Светлой памяти Кости Сарапаева, записавшего эту лекцию.
Сегодня я запланировал для вас лекцию о Жан-Жаке Руссо. Я сейчас объясню, почему я выбрал именно Руссо после Гоббса. Дело в том, что их, в каком-то смысле, очень удобно друг за другом подавать, поскольку они придерживались, с одной стороны, сходных убеждений, а с другой строны, исходили из прямо противоположных тезисов. Гоббс, о котором шла речь на прошлой лекции, говорил, что первоначальным состоянием человеческого общества была война всех против всех (или по-латыни для тех, кто не забыл латынь: Bellum omnium contra omnes). Вот таково было первоначальное состояние человеческого общества согласно Томасу Гоббсу. Ну и далее, чтобы покончить с этой войной всех против всех, с этой анархией, которая, естественно, вредит всем, потому что человек ни минуты не может быть спокоен за свою жизнь, потому что любой может посягнуть на его жизнь, на его имущество, на его достоинство, люди решают объединиться и создать государство, как бы мифическое такое существо – Левиафана – который, конечно, требует массу жертв, и вообще он не добрый (он и не злой). Итак, Левиафан – это некое существо: с одной стороны, демоническое, с другой стороны – и не доброе, и не злое – никакое. Очень сильное и даже самое могущественное из творений Божиих, и с ним, согласно Талмуду, играет Господь Бог в четвертую часть дня, когда все дела уже закончены. И вот Левиафан создается именно для того, чтобы прекратить эту войну всех против всех, т.е. чтобы дать некое успокоение людям. Государство худо-бедно справляется с природной человеческой агрессивностью, подавляет ее, во-первых, методом устрашения, но также и другим методом – методом создания государственной религии. Ведь трудно постоянно держать дубинку над человеческим черепом. Надо, чтобы еще был страх Божий, чтобы человек боялся не только полицейского, но и Господа Бога. Для этого должна быть религия, но не всякая религия для этого годится: потому что если человек боится Римского Папу, он уже не будет бояться, допустим, президента Ельцина [лекция была прочитана в октябре 1997 г.]. У этого человек [боящегося Римского Папу] будет как бы двойное подданство, а это вредит стабильности государства. Поэтому нужно, чтобы президент Ельцин и Римский Папа совпали в одном лице. В дореволюционной России это было достигнуто за счет создания Святейшего синода, и поскольку обер-прокурор Святейшего синода был лицо, подчиненное царю, а, с другой стороны, руководил Православной Церковью, то идеалы Томаса Гоббса были т.о. осуществлены в России. В Англии еще проще, поскольку в Англии парламент принимает религиозные акты. Вот нужно, к примеру, решить вопрос о рукоположении женщин. Парламент голосует, и женщины либо рукополагаются, либо не рукополагаются. Это все зависит от того, сколько голосов подано за рукоположение женщин, сколько против и сколько членов парламента воздержалось. Нужно, допустим, объявить ад несуществующим. То же самое. Поставили вопрос на голосование, проголосовали, и ад прекратил свое существование: а может, никогда и не существовал (шутка). В общем, понимаете: религиозные вопросы решаются правительством, и это тоже вполне в духе Томаса Гоббса. Страшнее (по Гоббсу), когда религия имеет корни не в государстве, а где-то в другом месте, т.е. когда религия не от мира сего, т.е. когда она христианская (с большой буквы!). Потому что подлинно христианская религия всегда была и будет не от мира сего. Всегда найдется человек, который скажет: я буду по совести поступать, а вы там как хотите со своим Левиафаном: хотите – мучайте, хотите – не мучайте. Вот так Томас Мор сказал: не согласен я с разводом Генриха VIII и его женитьбой на Анне Болейн и, хоть вы тресните, я не соглашусь и не приму этого. Это в каком-то смысле бунт, как и у Достоевского тоже был бунт человека из подполья: вы мне, говорит, хоть на логарифмической линейке рассчитайте мое счастье, а я все равно хочу по своей глупой воле пожить. Христианский бунт такой же. Только не «глупая воля», а «добрая воля». Хочу жить в мире со своей совестью, и вы что хотите делайте, а я буду со Христом, а не с вашим законом.
Теперь, Жан-Жак Руссо исходил из прямо противоположного тезиса: если Гоббс говорил, что первоначальное состояние людей – это война всех против всех, то Руссо говорил наоборот: что первоначальное состояние общества – это состояние дружбы и высокой нравственности диких, нецивилизованных людей. Откуда же берется зло и война? От цивилизации. Люди становятся утонченнее, возникают науки, искусства, частная собственность, и люди становятся более развращенными. И прежде всего их развращает умственная деятельность: она их делает изнеженными, слабыми и безнравственными. Вот основной тезис Руссо.
