Мой миг между прошлым и будущим

               Фото сделано в 1949 году

                Юрий Кауфман

По просьбе  моих читателей и друзей  я решил  поместить на  «моей страничке» всю мою  мемуарную работу - «Мой миг между прошлым и будущим».
   Главы  этой работы  «Мои мысли» и «Война не из окна», являются частью работы «Мой миг…»  Уважаемый читатель, если он захочет, может найти  эти главы среди уже помещенных на «моей страничке» работ.
                С уважением, автор.
               

                Мой «миг»  между прошлым и будущим.               

                Мемуары


                2006 город Штутгарт               
               
        Посвящается моим сыновьям, внучкам, правнукам, другим
потомкам и нашим невесткам.
        Эти мемуары не являются претензией на художественное произведение.
  Уважаемый читатель!   Изложенные ниже факты  - реальная действительность.   Фамилии и имена настоящие.  Возможно, факты изложены не в той последовательности – сейчас моя память стала далека от совершенства.   Да и оценка фактов сделана так, как я понимаю это сейчас. И простите меня, если что-то изложено слишком нудно. 

 
                Оглавление.

                Часть первая: Детство и юность. 4 – 13 стр.

        1. Родился  я приблизительно...................4. стр.
        2. «Кауха» ....................       6. стр.
        3.  Школа.  9. стр.
               
                Часть вторая: «Война не из окна».
                Смотри отдельно в моих работах.
 
           Часть третья: Служба в армии после войны.  13 стр.

       4. В тисках  времени                13 стр.               
       5. Военно-медицинская Академия и женитьба      16 стр.
       6. Служба в армии за северным полярным кругом .20 стр.
      
        Часть четвёртая:  После увольнения из армии.  23 стр.

      7.Работа в Одесском окружном военном госпитале. 24 стр.
      8. Работа в о-ве «Знание» и столовой «Ветеран». 31 стр.
          
                Часть  пятая: Германия.               34. стр.

     9. Как мы решали ехать или не ехать на ПМЖ.      34. стр.
    10.  Жизнь в  Германии.                36. стр.
          
               Часть шестая: За круглым столом.       41 стр.

              Часть седьмая: Мои мысли. 
              Смотри  отдельно в моих работах
      
    11. Заключение                45. стр.




               

                Часть первая:  Детство и юность.

                Родился  я  приблизительно…   

Моя мама  Мария Григорьевна, 1899 года рождения, девичья фамилия Непомнящая. Отец, Кауфман Михаил Семёнович, родился в 1891 году.
  Родители жили на Украине в небольшом районном городе Лохвицы Полтавской  губернии (области).  В 1919 году родился я.
   В то время в Российской империи ещё продолжалась гражданская война. Город Лохвицы  переходил из рук сторонников революции в руки противников революции и обратно.  «Красных», (сторонников революции), вытеснили «махновцы»   (отряд, который возглавлял Махно). Затем  г. Лохвицы  захватили «деникинцы»  (армия царского генерала Деникина). Ушли деникинцы, пришли отряды  Петлюры…  И так почти каждые две-три недели.
  Главное - каждый  отряд или армия начинали своё господство с грабежей и еврейских погромов. В один из таких приходов «белых» или «красных» в конце сентября 1919 г. еврейское население городка Лохвицы покинуло свои дома.  Люди убежали в пригородные поля и леса, спасаясь от погромов. Среди них была моя мама, беременная мною. Там, в поле, она родила меня. Женщины помогли ей.                (он

