Лекарство против морщин

       

            Менее  чем  через  месяц  Андрея  Жгутова  снова  направили  в пятую  роту,  и он  вновь  встретил  Насырова и других  дорогих  сердцу десантников, а  так же  ненавистного ротного. Намечающаяся  на  вторую  декаду  декабря  война должна  была  пройти  недалеко  от  городка Джелалобад, в Кунарском  ущелье.   Как  обычно,  она  была  назначена  неожиданно,  так  что  солдаты  за  несколько  дней до  выхода  знали  о месте  проведения  боевых  действий.
          В это  время  года  в  пригороде  Кабула  стоит сырая  и слегка  морозная  по утрам  погода.  Мелкие  и частые  дожди,  которых  так  не  хватало жарким  летом,  прибили  вездесущую  пыль,  превратив ее в густое  подобие  гречневой  каши, в которой  тяжелые  БТРы  увязали  по  ватерлинию.
          По ночам и  рано  утром,  когда солнце  только  намеревалось  показаться из-за пепельных  вершин, густая  грязь  покрывалась ледяной  коростой,  которая  местами  выдерживала  вес среднеснаряженного  солдата,  и  можно было  перебежать по застывшей грязи  от  одной  машины к другой. Но  при прикосновении первых  лучей  солнца она таяла  на  глазах,  и каша снова  становилось  непроходимой.
            Легкие  ночные  морозцы абсолютно  не  мешали  местной флоре,  листья  которой  оставались зелеными,  как и знойным  летом. Только  она  приобретала другой  оттенок: более темный, глубокий  и  насыщенный. Редкие  листья  деревьев  создавали  ощущение  прозрачности, и  оказалось,  что  можно  видеть и  сквозь  листву.
           Броня, как  обычно, скинула  десантников  со  своих  железных   спин,  выпустила их  из своего бронированного  чрева,  распахнув словно  стальные  руки толстенные  люки,  и обдав на  прощание дизельным  туманом  выхлопных  труб,  укатила.  Десантные  роты  рассредоточились  на  подступах к  кишлаку и  вошли в редкое зеленое  море  виноградника.
            Облупленные шершавые стебли  этого  растения, причудливо  извиваясь по  натянутым  веревкам,  казались  уснувшими  до  наступления  весны.  Но  на  многих  побегах зеленели яркие  листья и  многочисленные  хвостики  усов отчаянно  цеплялись за  каждое устойчивое  препятствие,  наматываясь  словно  удав  на  жертву.
            До  вступления  десантников  в кишлак  пришлось  пройти через  заботливо взбороненные ряды  виноградных  лоз,  слегка  затянутых  ледяной  коркой.  Жгут  старался держаться поближе  к взводу  Насырыча и был  доволен,  когда он  оглядываясь,  кивал Жгуту,  и пригнувшись  шел дальше.
      Миновав  высокий  дувал через большую  брешь,  образовавшуюся в результате попадания  авиабомбы, десантники  вступили  на  узкую  улочку старого  селения.   Сам  частный  сектор  был  обнесен  нехилым дувалом  высотой  до трех  метров.  Внутри  этот  забор  пожиже,   доходил до  плеч, и  разделял  соседствующие строения  и делянки участков.   В  самом  дворе  находились жилые  и подсобные  помещения,  которые, по старинке, отапливаются  снизу, по  причине  постоянного  дефицита  дров.  Поэтому  обитатели  этих жалких  построек имели  возможность  погреться  только в  то  время,  когда  готовили себе  скудную пищу. Жгут  вспомнил песенку  про китайцев: “Горсточка  риса  и Мао портрет - вот и вся ноша моя!” А это один-два  раза в день.  Во дворе  обязательно    глубокий  колодец с резиновым  ведром из  автомобильной  камеры,  несколько  плодовых  деревьев, в основном  грецкий  орех, и загон  для  скота.
            Но,  судя  по  мертвой  тишине, в которой был  укутан  словно в одеяло  кишлак, ни скота, ни людей в  нем видимо  не было. Наверно  успели  уйти в  горы  вместе с немудреными  пожитками  и домашними  животными.
