Прилететь в Израиль и не побывать в Национальном мемориале Катастрофы и Героизма «Яд ва-Шем» я считал для себя недопустимым. Причем, без всякой связи с национальными, религиозными или иными мотивами. Просто это единственный в своем роде музей, где собрано все, что только известно о преступлениях нацистов против европейских евреев.
Да и сама архитектура здания и прилегающей территории тоже весьма своеобразна. Чувствуется, что создатели вложили в проект не только ум и душу, но и боль, и скорбь всех народов, пострадавших в страшные годы последней мировой войны. Очень, кстати, хочется надеяться, что действительно последней. Ибо еще одну человечество просто не переживет.
И, уезжая из мемориала, я прихватил с собой несколько тоненьких брошюр (буквально четыре странички) на русском и немецком языках. На немецком – специально для моего давнего знакомого Герхарда. «Дедуськи», как мы в семье называем его.
Конечно, мне в дедушки он не годится, но это было, наверное, первое русское слово, которое он стал говорить практически без акцента. Не считая «добрый день» и «пока».
Познакомились же мы с ним совершенно случайно: в одной из частных школ по изучению русского языка.
Не зря говорится, что каждый по-своему с ума сходит. Вот и Герхард решил в семьдесят лет заняться изучением русского языка. Спутниковая антенна, настроенная на русские каналы у него дома была уже не один год. И каждый же год он с подругой (жена умерла несколько лет назад) обязательно ездил в Россию или Украину. В основном на теплоходе по Днепру, Волге или Дону. Большой разницы между ныне независимыми республиками он не делал – лишь бы там говорили на русском языке.
В общем, уже который год Герхард приезжает ко мне домой по субботам на урок русского языка. И в первую же встречу после возвращения из Израиля я предложил ему брошюру о мемориале Катастрофы на немецком языке.
Герхард взял ее, бегло взглянул на название, несколько секунд подержал в руке и осторожно положил обратно на стол.
- Я знаю… Я знаю об этом, - глухо проговорил он как-то сразу изменившимся голосом, - но брать ее и читать я не буду.
Когда в Москве 9 мая 1945 года звучал победный салют, Герхарду было чуть больше девяти лет. Он с братом жил у дедушки. Их отец зимой 1942-го навсегда остался лежать под Нарвой. А меньше чем через год умерла и мать. Герхард упомянул об этом только один раз, как бы вскользь.
- Что ворошить прошлое, - сказал он тогда. – Фашизм принес много бед не только другим народам, но и своему собственному. Теперь каждый немец живет с чувством вины. И я, в том числе… Хотя, это скорее моя беда, трагедия моей семьи. Ведь своих родителей я почти не помню. Даже фотографий не сохранилось. Да и вообще, немец и фашист – это совершенно разные понятия.
- Мой дедушка тоже всегда говорил так, - согласился я с Герхардом. – Он прошел обе мировые войны практически без единой царапины. В 1915 контуженный попал в плен, а во вторую мировую служил переводчиком в военной разведке: за семь лет жизни в Германии он в совершенстве выучил немецкий язык.
- Да-а, жизнь действительно странная штука, - грустно улыбнулся Герхард. – Мой ведь дед тоже в первую мировую был в плену. В России. Только по-русски он потом никогда не говорил. Ты понимаешь, почему. Ну, а мы с тобой просто обязаны были встретиться. Внуки двух бывших военнопленных, один из которых теперь осваивает немецкий на родине Гёте и Шиллера, а второй учится у него русскому и каждый день смотрит дома российское телевидение.
- Действительно – судьба!
- А за брошюру не обижайся, - после небольшой паузы продолжил он. – Ты вез ее мне из лучших побуждений. И уж точно не для того, чтобы как-то обидеть или оскорбить. Но я действительно об этом знаю. Может, даже больше, чем ты. И буду всегда помнить.