С того света.
К концу очередной операции физические силы и моральный дух десантников третьей роты были практически на исходе. Около тридцати дней и бессонных ночей были проведены в горах. Тело жутко чесалось и просилось под душ, поросль на лице отросла так, что сами бойцы были похожи на душманов; одежда от постоянной носки заскорузла и местами поистрепалась, руки от недостающей влаги покрылись цыпками, потрескались и кровоточили, опостылевший сухой паек при одном лишь упоминании вызывал желудочные спазмы и без уговоров не лез в горло. Жутко хотелось помыться в бане, лечь в постель с чистыми простынями и отрубиться минут этак на шестьсот на каждый глаз...
Взвод снайперов при десантном полку третьи сутки отдыхал после войны. Боевой выход, тактико-полевые учения, боевые действия – все это здесь определялось одним ёмким и страшным словом - война.
Первым делом после всех злоключений – в баню, смыть с себя толстую коросту из пота и пыли, налипшую на тебя за время скитаний по горным тропам и прочесыванию вонючих кишлаков. Выскоблить лицо от колючей щетины клочками прорастающей на лице, и в конце этой терапии испытать истинное наслаждение от чистоты и легкости своего тела. Потом, это чистое и разнеженное в бане тело погрузить в койку с такими же простынями и испытать полный кайф. Пусть все вокруг идет кувырком: солдат спит – служба идет.
На третий день отдыха Жгуту отчего-то надоело валяться на койке. Панцирная сетка солдатской кровати уже скрипела как-то по другому, и матрас стал не таким мягким как вначале. Все что необходимо сделал: вымылся, выспался, написал письма на родину, уделил время парадной форме, одиноко висящей в каптерке и ждущей своего часа. Дата следующей войны пока не обозначена, но если что - писаря из штаба первыми сообщат и число скажут, и место. На то оно и есть – солдатское радио!
Жгут вышел из потрепанной афганскими ветрами палатки, мирно приткнувшейся возле импровизированного стадиона. Его ноги как-то сами собой повернули его к батальону связи, стоящему в двух фанерных модулях почти на самом краю полка. Дальше была только колючка, а за ней глиняное жилище дядюшки Ошема – местного дехканина. Пообщавшись с друзьями, некогда бывшими его однополчанами, взяв свои письма, которых скопилось не так уж и много за войну, Андрей вышел к натянутым ниткам колючей проволоки, по периметру огораживающую всю часть. Возле нее, согласно караульному маршруту, ходил часовой в полной боевой выкладке. Из-под надвинутой до бровей каски Жгут узнал Семена и помахал ему рукой. В ответ часовой сделал едва приметный приветственный жест - разговаривать часовым запрещено уставом.
Жгут помнил, что в одно время благодаря Семену он сумел разжиться парадной формой, которая сейчас висела в каптерке, и некоторыми нагрудными знаками для своего дембеля. В награду часовой получил кружок копченой колбасы, которой несказанно обрадовался, и слопал в одну минуту в месте с кожурой. Вероятно, последний раз он лакомился колбасой очень давно, еще в прошлой жизни, лежа дома на диване. И каждый остался при своих интересах, потому что суровый армейский закон гласит, что всегда нужно делиться. Вспоминая это, губы Андрея вытянулись в добродушную улыбку.
Накатанная сотнями колес и жестокими гусеницами дорога, ведущая в автопарк, только на первый взгляд была ровной. В разбитой, тяжелой техникой, колее скопились тонны пыли. Наступишь в нее, и нога сразу по колено провалится в плотную коричневую массу, своим видом напоминающую хорошо просеянную муку. Пронесется порыв ветра по дороге, закружит, поднимет мелкие крупицы пыли в воздушный водоворот, и нет спасения от этого ветра. Мельчайшие частички мгновенно забивают нос, глаза, рот. От этого моментально становится трудно дышать, и от плотной завесы пыли не видно ничего вокруг. Афганец - имя этого ветра. Афганец – это житель страны Афганистан. Афганец - так называют солдат, прошедших пламя войны этой страны и вкусивших песок смертельного ветра.