Жан-Жак Руссо родился в 1712 году и умер в 1778. Он прожил 66 лет. В 1749 провинциальная академия в Дижоне объявила конкурс на лучшую работу, посвященную заданной теме. Тема была такая: «Способствует ли развитие наук и искусств очищению нравов?» Руссо написал на эту тему работу, где достаточно блестяще, с эрудицией и юмором, примерами из истории попытался обосновать свою оригинальную и парадоксальную точку зрения, а именно, что развитие наук и искусств не только не способствует нравственному облагораживанию человека, но, напротив, развращает человека и приводит к нравственной деградации и человека, и общества. Эту свою мысль Руссо считал озарением свыше и развивал ее в дальнейшем во всех своих произведениях. Какие аргументы приводит Руссо? Во-первых, аргументы исторического характера. Спартанцы, которых Руссо считал образцом нравственности, и афиняне, у которых стали возникать всякие пороки: сравнивая быт спартанцев и быт афинян, Руссо пришел к выводу, что афиняне были более развращены именно потому, что у них слишком большой упор делался на умственную деятельность и философию в частности, много также внимания уделялось изящным искусствам, театру и т.п. Т.е. цивилизация погубила Афины. А потом, спустя 300 лет, уже более грубая римская республика с более первобытными (и, значит, более чистыми) нравами завоевала Грецию: неотесанные римляне победили изнеженных греков. Потом более простые в нравах готы, франки и германцы завладели Западной римской империей, примитивные турки победили изнеженных византийцев. Ну и так далее. Чем проще, чем менее культурен народ, тем более нравственной жизнью он живет, тем больше он способен на самопожертвование, на подвиг, более физически вынослив, и семейные отношения у него более прочные. Это все примеры из истории. Второй тип примеров – это примеры из современной Руссо жизни. Здесь он не мог искать дикарей, потому что он их никогда не видел (но внимательно читал описание нравов дикарей у Монтеня: тот их, тоже, конечно, сам не видел, а описывал с чужих слов). Но он сопоставил жизнь разных сословий Франции: сословие крестьян и мелких ремесленников, с одной стороны, и высший свет – с другой. И, конечно, сравнение в смысле нравственности было не в пользу высших сословий. Нравственнее оказываются крестьяне и мелкие ремесленники, т.е. те люди, которые живут своим трудом. Люди высшего общества, более образованные, покровительствующие искусствам и наукам, оказываются изнеженными и развращенными.
Наконец, третий тип аргументов Руссо черпает из наблюдений над самим собой и своим непосредственным окружением. Дело в том, что сначала на его жизненном пути ему встретилась женщина достаточно образованная и утонченная, но при этом развращенная, а потом Руссо встретил простую служанку, которая была ему глубоко предана и с которой он счастливо прожил оставшуюся часть своей жизни. Да и сам Руссо был из семьи простых ремесленников. Он родился в Женеве, в кальвинистской семье. Потом, под влиянием той первой дамы, он принял католичество. Позднее он разочаровался в католичестве и вернулся в кальвинизм (в 1754 году).
Так вот, третий тип аргументов – это наблюдение над своими близкими и над самим собой. И в частности, из наблюдений над самим собой Руссо сделал вывод, что когда он повинуется голосу сердца, когда он доверяет своей интуиции, своим спонтанно возникающим чувствам (т.е. доверяет дикарю в самом себе), он всегда поступает правильно. Как только он начинает анализировать свои поступки, думать, как бы ему поступить получше (т.е. доверяет цивилизованному человеку в самом себе), он всегда поступает плохо и всегда получается какая-то ерунда. В результате, Руссо делает далеко идущий вывод, что «размышляющий человек есть человек развращенный».
Из всех трех типов аргументов делается вывод, что всякая интенсивная интеллектуальная деятельность способствует падению нравов. То же самое можно сказать и об искусствах (особенно о театре). Наоборот, всякий физический труд, простой, спокойный, монотонный, способствует укреплению нравов.
Вот, вкратце, лейтмотив всей философии Руссо. Надо сказать, что большинство современников Руссо не поняли. Особенно негодовал Вольтер, который говорил, что «Руссо предлагает нам встать на четвереньки». Вольтер – это человек, ценивший искусство, ценивший интеллект. Т.е. Руссо, получается, был одинок. Церковь его тоже не признала: ни католическая, ни кальвинистская. Дело в том, что Руссо отрицал важное для Церкви учение о первородном грехе. В каком-то смысле Церкви ближе Гоббс с его идеей войны всех против всех, потому что война всех против всех – это своего рода иллюстрация учения о первородном грехе: что нельзя людей так вот оставить самих по себе, они реально перегрызут друг другу глотки. Потому что они грешны, они падшие. Только Церковь делает из этого другой вывод (не такой, какой сделал Гоббс): не нужно было создавать тоталитарное государство, чтобы их спасти от этого состояния непрестанной вражды, а нужно было Самому Богу вмешаться в человеческую историю, искупить грехи людей и создать на земле новое общество – Церковь Божию. Руссо же отрицал саму посылку, что люди по своей природе грешны. Он говорит – нет, ничего подобного, это клевета на человека. В самой природе нет греха. Грех появляется, когда начинается разумная деятельность, когда появляются науки, когда появляются искусства, когда появляется экономическое неравенство, социальное неравенство: вот тогда появляется грех. А когда люди пребывали в первобытном состоянии и совместно боролись за выживание, занимались охотой, земледелием, ремеслами, тогда не было греха.
Руссо сознательно выступил против идеи первородного греха и даже обратился по этому поводу с письмом к Парижскому архиепископу (1763 год).
