Хорам
Самое безопасное место при езде в БТРе, оказывается не в его бронированном чреве, кроме определенных случаев, а на самой его крыше, сзади плоской, как шаньга, башни. Итальянские мины, на которых так часто напарываются бронемашины, изготовленные с любовью в Советском Союзе, оказываются хитрее саперной техники, и не сразу срабатывают при нажиме на них колеса или гусеницы. Крошечный штырек детонатора пластиковой игрушки можно настроить на любое нажатие, измеряемое в килограммах, и на количество этих самых нажатий. В этом случае, а они так и делают, может подорваться не только головная машина, но и замыкающая, в длинной колонне бронетехники.
При срабатывании мины-итальянки у БТРа с легкостью отрывает колесо, при этом восемнадцати тонную машину слегка всколыхнет как старенького жигуленка попавшего в яму. Пехоту, которая сидит со стороны взрыва, может сильно покалечить или контузить. Единственное безопасное место – за башней.
При встрече бронетранспортера с гранатой, выпущенной из гранатомета нерадивым духом, от осколков пострадает весь борт машины, в которую был произведен выстрел. Не миновать и смертельных случаев. Стрелять в лоб БТРа, и идти на них в атаку на ишаках, размахивая шашками английских колонизаторов, духи давно уже отучились. И опять же безопасное место – лежа за башней.
При обстреле бронетехники из стрелкового оружия - вероятность попадания в сидящего за башней намного ниже, чем у тех, кто сидит по обе стороны стального страшилы, уперев свои ноги в бронированный выступ, именуемый среди солдат ватерлинией.
И сейчас, в то время, когда колонна БТРов, БТСов и БМП шла по глубокой колее узкой проселочной дороги, тянущейся вдоль неглубокой речки, утопающей в зелени кустов свисающих своими гибкими прутиками волос прямо в мутную воду, Жгут находился именно там, за плоской и зеленой башней, на самом безопасном месте. Однако, это не мешало ему внимательно следить за красивым пейзажем плодородной долины.
Иногда, движимый любопытством, он слегка поднимал голову над башней и смотрел на то, как в такт колдобинам на дороге колыхаются десантники, облепившие стальные плечи впереди едущей машины. Как, иногда водитель, сворачивая с дороги, углублялся в помидорное поле, растущих возле самой обочины спелых томатов, для того, чтобы объехать опасный участок, обозначенный саперами специальной меткой. Запах раздавленных спелых овощей и тугой, сочной ботвы был настолько силен, что местами перебивал едкий выхлопной дым идущей впереди машины.
Помидорное поле было просто огромным и простиралось вплоть до самого кишлака, замаячившего далеко впереди, куда и направлялась колонна десантников.
Скорость идущей войной на мирное поселение колонны, была настолько невысокой, что некоторые солдаты, открыв нижний боковой люк БТРа, успевали на ходу нахватать руками спелых и не совсем овощей, то бишь помидоров. Сразу за полем с алыми точками спелых томатов в зеленом мареве, неожиданно начались посадки темно-фиолетовых баклажанов. Эти необычные и красивые предметы, были просто великолепны в грязных руках солдат, и по началу завораживали сочностью и неповторимым оттенком редкого цвета. Но потом Андрей понял причину своего внутреннего восторга: радовала не сама красота спелости необыкновенного овоща, который на родине был экзотикой наравне с ананасом, а тяжелая техника, которая со вкусом мяла и вдавливала своими гусеницами в черную грязь эту красоту.
Возле самого дувала, его огромной и толстой стены, печально опустив носы крупнокалиберных пушек, стояли два сгоревших БМП. Остовы их бронированных тел были черны и не затронуты красными точками ржавчины, значит бронированный дуэт спел свою лебединую песню совсем недавно. Печальное зрелище дополняло то, что правый бок одной из машин был искурочен сильным взрывом. У него недоставало гусеницы, она лежала метрах в пятидесяти прямо на дороге, и трех катков, включая ведущий. По всей видимости, уцелеть от подобного взрыва никому не удалось, так же как и от сотен других, заложенных духами в колеи горных и проселочных дорог, самодельных фугасных зарядов.
- Это техника другого полка. - пояснил замполит. - Два дня назад подорвали. - Старлей был говорлив и охотно делился своими наблюдениями с солдатами. Он имел поверхностные знания во всех областях науки, техники, и человеческих отношений, и мог говорить об этом сутки напролет. В роте, как злобно говорили десантники, он всех достал рассказами о политической обстановке в мире. Одно слово - зам-по-лит.
Довольно быстро спешившись, десантники вошли в кишлак, при этом получив приказ при малейшем сопротивлении противника уничтожать все живое. Солдаты знали, что имея такой приказ, даже и без какого-либо сопротивления жители этого селения заранее были уже обречены. Вместе с ними были обречены и ослы, коровы, собаки и прочая живность в окрестностях этого кишлака. Было живое - так получите все мертвое.