   После  родов прошло несколько лет.  Установилась советская власть, появилась необходимость зарегистрировать моё появление на Божий свет.  Мама и папа не могли вспомнить точно день моего рождения. Мама утверждала, что это произошло, когда пришли петлюровцы, папа считал, что это было, когда пришли деникинцы. Решено было указать дату моего рождения: 1 октября 1919 г, то есть родился я «приблизительно»…
   Путаница с установлением дня  моего рождения мне понятна. Однако, что же заставило их тогда дать мне имя «Ура»? Мама говорила мне, что это – в честь моего дедушки, которого звали – Гура, а при регистрации моего рождения секретарша не расслышала и написала: «Ура». Почему они согласились? Ведь они никогда  меня дома не называли иначе, как Юра, да и сами представлялись только обычными именами: Мария и Михаил.  Тем более, я не могу понять, зачем они, уже в 1924 г., назвали моего младшего брата «Лейб», несмотря на то, что дома его сами  всегда называли Лёва?
      Из  г.  Лохвицы  мы переехали  в Полтаву, где жили до голода.  Ужасный голод 1927-1930 годов начался на Украине. Через много лет я узнал, что голод этот возник по вине советской власти в процессе тотального «раскулачивания» - разорения зажиточных, трудолюбивых крестьян: у них советская власть забрала всё зерно, припасенное для будущего посева, а самих «кулаков» сослали в Сибирь.  Многие тысячи сосланных погибли.  Пришло время посева, а землю засевать было  некому и нечем… 
      В моём сознании г. Полтава сохранился как небольшой красивый украинский город. Мы жили  на Жовтневой улице  (Октябрьская). Тогда эту улицу образовывали два ряда домов, между которыми была мощёная дорога и не везде мощёные два тротуара. В центре города улица переходила в сквер, украшенный памятником, посвященным Полтавской битве.  Красивый памятник. В то время он представлялся мне грандиозным.
 За стройными первыми рядами домов были огромные никак не оборудованные дворы. Хозяевами этих дворов были мы, мальчишки.
  Жили мы очень бедно. В то время безработица поражала всю Россию. Отец брался за любое частное ремесло: пытался чинить обувь,  замки,  делать ключи и т. п. Вначале казалось - всё  хорошо, но потом выяснялось, что жить не на что.  Все домашние дела и заботы ложились на мамины плечи.
 Мама была очень интеллигентной женщиной, хотя и не имела специального образования. Бедность подавляла её.
 В 1924г. родился братик Лёва.  Нужно было накормить, обслужить  и одеть
семью  из четырёх    человек. Серьёзно заниматься воспитанием двух мальчишек  маме было не под силу,  да и не на что. Лёва был ещё маленьким, а я был предоставлен улице, двору.
  Я всегда чувствовал бедность семьи: был одет хуже большинства детей, не имел карманных денег, в школу приносил очень бедные завтраки и т. д.
   Короткий  НЭПовский расцвет экономики не принёс достатка в нашу семью.
        С самого раннего детства я страдал от своего еврейства. Особенно сильно я переживал, когда, во время регистрации, записи куда-либо  меня  спрашивали:  «Как – как? Ваше имя – Ура! или Ура?» И это повторялось много лет подряд, т.к. изменить имя в сталинские времена в законном порядке было невозможно.
С этим именем я поступал в институт, в военно-медицинское училище, в Военно-медицинскую академию, получал воинские звания, должности и т.д.  И каждый раз - «Ура», переживания и сомнения в успехе. А сколько сотен раз в банях, общих душах я отворачивался, прятал свой «бриз»?  Кому был нужен этот еврейский статус? Ведь до Германии я ни разу не был в синагоге, не знал и не соблюдал ни одного еврейского праздника. Дома, у родителей, я слышал иногда обрывки фраз на языке идиш при разговоре отца с матерью, но никогда с ними не говорил не на русском языке. Я был евреем  только по паспорту, а страдал от этого статуса реально и тысячи раз.
Даже сменить официально  дурацкое  имя «Ура», с которым никогда в моей жизни никто ко мне не обращался, я смог по сталинско - советским «законам» лишь в 1963 году в возрасте 44 лет! 
      Утешаю себя мыслью, что  моё еврейство  было стимулом к совершенствованию: я твёрдо знал, что в соревновании с моими соперниками, как евреями, так и неевреями,  я должен был быть на порядок выше, сильнее,  лучше, чем они, иначе меня будут унижать и  преследовать.  Я был вынужден   мобилизовать  все свои силы, чтобы становиться сильнее и умнее своих соперников.
         В итоге, я совершенствовался.  Иначе  ничего бы не добился.
      Подсознательное желание в чём - то оторваться от «еврейства», для которого было характерно: всё делать только для блага своей семьи, привело к тому, что я слишком много сил и времени тратил на честное служение делу. При этом совершенно забывал о том, что нужно заботиться также о своей карьере и о своей семье, доверял недобросовестному начальству и в результате - низкие должности и низкие воинские звания. Но это всё было потом. 

                «КАУХА»               
  Весной 1929г. наша семья, спасаясь от голода, переехала в Ленинград.
  Мамины сёстры проявили героизм, добившись получения для нас жилья.  В одной из коммунальных квартир были отгорожены части очень большой кухни и огромного абсолютно тёмного коридора-зала. Так мы обрели  комнатку в 8 кв. метров с окном,  упиравшимся в угол двора и комнату в 15 метров без окон.  Эта «квартира» была крайне убогой, но располагалась она в шикарном районе города – на набережной Рошаля, так тогда называлась Адмиралтейская набережная.

     Корпуса Адмиралтейства  выстроены в виде буквы «П», обращенной своим основанием к  берегу Невы. Это – стройный, строгий ансамбль красивых зданий, окрашенных в желтый цвет, с белыми колоннами, увенчанными нарядными белыми лепными украшениями. В Адмиралтействе были размещены военно-морские ведомства и Высшее военно-морское инженерное училище. С левой стороны  корпуса Адмиралтейства тянутся  параллельно боковым корпусам Зимнего дворца. Разделяют Дворец и Адмиралтейство широкая улица с трамвайной линией, спускающейся  с Дворцового моста через реку Неву.  За корпусом Адмиралтейства начинался   Александровский сад, нарядная чугунная ограда которого является западной границей  знаменитой  Дворцовой площади с изумительной ростральной колонной в центре.

