Мужские забавы

               

          Однажды   вечером  от  безделья  Андрея  посетила  не  очень  умная  мысль:  выкинуть  все  лишнее  из  расположения,  где  обитали  солдаты зенитного  отделения  комендантской  роты Грозного.  В  самом  дальнем  углу,  под  провисшей сеткой  железной  кровати,  он  вытащил  на  свет  солдатский  вещмешок.  Обтянутый  изящными  сплетениями толстой   паутины и  слоем   серой  пыли толщиной  в палец,  этот  серый  рюкзак  пролежал  там немало  времени.  По  всей  видимости,  хозяин  своих  вещей канул  в  неизвестность,  и  мешок  запнули в  самый  дальний  угол  расположения  с  глаз  долой.
            Сдернув  тугой  узел,  стягивающий  горловину  походной  сумки,  Жгут  стал  выкладывать на  грязный  пол нехитрое  солдатское  барахло.  Котелок – совсем  новый,  видно  еще  не  разу  не  использовали,  портянки -  тоже  ни  разу  не касались  солдатской ноги,  мыло  и бритвенный  станок  с  запасом  лезвий  тоже  лежали  нетронутыми.  Стало быть  солдату  так  и  не пришлось отведать  каши  из  котелка,  и  сбрить с  усталого  лица жесткую  поросль.  С другой  стороны  в роте  не  запрещалось носить бороду,  и  очень  многие  бойцы  ходили  обросшие  словно  духи на зимовке.
                На  первый  взгляд ничего  особенного в этом  вещмешке  не  было -  такого  добра  у  каждого  хватает с  избытком.  Но  на  самом  дне, обросшего в  некоторых  местах  плесенью  рюкзака, лежала  тетрадь.  Простая  ученическая  тетрадка  в клетку обтянутая  дерматином,  исписанная   мелким,  но  разборчивым  почерком.   Это  был  дневник.   Тот,  кто  его вел,  начинал описывать  события  прямо  от  ворот  военкомата,  того  места, откуда  пришлось  призываться в  Чечню.  Датировано  было 18  октября, а  обрывалось  жизнеописание 4  декабря.
                Андрея   заинтересовала  эта  хронология   выстроенных  в  планомерную   цепочку  событий,  и  он  решил  выяснить,  кто же  автор  этой  летописи.  В  самом  дневнике  имя хозяина  не  обнаружилось,  но  на  внутренней  стороне  вещмешка,  возле  горловины,  где  обычно  хлорной  известью наносят  реквизиты  владельца, было  размашисто  выведено -  Мельников В.  И все.  Кто  такой?  Откуда?  Жгут  такого  не помнил.   Судя  по  последней  записи  эти  вещи  провалялись  здесь более  полугода,  а за  это  время  столько  человек  прошло  через   горнило  чеченской  бойни,  что даже  счет  потеряли.   Кто  погиб,  кого  увеченного  в  госпиталь  увезли,  кто  без  вести  пропал.  Из  этой  категории  солдат  свои  вещи  никто  не  смог  бы  забрать.  По  старой  армейской  традиции  причиндалы убитого  делились между  бойцами  его же  подразделения, бывало  даже  такое,  что  при жизни боец  мог  пообещать  какую-нибудь  вещь  своему  другу  после  своей  смерти.   Ну а  те  вещи  которые  остались в  вещмешке,  включая  последние  жизнеописания,  никому  не  были нужны.  Кому  важны  чужие  воспоминания?
            Пробежав  взглядом  по  тонким  строчкам односложных  предложений Андрей  понял, что  большинство  записей  сделано  еще в  распределительном  центре,  под  Читой,  куда  со  всей  Сибири  свозили  желающих служить  по  контракту  в  Чечне;  война  только  начинала  раскручивать  свой  жадный до  свежего  мяса маховик,    подминая  под  свои жернова  все  новые,  свежие  и  молодые  жертвы.
                В  этом  центре   по  переобучению бывших   вояк  творилось  нечто  невообразимое – Жгут  испытал  это  на  собственной шкуре, и описание  этих  моментов  глазами  другого солдата,  заинтересовало  его.   И  он  решил  спросить  у  тех  бойцов,  которые  служили  довольно  долго в  этой  роте,  про  солдата с  фамилией  Мельников.   Или  в  случае   чего,  справки  можно  было навести  и в  штабе.
                По  слухам  Дэн служил  уже  давно, так  давно,  что  пережил  уже  и  командира  роты  и  замполита,  и  многих   солдат.   По  его  хитрому  лицу,  похожему  на объевшегося  лиса,  было  ясно,   что  такой  хитрец  сможет  приспособиться  к  любым  условиям.
        - Как  говоришь,  Мельников? -  На  секунду  призадумал  свой лисий  мозг  Дэн. - Неа,  не  помню.  А  фотка  езь?
        Фотографии,  к  сожалению,  не  было.
        - Сходи  к  разведчикам. -  Выдал  дельную  мысль  лисья  морда. - Они  всех  знают,   может  и  вспомнят.  У  тебя    шмальнуть  ничего нет? -   Как  можно  жалостливее  выдавил  он  из  себя.  Жгут  отрицательно  помотал  головой. - Это  очень  печально!
            В разведвзводе  царила  полная  анархия,  и  просто  так,  безо  всякого  повода  заходить к  ним  было  опасно.  Для  здоровья.  Они  частенько  отрабатывали  удары  рукопашного боя  на  заглянувших  к  ним на  секунду  солдат.   Но  Жгута  приняли  добродушно-равнодушными  улыбками:  в  спертом  воздухе  палатки  витал  отчетливый  запах  косяка.
         - Мельников,  Мельников, Мельник.  - Обхватив  лысую  голову  волосатыми  клешнями  задумался  один  из  разведчиков.  Другие  тоже  приняли  вид задумчивых  философов.   Дым  чеченской  конопли,  внедрившийся в  кровь  этих людей,  располагал  к  задумчивым воспоминаниям.
      - Может быть это  тот,  из  зенитчиков?  - Спустя  минут  пять не  открывая свои  узких  глаз  вынес  предположение худющий   солдат, пребывая в  полной     нирване.
      -  Точно! - Лысый  шлепнул клешней  себя  по  голове. - Да! Они  еще  с Бородой  дружили.  А  где  Борода? -  Он  обвел  мутным  взглядом  разведчиков.
    -  Он  завтра  только  из  Ханкалы  приедет.  За  продуктами  упорол.   К нему  обратись,  он    расскажет... - Раздался  томный  голос  из  глубины  палатки.
      -  О! Вспомнил! - Довольно  рослый боец  поднялся  со  скрипучей  кровати.  - Его  по  весне  убили.  Снайпер-чечен  снял.  Это  я  точно  помню.  Он  и  трех  дней  здесь  не  прослужил.  Как  приехал,  потом у  него  день  рождение  было,  а  на  следующий  день  его в  карауле  и хлопнули.  Ага. 
         Последние  слова расстроили  Андрея:  он  держал  в руках  последние  строки жизни  этого  человека.  А  пока  приедет  Борода,  который  может  что-то  рассказать  про этого  зенитчика,  нужно  прочитать  последнюю  командировку  Мельникова.  А  начиналось  все  так...