Учитывая особенности русского характера, не представляется удивительным, что Руссо нашел очень много приверженцев именно в России. Первой из русских людей идеи Руссо поддержала Татьяна Ларина (смех в аудитории): «Она влюблялася в обманы/ И Ричардсона, и Руссо». О Ричардсоне как о философе я ничего не могу сказать, а о Руссо как о философе можно сказать очень много, хотя он был также и неплохим писателем. В этом он похож на Льва Толстого, которому я посвящу оставшуюся часть моего выступления. Лев Толстой представляет собой логическое и органическое продолжение идей Руссо на русской почве. Начнем с того, что Лев Толстой в 15 лет, когда он познакомился с сочинениями Руссо, заказал себе медальончик с изображением Руссо и носил его на шее вместо креста. Поскольку шея у нас одна, то это был выбор. Не то что он повесил Томаса Гоббса, Фрэнсиса Бэкона (смех в аудитории), весь, так сказать философский пантеон, но из них всех выбрал одного. Татьяна Ларина – мифический персонаж, мы не можем ее включить в курс истории философии, а Льва Толстого можем.
Толстовство – это и есть продолжение руссоизма на русской почве. То, что логика событий привела Толстого к конфликту с Церковью (не католической, правда, а православной), это закономерно, поскольку к конфликту с Церковью пришел в свое время и Руссо.
Главная идея Толстого – прославление простого мужика, живущего в гармонии с природой. Если взять повесть «Казаки» – одну из ранних повестей Толстого – о чем там речь? Казаки-старообрядцы, живущие как бы первобытной жизнью, малокультурные, занятые, в основном, войной, охотой и сельским хозяйством, оказываются в нравственном отношении гораздо чище и лучше, чем приехавший к ним дворянин Оленин: изнеженный, бестолковый, праздный. И сам Оленин чувствует себя неуютно среди этих трудолюбивых простых людей. Оленин полюбил казачку, и эта казачка в конце концов его отвергла. Идея Толстого в том, что эта казачка и не могла полюбить Оленина, ибо тот настолько уже нравственно деградировал, благодаря своему неправильному (цивилизованному) образу жизни, благодаря привычкам своего городского воспитания, что не может уже составить счастье простой девушки из народа. И все-таки у Оленина начинается некоторое нравственное возрождение, оттого что он осознал причину, корень своего ничтожества: он не служит другим людям, а живет только для себя. И здесь все элементы философии Руссо налицо. Казаки живут в состоянии первобытной нравственности, первобытной праведности. Цивилизация ничему хорошему их не учит, а учит только плохому: она приучает их к табаку и привносит разврат (приятель Оленина развращает казачек, спаивает их вином, приучает к блуду и т.п.). Т.е. цивилизация несет разврат, а простые люди сопротивляются, как могут. Дальше эти идеи Толстой развивает отчасти и в «Войне и мире» (Платон Каратаев как положительный идеал или Наташа Ростова, которая живет сердцем). То же самое в «Анне Карениной»: положительный герой Константин Левин чувствует себя чужим в большом городе и прекрасно чувствует себя в своем поместье, где он занят нормальным трудом, ведет хозяйство, может даже покосить траву вместе с мужиками. Он там, в деревне, чувствует себя уверенно, а в великосветском обществе теряется. Каренин же – продукт цивилизации – пустой человек, он и жену потерял, и проекты его ни к чему не привели. Наконец, в романе «Воскресение» находим те же самые идеи. Была природно нравственная, чистая Катюша Маслова, и вот, в ее жизни появляется изнеженный, развращенный барин Нехлюдов, соблазнил ее, бросил, она в результате стала проституткой и т.д. Опять разврат идет сверху, согласно поговорке: «Рыба гниет с головы». И очищение, «воскресение» началось не от размышлений, а тогда, когда Нехлюдов увидел Катюшу в суде и сердцем ощутил глубину своего падения. Разум здесь бессилен, нужен живой пример, чтобы человек увидел, во-первых, как не нужно поступать, а во-вторых, какими должны быть люди, т.е. такими, как жители казачьей станицы, такими, как еще не испорченная и не развращенная Катюша Маслова, такими, как Наташа Ростова, Платон Каратаев и т.п. И перед смертью Толстой говорит то же самое: «Как мужики умирают! Почему я не могу умереть, как они?» Т.е. умереть спокойно, с достоинством, без страха.
Теперь, какой мы можем сделать вывод? Принять или не принять Руссо в качестве своего идеала? Повесить ли медальон с его изображением на шею вместо креста? Или все-таки воздержаться? Отвечать на эти вопросы должна совесть каждого конкретного человека. Но я хотел бы обратить ваше внимание и на некоторые недостатки системы Руссо.
Во-первых, я начну с анализа плодов. Как говорится в Евангелии, «по плодам их познаете их». Дело в том, что Руссо (как и Лев Толстой) оказал влияние не только на хороших людей, но и на плохих. Например, поклонником Руссо был знаменитый Робеспьер. И хотя Руссо был против террора, против насилия, тем не менее у Робеспьера это уживалось: преклонение перед Руссо и стремление навязать людям свою волю. 11 октября 1794 года прах Ж.-Ж. Руссо был торжественно перенесен в Пантеон. Руссо были отданы почести как предтече Французской революции. Это не может не насторожить.
Второй момент – это нелады Руссо с Церковью. Церковь, конечно, не могла согласиться с отрицанием догмата о первородном грехе.