.  Перед концом площади - чугунная ограда поворачивает направо под прямым углом и тянется далее напротив Главного штаба и начала Невского проспекта до Исаакиевской площади.  Далее - сквер, окружающий знаменитый памятник Петру Первому - «Медный всадник». На Исаакиевской площади - не менее знаменитый великолепный Исаакиевский Собор, напротив Собора - красивейшее здание с белыми колонами и двумя  львами, «охраняющими» главный вход.
     В этом здании в то время была школа № 14 Октябрьского района, в которой я  проучился  10 незабываемых  лет, школа, сделавшая меня из уличного мальчишки человеком.
     Между корпусами Адмиралтейства на набережной располагалось несколько служебных и жилых домов; вероятно, до революции и в этих, теперь жилых, домах, размещались какие-то ведомства.  Парадные входы жилы и нежилых  домов были облицованы плитами из разного цвета камня.  Потолки в этих зданиях были очень высокими, а внутри помещений - большие залы. Эти залы потом перегородили, превратив их в коммунальные квартиры.
     Берега Невы, как и везде в черте города, ещё в давние времена были облицованы обтёсанным гранитом, удивительно сохранившимся до настоящего времени.               
    Река Нева, её нарядные гранитные берега. Дворцовый мост, Зимний дворец, Дворцовая площадь, Александровский сад, Исаакиевский собор, «Медный всадник», Адмиралтейство - красивее нельзя придумать! Я был очарован этим архитектурным великолепием, хотя тогда плохо себе представлял значение всего этого.
    Я был мальчишкой, мне хотелось поиграть со сверстниками.  Спустился с третьего этажа, на котором была наша квартира, и присел на ступеньки парадного входа. В скверике на берегу Невы играли мальчишки. Я не решался к ним подойти. Через некоторое время  мальчишки обратили  на меня внимание. Они перебежали через дорогу и окружили меня.
    - Ты что здесь делаешь? - Обратился ко мне самый высокий из них.
      - Сижу.               
      -  Почему ты здесь сидишь?
      -  Потому, что я здесь живу. - Снова ответил я.
           Возникла пауза. Вероятно, мой ответ для мальчишек был неожиданным.
     Им пришлось менять свои планы.
      -То есть как, где здесь?
      - На третьем этаже.
      - Значит так: идём с нами во двор,  сказал мне старший мальчишка тоном, исключающим возражения.
      - Идём. - Ответил я и последовал за ними во двор.
      Пришли во двор.
      - Тебя как зовут? - Спросил старший.
      -  Юрка Кауфман. - Ответил я.
      -  Понятно. Значит - «Кауха»! - провозгласил безапелляционно старший.
Теперь посмотрим, на что ты способен.  Ты стыкнёшься с Лёшкой,  т.к. он – одинакового с тобой  роста, - сказал он.
Это означало, что я должен был драться с Лёшкой по законам улицы:  «до первой  крови» и «лежачего не бьют». В то время это были  почти международные законы улицы. Я знал, что без этого испытания меня в коллектив мальчишек не возьмут: этот «бой» должен был определить моё место в среде «братвы».
      Мы оба приняли боксёрскую стойку. Лёшку сразу смутила моя стойка: она была непонятной – то ли левосторонней, то ли  правосторонней.  Я сам не знаю, как возникла у меня эта необычная боевая стойка. Полагаю, что это было связано с тем, что я родился левшой. С раннего детства меня заставляли писать и кушать правой рукой.   Я и сейчас пишу правой рукой, а всё остальное делаю левой рукой.
 Ранее мне приходилось драться с мальчишками. У меня выработалась прямая стойка с поднятыми до одинакового уровня обеими руками. Удар левой более точной и более сильной рукой всегда был неожиданным для «противника».
     В первую же минуту мне удалось нанести неожиданный для Лёшки удар левой рукой в лицо. Он упал. Из носа сочилась кровь. Бой был закончен.
   Жорка (так звали главаря) распорядился:
      -Так, Кауха, в случай чего, держись около меня.
 Все поняли, что я определён в основную "боевую" группу «Набки».  Набка – так называли мальчишки нашего района  в Ленинграде братву Адмиралтейской набережной. Мы считали себя хозяевами нашей прибрежной улицы. В нашем распоряжении были три гранитных причала – спуска к Неве, где молодёжи было удобно неофициально купаться. Официальный пляж тогда был на пологом песчаном берегу у Петропавловской крепости. Но туда было далеко добираться.
   Мы, как «хозяева» нашей набережной, гнали от причалов всех «ненаших» мальчишек. Иногда приходили купаться на «наших» причалах всей своей братвой  мальчишки с Гороховой и других улиц. Мы  никак не могли этого допустить.  Возникал настоящий бой.
 В дело вынуждена была ввязываться милиция, которой было выгодно поддерживать нас,  т.к. наше «господство» резко сокращало количество купающихся в недозволенных местах.
   Частенько мы «обыскивали»   мальчишек, которые приходили с других улиц небольшими группами погулять на берегу Невы.  Заканчивалось это тем, что мы отбирали всё, что было у чужаков, и прогоняли их.
  Однажды к нам подошел молодой спортивного вида человек. Он завёл  разговор  в  доверительном тоне о наших делах и проблемах. Затем  предложил нам посетить стадион спортивного общества «Буревестник», где очень удобно побегать, попрыгать и др. Обещал, если мы будем у них заниматься спортом, выдать красивую спортивную форму.
    Жорка, я и еще несколько наших товарищей пришли на стадион «Буревестник». Нам предложили заниматься в юношеской секции лёгкой атлетики. Мне и еще двум моим товарищам понравились занятия. Наша секция готовилась к соревнованиям. Требовалось чаще посещать тренировки. Времени для улицы  оставалось меньше. Уличная братва отнеслась с уважением к нашему увлечению.
     Мамины сёстры - тётя Рахиль и тётя Соня были более состоятельными, чем мы. Они очень любили маму и старались нам помогать материально. Особенно тётя Рахиль, которая часто отрывала средства от своей семьи, чтобы помочь нам. Их сыновья были взрослыми людьми, ко мне относились, как к  ребёнку. Старший сын тёти Сони стал врачом. Когда началась война, он ушел добровольцем на фронт врачом, хотя был освобождён от военной службы, ибо был слеп на один глаз.
  Младшая сестра папы  Верочка и её муж Володя были, по сравнению с нами, "богатыми" людьми. Они даже иногда выезжали на дачу. Верочка была красивой молодой дамой. Она работала в театре, постоянно была в среде театральных деятелей, очень красиво одевалась, всегда выглядела элегантно. Летом 1930 года, когда у них родилась Галочка, они выехали на дачу. В то лето я жил у них на даче. Сейчас Галочка – функционирующий юрист, до недавнего времени в «Питере»,сейчас переехала в Израиль по инициативе своего внебрачного мужа.   
        Мой младший братишка Лёва рос «домашним» ребенком.  Круглолицый, довольно крупный для своего возраста, добрый, неконфликтный мальчик,  на четыре с половиной года младше меня. Во дворе среди пацанов, благодаря  моему непререкаемому авторитету среди мальчишек, он не числился «гогочкой» (сыночком  мамочки).
  Так однажды я услышал краем уха:
    --Лёха, посмотри, там малявка что-то вкусное вынес.
Не трогай малого, это -  братан Каухи.  Затронешь, Кауха быстро с тобой разделается.
               