                18   октября

       В  военкомате, нас  15  человек,  собрали в  красном  уголке  и  военком под  хитрым  прищуром портрета Ельцина грозно-расслабленным  голосом  заявил: «Все  в курсе,  что  прежде  чем  попасть в  Чечню, будете  в  Даурии  переобучаться.  Сколько  времени – мне  не  известно.  Только  после  этого  поедете  чехов  мочить.  Если  что-то  не  так – посылайте  всех  на  хер!  Солдата  учить -  только  пуп  тупить!  Ладно,  с богом!»
           На  этом  церемония  прощания  видно  закончилась,  и  работники  военкомата тоскливыми взглядами  проводили нас до   автобуса.   Провожатых  ни у  кого  не  было,  только у  одного  молодого  парня  жена  не  отлипала  от  груди,  обхватив  его  одной  рукой, другой же  качала  старенькую  коляску с  маленьким  ребенком.  Надо  же!  Я  тут же  вспомнил  своего  малыша.  Ей  только  три  месяца,  а как  я уже к  ней  привык!   Как  они  будут   без  меня?  Надеюсь  ее  мамаша  будет   им помогать, пока  я  там  буду.  Как  это  все  непривычно! Никогда  не  думал,  что  пойду  на  войну,  и  что  сцена  прощания так  наворачивает  слезу! Быстрее  бы  поехали,  а  то  сам  разревусь.  Это  не  кино.
               
                19  октября

            Рано  утром,  еще в  кромешной  темноте,  согнали  всех  нас,  будущих   вояк  на  платформу  старенького  полустанка.  Народу  набралось  достаточно  много,  человек 150.  Все за  длинным  рублем,  на  войну  собрались.   Вояки  хреновы -  морды  опухшие,  в холодном  воздухе  висит  густой  запах  перегара,  спичку  чиркни -  взорвется  как  пропан.
           Кое-как, с  помощью  пинков  и  всем  известной  матери,  распихали  всех в  плацкартный  вагон, по  10-12   человек в  один  отсек,  так  что  спать  придется  по  очереди.   Еще  часа  3-4  стояли.   Когда  полностью  рассвело,  сбившиеся  в  кучки  по  потребностям будущие  котрактники,  заслали  гонцов  за  водкой.   Через  окно в  тамбуре.   Пока  пришел  только  один, местный,  и  притащил пластиковую  бутылку  спирта.  Обходящий  дозором вагон  капитан,  с  презрением  глядя  на мертвецки  пьяные  рожи,  сухо  тряс  худыми  руками  и  смачно   матерился. Такие  выражения  я  слышал  в  первый  раз.