Бойцы патронов не жалели, частые автоматные очереди разрезали тишину улиц как только четвертая рота вошла в кишлак. Тут только не зевай. Возможность сытно поужинать может быть у каждого, кто хоть как-то позаботиться об этом заранее. Более расторопные уже несли в своих РД немало помидоров, сорванные на ходу из БТРов. Тем более, что ночевку определили здесь, что бывало крайне редко, в этом пыльном и мрачном селении, ютившегося между двух мелких речушек, стекающих мутным потоком с гор.
Командир роты, выбрав себе в центральной части кишлака высокую фазенду со вторым этажом, нашел плетеное кресло-качалку, и усевшись в него так, что одна полуось не выдержав веса переломилась, с видом Наполеона стал наблюдать за бесчинством своих солдат.
- Ну вы там, только своих не перестреляйте! - негромко говаривал он, слыша бесчисленные трески очередей и воинственно-восторженные крики десантников. Проческа была в самом разгаре. Древний обычай войны - после сдачи города на милость победителя три дня дается солдатам на его разграбление. Нравы и обычаи не меняются с тех самых пор, как человек придумал войну, или война подвела человека к праву своего существования.
Жгут вместе с другими бойцами тоже даром времени не терял. В одном из домов по всему двору были раскиданы нехитрые пожитки: кучки ватных одеял, сшитых из разноцветных лоскутков материи, всякие шкатулки, медные и латунные тазы причудливых форм, несколько довольно старых книг, завернутых в тряпицу, скудный сельско-полевой инвентарь. Как говорится: места здесь тихие – ловить тут нечего, пока не поздно надо перебираться в другой двор.
Из низкой двери сарая внезапно вышли двое солдат, оба черные, все в паутине и довольные, как свиньи в луже.
- Эй вы, мародеры хреновы! - окликнул их Жгут. Оба солдата лениво повернули к нему свои грязные лица.
- Нашли что-нибудь по виду похожее на жратву?
- Да вот тут, - замялся один боец, показывая в грязной руке какую-то лоханку. - Вроде молоко скисшее, но по вкусу не похоже на него. Но ничего, вкусное. - И он с чавканьем отпил из нее. Другой, правой рукой бережно прижимал к себе бело-коричневую кучку куриных яиц. Ну-ка, ну-ка! Где яйца, там должны быть и куры. А молоко, видно, ослиное!
- Где взяли?
- Там. - Неопределенно мотнул головой один из солдат. - Только там больше ничего не осталось. Мелко ходишь!
- Верю. - опечалился Жгут. - Пойду дальше.
Другим убежищем местного аборигена был уже разграбленный дукан. Сам старик-дуканщик сидел на полу своей хибары скрестив по обычаю ноги, и шатался из стороны в сторону как маятник часов. При этом он тихо причитал. Увидев Жгута старик стал причитать во весь голос, простирая костлявые руки к потолку. “Ори, ори! - подумал Андрей. Только пулю на свою голову наорешь!” Сам он убивать старика не собирался, и обнадеживающе взглянул на опустошенные полки: “Вот уроды. Все забрали, оставили одно дерьмо!” Между тем его взгляд зацепился за краешек резной деревянной шкатулки, мирно лежащую в ногах старика, и наспех прикрытую его широченной штаниной.
К сожалению Жгута, дед не оказал никакого сопротивления, когда он изъял тяжелую коробочку, внутри которой оказались деньги. Афгани. Но мелочь, одни монеты. Достоинством одну, две, пять, от силы десять афгани, да во всей коробке и больше ста не наберется. В таком количестве они ни к чему. И он не колеблясь высыпал содержимое шкатулки прямо на седую голову старика с возгласом: “Пайса!” Дед еще сильнее запричитал и стал отбивать поклоны, стукаясь лбом в деревянный пол. Андрей какое-то время удивленно смотрел на него, потом смачно пнул под зад и вышел из хибары.
Посреди неширокой улицы с крутыми отводами переулков, группа солдат с умным видом разделывала тушу коровы. Несчастное животное лежало на спине, легкомысленно задрав вверх копыта, а двое бойцов ковырялись у нее в брюхе. Еще двое обдирали заднюю ляжку. Другие стояли рядом и терпеливо ждали своей очереди, попеременно давая нелепые советы. Глядя на них Андрей вспомнил частушку: “На горе стоит верблюд...” Получалось почти похоже.
Говядину Жгуту не хотелось. На нее приходилось тратить много дров и времени, чтобы хоть мало-мальски приготовить, а свежатинки хотелось прямо сейчас.