                Школа.

       Еще в Полтаве начались мои проблемы со школой.   Первого сентября 1937 года, когда в первый класс принимали с восьми лет, меня не приняли: видите ли, мне ещё не исполнилось 8 лет, не хватало одного месяца. Занятия в школе начинались 1 сентября, а я  числился родившимся  1 октября. Целый год я проболтался во дворах и на улице  Полтавы.  В сентябре 1928 года я начал заниматься в первом классе на украинском языке.
    Когда в 1929 году меня привели в школу в Ленинграде, мне отказали в поступлении во второй класс, т.к. в первом классе я обучался на украинском языке.  Я был страшно возмущен и не хотел заниматься в первом классе вместе с «малявками»,  которые были младше меня фактически на 2 года. Один день я занимался, а десять дней болтался на улице. Вызывали в школу маму, но всё повторялось.  1929-30 учебный год пропал. Но в сентябре 1930 года я всё-таки пошел во второй класс, т.к. за год, почти без занятий, освоил основы русского языка.
  Эта школа была  размещена в очень красивом здании на Исаакиевской площади  напротив знаменитого Исаакиевского собора.  Парадный вход этого здания и сейчас «охраняют» два льва.
 Тогда улица меня интересовала больше, чем школа.  У меня не было времени для школы: нужно было  вместе с братвой  поддерживать наш «порядок» на набережной, потом тренировки в лёгкоатлетической секции  «Буревестника».
 Хотя я был физически сильным мальчишкой, но с нервной системой у меня были проблемы. Это, вероятно, было связано с неполноценным питанием. Кроме того,  из-за бедности, мы никогда не выезжали за город, например на дачу, на курорт. Меня всё это не волновало, но мама сильно переживала. Так возник вариант с пионерским летним лагерем. Вначале я был возмущен: меня больше, чем на месяц отрывали от братвы.  Потом я привык к режиму  в пионерском  лагере, затем выбился в лагерную элиту: стал барабанщиком. На следующее лето я стал горнистом. Это вообще особое положение. Я имел отдельное помещение, весь распорядок дня определялся по моему сигналу. А еще через год я стал фанфаристом. Тут возникло сверхльготное положение – меня даже оставляли на следующую смену. Мне, конечно, хотелось скорее вернуться к братве,  но как  отказаться от особых привилегий? Мама была крайне довольна, т. к. я почти целое лето жил за городом, нормально питался и был оторван от улицы.  Зимой снова  – улица,    « Буревестник» и школа, на посещение которой оставалось очень мало времени.  Дома я почти не занимался, но неудовлетворительных оценок почти  не было.  Были даже хорошие и отличные оценки – по физкультуре, труду, арифметике и другим «точным» предметам. Маму вызывали в школу. Главная проблема – посещаемость школы.  Среди учителей особым уважением у меня и у многих мальчишек пользовался учитель физкультуры Дмитрий Александрович Лобысевич.  Невысокий мужчина, но с прекрасной  фигурой.  Все упражнения, которые мы должны были выполнять, он показывал сам.  Делал это легко, изящно. Всегда подтянутый, стройный он был похож на кавалерийского офицера. Никогда не повышал голоса.  Никогда не унижал самых неуклюжих и неспособных учеников и учениц. Тихо и спокойно умел в любом классе обеспечивать безукоризненную дисциплину. Когда он узнал, что я начал посещать лёгкоатлетическую секцию,  деликатно и ненавязчиво  поинтересовался моими успехами, регулярностью посещения тренировок. В шестом классе пришло время поступать в комсомол. Я посоветовался с Дмитрием Александровичем. Он одобрил эту идею.  Когда решался вопрос о приёме меня в комсомол, я не был уверен в успехе из-за  моей плохой посещаемости школы.  Неожиданно для меня, на заседание пришел Д.А. и поручился за меня, пообещав, что я повышу дисциплину и  успеваемость.
      