                20 октября

            Утром  наш  состав,  названный  по-военному  эшелоном, встал  на довольно  крупном  вокзале.  Всюду   сновали  юркие  тетки  с  вечными  пирожками,  вареной  картошкой  и  всякой  другой  едой.  Но близко к  вагонам  никого  не  подпускали, так  же  как  и из  вагонов.  Мучаясь с жуткого  похмелья  будущие  вояки искали  выхода  из  закупоренного вагона,  чтобы  сгонять до ближайшего  киоска.   И  ведь  нашлась  одна  умная  голова.  На  полу,  между  вагонами,  открыла  толстые  листы  железа,  которые  лежат  внахлест  друг  на  друге, там, где  находится  сцепка.  С  усилием  протиснулся между  массивными буксами и  стёк  под  вагон.  Назад  он  больше  не  вернулся,   видимо схваченный  патрулем  во  время  вылазки. И  я  тогда  подумал, стоило  тратить  столько  сил,  времени и  денег  на  всевозможные  комиссии,  справки  и  печати  для  того чтобы  добыть  пропуск  на  войну,  чтобы  вот  так  глупо,  в  один  миг  все  потерять!   Вечером  из  соседнего  вагона  пришел  дневальный  и за  пару печенюшек  рассказал,  что у  них в вагоне,  пока  поезд  стоял, один  чудик тоже  собрался  за  водкой.  Выставил  окно,  спрыгнул  на  платформу,  но  увидев  что к  нему  скорым  ходом  летит  патруль, в  один  миг  вскарабкался  на  крышу вагона.   А  когда  разогнулся,  то  задел  своей  дурной  головой траллею  электропередач,  а  там 3000 вольт!  Сильным  разрядом  тока его  швырнуло   с  вагона  как тряпичную  куклу  прямо  на бетонную   платформу.  И  неизвестно  от  чего  он  помер: либо  от  удара  током,  либо  от удара  головой о бетон. 
            Вот и  первая  жертва,  а  еще  до  войны  ехать и  ехать!

                21  октября

                Днем,  в узком  коридорчике вагона,  внезапно упал один  из  контрактников.  Корчась в замысловатых  судорогах  и  дергаясь  в  приступе  эпилепсии  он  плевался  пеной и  колотился  головой  о железную  стойку.   Все столпились  вокруг и смотрели  на  бесплатный  цирк  пока  он  не  затих.  Стоявший  рядом  капитан  только  качал  головой и сквозь  зубы  цедил  одно  лишь  слово: “Ур-роды!”
            На  очередной  остановке,  в дебрях  какой-то  захолустной  станции  ему  молча  вручили  личное  дело и ссадили с поезда.  Вещей у  него  не было.  Еще  с  непонимающим,  а  оттого безумным  взглядом он  провожал  уходящий  состав с  контрактниками.   И  меня  вдруг  осенило,  что  большая  часть  этих  новобранцев,  этих  матерых  на  первый  взгляд  парней,  медицинские  справки о  состоянии  здоровья  просто  купила. Так же  как  покупается  все  остальное: водительские  права, высокие должности, хлеб  и  проститутки.  Ведь,  положа  руку  на  сердце,  на  эту  войну  ехал  полный  сброд,  отребье,  которому  не  хватило  места  в этой  гражданской  жизни. Кто  в трезвом  уме по  своей  воле  поедет   в театр  боевых  действий?  Или  какая  жена,  мать и  другие  отпустят  любимого  человека  на  заранее уготованную  бойню?  Это,  своего  рода джентльмены  удачи, решившие  поиграть со  смертью  в азартную  игру - жмурки, а  заодно  и заработать  легких  денег. И  к  сожалению отмечу,  что к  этому  числу  принадлежу  и я.  Но  видно  не  всем  они  достанутся.

                22  октября

                В соседнем  купе  едет  один  парень  по  прозвищу  Слива. Кто-то  с очень богатым  воображением уловил  некоторое  сходство между  его  лицом  и этим  фруктом,  и прицепил  точную  кличку.  Самое  интересное,  что  он  совершенно  не  обижается  на  это.  Так  вот,  он  уже  всему  вагону уши  прожужжал,  что у  него дырка в  голове.   При  этом он  брал  руку  собеседника сидящего  напротив, и  подносил к  своей  недавно  остриженной  тыковке.  И  на  самом деле, с  правой  стороны  головы, ближе к  затылку,  под  пальцами  руки  кожа    мягко  уходила  внутрь.  У  него  не было  куска  черепа размером в два спичечных  коробка.  И  все,  кто  выстраивался  в очередь  пощупать   его  мозги  через  кожу,  удивлялись  не  тому,  что у него  провал   в черепе,  а  тому,  как  он  сумел  пройти  медицинскую  комиссию.  “А  я, - усмехался  Слива, - хирургу для  осмотра  подставлял  другую часть  головы!”   Может врачи у  нас однорукие, а  может - страна  кособокая!