Повсюду сновали солдаты, гремели посудой, слышались неугомонные выстрелы, некоторые уже зажгли костры на плоских крышах домов, в качестве дров используя все деревянное, включая двери, оконные рамы и скудную хозяйскую мебель. Жгут уже было собрался признать себя потерпевшим и прибиться к какой-нибудь зажиточной группе солдат, чтобы слегка поужинать, но тут из-за толстенных ворот, обитых кованым железом, показался Ромась. Андрей узнал его по сутулой спине, и новенькому рюкзаку, недавно полученному со склада. Он быстро удалялся от ворот большого дувала как-то необычно наклонившись вперед своей высокой фигурой.
- Эй, Ромась! Ты куда? - окликнул его Жгут. Он поднял голову, чиркнул взглядом по Андрею и махнул рукой в сторону прочищенного дувала.
- Не ходи туда, там мертвый дух. Лежит, по видимому, уже давно, почернел весь и воняет. Там, в комнате, прямо на спине, с открытым ртом, а в нем мухи ползают. Тьфу. - Он сплюнул остатки тягучей слюны на землю. - Теперь пару дней в рот ничего взять не смогу, уже наизнанку выворачивает.
Вообще-то ужасно вот так лежать и вонять своим мертвым телом на весь кишлак, пугая своим видом добрых десантников. Не по-человечески это!
- А ты пойди и закопай его. - предложил Жгут.
- Нужен он мне больно. - Ромась с усилием задавил накативший приступ тошноты. - Распух уже, и глаза выкатил в потолок!
- Ему уже все равно, мертвому! Им вообще все по барабану, а уж как он выглядит и подавно! Ты уж поверь мне, я тебе это как специалист говорю!
- По покойникам?
- Ну да. Веришь, нет - сколько за всю свою сознательную и не совсем жизнь мертвецов перевидел - и до сих пор ни один на свой внешний вид не жаловался. Так что успокойся.
Так, мирно беседуя с Ромасем, они шли вдоль улицы разоряемого кишлака. Вдруг откуда-то из подворотни вылетела пестрая курица, и неожиданно замерла посреди дороги, круча своей дурной головой. Андрей с Ромасем остановились как вкопанные и замерли. Вмиг проснувшийся в них инстинкт охотника сумел разглядеть в рябой курице дичь.
Осторожно и медленно снимая с плеча винтовку, Жгут одновременно присел на одно колено. Будущий ужин не спеша ходил по пыльной улице высоко поднимая свои жирные ноги, словно дразня своими окорочками голодных солдат. До нее было не более двадцати метров, и Андрей легко поймал в пересечении линий прицела рябое пятно и нажал на спуск.
- Оба-на! - Вырвалось у Ромася. - А где курица?
Снайперской пулей, калибра 7.62 мм будущий ужин разорвало на мелкие запчасти, которые разлетелись по всей пыльной дороге. Взметнувшееся было в небо облачко красно-белых перьев теперь медленно оседало на месте трагической гибели курочки-рябы.
- Лучше бы я выстрелил. Не так бы сильно ранил! Ты куда целился? - Профессионально спросил Ромась.
- В затылок! - Обозлился Жгут.
- Надо было в глаз! Следующая моя! - Ромась сжимал в руках старый обшарпанный РПКС образца 1963 года, с двумя длинными спаренными магазинами на 45 патронов, перетянутых белами полосами лейкопластыря.
Жгут тут же вообразил, как Ромась стреляя по курице и промахиваясь меняет один магазин, второй, третий. А она все бегает вдоль стены, хлопая в беспамятстве крыльями и дико кудахчет.
- Слушай! Может там еще куры живут? - Подал идею Жгут.
- Точно!
И они бегом поспешили в низкую дверь хозяйского подворья. В дальнем углу двора опять орудовали трое солдат. При детальном рассмотрении они увидели, что двое стоят за жидкой оградой курятника и дают дельные советы третьему, который растопырив руки словно борец сумо, пытается поймать добычу. Крики пернатых и матерки ловца созвучно переплетались между собой и аккуратно ложились на советы тех двоих, стоящих по ту сторону от места сражения.
- А-а-а! - Бешено заорал Ромась. - Отходи! - И двое солдат -подсказчиков испуганно шарахнулись от клетки.
- Уходи! - Еще более злобно заорал Ромась, подходя ближе к курятнику и передергивая затвор своего пулемета. Ловец кур в мгновение ока оказался возле своих товарищей, только жидкая дверь сарая жалобно пискнула. Ромась, с пулеметом наперевес, вошел в куриную хижину, как палач в камеру смертников. Куры, предчувствуя беду, картинно застыли на месте.
Как и предполагал Жгут он не успокоился пока не выпустил в мечущихся по загону кур весь магазин. Уцелевшие пернатые, почуяв перемирие с человеком, с диким визгом ломанулись вон из курятника. А убитых и раненых пришлось долго собирать по частям по всей жиденькой клетушке.