Жгут не спеша пошел вдоль дороги, стараясь как можно осторожнее наступать на кромки колеи, жаль запачкать только что начищенные до блеска сапоги, и вскоре увидел зеленую палатку, обнесенную «егозой». За нею, и вокруг палатки, были аккуратно наставлены друг на друга большие деревянные ящики. Эти ящики, в отличие от всех других в армии, никогда не красят в защитный зеленый цвет. Они так и остаются цвета струганных досок с извилистыми волокнами и закорючинами сучков. В этих ящиках - самая короткая дорога домой, но никто, никогда и ни за что не пожелал бы себе такого пути. В этих ящиках смирно лежат и угрюмо ждут своего часа цинковые гробы.
Оборонный заказ. Увы! Война требует не только производства тяжелой техники и мощных снарядов. Ей нужны и цинковые гробы – жуткий символ войн. Где люди гибнут массово и не очень, а жили довольно далеко от места своей трагедии. В этом деле Армия поможет им обрести последний покой на своей родине. Но далеко не всем.
Отгоняя жуткие мысли, Жгут свернул направо: и сразу перед ним раскинулись, мутнея выгоревшей серой краской, два фанерных модуля медсанбата. «О,- подумал Жгут, - дай-ка я загляну к старому знакомому - Редлиху».
С Сергеем Редлихом Андрей служил в учебке, в Фергане. Полгода вкушали горький солдатский хлеб, печатали шаг в одном строю, и горланили одни и те же, заученные по ночам строевые песни. По образованию Сергей был медик, и по распределению после учебки попал в другую часть санинструктором. Потом дошли слухи, что он перевелся в «полтинник», в медсанбат. И вот уже несколько месяцев они служили рядом, буквально через два модуля и каменную баню, но случая встретиться так и не представилось.
Прилив радости неожиданно приподнял настроение, предчувствуя теплую встречу. И Жгут с нетерпением и опаской перешагнул порог медицинского учреждения. В нос сразу шибанул резкий запах лекарств, бинтов и человеческой боли. Пройдя несколько шагов, возле противоположной стены от входа Андрей заметил неизменный стол дежурного и его самого в белом халате не первой свежести. Застиранный медицинский чепчик с завязками на затылке сидел на нем, как на корове женское седло. «Белый халат» методично и со скрипом жевал бутерброд и одновременно что-то писал в старом журнале с засаленными страницами. Это и был Редлих.
- Привет, медицина, - Жгут постарался сказать это не особо громко, в то же время, пытаясь слегка напугать его. От неожиданности рука с бутербродом дернулась, и мерзлое масло сковырнулось с куска хлеба и упало на журнал.
- Да что такое! - Угрожающе запел Сергей и поднял голову. Выражение его усталого лица застыло восковой маской грозного вида на несколько секунд.
На мгновение Андрею показалось, что Редлих его не узнал, а потому так обрадовался, что слегка онемел.
- Лелик, это ты? - выдавил из себя скомканные слова Серега. Его глаза моментом стали величиной с черпак, которым раскидывают кашу по котелкам. (Лёлик - прозвище Жгута оставшаяся с учебки)
- Ты что, пинцет, замерз? - обиделся Жгут. - Или у меня что-то с лицом? Говори, не томи. - И заговорил папановским голосом из фильма. - Шеф, это я, Лё-лик. Але, шеф!
- Лёлик, это ты. - Разморозился Сергей. - Как я рад! Как я рад, что это ты, и с тобой все в порядке! Как ты? - он легко выпорхнул из-за стола. - Жив – здоров? Я знаю, что ты снайпером служишь, слышал о тебе. Лёлик! - Застиранный белый халат невероятно сильно стиснул Андрея в своих объятиях.
Жгут не ожидал такого приема, но в душе обрадовался, что Сергей так искренне рад встрече с ним.
- Лёлик, - лицо Редлиха неожиданно стало серьезным. - Ты себя в зеркало давно видел? Вообще знаешь, как ты выглядишь на самом деле?
Жгут обнял ладонями свое лицо. Нос, уши, губы - все на месте, ничего не посеял. На голове все тот же «ежик» жесткой проволоки русых волос. Щека слегка порезана, когда брил отросшую двухнедельную щетину.
- Да нет, - остановил Сергей руки Жгута. - С лицом у тебя все в порядке.
- Успокоил, - парировал Андрей.