                28  октября

           Столько  события   прошло  за  эти пять  дней,  всего  и  не  рассказать!  По  прибытии  эшелона  в  часть,  всех  раскидали  по  подразделениям  в  разных  поселках:  кого в Белетуй,  кого в  Борзю,  кого в Даурию.  Одели в    обноски  старой  формы,  стоптанные  сапоги,  и короткие  шинели, в  которых  умер  не  один  солдат.  Кому  не хватило - всучили  куцые выгоревшие  телогрейки без  воротника,  которые я запомнил в  фильмах  про войну.  По  началу  кормили справно, видно  ждали   когда  начальство,  которое  нас  сопровождало,  не  уедет обратно.  Но  потом еда  постепенно  стала  смахивать  на  свиную  блевоту,  да и то  не  свежую.
            По  расчетам местных  командиров пьянство в  части  не  уменьшилось, а  как  оказалось,  резко  возросло.   Местные  жители с  удовольствием  меняли на  спирт и  самогон  все  что  осталось у  контрактников:  гражданскую  одежду,  часы,  сумки, и  всякую  другую  мелочь.   Они  сами  приходили  к  воротам  КПП и, предлагая  выпивку,  делали  заказ. Один из  бойцов  удачно  обменял  на  водку  прихваченный  с  собой  баян.  Очень   часто  в ход  шло  и  солдатское  имущество. Утром, с  подъема,  можно  было  не  найти  своих  сапог,  ремня  или  шапки.  Так  что  самые  предусмотрительные все  вещи  после  отбоя  клали  под  матрас, и  ложили  свое  тело  сверху.
             Воровство  процветало со  страшной  силой,  но за  все  время    не  смогли  поймать воров  за  руку,  потому  что  получалось, тащили  все.  Да  и  не  очень-то  старались  ловить,  хотя  очень  много  было  и бывших  ментов, и  следователей, и  ОМОНОвцев.

                2  ноября

              Сегодня  приехала  военная прокуратура,  милиция,  и другие  пестрые  формы,  и повязали  двух  артистов.   Как  обычно,  после  отбоя  они незаметно  ушли  в  деревню за  водкой.  В  одном  из  домов  поселка,  где  древняя  бабка  с дедом  торговали  самогонкой,  сторговались  на  обмен.  Но  что-то  не  устроило в  этом  торге “защитников  отечества”.   Видно  до  полной  кондиции  им нужна  была  емкость  побольше, а  товара для  обмена у  них  не было.  В долг,  конечно,  старики дать  водку  отказались.  Не  долго  думая они  тюкнули деда  топором  по голове,  бабку уже  в  окне  достали  березовым поленом, забрали  самогон  сколько  могли  унести, а  дом  подожгли.   Тут  же  на  улице  сели  на  корявые бревна  возле  ограды, и глядя  на  занимавшийся  багровым  пламенем  дом,   пили  до  полного  отключения.  Эти  герои  так,  наверно, и  не  поняли  того,  что  натворили,  потому что   водка  руководила  их  разумом.  Так,  еще  пьяных, с  красными  как  фонарики  глазами,  их  запихивали  в кутузку.  Слабые  попытки сопротивления  с  их  стороны с  воодушевлением  пресекали ласковыми  поглаживаниями  резиновых  дубинок.  Вот  так,  вместо  Чечни да  на  зону!