   Так возникло положение, при котором  я был вынужден серьёзнее заниматься. Никуда не денешься – пришлось. Да и возраст – пятнадцать   лет, пора было за ум браться.
  В моей трудовой книжке имеется первая трудовая запись: я работал летом, во время каникул, в артели «Музпром» в должности «грифник». Я научился и изготовлял грифы для струнных музыкальных инструментов.
    Два года я был рядовым комсомольцем. Когда я учился в восьмом классе, меня избрали членом школьного комсомольского бюро. В то время секретарем школьного бюро комсомола  «избирали» «освобождённого», т.е. присланного из райкома компартии взрослого коммуниста.  Секретарём бюро у нас был Модест Иванович. Ему было около тридцати лет, он не понимал нашей психологии, наших интересов  и не мог их  защищать.  Кроме того, он был какой-то полуграмотный.  Комсомольцы не любили его.  За глаза его называли «Модя».
     В 1937-38  учебном году я учился в девятом классе. К этому времени я уже стал серьёзным человеком:  второй год член бюро комсомола, дисциплинированный, успеваемость почти отличная, выступал на спортивных соревнованиях  по  лёгкой атлетике, волейболу и беговым конькам за школу, Октябрьский район Ленинграда и  за  общество «Буревестник». Тогда я пользовался авторитетом среди школьников, комсомольцев и учителей.  Пришло время перевыборов в бюро комсомола. Меня снова выбрали членом бюро. Настал момент выборов секретаря бюро комсомола школы. Райком компартии опять «рекомендовал» на должность секретаря бюро школы Модеста Ивановича.  Комсомольцы не выбрали  Модеста Ив.  Это был скандал больше, чем районного масштаба. В интригу  вмешались райком и горком компартии. Собрали педсовет школы, чтобы повлиять на комсомольцев. Организовали внеочередное комсомольское собрание школы, пытались переубедить комсомольцев. Ребята упорно настаивали на своём решении.  Дело дошло до обкома компартии.
  В то время вместе с нами в этой школе училась Люся Боннер ( в будущем  -  Елена Боннер – известная международная политическая деятельница, соратник и супруга академика Сахарова, теперь - вдова).

    Я не имел ни одной минуты свободного времени. Комсомольская работа, учёба, волейбол, беговые коньки, лёгкая атлетика. В школе у меня было много друзей. Была и большая любовь, но об этом – ниже. 
     В то время я искренне и преданно верил в комсомол, в ленинизм. Это мне внушалось с пионерского возраста. Верил в непогрешимость партийного руководства.  Первая трещина в моём сознании возникла после убийства Кирова.  Что - то было не так, как нам официально говорили. Потом – пакт Молотова – Риббентропа.  Нас, и меня в том числе, возмущало: как это можно было договариваться с явными фашистскими бандитами.  Потом  «финская кампания».   Мы понимали, что близость государственной границы к городу Ленинграду это – большой риск на случай войны.   Но  удивлял выбор метода решения этого конфликта: посылать на смерть своих солдат и офицеров и убивать военных и гражданских людей соседнего государства! Удивляло еще несколько международных политических решений руководства. Но тогда я еще был уверен в правильности моей борьбы за укрепление комсомольской организации, за высокую успеваемость, за дело социализма. Однако меня и моих товарищей возмущали репрессивные действия властей, применённые в отношении родителей некоторых наших школьных товарищей и в отношении самих детей. Жертвами этой сталинской политики стали родители Елены Боннер и  Иды Славиной, да и над самими девочками власти основательно поиздевались.
  Уже после окончания школы до меня стали доходить потрясающие сведения об истинном лице высшего руководства партии, о непорядочности, разврате, эгоизме, жадности почти всех высших руководителей партии и,  в первую очередь, Сталина. Постепенно я стал узнавать об истреблении десятков миллионов граждан СССР по политическим, национальным и другим соображениям. Я возненавидел Ленина, Сталина, их теорию и бесчеловечную практику. Я  убеждён, что и  Ленин и Сталин сознательно исказили теорию Маркса-Энгельса, приспособив её под свои амбиции, свои интересы.  Ленин рано умер. Но он успел причинить народам СССР море горя.  Сталин, который единолично управлял всей страной, по своей бесчеловечности, жестокости, ненависти к народам страны,  может быть сравним только с Гитлером!    Читатель, простите меня за политическое отступление.