           “И  чего  мы  тут  выискиваем?  - думал Жгут, вращая   головой  во  все  стороны.  Солдаты  взвода, к  которому  приблудился  Андрей, ушли  далеко вперед, и он  оказался замыкающим  в этой  живой  цепи.
           Внезапно, его  взгляд зацепился за светлую   чалму  под которой  оказалась  довольно  обросшая  мужская голова. Она  торчала  над  глиняной  изгородью  метрах в  двухстах  от  Андрея.  И  пристально  смотрела  на  него  прищуренным  глазом  сквозь...  прицел винтовки.  Жгут успел  разглядеть грубые  складки  кожи  на  его  сморщенной  щеке.
                Мозг  Андрея  среагировал быстрее,  чем его тело.  Это  его и спасло. Вместо  того,  чтобы внезапно напрячь  шейные и  спинные  мышцы и быстро  наклонить  голову, а  там и тело,  неведомые  силы  наоборот  ослабили мускулатуру  ног и  он  просто  рухнул в вязкую  грязь  на  дороге. В ту же  секунду  грохнул  выстрел, и Жгут  услышал,  как  пуля  царапая  пространство разделяющее  жизнь  от  смерти,  прожужжала  над  его  головой.  Как  раскаленный  воздух,  который  толкал ее  вперед, всколыхнул  ворсинки его  солдатской  шапки, нагнал  на  лицо  бледно-серый  цвет,  замедлил  работу  сердца  и   бросил  в липкий   пот.
             Тут же  вдалеке  послышались  выстрелы, потом  еще  и еще.  И  через  секунду  автоматно-пулеметный  лай врывался в уши  со  всех  сторон.   К  Андрею, очень  странной  буквой  “г”, держа  в одной  руке  автомат, а в другой шапку бежал  один  из  десантников.  Упав с ним  рядом  на  колени и взволнованно  глядя в  его  бледное  лицо,  пролепетал: “Куда?  Куда  попали?”  И удивленно- обрадованно, когда Жгут  отрицательно  помотал  головой: “Ну  и ладненько!”
       Солдаты,  что  ушли   вперед,  теперь полулежали возле  невысокой  обшарпанной  изгороди,  перезаряжали  автоматы,  другие стреляли в белый свет,  подняв  оружие над  головой. В ответ из  ближайшего  дома раздавался  пулеметный  треск и в  противоположную  стену грязной улицы впивались  пули, выбивая из  сухой глины  облачки светлой  пыли.
           Насырыч, увидев  Жгута радостно  заорал: “Пригнись, болван! Тебе  что, жизнь  не  дорога?” Лежащие рядом  с ним  бойцы  посмотрев  на  Андрея  укоризненно  закивали  головами.   Вжавшийся в  стену  молодой  взводный-летеха,  цветом  своего  лица  практически  совпадал с  цветом грязной  изгороди,  а выпученные  глаза  непонимающе  бегали от  одного солдата  к другому.
              - Надо  с другой  стороны к этому  сараю подойти.  Здесь  нас  перещелкают  как  курят.  - Сменив  опустошенный  магазин сказал  боец  по  прозвищу  “Борман”.  Вероятно  созвучие  его  фамилии  с одним  из  лидеров  фашистской  Германии, а не  физическое  сходство, дало  повод  на  соответствующую  кличку. - Не высунешься. А где  остальные? -  Он  растерянно  пошарил  глазами  и  наткнулся  на  взводного,  пытавшегося  слиться со  стеной.
       -  Товарищ  лейтенант,  отходим? - утвердительно,  нежели  вопросительно заявил  Борман.  В  тоне  его голоса  чувствовалось  лидерство над  другими  солдатами этого  взвода, включая  его  командира.
          И  тут,  взгляд  лейтенанта  потихоньку  стал обретать смысл  происходящего,  появилось  начальствующее выражение, и он вдруг  осознал, кто  на  самом  деле  должен  командовать  этими  солдатами.