Вечером, сидя у костра, с бултыхающимися в каком-то древнем чане телами трофейных кур, Жгут размышлял о сущности бытия, помешивая длинным ножом жарившуюся картошку в оцинкованном футляре от швейной машинки фирмы “Зингер.” Рядом уже поспевал чай в белом чайнике с затейливо изогнутым носиком.
Замполит вежливо подходил к каждой группе солдат мирно готовящих себе скромный ужин из добытых трофеев. У него был тайный умысел, согласно которому он проверял личный состав на вшивость, то есть на наличие у солдат крупных сумм афгани отобранных у редких жителей кишлака во время прочески. Внезапно появившись в свете ярких всполохов костра возле Жгута, Ромася и тех трех загонщиков кур, он задал почти исторический вопрос, решив блеснуть знаниями Востока.
- А вы знаете назначение этого сосуда, в котором вы изволите кипятить чай?
- Ну откуда же нам знать такие мелочи, товарищ старший лейтенант. - Миролюбиво ответил за всех Жгут.
- Так вот. Из этого чайничка афганские женщины, по местному ханум, подмываются после посещения туалета! - Он с удовольствием ждал реакции солдат на свое знание местных обычаев. Недолгую паузу нарушил резкий пинок Ромася по кувшину уже закипающего чая. Шипение горячих углей и поднявшийся пар на секунду затмили радостное выражение лица знатока туалетных обычаев.
- Ну что ты делаешь? - Возмутился Андрей.
- Вспомнил того мертвого душмана!
- Ну а при чем здесь чай? Они же подмываются из него, а не в нем!
- Все равно противно. У меня аппетит уже пропал.
- Ну так давай, порти его другим!
Ромась ничего не ответил, лишь отошел в сторону и закурил. К запаху душистого чая на угольках костра и пепла сгоревшей мебели прибавился запах вонючих солдатских сигарет.
Замполита уже не было. Словно растворился в черном воздухе ночи. Сделал черное дело и растаял в восточном воздухе. И тут же его голос раздался уже внизу, в маленьком палисаднике, что был разбит перед самым домом. На темно-зеленом ковре травы то здесь, то там белели клочки бумаги с вензелями арабской письменности. Страницы Корана, вырванные из священной книги, использовались отнюдь не для чтения древних рукописей, а для естественных солдатских потребностей в виде отработанной пищи.
- Вы что творите? - Взвился замполит. - Вы что делаете? Это же Коран! Святое писание, так же свято как для нас Библия!
Жгут, услышав визг, подошел к краю плоской крыши и присел, свесив вниз ноги - послушать, о чем сейчас будет разоряться заместитель командира роты по политической части.
- А для меня и Библия пойдет! - Тихо сказал кто-то.
- Дурачье! Коран это вам не библия! Ислам это не просто другая религия, это другой мир со своими законами. Это другое отношение к жизни и смерти. Главная святыня для мусульманина – это его дом, который вы осквернили.
- Сейчас начнутся политзанятия. - Заметил один из солдат. - Только конспектов не хватает.
А разгоряченный замполит стоял перед солдатами, некоторые из которых уже плотно поели, и с удовольствие развалились послушать “...как космические корабли бороздят просторы Большого театра...”
- Ислам - это сплошное табу - хорам, по местному. Смотреть на женщин - хорам, показывать мусульманину непристойные жесты, которые в обиходе у христиан - хорам. Все, что касается связи мужчины и женщины – опять хорам. Правоверный мусульманин не боится умереть.
- А вот это мы уже проходили! - резко сплюнул один из автоматчиков, но старлей уже не замечал подсказок с места.
- Если он погибнет сражаясь с неверными, то есть с нами, то немедленно окажется в раю, где его ждут все блага, которых ему так не хватало при жизни. Убить неверного – это подвиг, это ступенька в рай. Но мы здесь не для того, чтобы сражаться с религией. Мы устанавливаем здесь свой режим, об этом попросил нас сам народ.
- Сам попросил, а сам воюет! - Заметил сверху Жгут.
- Что делать! Недовольных социалистическим режимом всегда было много. Даже в нашей стране.
- Значит, все что мы тут натворили - сплошной хорам? - Задал вопрос один из десантников.
- К великому сожалению - да! Но это война, а на войне, как известно, свои методы и свои нюансы. Я думаю местное население это учтет.
Ближе к полуночи Жгут удобно пристроился на стопке ватных одеял и цветастых матрасов, недалеко догорал костер из хозяйской мебели, вместе с дверями и рамами, возле стены валялся незабвенный Коран с вырванными страницами, а в животе была приятная тяжесть от местных куриц.
“Такого хорама, - думал Андрей глядя на звездное небо сквозь решето пулевых отверстий в потолке, - местный жители не простят нам никогда!”