          В пятом – шестом классе мне очень нравилась Шурочка Павлова. Я не верил в силу моих чар. Частенько я поглядывал в её сторону, но признаться ей я никак не мог. Возможно, определённое значение имело моё  происхождение.  Я сам признавал тогда свою неполноценность из-за моего еврейства. Так моя первая любовь осталась безответной.
    В последних трех классах школы я был лидером и почти взрослым человеком. Я подружился с Таней Татиевой.  Девушка очень хорошо училась. Таня была умницей, высокой, стройной. Волосы у неё были рыжие, это ей очень шло. Маму Тани звали Регина Вильямовна  Бартелинк.     Образованная женщина, работала на какой - то ответственной должности. Отца Тани я не знал, он давно оставил семью. Мы часто занимались дома у Тани.  Дружба перешла в любовь.
        Друзей у меня было много, но настоящих в то время было два: Глеб Велецкий и Вовка Сигарёв.  Глеб для меня был предметом подражания и белой зависти.  Я очень часто бывал у Глеба дома, хорошо знал его родителей. Отец Глебушки был  капитаном первого ранга, преподавал в Высшем Военно- морском инженерном училище. Мама Глеба была немкой, не работала. Домашний порядок и условия быта у Велецких были превосходными. Это дело рук мамы Глеба. Разговаривала  мама по-русски с сильным немецким акцентом. Несмотря на мою явную бедность, она, вероятно, любила меня. Всегда она называла меня «Югочка». Глеб был прекрасно воспитан. Ученик он был идеальный. Конечно, Глеб окончил школу с золотой медалью.
Я уже не помню, на чём держалась моя дружба с Сигарёвым. Жили Сигарёвы крайне бедно. Матери в доме не было. Старый отец и старшая сестра не могли обеспечить порядок в квартире.  Вовка был младше меня. Учился «на троечки». Дисциплину не нарушал.
     Хотя времени для выполнения домашних заданий у меня было очень мало и я  часто готовился к очередному уроку на перемене, к окончанию школы я пришел со всеми отличными оценками, кроме оценок по русскому и немецкому языкам. Я знал, что по русскому языку я заслуживаю  твердую хорошую оценку. Но, если бы было желание у преподавательницы, то можно было «натянуть» оценку до пятёрки. Однако  учительница русского и литературы была сверхпринципиальным человеком. Она же  была нашим воспитателем.
    А  с немецким языком была другая история.   «Немка» была настоящей немкой. Звали её Адель Генриховна Фальк. Это была честная, очень опытная, добросовестная и справедливая учительница.
  К немецкому языку у меня было какое-то особое отношение, связанное с представлением о зверствах фашистов. И это как-то отражалось на моих контактах с учительницей немецкого языка.
 Вообще, я не ставил перед собой цель -  окончить школу с золотой медалью. Но так получилось, что в итоге  государственных  экзаменов все мои оценки, кроме русского и немецкого языков, оказались отличными.  Мои друзья и товарищи с возмущением обратились к  Адель  Генриховне:   Как это так: Кауфман знает немецкий лучше многих учеников, которым она выставила «отлично», а Кауфману поставила только «хорошо»? Нет ли тут проявления элементов фашизма?   Адель Генриховна пришла в смятение от такой постановки вопроса.  Потом она, успокоившись, заявила, что  не собирается лишать меня золотой медали: если учительница русского выставит мне 5, то и она поставит мне и по немецкому языку - 5…
 Зная сверхпринципиальность Алевтины Владимировны,  я не стал унижаться и просить её поставить мне 5 по русскому языку.  Я  сам не считал,  что я знаю русский язык отлично,  хотя при поступлении в политехнический институт и в  военную Академию  я сдал  устные и письменные экзамены по русскому языку и русской литературе на «отлично».


                Глава вторая: «Война не из окна».

Эту главу,  уважаемый читатель, Вы найдёте среди уже опубликованных на «моей страничке» работ.


              Глава третья: Служба армии после войны.
   
                В тисках времени.
  Итак, закончилась страшная вторая мировая война. И я, чисто случайно, остался живым.
 Теперь можно строить планы. Прежде всего, я решил  продолжить образование.  Тогда, в мае 1945 года невозможно было уволиться из армии. Так как, в 1939 г. меня  забрали в армию из политехнического института, я обратился в одну из военно-технических академий.  Здесь меня ждали сразу два удара: первый -  в  военно-технический ВУЗ меня не возьмут, т.к. я - кадровый офицер медицинской службы с большим военно-медицинским опытом  и для меня есть только одна возможность - попытаться поступить  в военно-медицинский ВУЗ. Второй удар - в любой военный ВУЗ принимали (тогда) людей не старше 26-ти лет. Для меня это означало, что я могу  пытаться  поступить только в этом году до 1 октября месяца. Следовало немедленно обратиться в Главное Военно-Медицинское Управление.  Тут же поехал в Г.В.М.У. Начальник отдела кадров управления полковник медицинской службы Фейгин нанёс мне третий удар:
 --Направить Вас в Медакадемию мы не можем, т.к. направление туда закончено уже три недели назад. Люди уже давно готовятся к вступительным  экзаменам, которые начнутся  в ближайшие дни.  Вам  следовало  позаботиться о поступлении в Академию заранее.
  Я ему ответил, что мне не могла прийти в голову мысль, чтобы уехать с фронта и поступать в Академию до окончания войны.
--Как же Вы сюда попали с фронта через два дня после окончания войны? - спросил он меня.
Я ему доложил, что я участвовал в последних боях в Прибалтике в районе Тукумса и Либавы…
-- Не могу вам ничем помочь - сказал полковник и удалился.
Мои последние слова, очевидно, услышала сотрудница отдела. Она подошла ко мне и со слезами сказала, что её сын тоже воевал в районе Тукумса и Либавы, от него нет письма, а уже прошло несколько дней после окончания войны. Жив ли он?  Я спросил, в какой части он служит. Она назвала номер полевой почты. Я подумал и сказал ей, что я хорошо знаю все воинские части, участвовавшие там в последних боях; воинской части её сына там не было. Я посоветовал успокоиться и подождать немного, т.к. письма с фронта из-за цензуры идут долго.
--Вы вселили в меня надежду. Приходите через  пару дней. Я постараюсь Вам помочь.
Я пришел через два дня. Женщина встретила меня, обняла и со слезами радости сообщила мне, что она получила письмо от сына.
    -- Он жив. А это Вам. - сказала она  и вручила мне направление в Военно-Медицинскую Академию для сдачи экзаменов.
    Я надеялся, но не верил в возможность этого. Поцеловал руки счастливой матери солдата, пробормотал какие-то слова благодарности и уехал в часть.   Командир дивизиона и друзья-однополчане пожелали мне удачи…
 Приехал в Ленинград. В Академии меня ждала  новая неприятность:  среди поступающих ходят слухи, что евреев принимать не будут.
  Неожиданно, в столовой Академии я встретил Придорогина, с которым я учился и заканчивал в 1941г. военно-медицинское училище.
   Придорогин уже в этом году заканчивает Академию.  Он - член партийного  бюро Академии. Я спросил его, что ему известно об указаниях по приёму в Академию евреев.
   Он сразу ответил, что, если бы были указания не принимать евреев, то он бы об этом знал. Однако, пообещал мне серьёзно изучить этот вопрос по документам, к которым он имел официальный доступ,  как член бюро. Через пару дней он сообщил мне следующее: есть указания: без количественных ограничений принимать в Академию русских и представителей слабо развитых  республик Советского Союза.  Количество евреев, принятых в Академию, не должно превышать  в процентном отношении количество евреев, проживающих  в  СССР.
  Среди прибывших поступать в Академию было очень много евреев – фронтовиков.  Следовательно, мне предстояло выдержать большой  конкурс среди поступающих евреев, достойно  проявивших себя на войне.   Т.е., если, моему товарищу Николаю Козаченко для поступления достаточно набрать средний балл- 3,8 , то для меня даже балл- 4,9 не даёт гарантии приёма!
   Положение было такое: либо я сделаю сейчас всё, что в моих силах и поступлю
в Академию, либо я никогда не буду иметь высшего образования…
  Через несколько дней начинались вступительные экзамены. Нужно было сдать три письменных и семь устных экзаменов. Экзамены были почти каждый день.   
  Напряжение было невероятное. Я имел право оставить  себе два-три часа на сон и два часа на посещение столовой. Ни одной минуты отдыха: непрерывно ускоренное повторение, а иногда и заучивание, напрочь забытых за годы войны знаний, затем сдача  экзамена и в тот же день работа по подготовке к следующему экзамену…
     Девять экзаменов подряд я сдал на «отлично», а десятый- географию «завалил» на «хорошо». Это произошло, возможно, из-за того, что в этот день я еще и дежурил по офицерскому общежитию, а возможно, - иссякли силы…
    Вероятно, я бы отнёсся к этой неудаче спокойно, ведь - средний балл- 4,9 это почти предельный балл. Но в этот же день началась мандатная комиссия для закончивших сдачу вступительных экзаменов на пару дней раньше нашей группы.  Во время мандатной комиссии еврею Фиме Березному, сдавшему экзамены со средним баллом тоже - 4,9, отказали в приёме в Академию, сославшись на то, что у него обнаружено косоглазие…Я мысленно поставил себя на его место. И, хотя у меня не было косоглазия, но им не трудно было придумать что-либо другое. Я был в отчаянии из-за моей  четвёрки по географии.