Наконец, в личной жизни Руссо не все было безупречно. Например, он прижил пять детей с той простой служанкой, с которой он прожил в мире и согласии более 30 лет, но всех этих детей он отдал в приют, воспитывать он их не стал и ей не позволил. Странно это, согласитесь? И этот случай с Юмом, который по просьбе Руссо выхлопотал для него пенсию, от которой Руссо тут же отказался. Юм сказал в этой связи о Руссо: «whimsical man in his whimsies» [«чудак со своими чудачествами»].
Руссо не видел того, что видит любой священник, принимающий исповедь, или любой педагог, который общается с детьми (ведь дети тоже в каком-то смысле дикари). И видно (даже у младенцев это видно), что не все так просто с человеком. Дело не только в цивилизации: в самом человеке, помимо всякой цивилизации, есть нечто греховное. Все же нельзя тезис Гоббса совсем отрицать. Я думаю, правота определенная есть у Гоббса. Действительно, в человеке есть стремление делать зло просто ради зла. И такая агрессивность есть и у первобытных племен. Она есть даже у животных. Человек не может закрывать глаза на бездны зла, которые есть в его душе, на «уснувшие бури», которые Тютчев не советовал будить, потому что под ними «шевелится хаос». В человеке, даже примитивном, даже в том же Лукашке из «Казаков», есть не только светлое, но и темное. Мать казачки Марьяны, в которую был влюблен Оленин, могла запросто сказать постояльцу: «Что б ты весь иссох или издох». И это простой народ, а не высококультурные профессора и академики. Здесь мы сталкиваемся с нутряной агрессивностью: то, что в транспорте мы слышим, быт коммунальных кухонь – вот где человек проявляется во всей своей природной сущности. И жертвой такой нутряной агрессивности часто оказывается как раз интеллигент, как в «Золотом теленке», где Васисуалий Лоханкин стал жертвой своих соседей по коммунальной квартире. Конечно, не надо впадать и в другую крайность и утверждать, что все люди с образованием – обязательно порядочные, т.е. что образование автоматически делает человека честным и добрым. Нет, конечно. Но нельзя и идеализировать людей необразованных и считать, что отсутствие высшего образования – гарантия праведности. Что касается Толстого, у него была здесь какая-то слепота. Вот мужик или солдат для Толстого – это обязательно хороший и порядочный человек. Если офицер – это надо смотреть, м.б. младший чин, какой-нибудь капитан Тушин, тогда еще ничего. А вот представители высшего общества: Анна Шерер или князь Василий – это, с точки зрения Толстого, люди совершенно безнадежные. С ними бесполезно даже говорить о нравственности, потому что у них все представления о добре и зле вывернуты наизнанку. Берг из той же серии, Борис Друбецкой… Толстому они даже неинтересны из-за своей безнадежности в смысле возможного нравственного возрождения, поэтому он их и бросает, как бросил Бориса Друбецкого или князя Василия. Так мы и не знаем, что с ними дальше случилось, как они умерли.
И вообще, какое произведение Толстого мы ни возьмем, самые лучшие, самые светлые персонажи – это люди из народа, простые люди: мужики, бабы, солдаты… Наша задача понять, что у Руссо и Толстого есть хорошего, что относится к общечеловеческим, христианским ценностям, и определить, где именно они впали в чрезмерную идеализацию и поправить их. Мы не должны принимать без критики ту идеализированную картину, которую Руссо и Толстой нам предлагают, и внести коррективы (даже используя примеры из «Золотого теленка») в образ «простого человека», который, как оказывается, совсем не так прост. Я думаю, каждый из вас может поделиться собственным негативным опытом общения с людьми, не блистающими образованием и при этом далекими от нравственного совершенства. Правда, Толстой тут может нам возразить, что, дескать, современная цивилизация так устроена, что она этих простых, необразованных людей развращает, и поэтому они как бы не в чистом виде сейчас существуют. Вот взять, например, городскую шпану: так вот, по Толстому, она потому такая жестокая, что она развращена городом, а сам город есть творение цивилизации. Вот если бы эти хулиганы жили в деревне, то там они бы пахали землю и были нравственными людьми. Но здесь надо вот что сказать. Действительно, святой Бенедикт взял в качестве девиза своего ордена слова: «Ora et labora» («Молись и трудись»). Но все-таки не только «трудись», но и «молись». Толстой как бы не замечает того огромного облагораживающего влияния, которое оказывала Православная Церковь, и даже не столько Православная Церковь, сколько живое общение народа с Иисусом Христом в молитве. Я, кстати, этого тоже не замечал, пока сам не стал верующим. Когда я стал верующим и уже, будучи верующим, перечитал «Войну и мир», я обратил внимание на то, как Наташа Ростова исцелилась от последствий своего трагического увлечения Анатолем Курагиным. Она ведь г о в е л а, т.е. посещала великопостные службы, и после пасхального причастия ей стало легче. Я обратил внимание на этот эпизод, когда сам стал причащаться и стал понимать, что значит причастие, что значит Церковь. А сам Толстой, кстати, на этом не акцентирует внимания. И мне кажется, что сам Толстой не до конца понял, какое огромное влияние оказывает Церковь на человека; даже сама только церковная служба, пусть даже священник и не играет в Православной Церкви той роли, какую он играет в католичестве. Я, читая Толстого, делаю совсем другой вывод: не тот, что делает сам Толстой. Толстой не видит, что самая главная драма разыгрывается не вокруг человека, а в самом человеке. Вот в книге Иова: Иов – главное действующее лицо; от него ждал Бог, как он отреагирует; речь там совсем не идет о том, чтобы менять общество. По Толстому же получается, что надо вернуть Иову верблюдов, вообще, оставить его в покое, не трогать его и, тем более, не поражать проказой. А кто поразил Иова проказой, тот и виновен в том, что Иов возмутился. Не надо было Иова проказой поражать. Иными словами, общество плохое и общество растлило человека. Человек не виноват, виновато общество, виноваты правящие классы: вот поэтому Ленин и назвал Толстого «зеркалом русской