Гадьюшко жениться стал на Джулии.
На фраерке егойной пылает бабочка терракотовая, шишка выгоревшая на заснеженной сорочке лужей-кляксой, само-собой пидж марки новой на вырост.
Также в лице жениховства: факстротовый пенисовый трепет на красной харьюшке, слюньев тын и в кряках шуринских букет мим невестный, будто и нечейный - тот еще заварник. А тут еще пожалуйста, этот Гадьюшко со своим Придуркиным одноносым - из дружкового набора - припираться вздумали на закупку невестную вовремя - общим барахлом налакавшись пива теплого. Оба рыжие, как два воснеца - стесняются - мнутся, будто зайцами в трамвае, но в дверь осило тарабанят - по-хамски, с хозяйничеством. Дверь-то ту зашмыганную за целый день-то (а ну-ка поди приготовь Джулю), так нахлобыстали, шо она бедная сама скрипнулась и настяж(дверь конечно) - по-старо-давнечески - хоть так - но кто хошь заходи - помнит видно. Вот Гадьюшко с Придуркиным и вломились, а тама родня: "Стоять писулики! За вход бутерброд! За двоих мешок дынь! А иначе не пропустим". Насморкались Гадьюшко с Придуркиным во сопливы, жмурились двоечниками, гадали, что мол и так отдадут Джулю - ан нет, только шишь в глазах, что и говорить, отправили со смехом. Поперлись за дынями на Чергизовку шаркать - и там и тут - дынь нигде нема. "Эх, Гадьюшко, - возвестил Придуркин, - раз на халяву жениться не дають, пускай вот то - другого ищут, а мы с тобой пивка давай распробуем окончательно". Набулькались, как следует, банную посетили в сотый раз, ели пили где-то, а потом раз очнулись. Гадьюшко с подручкой Джулии, а рядом Придуркин икаемши. Джулия-то в бантах, рюхах, фатах - счастливая, как абрикоска - на ушко Гадьюшкино: "Иж, чё удумали, свалить хотели, ну, ничё, ща закончим тута, я те дома устрою павлин недостриженный".