Александр ГЕРАСИМОВ
ДАФНИС И ХЛОЯ
…и можно б скорее увидеть, что овцы и козы врозь пасутся,
чем встретить порознь Дафниса с Хлоею…
…Одолевши робость, стали они друг с другом целоваться, а потом и обниматься,
а потом и нагими на земле лежать… а что делать дальше, они не знали…
(Лонг «Дафнис и Хлоя», II век н.э.)
Всю свою жизнь, с тех пор, как стали себя ощущать живущими, Геннадий Савин и Наталья Гущина провели бок о бок. Родились с разницей в один день в Отто*. Родители, рабочие Кулаковского завода, соседствовали квартирами в Кулаковском же доме, выстроенном заводчиком для рабочих и инженеров в девятьсот семнадцатом, аккурат накануне Октябрьского бунта. От революции Кулаков успел сбежать за границу. Завод, а с ним и прилежащие к нему строения перешли к новому владельцу, питерскому пролетариату. Кто был никем, тот сразу сделался всем. И наоборот. Шли годы. Потихоньку надежда на светлое будущее угасла. Со временем хозяйство, как и все по-справедливости поделенное, пришло к общему знаменателю. Без глазу дом постепенно разваливался. Стены, некогда отделанные терракотовой штукатуркой, почернели, тут и там поросли чахлыми березовыми прутиками, замшели и облезли до кирпича. Парадные и черные лестницы от постоянной сырости и протечек заболели грибком и гнилостно благоухали протухшей рыбой и кошачьими какашками. Так пахнет пасть старой неухоженной дворняги.
Отмытые от цыпок и бесконечно текущих соплей, облаченные в платья старших детей, Генка и Наташа рука об руку отправились в первый класс районной десятилетки, где рядышком, перебиваясь с двойки на тройку, просидели на последней парте среднего ряда в «Г» классе. Кое-как дотянув до восьмой ступени, одинаково обиженные умом и сообразительностью, под облегченный вздох педагогов вывалились в окружавшую их среду. С трудом осознав непоправимость происшествия, никому ненужными сорняками подались они в жизнь. Геннадий пошел в ученики токаря-револьверщика, Наталья же без всякой учебы устроилась «распредом» в тот же цех. Дело нехитрое – открывай в полседьмого утра жестяное, крашеное густо-синей краской окошко, получай требование и выдавай под расписку ключи, отвертки, молотки, резцы-свёрла и прочую железную требуху. Читать-писать умеешь – ну и ладно. Мудреная наука точного токарно-фрезерного дела Геннадию не далась, и мастер поставил его на расточку детали ГС12, работу с которой справлялись даже дауны. Что за ГС12 и для чего такая штука была потребна, Геннадий вдаваться не стал, а просто встал к расточному станку и не отходил от него ни на перекур, ни, даже, на обед. Урок у него был такой – расточил за смену три тыщи штук ГС12, и гуляй Вася! За каждую сотню причиталось десять копеек «грязными». В месяц выходила невозможно гигантская, почти астрономическая сумма. Впрочем, все заработанные своим, достойным насекомого, трудом деньги токарь четвертого разряда Геннадий Савин сдавал в семейный котел, оставляя себе с каждой зарплаты зеленую трешницу. Купюру он выбирал хрусткую, поновее, нарочно выцыганивая ее у цехового кассира Верочки. Деньги складывались в пахнущую свежесрубленным кедром коробку из-под кубинских сигар, доставшуюся Василию в наследство от погибшего на почве хронического пьянства дядьки по материнской линии, Аристарха Петровича Зотова, в прошлом бывшего моряка дальнего плавания, старшего моториста сухогруза «Космонавт Владимир Комаров». На что он собирал деньги, Геннадий и сам толком не знал. Просто укладывал очередную бумажку в коробку и убирал с глаз долой. Натальина убогая получка тоже без следа растворялась в нищенском бюджете многодетного семейства Гущиных. Засветло вставая, на работу Геннадий и Наталья волоклись с сотнями себе подобных понурых людей, как всегда по привычке, рука об руку. Они настолько привыкли друг к дружке, что весь путь от дома до заводской проходной проделывали почти в полном молчании. Да и о чем было говорить? Вся жизнь была на виду. Беспробудное пьянство и, как следствие, вечные скандалы, закатываемые главой семьи Савиных Василием Егоровичем, блуд и излишне легкое поведение Натальиных безбровых и лупоглазых, как и сама Наталья, старших сестер Надежды и Любови, ежедневный вынос во двор и усаживание на стул до вечерней зари выжившей из ума бабки Гущиных Лизаветы и прочая, и прочая…
Вот так и существовали – вместе и, одновременно, порознь. Приходя с завода, расходились по своим углам и замирали, как гупии, до следующего утра. Но вот настал очередной праздник Нового Года. И две фамилии, Гущиных и Савиных, до того справлявшие праздники, как придется, без особой помпы и лишнего шику, ни с того, ни с сего вдруг решили закатить пир на весь мир. Все сошлось одно к другому. Завод получил военный заказ. На радостях по этому поводу руководство расщедрилось и единым махом выдало работникам неуплаченное с лета жалование, да еще пристегнуло в довесок кой-какой продуктовый набор. Гуманитарную, так сказать, помощь. Колбасу там, полукопченую, кукумарию бланшированную в масле, консервированный зеленый горошек, тресковую печень… в общем, обломилось трудящим с барского стола. На тебе, дескать, Боже, что нам негоже! В обалдевших от щедрот работниках пробудился корпоративный дух и тяга к прекрасному. Которые и вылились в незатейливый сабантуй. Женский пол настриг бельевую выварку салата и нажарил таз котлет, мужчины сообразили на счет выпивки. Чтобы два раза не бегать, приобрели в кооперативе два ящика палёной водки да ящик сладкого, сработанного из жженого сахара и технического спирта, портвейну (для дам). Ну и всё.
На утро Геннадий и Наталья проснулись на принадлежавшем семейству Савиных продавленном коленкоровом диване. Очнулись, не помня, был грех промеж них или нет. Лежали, как голуби, в чем мать родила. Справедливости ради, стоит заметить, что на Геннадии все-таки были носки и башмаки. Но это не снимало с него ответственности за содеянное. Делать нечего – поцеловал, стало быть – женись. Оделись и потащились в ЗАГС. Записываться. Оформили брак. При влажной уборке помещения молодая обнаружила заветную сигарную коробку. На хрустящие трешницы с отвращением съездили в свадебное путешествие на курорт в украинском Трускавце. Вернувшись домой, сообразно своему разумению и воле Божьей стали жить и размножаться. Как кролики. Детей нарожали…
И несть им числа.
*Отто – институт женской патологии на Васильевском острове в СПб.