                3  ноября      

                Случаи,  происходящие  в  части, доходят  иногда  до  абсурда!  Один  контрактник  где-то  раздобыл  денег (может  получил  перевод),  сгонял  в деревню,  набрал  водки, и проторенной  дорогой  перемахнув  через забор  части,  направился  в казарму.  Пойло  нес в брезентовой  сумке,  дабы  угостить  им  своих  друзей. Настроение  отличное  в предвкушении  праздника, бутылки сладко  позвякивают  друг  о друга,  жидкость в  них  будоражит  воображение и заставляет  прибавлять  шаг. Как  известно  наглость  города  берет,  вот  он и  решил  прямиком через  штаб  и канцелярию  попасть  в  расположение.  На ту  беду  на  крыльце  казармы  стояли  офицеры во  главе с командиром  части.  На  их  окрик: “Эй, солдат! А  что  несешь?” - он  пулей  влетел в  казарму, мимо  дневального  побежал в  родные  пенаты  на  пятый этаж.   Служивые  со  звездами  на  плечах,  не будь дураками  сообразили  что у  него в сумке, и за  ним. Тоже  выпить на  халяву  мастера.  Он заскочил  на  свой  этаж, в  спешке  затолкал в  тумбочку  батарею  бутылок с  водкой,  и  тут его  действия  вообще  не  поддаются  никакой  логике.  Вскочив  на  подоконник  он  распахнул  окно.  Прямо перед  ним  тонкой  черной  веревкой уходил  на  крышу  антенный  кабель.  Ухватившись за  него,  он  видимо  решил ускользнуть  от своих  преследователей  на  крыше,  и  оттолкнулся  от  подоконника.   Шансов  выжить у  него не было.  Внизу,  по  всему  периметру  казармы проходила  узкая  бетонная  отмостка,  куда  он  и  угодил.
             Водку,  которую  он  принес,  пили  за  упокой  его же души.

                7  ноября

               После мерзкого  обеда, зайдя  в  каптерку я  увидел,  как один  боец старательно  выводит рисунок  на  плече  другого,  явно  для  наколки.  Так и есть.   Достав  машинку для наколок, переделанную  как  обычно  из  бритвы, он  начал  обводить  рисунок  на  светлой  коже.  Я  не  удержался  и  начал  подсказывать  как  нужно  водить  иглой,  чтобы  рисунок  получился  ярче,  с  тенью, а не  выглядел  как  зоновский  партак.  Коловший  умелец  молча  передал уродливую  машинку  в  мои руки.  Я ощутил  некоторое  волнение, так  как  давно этим  не занимался,  и  постарался  вспомнить  те  приемы, с  помощью  которых  рисунок  на  теле должен  был  выйти  оригинально. Когда-то  на  срочке  я  переколол  половину  роты. По-моему  получилось  не  плохо.  Довольный солдат  нахваливал  мою  работу, а  я  сказал, что  через  пару  дней нужно  еще  раз  пройтись для  закрепления  фона  рисунка.
                Вечером  ко  мне  подошли двое; “Ты  наколку Финику  делал?”  “Я” -  грустно  ответил я.  “Сделаешь  мне!”  “И  мне!”  С  этого  дня  понеслось.  За  нательной  живописью  рота  выстроилась в  очередь.  Каждый  вечер  я  делал  по 3-4  рисунка, заканчивая   свою  работу  далеко  за  полночь.  И  каждый  день  ко  мне  подходили  все  новые  и  новые.  Ассортимент  выбора  рисунков  был  невелик:  скорпионы,  волки,  тигры, драконы,  мишени  и  уродливые  знаки.   Сначала  подставляли  плечи,  руки, потом  пошли ноги,  животы  и  спины.  Некоторым  так  понравилось,  что  подходили  во второй  раз.  Последний  подошел с  рисунком  дракона  в  половину  спины,  как у  японских  якудза,  и  говорит:  “Мне  завтра в  Грозный,  сделай,  будь  добр.  И  надпись -  Чечня 2000...”  Хозяин -барин.  Его  спина,  не  моя! Самое  интересное  это  то,  что некоторые, которым я  сделал  наколки с  надписью “Чечня”, “Грозный”  и  т.д., за  залёты  были  отправлены  домой,  так  до  Чечни  и  не  доехав.   
                Особенно  надоедали  те, у  которых были  старые  наколки,  сделанные  еще  по  малолетству,  расплывшиеся  со  временем  в  бесформенные  пятна.  Они  просили  обновить  старый  рисунок,  или  же  на  него  наложить  новый.  Устав  от  бессонных  ночей  и  нудных  просьб,  я  тайком  сломал  машинку.  Так  эти  гады  откуда-то  приперли  другую, более  старую  и  уродливую. 
           Каждое  утро  я  вижу  плоды  своих  ночных  трудов  на  утреннем  подъеме,  и мне кажется,  что  вся  рота это  один  сплошной  зоопарк:  волки,  тигры, скорпионы, голуби и  драконы!

                9  ноября

               Утром,  когда  часть роты бесформенной  свиньей шла  в  столовую  на  завтрак,  недалеко  от утоптанной дороги  наткнулись на уже  окоченевший труп  контрактника.   Его  голова  представляла  собой мясо-костный  набор   вперемежку с черным ежиком  волос.  Орудие  преступления -  толстая и  ржавая водопроводная  труба,  аккуратно  лежала   в  обнимку с телом.  Я  уверен,  что убийцу  никто  искать не  станет.  В  этом  дурдоме никому  и  ничего  не  нужно!  Офицеры  смотрят  на  контрактников   как  на  чудо  из зоосада,  и  явно  их  боятся.  К  тому же  большинство  самих  солдат приходятся   ровесниками   разве  что  командиру  полка.  Бойцы  практически  игнорируют  приказы  своих  командиров:  едят,  спят,  пьют  и  иногда  ходят   на  стрельбище. Самых  наглых  с  помощью  патруля отрывают  от  коек,  вручают  личное  дело  и  выпинывают  за  ворота  части.  Это  считается   увольнением   со  службы.  Но  некоторые  приезжают  сюда  во  второй  раз.  Как  говорят - попытка  номер два.