         -  Отставить  разговорчики! - тоном  теряющего  надежды  на  власть завизжал он. - Никакого  отступления! Задача -  взять дувал  во  что бы  то  ни стало и  уничтожить засевших  там басмачей! Где  радист? Радист,  передай  “пастуху” - “двойка “ идет  на штурм! - Своим  визгом  молодой  лейтенант  пытался  как-то  взбодрить  себя.
            -  Как  на  штурм?  - Открыл  рот Борман.
       -  На  какой  штурм?  - Выдавил страшное  слово  из  себя  Насырыч.  Другие  солдаты  смотрели с безразличным  видом на  распаляющего  себя командира  взвода.   А  он  понял,  что если  его  приказ  о взяти  дувала штурмом зарубят на корню, он  потеряет авторитет не только среди солдат своей роты, но и офицеров. Собственный  престиж  нужно зарабатывать ценой собственной, и конечно  чужой, крови.  Так что атака на дувал была  неизбежна.
          -  Я  не  полезу  под  пули! - тут  же  заявил Борман. - Да  они  нас  тут всех  положат и...    Договорить не дал  ему ствол  автомата направленный  взводным в его грудь.
       -  Не  пойдешь – я  тебя  расстреляю  по закону  военного времени, а останешься  жив – пойдешь под  трибунал как  дезертир.  - Выдохнул  на  одном дыхании, как заученную  из  устава  фразу лейтенант. - Ну?
           - Ладно.  Выбора, похоже,  нет.  - Сдался  сразу  Борман.
          - Кто  еще  сомневается? - Повел  стволом  автомата маленький  командир  вправо  на  Насырыча  и Жгута, затем  влево – на  радиста и  еще  троих  молодых  бойцов.
       - Единогласно! - Резюмировал  он. - Так, -  летеха  хлопком ударил в ладоши  и потер  их. - Снайпер, Насыров,  радист и ты, -  его палец  уперся в молодого  солдата, -  прикрываете!  Потом,  по  моему  сигналу, бежите  за  нами. Понятно?  Жгут  облегченно  вздохнул,  узнав  что в очереди на дурную смерть  он  во второй  партии.
          -  Слышь,  молодой!  - Борман  поднял  руку. -  Вынимай  “муху”. Перед  атакой  надо  вдарить  по дувалу.  Он  протянул  одноразовый  гранатомет Жгуту. -  Сейчас мы  огнем  отвлечем  их – ты  сразу  вдаришь.  Целься  в дверь,  или в  окно,  да  ладно,  куда  попадешь!
            Через  пару  минут  взводный,  кивнув головой  Насырову,  уперся  ногой  в небольшой  валун  возле  дороги. Тут же  другие  солдаты поднялись  во весь  рост и стали поливать свинцовым  дождем хлипкую  дверь  сакли, ее оконные  глазницы,  толстые  стены  и  остальное,  что  попадало в сектор  обстрела.
             Андрей привычным  движением  привел  “муху” в  боевое  положение. Вылетела  прицельная  планка,  оголилась  смертоносная  болванка в трубе.  В  тот  момент,  когда  заработали  сразу   четыре  автоматных  ствола, Жгут с “мухой” на  плече  высунулся  из-за укрытия, прижался щекой  к холодному шершавому  пластику трубы и  нажал на плоскую металлическую  кнопку. Выстрел  с шипящим  хлопком, закручивая  за  собой  кольцами  струю  дыма, влетел в темное  отверстие  окна, и  вырвался  оттуда  тугими  клубами сжатого газа  вперемежку с пылью,  осколками,  кусками одежды,  глины  и воплями.
       В  тоже  мгновение другая  группа сорвавшись с места устремилась навстречу неизвестности,  на  ходу  ведя  огонь. Жгут,  отбросив  уже  ненужную  трубу  гранатомета и солдаты  группы  прикрытия, как  по команде рухнули за  стену перезаряжая  магазины.