революции». Потому что по Толстому действительно получается, что вся вина падает не на человека, а на общество. Ленин и делает вывод: если вся проблема в неправильной организации общества, то давайте переорганизуем, чтобы от каждого по способностям, каждому по труду (принцип социализма). И будет хорошо, и будет торжествовать нравственность, и все будет нормально. Правда, для этого надо будет истребить сопротивляющуюся буржуазию, но для этого у нас есть железная гвардия ВЧК. И никто не понял, что эта ВЧК и станет источником той раковой опухоли, о которой потом напишет Солженицын. Что именно эти люди, которым было поручено убивать других, потом захватят власть и парализуют страхом жизнь всей страны. Никто не понимал (может быть, даже и сам Ленин), что они захватят такую власть. Все думали, что они сделают свое дело и уйдут. Ничего подобного! Они победили белогвардейцев, потом расправились с кулаками, потом стали расправляться с самими коммунистами (в 1937), потом они уничтожали шпионов во время Второй мировой войны, потом переселяли целые народы. И так далее… И получается, что конца и края нет. Т.е. идея Толстого была неправильная. Не общество надо было менять, а надо было проповедовать Христа, а Христа Толстой проповедовал плохо, потому что он, как и Руссо, до конца Его не понял.
Today I scheduled a lecture for you about Jean-Jacques Rousseau. I will now explain why I chose Rousseau after Hobbes. The fact is that they are, in a sense, very convenient to be discussed one after another, because they adhered, on the one hand, to similar beliefs, and on the other, they proceeded from the directly opposite theses. Hobbes, discussed in the last lecture, said that the initial state of human society was the war of all against all (or in Latin for those who had not forgotten Latin: Bellum omnium contra omnes). This was the original state of human society according to Thomas Hobbes. Well, further to end this war of all against all, with this anarchy, which, of course, harms everyone, because a person can’t be at rest for a single minute of his life, because anyone can encroach on his life, on his property, on his dignity, people decided to unite and create a state, which is symbolized by a kind of a mythical creature – Leviathan. This terrible creature, of course, requires a lot of sacrifices, and in general it is not good (neither is it evil). Leviathan is very strong and possibly the most powerful of the creatures of God, and with him, according to the Talmud, the Lord God is playing in the fourth part of the day, when all affairs are already finished. And now, this Leviathan is created precisely in order to end this war of all against all, that is, to give some kind of comfort to people. The state at least copes with natural human aggression, suppressing it, first, by intimidation, but also by another method - the method of creating state religion. After all, it's hard to keep a stick over a human skull all the time. It is necessary that there should be also the fear of God, so that a man would be afraid not only of a policeman, but of the Lord God. For this there must be a religion, but not every religion is suitable for this: because if a person is afraid of the Pope, he will no longer fear, say, President Yeltsin [the lecture was read in October 1997]. This man [scared of the Pope] will have, as it were, a dual citizenship, and this harms the stability of the state. Therefore, it is necessary that President Yeltsin and the Pope of Rome coincide in one person. In prerevolutionary Russia, this was achieved through the creation of the Holy Synod, and since the Chief Procurator of the Holy Synod was a person subordinate to the Tsar, and, on the other hand, governed the Orthodox Church, Thomas Hobbes's ideals were thus implemented in Russia. In England it is even simpler, because in England the parliament passes religious acts. Here it is necessary, for example, to decide on the ordination of women. Parliament votes, and women are either ordained or not ordained. It all depends on how many votes are cast for the ordination of women, how many against and how many members of parliament abstained. It is necessary, say, to declare hell non-existent. The same procedure. They put the question to the vote, they vote against the obligation to believe in hell, and hell ceases to exist. In general, you understand: religious issues are resolved by the government, and this is also in the spirit of Thomas Hobbes. It is more terrible (according to Hobbes), when religion has roots not in the state, but somewhere in another place, when religion is not of this world, i.e. when it is truly Christian. Because a truly Christian religion has always been and will be not of this world. There is always a person who will say: I will act in accordance with conscience, and you do what you want with your Leviathan: torture me, or send me in exile. That's how Thomas More said: I do not agree with the divorce of Henry VIII and his marriage to Anne Boleyn and, do what you want, I will not agree with it and will not accept it. It's a rebellion in a sense, like Dostoevsky's, there was also a rebellion of a man from the underground: you tell me, even on a logarithmic ruler, calculate my happiness, and I still want to live by my own stupid will. The Christian rebellion is the same. Not "stupid will", but "good will". I want to live in peace with my conscience, and do what you want, I will be with Christ, and not with your law. Now, Jean-Jacques Rousseau proceeded from the directly opposite thesis: if Hobbes said that the initial state of people is a war of all against all, then Rousseau said the opposite: that the initial state of society is a state of friendship and high morality of noble uncivilized savages. Where does evil and war come from? From civilization. People become more refined, science, art, private property arise, and people become more depraved. And first of all they are corrupted by mental activity: it makes them pampered, weak and immoral. This is Rousseau's main thesis.