                15  ноября
         Сегодня  встретил  одного  солдата с  которым  вместе  проходили  комиссию.  Только  он  уехал  намного  раньше  меня.  И  вот торчит  здесь  уже  два  месяца.  “Так  долго?”  -  округлил  я  глаза.  На  что  он  ответил,  что это  еще  не  предел. Здесь  можно  торчать пока  война в  Чечне не  закончится,  все зависит от командира  части.  Обычно  ему  дают  взятку  и едут с первой  же  группой.   Ну да!  А  где  же  взять денег?  Последние  копейки  уже  давно  пропили и  продали  все  что можно.
          По  территории  части рыскали  группы  контрабасов -  искателей  цветного  металла.  Так  они даже  латунные  пуговицы  на  шинелях  оборвали  и сдали.  А  вчера  приехали те,  кого с  первых  дней  завербовали  в Белетуй – водители.  Они  там  продали  не  только бушлаты  и шинели  местным  аборигенам,  но  даже  начали  таскать  матрасы, одеяла  и железные  кровати.  Двухъярусные.  В  столовой  умудрились  всю  посуду  сдать в пункт  приема  цветных  металлов.  Она  же  вся  алюминиевая! Потом  добрались  до  оружейки,  но сломать  железные  двери  так  и не  смогли.  Хотя  угнали   армейский  Урал,  и  просунув  через  решетку  на  окне  трос, подцепили  другой  конец  к  фаркопу. Тут  их  и накрыли.  Еще  чуть-чуть  и  был бы военный переворот  местного  значения.   Короче,  поставили   часть  на  грани  разорения.
           Теперь эти  мародеры с  хищными  взглядами шныряют  по  всей  части  и в  срочном  порядке  налаживают контакты  с местными  продавцами зеленого  змия.

                27  ноября

             После  несъедобного  завтрака  по  роте  пролетел  слух, что отправка в  Чечню  назначена   на  1  декабря.  Слава  богу, немного  осталось, а  то  уже до белых   чертиков  надоело  здесь  торчать.  По-моему, большая  половина  тех, с  кем мы  ехали в эшелоне,  отсеялась.  Остались  только  самые  выносливые.  А  вчера  познакомился с  бойцом,  который  здесь  уже  в  третий  раз!  Просто  невероятно! Его увольняют,  отсылают  назад, а  он  снова в  военкомат,  ему делают  новый  военный  билет,  медицинские комиссии – и вот  он  снова здесь.  Вот  ведь  какое  упорство.  В  последний  раз, говорит,  аж  до  Ханкалы  доехал.  Там  всех  выгрузили  из вонючего  чрева  вертолета и  выстроили  в одну  шеренгу. Ушлые  офицеры-покупатели сначала  стали  нюхать на   наличие  запаха  алкоголя  изо  рта. И  не  лень же  было  вдыхать всякую  гадость? Человек  10  отвели в  сторону. Потом  стали  нюхать  фляжки  на  предмет  водки. Прямо нюхачи  какие-то.  Вот  тут и  меня  загребли.  Короче,  больше  половины  тех,  кого  привезли в  Чечню,  погрузили в  этот  же  вертолет,  и в  Минводах  выкинули  за  ворота.  Езжайте  домой  как  хотите.   Но  по  300  рублей  все  же  выдали,  чтобы с  голоду  не померли.
            С ума  сойти!  Как  можно  на  300  рублей  проехать  половину  России?   