          -  Странно, - подумал Андрей, как  в первый  раз рассматривая  свою  винтовку. - Сейчас  под  пули нырять, а я  даже  не  боюсь.  Или  боюсь?  Может  остаться? Задержаться  после  сигнала  на  минутку,  сказать  что  подскользнулся,  или  не  услышал  сигнала? - Жгут  мотнул  головой,  отгоняя  от себя  позорные  мысли.  В ту  секунду  он не  знал,  что  подобные  позорные  мысли  приходят каждому,  кто хоть  как-то  сталкивался   лицом  к лицу с опасностью. Кто  жопой  чувствовал  свою  смерть, но  делал  шаг  вперед.  Сила, которая  толкала  солдат  на эти безумные шаги,  называлась  долгом. Здесь он имел  форму интернационального, и  изменить долгу – покрыть  позором  не  только  себя,  но и свою  родину.  В этом  сочетании подобная  сила  действовала  почти безотказно.
             Автоматная  пальба  не  стихала  ни  на  минуту,  и сквозь  ее  грохот различались  крики  и  стоны.  Чьи, Андрей  сказать не  мог,  точнее  боялся  предположить. И тут, в  промежутках  между  хлопками  выстрелов,  послышался  крик  Бормана: “Сюда!  Быстрей!”
            Борман?  Почему  кричал Борман?  Мысли  на  ходу  сбились в кучу так же как  и ноги в густой  грязи. Они  слегка  онемели,  задница  сжалась  словно  моченое  яблоко,  и захотелось  тут же  сесть, в эту мерзкую и  пахнущую  пороховым  дымом грязь.  Нет,  вперед.  Только  вперед!
            До  дверей  спасительного  дувала было  не  менее  тридцати-сорока  метров.  Но для Андрея  они  показались  многокилометровым  маршем.  Изнуряющим  кроссом  на выживаемость. Один  шаг, второй,  третий.  Невероятно,  но  впереди  маячит  спина  Насырыча, это его  красные  подвязки  рюкзака болтаются   в медленном  танце  бега. За  спиной  плавно вдыхает и  бережно  выдыхает холодный воздух  радист.  Оглядываться  не  время.
           Оба-на!  Слева навзничь,  уткнувшись  лицом в каменную землю  ограды, лежит  десантник.  Не  добежал...  Вот  и  колодец.  Возле  его  глиняно-песочного  сруба,  вытянув  наполовину  ноги  сидит  взводный,  прижав  руку к  груди.  Сквозь грязные  пальцы, растекаясь по темно-зеленому лифчику бьет  алая  кровь.  Несколько  фонтанчиков пыли  взбитых душманскими  пулями вспыхнули  возле  его  ног и  совсем  рядом  со Жгутом.  А  вот и крыльцо в одну  ступеньку, в  проеме  двери  стоит  Борман и  стреляет в  потолок. Горячие  гильзы  отлетают от  его автомата и летят  прямо в  лицо  Андрея.
             Насырыч влетел  в дом  первый,  сбив  с ног  Бормана,  следом  вбежал  Жгут, а  радист  успел  запрыгнуть в оконный  проем, который  был  ближе к двери,  и в который  влетел  выстрел  от гранатомета,  выпущенный Андреем. Барахтаясь  на  полу,  еще  не  успев встать Борман  заорал: “Оборона!”
             Спустя  какое-то  время, еще  не  отдышавшись то дикого  бега,  Андрей  подвел  итог безумной  атаки. Взводный с  прострелянной  грудью  подпирает  спиной  колодец  и смотрит  на мир  стеклянными  глазами,  и двое  солдат: один  на  крыльце  запнулся  о  ступеньку, да  так  и застыл, другой  чуть  дальше,  лицом  в земле – червей  ищет.  Плюс  веселая  компания  на  крыше  этого  гостеприимного  заведения,  которая  швыряет  гранаты  во  двор, стреляет  в крышу  и  орет на  ломаном  русском  языке: “Здавайсы”.  Борман  ранен в ногу,  но  легко  передвигается  из  комнаты в комнату.  Везунчику  Насырычу  опять  ничего. Радист  сидит у  стены  с бледным  лицом выпучив  глаза, и  спина  еще  одного  солдата иногда  мелькает  в межкомнатном  проеме.