        Завтра я иду на мандатную комиссию. Что ждёт меня? Неужели, полный крах?…С этими мыслями я стоял у окна 4-го этажа офицерского общежития. Вдруг, там внизу, во дворе кто-то позвал меня:
-- Юрка, Кауфман! Спускайся сюда, ты нам нужен, завтра соревнования по лёгкой атлетике, а у нас недостаёт людей.
Внизу стоял Виктор Жданов - мой товарищ по сборной Ленинградского военного округа в 1939-1940 годах. Я ему ответил, что ни о каких соревнованиях и речи быть не может, т.к. завтра будет мандатная комиссия, решается жизненный для меня вопрос.  Виктор, ничего не сказав, ушел вглубь двора, там был стадион Академии. Через одну минуту Жданов вернулся и официально прокричал:
-- Лейтенант Кауфман, Вас вызывает генерал Кичаев!».
 Я  спустился во двор, прошел на стадион.
   На скамейке сидел генерал с протезом правой ноги. Я представился.
-- Снимайте ремень - сказал мне генерал.
 «Неужели, гауптвахта, за что?» - подумал я.
-- Сколько ему поставить?- спросил генерал у Жданова.
-- «Товарищ генерал, да он и в сапогах 130 возьмёт!» - доложил Жданов.  Я понял, что идёт речь о прыжках в высоту. Поставили планку, я перепрыгнул.
-- Завтра в 8-30, Вы должны быть здесь, будете участвовать в соревнованиях - приказал мне генерал.
-- Товарищ генерал, завтра у меня - мандатная комиссия…»- попытался я доложить.
-- В 8-30 быть здесь! - перебил меня генерал.
 Мне ничего не оставалось делать.
 -- Слушаюсь, товарищ  генерал!- и взял руку под козырёк…
    На соревнованиях я толкал ядро, бегал «сотку», прыгал в высоту и в длину.
Никаких рекордов я не поставил, но и не опозорил Академию. Не стал ждать академического автобуса и заспешил на мандатную комиссию.
         Прибыл, когда в коридоре были одни «троечники».
  Майор Смирнов, наш начальник, провёл меня вне очереди. Я оказался  в большой комнате. Предо мной - очень длинный стол, за которым сидело около двадцати генералов и полковников.
 -- Что же Вы, лейтенант, развлекаться сюда приехали за государственный счёт!? - обратился ко мне один из членов комиссии.
   Я растерялся, т.к. не понял смысла вопроса... Перед глазами пошли круги, стало поташнивать.  Тут быстро сообразил майор Смирнов:
-- Товарищ полковник, лейтенант Кауфман сдал экзамены очень хорошо, его средний балл – 4,9.  Он не успел к началу комиссии.
    Как, - не успел? Вы что, не знаете, что такое военная  дисциплина? – строго обратился  полковник опять ко мне.
  Только после этих слов я пришел в себя и сообразил, что происходит. Я ответил, что я выполнял приказ.
 --  Кто это приказал Вам опаздывать на комиссию?
  Я доложил, что  генерал Кичаев приказал мне следовать на соревнования. Я тогда ещё не знал, что генерал Кичаев был заместителем начальника Академии по строевой части -  вторым лицом в Академии.
   Оказывается, генерал Кичаев был председателем приёмной комиссии. Он беседовал с одним из членов комиссии. Услышав свою фамилию, генерал посмотрел на меня, узнал и  громко сказал:
 -- Да, я приказал лейтенанту следовать на спортивные соревнования. Он защищал честь Академии. Он нужен Академии, его следует принять.
     Всё переменилось  до наоборот. Кто-то меня  спросил,  буду ли я защищать честь Академии, будучи слушателем. Были и другие позитивные, но не совсем умные вопросы.  Я вышел из комнаты комиссии с мокрым лбом, ошарашенный происшедшим и окрылённый почти полной надеждой, что буду    принят. Дело в том, что никому сразу не говорили, что он принят. «Ждите  приказа»,- говорили всем.  Меня распирало от радости. Но я не имел права с кем-либо поделиться, так как это могло вызвать черную или белую зависть, да и стопроцентной уверенности не было, ведь список принятых в Академию не был еще утверждён Москвой.  Приказ мы ждали довольно долго. Позже я узнал, что командование Академии запрашивало Москву, как поступить, если много офицеров-евреев, имеющих богатый боевой опыт и награждённых боевыми орденами и медалями, сдали хорошо вступительные экзамены. Москва приняла решение - принять двойную «норму» евреев с тем, чтобы в следующие годы «компенсировать» это допущение.
  В течение пяти лет, что я проучился в Академии, был принят в Академию только один еврей - герой  СССР  Дыскин.
  Пришел приказ. К сожалению, далеко не всех он осчастливил.  Я был беспредельно счастлив: можно сказать, что я поступил в Академию в последний момент отпущенного мне Судьбой времени.   Сбылась моя мечта - продолжить образование и мечта моей покойной мамы, чтобы я обрёл профессию врача.

