим. Он не отходил от неё ни на шаг, взяв на работе отгулы, поил её горячим чаем и молоком, ставил горчичники и сам делал уколы. Чего это ему стоило?! Он собирался с духом, весь сжавшись в комок нервов. Игла вспарывала её нежную атласную кожу, вонзаясь в пухлую ягодицу. Каждый её стон отзывался в его сердце, кровянил и саднил его. Ни одним взглядом, ни одним движением руки он не выдал тех чувств, что кипели у него в груди. Молодой организм поборол недуг, и она быстро поправлялась. Она взрослела, бутон её небесного цветка приоткрыл свои нежные лепестки, очаровывая своей красотой созерцающих его. Первые её запоздалые возвращения домой со свиданья, он перенёс, как тяжёлую душевную болезнь. От его внимательного взгляда не ускользнули пунцовые губы, разгорячённые и иссушённые поцелуями. Он терзался подозрениями, боялся за неё, хотя понимал, что это естественно, неизбежно. Иногда он нервничал, не мог сдержать своего раздражения. Его воображение рисовало жуткие картины. Жена успокаивала его. Она, казалось, понимала, что творится у него в душе, пыталась отвлечь его, рассеять тревогу. Иногда он не соглашался с ней, обвиняя в попустительстве, и они ссорились, но не на долго. Мир в семье скоро вновь восстанавливался.
    Она вернулась домой не одна. Несмело переступив порог, за ней вошёл высокий широкоплечий парень в спортивной куртке. Это был её избранник, её любовь. Отчим пытливо смотрел на него, ревностно, придирчиво разглядывая, пытаясь найти что-либо недостойное её. Он ворочался всю ночь, мучаясь бессонницей. Мысль о том, что неужели придёт вот такой юнец и уведёт её навсегда с собой, не давала покоя, терзала его душу. Он так привык, что она рядом, что она  -  часть его жизни, что у него есть великая радость заботиться о ней, слушать её весёлый смех, утешать её в минуты грусти. А теперь это всё могут отнять у него. Ему тяжело было смириться лишь с одной этой мыслью. Она мучила его, калёным железом жгла внутри.
    Шло время. Все обсуждали предстоящую свадьбу, её свадьбу. Он видел, каким счастьем сияли её глаза, как это счастье преобразило её. Она светилась от радости. Возбуждение, восторг, огромную любовь излучала каждая её клеточка. Звонкий щебет её голоска и нежные перезвоны смеха звучали в доме, наполняя его счастьем и радостью. Он был рад её перевоплощению в счастливое, неземное создание, но его душа не могла смириться с мыслью, что он теряет её навсегда. Он мужественно готовился к её свадьбе. Он благословлял и произносил слова напутствия, желая счастья молодожёнам. Она была прекрасна в подвенечном платье, открывавшем её белоснежные плечи. Тонкая кисея фаты, как крылья белого лебедя, развивались, когда она кружилась со своим избранником в их свадебном вальсе. Он танцевал с ней прощальный танец отца. Он держал её за тонкую талию, смотрел её в глаза, стараясь запечатлеть навсегда её счастливый образ. Он не мог говорить, ком горечи застрял, спазмом сдавливая горло. Он улыбался ей, нежно ведя в танце.
    Закончилась свадьба. Он стоял и смотрел в след «Лимузину», увозящему её в новую жизнь с этим чужим парнем, теперь её мужем. Стали расходиться гости. Жена с друзьями шла несколько впереди. Он специально отстал, стараясь остаться один. Ему необходимо, как воздух, было одиночество. Буря чувств, которые он так долго сдерживал, накопились в душе и, как извержение вулкана, прорвались наружу. Он плакал, он рыдал скупыми мужскими слезами. Он потерял самое дорогое, что у него было. Он берёг это сокровище, боясь приблизиться к нему, издали любовался им, оберегая и заботясь. И вот его отняли. Осталась в душе пустота и жгучая пронизывающая кинжальная боль в сердце. Он плакал. И эту его минутную слабость никто не должен видеть, никто не должен догадаться о его чувствах. Он снова возьмёт себя в руки, снова станет сильным мужчиной, снова в жестокой борьбе с самим собой и своей слабостью одержит верх.