            Плюс  три душманских  трупа,  развалившихся  на  полу.  Двое  из  них  явно  были  мертвы, третий,  лежа  на  спине,  продолжительно  хрюкал,  пуская  изо  рта  пузыри  крови. Душа никак  не  могла оторваться  от его бренного  тела,  и  спешила  в  страну  вечной  охоты.
          -  Что делать  будем? - крикнул  вопросительно Борман, и дрожащий  тембр  его  голоса  потонул в грохоте  автоматной  очереди, выпущенной  бойцом в глиняный  потолок.  Борман, Жгут и Насырыч  подняли  головы.
            - Бесполезно, - заявил  Борман, -  не  достает,  толстый.  Я  вон, весь  потолок  издырявил, а  толку  никакого.   На  плоской  крыше  слышались  шаги  многих  пар  ног и глухие  удары,  так,  что  толстая  крыша вздрагивала, и  кусочки  глины  откалываясь,  падали    на пол  усеянный  горячими  гильзами.
              В темном  углу  комнаты, поблескивая  вороненой  сталью, лежал  пулемет.  Сделав  шаг  вперед, Жгут  присмотрелся.  Такое  оружие Андрей  видел  только  в фильмах,  вроде  “Белого  солнца  пустыни”, и других, про гражданскую  войну.  Ручной  пулемет Льюиса,  производства  Британского  королевства.  Толстый  кожух  из  алюминиевого сплава на  стволе, для  принудительного охлаждения. Емкость  внушительного  диска  сверху  ствола всего 47  патронов,  калибром 7.71 миллиметр,  аккурат  под  винтовочный  патрон  системы “бур”.  Деревянный,  зашарпанный  приклад.
              Борман  поймал  взгляд Жгута и сообщил, сплюнув  на  пол тягучую  слюну: “Пустой. Выпустили  все до железки  и бросили”.
              Глухие  удары по  крыше  доносились все  отчетливее, и  тут  потолок в  соседней  комнате  проткнула  узкая, но видно  тяжелая  железяка.  Брякнула  своим  весом о  земляной  пол, образовав  в потолке рваную дыру  размером с кулак.  Следом, с громким  хлопком, выпрыгнула  оборонительная  граната  Ф-1.  Десантники в мгновение  ока очутились  под  укрытием  толстой  стены-перегородки.  Тяжелый  взрыв  больно  ударил  по  мембране  ушей и  впился  острыми  иглами в мозг.  Тут же  Насырыч  дал  очередь из  автомата в клубы пыли,  поднятые  взрывом. На  крыше  опять  послышался  топот  ног  и голос, усиленный  мегафоном: “Здавайсы! Всиё рауно хана!”  Жгут  представил  на  секунду перед  глазами грозного душмана,  проводящего  ребром темной  руки по  своему  тонкому горлу: “Хана!”
               -  Где  они таких  слов нахватались?
               -  Они  матерятся  еще  получше  чем ты слышал в детстве.
           -  Что  делать-то будем? - Опять  задал  свой  риторический  вопрос Борман. - Товарищ  командир  изволит  отдыхать.  - Он  махнул  рукой  в сторону неподвижно сидящего взводного.
          - Кста-ати, у него  карта в кармане.  Надо бы ее забрать.  -  Смотря  пристально  на взводного сказал нараспев Насырыч.  - По  ней мы  сообщим свои  координаты  броне.  Рация  цела? И все  оглянулись  на  тихо  сидящего у  стены  радиста. Бледность  его лица была  сравнима с грязной  стеной, к которой  он  прислонился.  Глаза  его были  стеклянные.
           Жгут  подошел  к радисту, снял  с  его  головы  наушник и услышал  в нем  треск  и шум эфира. Иногда  шум обрывался,  и слышалось  очередное  сообщение.  Рация была  исправна, и настроена  на  ротную частоту. А  вот радисту  не повезло.  Дело  за координатами,  обозначенными  на  карте,  которая  покоилась в бедренном  кармане  отдавшего богу  душу взводного.