Jean-Jacques Rousseau was born in 1712 and died in 1778. He lived 66 years. In 1749, the provincial Academy of Dijon announced a competition for the best essay dedicated to the topic: "Has the restoration of the sciences and arts contributed to the purification of morals?" Rousseau wrote a paper on this subject (“Discourse on the arts and sciences”) where he tried brilliantly, with erudition and humor, to illustrate his eccentric and paradoxical point of view, namely, that the development of the sciences and arts not only does not contribute to the moral ennoblement of man, but, on the contrary, corrupts a person and leads to a moral degradation of both man and society. This thought Rousseau considered an enlightenment from above and further developed it in all his works. What arguments does Rousseau give? First, arguments of a historical kind. The Spartans, whom Rousseau considered to be a model of morality, and the Athenians, who began to develop all sorts of vices: comparing the life of the Spartans and the life of the Athenians, Rousseau came to the conclusion that the Athenians were more corrupted precisely because they had put too much emphasis on mental activity and philosophy in particular, much attention was also paid to fine arts, theater, etc. In other words, civilization ruined Athens. And then, 300 years later, a coarse Roman republic with more primitive (and, therefore, purer) morals conquered Greece: uncouth Romans defeated the pampered Greeks. Then the Goths, more simple in their customs, the Franks and the Germans took over the Western Roman Empire, primitive Turks defeated the flaccid Byzantines. Well, and so on. The simpler, the less cultured the people, the more austere moral life it lives, the more it is capable of self-sacrifices, of feats, more physically hardy, and its family relationships are more solid. These are all examples from history. The second type of examples are drawn from modern Rousseau's life. Here he could not introduce real savages, because he had never seen them (but he carefully read the description of the mores of savages in the “Essays” of Montaigne). But he compared the life of different estates of France: the estate of peasants and small craftsmen, on the one hand, and the fashionable world on the other. And, of course, the comparison in terms of morality was not in favor of the upper classes. High morals turned out to dwell among peasants and small artisans; those people who lead a humble life. People of higher society, more educated, dabbling in arts and sciences, are pampered and depraved.
Finally, Rousseau draws the third type of arguments from observations of himself and his immediate environment. The fact is that in his early youth he met a woman fairly educated and refined, but corrupted, and then Rousseau met a simple servant who was deeply devoted to him and with whom he happily lived the rest of his life. Rousseau himself was from the stock of simple artisans. He was born in Geneva, in a Calvinist family. Then, under the influence of the before mentioned fashionable lady, he accepted Catholicism. Later, he became disillusioned with Catholicism and returned to Calvinism (in 1754).
So, the third type of argument was the observation of his loved ones and of himself. And in particular, from observations of himself, Rousseau concluded that when he obeyed the voice of the heart, when he trusted his intuition, his spontaneously arising feelings (i.e. trusted the savage in himself), he always did the right thing. As soon as he began to analyze his actions, thinking how he would do better (i.e. trusting the civilized person in himself), he always did something bad and always some nonsense came out of it. As a result, Rousseau made a far-reaching conclusion that "a reflexive man is a corrupted man."
Of all three types of arguments it is concluded that any intense intellectual activity contributes to the decline of morals. The same can be said about the negative impact of art (especially theater). On the contrary, all physical work, simple, calm, monotonous, helps to strengthen morals.
Here, in brief, is the leitmotif of the entire Rousseau's philosophy. I must say that most of Rousseau's contemporaries did not understand him. Especially indignant was Voltaire, who said that Rousseau offers us to “go on all fours." Voltaire is a man who appreciated art and valued intellectual work. Rousseau, it turns out, was lonely. Church, too, did not recognize him: neither Catholic nor Calvinist. The reason for it was that Rousseau denied the doctrine of original sin. In a sense, the Church is closer to Hobbes with his idea of a war of all against all, because the war of all against all is a kind of illustration of the doctrine of original sin: that you can’t leave men on their own, or they will really cut each other's throats. Because they are sinners, they are fallen. Only the Church draws from this a different conclusion (not the same that Hobbes came to): it was not necessary to create a totalitarian state to save them from this state of incessant enmity, but it was necessary for God Himself to intervene in human history, atone for the sins of people and create a new society, i.e. the Church. Rousseau denied the very premise that people are sinful by nature. He says - no, nothing like this, it's a slander against man. In nature taken by itself there is no sin. Sin appears when intelligent activity begins, when science appears, when art appears, when economic inequality, social inequality appears. And when people were in a primitive state and together fought for survival, engaged in hunting, farming, crafts, then there was no sin.