- Сейчас я тебе что-то покажу, - заговорщически перешел на шёпот Редлих, и слегка ссутулился.
И он тихо повел его по узкому коридору санчасти, где слева и справа на фанерных дверях висели таблички жуткого содержания: «гнойная перевязочная», «операционная». Возле таблички неопределенного цвета «реанимация» они приостановились, и Сергей поднял вверх указательный палец.
- Готов? - Так же шепотом спросил он.
- К чему? - чуть ошеломленно от любопытства сказал
Андрей. - Клиент готов? Усегда готов! - тем же папановским голосом ответил он.
Не отвечая ему Редлих, медленно приоткрыл чуть скрипнувшую дверь. Запах гноя, крови и лекарств с силой ударил Жгуту в ноздри. В комнате не было кондиционера, и затхлый больничный воздух был просто невыносим. Возле стен с облезлыми обоями стояли две железные кровати. На каждой из них лежал, закрученный в бинты, человек. У солдата что лежал слева не было обеих ног выше колена. Забинтованные культи сиротливо желтели пятнами фурацилина сквозь туго намотанные медицинские повязки. К худой руке, испещренной синими венами-реками подключена капельница. Молодое, белесое лицо, с женскими чертами черных ресниц и слегка заметным румянцем. Он, прикрыв глаза, вроде, спал.
У второго, лежащего справа, отсутствовала одна нога - правая, а кисть левой руки была забинтована здоровенным наболдашником. Тоненькие трубочки капельниц подходили к обеим рукам с синими нитками вен.
- Видишь? - голос Редлиха донесся до ушей Жгута как из глубокого подвала.
Жгут повернул голову и только сейчас заметил тихо сидящую в углу медсестру. Она, как и Сергей, с первой минуты встречи, смотрела на него широко открытыми глазами, и что-то пыталась сказать. Но Редлих стоял рядом, чему-то улыбался, и делал ей рукой запрещающие жесты.
- Это его брат? - Наконец выдавила медсестра, обращая свое симпатичное личико к Сергею.
- Нет. У него нет братьев. По крайне мере здесь. Ну что Лёлик, - похлопал он Жгута по плечу. - Смотри внимательнее? Узнаешь? Это твоя личная копия! Один в один!
Жгут склонился над лицом своего двойника. Не смотря на взрыв, под который попал боец, лицо его осталось без повреждений. Тот же нос, те же уши, та же ямочка на подбородке, тот же большой лоб. Впалые щеки и вытянутый овал лица. Русые проволочные волосы «ежиком». Андрею показалось, что он смотрит на свою фотографию двухлетней давности.
- Его привезли три дня назад, - начал рассказывать Редлих, - на мине подорвался, поступил к нам уже без сознания, думали не выживет, много крови потерял. Считай, вытащили с того света. Ампутировали ногу и два пальца на руке, а так же достали несколько осколков из живота. До сих пор без сознания. Я как его увидел - все внутри похолодело. Лёлик, думаю, как же тебя угораздило? А спросить не у кого, Кто его привез, сразу же уехали, документов сопроводительных никаких нет. Так и просидел возле него двое суток. Все думал, что ты! Оклемаешься - расскажешь, как это тебя угораздило. Теперь он уже выкарабкался, кризис миновал, видишь вон на щеках уже слабый румянец начал появляться. На поправку дело идет, значит - жить будет. Вот так.
Сергей с улыбкой посмотрел на Жгута. Девушка медсестра тоже улыбаясь переводила взгляд то на Редлиха, то на Андрея.
Прощаясь, они хлопнули по рукам.
- Будь осторожен, - сказал Сергей, - не лезь на рожон, я ведь тебя знаю, всюду свой нос суешь. Помни двойника своего. А я тоже перехожу в боевое подразделение, - вдруг ни с того ни с сего сказал Редлих. - Буду как ты приданым санинструктором по горам ходить. Так надо. Кто-то хочет мое теплое место занять. А я и не мешаю. Быть в Афганистане и не понюхать пороху? Как-то не по джентельменски выйдет. Что я на гражданке рассказывать буду? Как за ранеными судна выносил? Нет уж. На войне как на войне. И он весело подмигнул Жгуту своими уставшими глазами.
Через два месяца он погиб.