                30  октября

            Опять же утром, после вонючего  завтрака  нас  повели,  опять  же  бесформенным  стадом,  по  другому  ходить  не  умеем!  в солдатский  клуб.  Там, одетые в  грязно-белые  халаты,  офицеры  медицинской  службы  пытались  завести  на  каждого  контрактника  медицинскую  карту.  Поводом  послужили  многочисленные  неопознанные  трупы,  оставшиеся  мертвым  грузом в  Ростовских  моргах  еще  после  первого  Чеченского  позора.   Теперь  эти работники  пинцета  и  скальпеля  заносили  в личную  карту  потенциального  трупа его  рост,  вес,  количество  шрамов,  формы  и  содержания  наколок  на  его  бренном  теле.  Скрупулезно  ковырялись  во  рту,  неумело  записывая  формулу  зубов. Под  конец  состригали клок  волос с  головы,  у  кого  на  черепе  было  пусто -  спускались  ниже,  и  с хохотом  выщипывали  там.  А  так же  состригали  кусочки  ногтей.  На  такую  процедуру,  как  определение  группы  крови,  естественно  не  было  средств и  препаратов.
             В  завершении  всей  экзекуции,  тем  кто  до конца  прошел научные  осмотры,  вручали  плоский  кусочек  алюминия  с выбитым  номером -  солдатский  жетон.  Он же  “смертник.”    Условный  знак  того,  что  ты  навечно  занесен в  анналы  вооруженных  сил,  и  в случае  если  от  тебя  останется  жалкая  горка  пепла,  все  будут  знать – кому  его  послать  по  почте!  Глядя  со  стороны  это  выглядит  ужасно и  кощунственно,  а с  другой  вполне  обыденно – опись живых  мертвецов.


                1 декабря

           Что  творится? Летим в  Чечню! Пузатые  командиры  на  аэродроме  в Борзе  загрузили  в  ИЛ-86 нас  человек  200, а  то  и больше.  Еле  уместились  по  обоим  бортам.   Не  успели  взлететь,  как  по  волшебству,  откуда-то  появилась  водка.  Ну  и  пошло-поехало.  Сухой  паек,  котелок с бормотухой по  кругу, песни  под  гул  турбин  и избито-вечный  вопрос: “А  ты  меня  уважаешь?”   Через  час  откуда-то из-за  перегородки  вылез  пилот  в синей форме,  что-то  сказал,  руками  изображая  крылья  самолета.  Не  расслышал -  уши  заложило, а  разложить  нечем. Когда  он  исчез  эти  придурки  стали  еще  больше  горланить  и бегать  по салону:  толпой, от  одного  борта  к другому.  При  этом  сильно  чувствовалось,  как    самолет  раскачивается.  Тут  показались  уже  два пилотных  лица,  и  у  каждого  в руке  по  Стечкину.  Ой,  не  смешите  меня! Неужто  палить в салоне  станете?  Увидев  обезумевшие  лица  контрактников, которые    от  водки  и перепада  давления  стали  фиолетовыми, а  глаза  выкатились  из  орбит, пилоты  спешно   замуровались  в  кабине.
              И  произвели  вынужденную  посадку  где-то  под  Саратовом, на  военном  аэродроме.   Когда  открыли  тяжелую  рампу  самолета  на  взлетной  полосе  стояла  шеренга  полковников, а  чуть  дальше  и реже – автоматчики.   А  контрабасам  все  нипочем!  Пьяной  гурьбой  высыпали  из  самолета и  стали  тут же  мочиться  на  его  колеса.  Увидев  такое,  от  делегации  офицеров  отделился  генерал-майор  и  не  доходя  до  солдат жалобно  затянул: “Ребята!  Ну  что же  вы? Вас  там  ждут  ваши  товарищи...”  Договорить  ему  не  дали.  Он  чудом  увернулся  от запущенных  в него  пары  пустых  бутылок, а  вдогонку  неслись  гогот  и крик  пьяных  контрактников: “Пошел в  жопу,  прапорщик!”
            Конец  был  плохой.  Нас  окружили  автоматчики  и загнали в двухэтажную  общагу  на  краю  взлетного  поля.  Там было  холодно, а  на  окнах – стальные  решетки.  К  вечеру  контрактники  угомонились,  чувствуя,  что  переборщили.

                2 декабря

                Вот  и Чечня!  А  здесь  тепло,  если  это  можно  назвать  теплом.  Воздух,  курсируя  между  двух  хребтов, за  день нагревался  под  палящим  солнцем,  и  не  остывая  ложился  в долину, где  и  расположен  Грозный.  Унылый  вид,  печальное  зрелище.   По  моему,  я  видел  такое  в  фильмах  про  Великую  Отечественную.  Невероятно,  но  стрельба  здесь  не  умолкает  ни на  минуту, даже  ночью.  Можно  подумать,  что патроны  для  того и производят,  чтобы  пулять в  чеченское  небо!
            Грязи  по  колено,  а мелкая  морось сыпется  с неба  постоянно.  Как  в  такое  время года можно  воевать?  Кстати  война  войной, а  водки в этом  крае хоть  залейся,  да  еще  и дешевая,   с  пивным  названием - “Балтика”.  И для  других  расслабонов  есть  тема:  кому  косяк  со  шмалью  местной  конопли,  кому шприц  уже  заряженный, только  вену  подставляй.  Бери,  что  душе  угодно, были бы  деньги.   
             А вот  насчет  денег – сплошной  облом.  По  приезду  в  Чечню  нам были  положены  подъемные:  где-то  около  3-4  тысяч рублей.  Там, в Даурии,  давать  побоялись, и  выдали здесь:  кому  800  рублей,  кому 1000.  “А  где  остальные?” -  возмутились вояки.  “Не   заработали!” -  был  ответ.  Два  капитана – сопровождающие,  больше  сказать  ничего  не  успели. Толпа  разъяренных  контрабасов в  момент  превратила  их  румяные  лица в  бесформенные  груши.  А  вообще  могли  убить. Зона  боевых  действий -  шальные  пули  летают!  И  все  такое.
                Завтра  у  меня  именины! Борода  сказал  пойдем в  караул,  отметим.  Интересно,  отмечают  ли  мой  день  рождения  дома:  Люба  и Людочка? Вспомнят, я  уверен. Уже  больше  месяца  прошло,  скучаю.  Не  думал,  что  будет  так  тяжело  порой, тоска  за  горло берет!