Given the peculiarities of the Russian character, it does not seem surprising that Rousseau’s philosophy found so many adherents in Russia. The first among the Russian people, Russo's ideas were supported by Tatiana Larina (laughter in the audience): "She grew enamored with the fictions / of Richardson and of Rousseau." About Richardson as a philosopher, I can’t say anything, but about Rousseau as a philosopher I can say a lot. And from Tatiana Larina we’ll pass to Leo Tolstoy, to whom I will devote the remainder of my lecture. Leo Tolstoy is a logical and organic continuation of Rousseau's ideas on Russian soil. Let's start with the fact that Leo Tolstoy at the age of 15, when he got acquainted with the works of Rousseau, ordered a medallion with the image of Rousseau and wore it on his neck instead of a cross. Since we have only one neck, it was a choice. Not that he hung Thomas Hobbes, Francis Bacon (laughter in the audience), the whole, so to speak, philosophical pantheon.
Tolstoyism is the continuation of Rousseau’s philosophy on Russian soil. It seems also natural that the logic of events led Tolstoy to a conflict with the Church (not Catholic, but Orthodox), since Rousseau also came in conflict with the Church.
The main idea of Tolstoy is the glorification of a simple peasant living in harmony with nature. If you take the story "Cossacks" - one of the early stories of Tolstoy - what is it about? Cossacks, the Old Believers, living as if by primitive life, little cultured, engaged mainly in war, hunting and agriculture, are morally much cleaner and better than the nobleman Olenin, who came to them with a regiment of the Russian army: pampered, stupid, idle. And Olenin himself feels uncomfortable among these hard-working ordinary people. Olenin fell in love with a Cossack girl, and this girl finally rejected him. The idea of Tolstoy is that this girl could not love Olenin, because he had already degraded himself morally due to his wrong (civilized) way of life, due to the habits of his urban education, and therefore can’t make the happiness of the life of a simple girl from the people. And yet, Olenin begins some moral revival, because he realized the reason, the root of his insignificance: he does not serve other people, but lives only for himself. And here all the elements of Rousseau's philosophy are evident. Cossacks live in a state of primitive righteousness. Civilization did not teach them anything good, but taught them only bad: it taught them to smoke tobacco and brought debauchery (a friend of Olenin corrupts the Cossack girls, solicits them with wine, accustoms them to fornication, etc.) Civilization brings debauchery, and ordinary people resist as they can. Further on these ideas Tolstoy develops partly in «War and Peace» (Platon Karataev as a positive ideal or Natasha Rostovа, who lives being prompted by her heart). The same in “Anna Karenina”: the positive hero Konstantin Levin feels like a stranger in a big city and feels great in his estate, where he is engaged in normal work, runs a farm, can even mow the grass with peasants. He is there, in the village, he feels confident, but in high society he feels lost. Karenin, the product of civilization, is an empty man, he lost his wife, and his projects did not lead to anything. Finally, in the novel "Resurrection" we find the same ideas. There was a naturally moral, pure Katyusha Maslova, and now, in her life appears the pampered, depraved landowner Nekhlyudov, who seduced her, abandoned her, and as a result she became a prostitute, etc. Again, debauchery comes from above, according to the saying: "The fish rots from the head". And the moral "resurrection" did not begin with reflection, but when Nekhlyudov saw Katyusha in court and felt the depth of his fall in his heart. The mind here is impotent, a living example is needed, so that a person sees, first, how not to act, and secondly, what people should be, i.e., what people should look like: such as the inhabitants of the Cossack village, such as Katyusha Maslova, not yet spoiled and corrupted, such as Natasha Rostova, Platon Karataev, etc. And before his death Tolstoy says the same thing: "How do the peasants die! Why can’t I die like them?" To die peacefully, with dignity, without fear.
Now, what can we conclude? Do you accept or not accept Rousseau as your ideal? Whether to hang a medallion with its image on a neck instead of a cross? Or better refrain from doing it? The conscience of each individual should answer these questions. But I would like to draw your attention to some of the shortcomings of the Rousseau system. First, I'll start with the analysis of the “fruits”. As the Gospel says, "By their fruits you shall know them." The fact is that Rousseau (like Leo Tolstoy) had an influence not only on good people, but also on the bad. For example, Rousseau's admirer was the famous Robespierre. And although Rousseau was against terror, against violence, nevertheless, in Robespierre it was somehow united: the worship of Rousseau and the passion for terror. The remains of J.-J. Rousseau were solemnly transferred to the Pantheon on the 11th of October, 1794, but at that time Robespierre was already executed. So Rousseau was honored as the forerunner of the French Revolution. This can’t but put us on alert.
Also in Rousseau's private life not everything was perfect. For example, he begot five children with that simple servant with whom he lived in peace and harmony for more than 30 years, but he gave all these children to the foundling hospital, he did not raise them and didn’t allow her to bring them up. It's strange, do not you agree? And this case with Hume, who at the request of Rousseau procured for him a pension, from which Rousseau immediately refused. At last Hume had to pronounce a dismal verdict on Rousseau: "He is plainly mad after having been long maddish".