            - Ну, Насырыч, ни  пуха! Ты  у нас  везунчик, - перекрестил  его Борман,  но Насырыч  слегка  оттолкнул  его руку  и  процедил  сквозь  зубы: “У  нас другой  бог!”
             Наступила гнетущая  тишина, и  стало  слышно  как тихо  бормочет  одними  губами  солдат,  отвернувшись в угол.  “Благослови  меня,  господи.  На  тебя  уповаю. Укрепи меня  на этой  войне, исцели  страдание  мое  по душам  мною  убиенных.  Пусть не  будет  тебе  за  меня стыдно.  Пусть враги не  одолеют меня.”    Внезапно  он  смолк  и  повернул  голову к  Борману  и Насырычу, и засмущавшись,  отвернулся  снова.
      - Да  ладно,  молись, никому  не скажем.  - Великодушно  разрешил Борман. - Если живыми отсюда  уйдем!
            Меньше  чем  через минуту Насырыч тяжело  дыша сжимал  в руке заветный  кусок бумаги -  карту.  Жгут, Борман  и десантник  перезаряжали  магазины,  и легкий  дымок  шел  от стволов  их  оружия.
        -  Ну ты  молния! - Одобрил его Борман.  Скорость у  тебя  как у бешеного  таракана. Эти  пеньки  даже  одуматься  не успели.  Так, давай  прикинем,  где мы  тут  засели? Жгут, заводи  рацию. Сейчас координаты  будешь  передавать.
          Топот на  крыше  не уменьшался, и  казалось,  что  количество  басмачей увеличивается  с каждой  минутой. Словно  намереваясь  своим  весом обрушить  потолок.  Теперь  гранаты,  брошенные духами полетели во  двор,  и десантникам  приходилось бегать юлой по  комнатам, прячась  от осколков то  за стенами, то  за  перегородкой,  то упав  на  пол.  И  постоянно  огрызаться  огнем.
           От осколков  разорвавшихся во  дворе  гранат, тело  взводного буквально  было  нашпиговано железом.  Кровь  уже  не  текла,  но большие,  рваные  раны зияли в его  голове,  ногах, руках,  и казалось  что острые осколки глубоко  пригвоздили  его грудь к  срубу  колодца.
              Жгут  передал  по  рации  на  броню свои  координаты,  тем  самым  вызвав  минометный  огонь  на  себя.  То  есть на  крышу  этого  сарая  по  которому  ходили  табунами  душманы.  Теперь с  минуты  на  минуту  ждали воя и разрывов  снарядов. Минуты  проходили,  духи вопили, патроны  кончались, а  обстрела  все  не было.
   -  Тяжело  ждать смерти, -  подал голос из угла комнаты,  изрешеченной осколками,    Насырыч.
       -  Особенно  от своих  же  мин. - Продолжил Борман.
       -  Да  еще  в такое  время! - Закончил Жгут .   
        -  Какое  время?  - Хором  спросили  трое.
     -  Новый  год  скоро! 1985!  - И было  видно как  все четверо  заулыбались.
        -  Что-то топота  не слыхать? - Поднимая  лицо к  потолку  сказал  верующий  боец.
       -  И  стрельба  прекратилась. Только вдалеке еще  постреливают.  Пулемет  работает.
      И  тут, в наступившей  тишине,  еще  так  не  привычной  после  гранатных  разрывов,  раздался до  боли знакомый  голос: “Эй, ребята!  Вы  живы?”
         Не  веря  своим  ушам все  четверо ломанулись к  проему  окна и  выбитой  двери.  Посреди  двора, в окружении десятка  солдат,  ощетинившись  автоматными  стволами  стоял  улыбаясь  ротный.  В ту же  секунду  Жгут  подумал, что  милее  этой  мерзкой  небритой морды, с улыбкой  педика,  он  не  встречал еще  во всем Афганистане.
          И  с облегчением ослабил  руку, судорожно сжимавшую  последнюю  гранату.