                4  декабря

                Проспал  завтрак  и до  обеда  ходил  голодный.  На  кухне  остался  только чай, да  и то  без  сахара.  Навел  порядок в  своих  вещах -  половину  пришлось  выбросить за  ненадобностью.  Оставшиеся  деньги  нужно  как-то  выслать  своим.  Целее будут, да и  им  нужнее. Как  там  они?  Скучаю.  Отстою  ночь в  карауле  и письмо  напишу,  вот  только  где  почта? Будет  время  у  ребят  все  выведаю  если...

    На  этом  неоконченном  предложении записи  обрывались.  Десяток  чистых   страниц так  и  остались  ждать  встречи с чернилами.
          Жгут  прикусил  нижнюю  губу  и задумался:  все  что  здесь написано очень  похоже  на то,  что довелось  ему  встречать там же,  под Читой.  Только  обезумевшие  действия  контрактников принимали  поистине  массовый  характер,  и  увольняли  их  не  десятками, а уже  сотнями.  Так  что  получалось  каждый  30  новобранец ехавший  в  Чечню, пройдя Читинский  дурдом  попадал  на  войну.
          Вечером  Жгут  направился к  облезлому  вагончику, замаскированный  под  офицерскую  столовую.  Невозмутимый  Борода  в грязном  переднике с умным  видом  раздавал кашу в  протянутые  офицерами  тарелки.  Он  подмигнул  Андрею,  и  когда в котле  иссякла  вся  перловка, вышел  покурить.
        -   Мне  пацаны  уже  передали, что  ты  Васькины  вещи  нашел. -  Глубоко  затянувшись и  вместе  с дымом  выдохнул  Борода.
        -  Так  его  Василием  звали?
      -  Василий  Мельников.  Славный  был  пацан.  У него жена  и дочь  трехмесячная  остались.  Говорил,  поехал в  Чечню  чтобы  заработать  на  трактор -  он в  деревне жил.  Вот  и заработал.  Аккурат  на  следующий  день  после  своего  рождения.  А  стукнуло  ему,  по-моему,  24  года.  - Он  задумался,  задерживая в  легких  вонючий сигаретный  дым.
       -  А  как  он  погиб? - Спросил  Андрей  глядя  на  серьезное  лицо Бороды.
        -  Снайпер  снял. -  Он  пристально   посмотрел  на  огонек  своей  сигареты. -  Вот из-за  нее. - И покрутил  между  пальцами  дымящийся  окурок.
        -  ??
       - Да  очень  просто!  По  уставу  в карауле  курить запрещено.  Я ему  до  этого  сто  раз говорил.  Но  что ты!  Сигарета  не  только  здоровье,  но  и жизнь  укорачивает.  Закурил, а снайпер его  по  огоньку сигареты в темноте  и снял.  Пуля  аккурат в  челюсть  влетела и  через  шею  вышла.  Если бы  сразу  обнаружили,  может  быть и  успели его спасти.  Но  тут  пальба  началась,  пока  суть да дело,  посты  пошли  проверять, а  он  уже  остывает.  Завернули  его в  целлофан, да в  подвал  снесли,  пока  труповозка  придет.  И  пролежал  он  там  вроде,  недели две. Когда  вынесли,  начали в  машину  грузить – вонища  пошла,  край  мешка  завернулся за  борт  кузова.  Тут  все  и шарахнулись.  Вместо  лица -  бесформенный  ужасный  студень,  изо рта,  где  были  фальшивые  золотые  зубы у  него – бугорок  пышной  зеленой  плесени,  вместо  глаз- глубокие  ямы.   Вот  таким  он  мне  и запомнился.   А  на память я  у него взял  вот что.
           Он  расстегнул  легкий  комбинезон и  Андрей  увидел  на  его волосатой  груди две пластинки алюминия -  два  солдатских  “смертника” с  выбитыми  номерами.
                Один  из  них  был  рядового  Василия  Мельникова.