Rousseau did not see what any priest who hears confessions sees, or any educator who communicates with children (because children are also savages in a sense). And it can be seen (even in babies it can be seen) that not everything is so simple with a person. It's not just a matter of civilization: in man himself, besides all civilization, there is something sinful. Hobbes's thesis can’t be completely denied. I think Hobbes was right in his pessimistic view on man. Indeed, in man there is sometimes a desire to do evil simply for the sake of evil. And such aggressiveness is present also in primitive tribes. It is to be found even in animals. A person can’t turn a blind eye to the abyss of evil that exists in his soul, the "sleeping storms" that Tyutchev did not advise waking, because under them "chaos is stirring”. In a man, even primitive, say in Lukashka from the "Cossacks", there is not only good, but also dark sides. A Cossack woman (Oulita) could easily say to the lodger: "May a thousand bombs rend your entrails!" And this is simple people, not highly cultured professors and academics. Here we are faced with intense aggressiveness: what we see in the life of communal kitchens - that's where a person manifests all his negative qualities. And the victim of such intense aggressiveness is often just an intellectual, as in “The Little Golden Calf”, where Vasisualy Lokhankin became a victim of his neighbors in a communal apartment. Of course, one should not fall into the other extreme and assert that all people with education are necessarily decent, i.e. that education automatically makes a person honest and kind. Of course not. But one shouldn’t idealize uneducated people, and consider that the lack of higher education is a guarantee of righteousness. As for Tolstoy, he had some kind of blindness here. Here is a muzhik or a soldier: for Tolstoy this is necessarily a good and decent man. If the officer - it is necessary to look closer, well, some captain Tushin from “War and Peace” can be quite sympathetic. But representatives of a fashionable world: Anna Scherer or Prince Vasily - these, from Tolstoy's point of view, are completely hopeless. With them it is useless even to talk about morality, because they have all the ideas about good and evil completely everted. Berg from the same series, Boris Drubetskoy ... For Tolstoy they are even uninteresting because of their hopelessness in the sense of a possible moral rebirth, so he leaves them alone and does not even inform the reader about their future destiny.
And in general, what kind of Tolstoy's work we take, the best, brightest characters are people from the people, ordinary people: muzhiks, simple women, soldiers ... Our task is to understand what there is in Rousseau and Tolstoy that belongs to the universal Christian values, and determine where they fell into excessive idealization of the “noble savages”. We should not accept without criticism that creamy picture that Rousseau and Tolstoy are offering us, and we must make adjustments (even using examples from “The Little Golden Calf”) to the idealized image of a “simple man”, which, as it turns out, is not simple at all. I think each of you can share your own negative experiences of communicating with people who are not brilliant in education and at the same time are far from moral perfection. True, Tolstoy here can object to us that, say, modern civilization is so arranged that it corrupts these simple, uneducated people, and therefore we observe them not in the “pure form” of their initial righteousness. Here, for example, take the city thugs: according to Tolstoy, they are cruel because they are corrupted by the city, and the city itself is the creation of civilization. Now, if these hooligans lived in the countryside, then they would plow the land and be moral people. But here it is necessary to say something. Indeed, Saint Benedict took as the motto of his order the words: "Ora et labora" ("Pray and work"). But (attention!) not only "work", but also "pray." Tolstoy does not seem to notice the enormous ennobling influence exerted by the Orthodox Church on the Russian people. I, by the way, did not notice this either, until I myself became a believer. When I became a believer and already, being a believer, read “War and Peace” once again, I noticed how Natasha Rostova was healed from the consequences of her tragic love to Anatol Kuragin. She attended the Lenten services, and after the Easter Communion she felt better. I noticed this episode when I began to go to the Holy Communion myself and began to understand what was the meaning of Communion, what was the meaning of the Church itself. And Tolstoy himself, by the way, does not emphasize this. And it seems to me that Tolstoy himself did not fully understand the enormous influence that the Church has on man, including the Church services. I, reading Tolstoy, draw a very different conclusion: not the one that Tolstoy himself does. Tolstoy does not seem to notice that the most important drama is played out not around the person, but in the person himself. Here in Job's book: Job is the main character; God waited for him, how he would react: there is not a word there about the impact of the society. According to Tolstoy, it turns out that God must return to Job his camels, in general, leave him alone, must not touch him and, first of all, must not hit him with leprosy. In other words, the source of corruption is not inside a man. Man is not to blame, society is to blame, the ruling classes are to blame: that is why Lenin called Tolstoy "a mirror of the Russian revolution." Because according to Tolstoy, it turns out that all the blame falls not on individuals, but on society. Lenin also concludes: if the whole problem is in the wrong organization of society, then let's reorganize, so that we shall demand from each individual the amount of labor according to his abilities, and reimburse each according to his work (the principle of socialism). And it will be good, and morality will triumph, and everything will be fine. True, for the sake of this lofty ideal it will be necessary to exterminate the opposing bourgeoisie, but for this we have the Iron Fist of the Cheka. And no one realized that this Cheka would become the source of that cancer tumor, which Solzhenitsyn would later write about. Nobody understood (maybe not even Lenin himself) that Cheka would seize such power. Everyone thought that it would do its work and then quietly disappear. Nothing like this! They fought with the White Guards, then exterminated the kulaks, then began to eradicate Trotskyism (in 1937), then they caught spies during the Second World War, then resettled entire nations. And so on and so forth... And it turns out that there is no end to this chain of terror. Tolstoy's idea proved to be wrong. It was not necessary to change society, but it was necessary to preach Christ, and Tolstoy preached Christ badly, because he, like Rousseau, did not understand Him well enough.