               
                Военно-медицинская Академия и женитьба.

        Слушатель Военно-медицинской  Академии им. С.М.  Кирова  - это была моя большая победа. Я должен признаться, что это была не только моя победа: это была Судьба, совпадение, иногда казалось бы  случайных факторов (например, встреча с секретаршей отдела Кадров  ГВМУ – матерью фронтовика и встреча с Виктором Ждановым как и я – бывшим членом сборной лёгко-атлетической команды Ленинградского Военного округа)… Но почему - то я был убеждён, что я заслужил такой поворот Судьбы своим честным ратным трудом, преданностью делу Победы, клятве Гиппократа.
  Начались учебные будни.  К своей новой службе в роли слушателя  Военной Академии я отнесся    очень серьёзно.  Первое время меня не соблазняли никакие удовольствия, связанные с возможностями красавца- Ленинграда.
    Потом, как мне помнится, слушатель Яша Хацернов пригласил меня и Гришу Ривкина  на молодёжный вечер в одну очень приличную еврейскую семью. Там мы танцевали, веселились. Мне понравилась одна очень приятная, скромная девушка. Она представилась: - «Нюся».
 Мы стали встречаться с ней.  Постепенно симпатия перешла в обоюдную любовь, позже, во всяком случае с моей стороны, - и в половое влечение. Я не позволил себе попытки вступить в интимную связь до законного брака с девушкой, которая была круглой сиротой.  В то же время, я еще не утвердился в Академии настолько, чтобы обзаводиться семьёй.  Я решил, чтобы укрепиться в Академии, нужно не углублять отношения, а постепенно сделать встречи более редкими и пока не обременяться семьёй.  До сих пор моя жена считает это предательством с моей стороны! Но, буквально через несколько дней, я почувствовал, что я не могу дальше существовать без «Нюсика».
           Жизнь показала, насколько я был прав в своих опасениях.  В декабре 1945 года после окончания  лекций я  встретился  с Павликом  Сирота.
--Павел, пойдём в анатомичку препарировать, скоро работу  нужно сдать. - обратился я к нему.
--Я еще успею, мы с Шуленькой пойдём в кино.
       Дни шли, а препаровку по анатомии Павел Сирота и Гриша Ривкин не успели сделать в установленный срок.  И вот, они нашли выход из создавшегося тупикового положения. Сговорились с одной  женщиной-препаратором кафедры анатомии, чтобы она за деньги  срочно сделала им препараты для сдачи преподавателю. Препараты были сделаны в срок но…слишком хорошо.
  Преподаватель заподозрил,  что предъявленные слушателями препараты сделаны не ими самостоятельно, а изготовлены профессионалом. Было назначено расследование.  Обман был раскрыт.
Это был скандал, наложивший пятно не только на Павла и Гришу, но и на всех нас – евреев первого курса Академии.
В большом зале собрали всех слушателей факультета.
Был зачитан приказ Начальника Академии:  «Лейтенантов медицинской службы Сироту и Ривкина за обман изгнать из Академии и из рядов Советской армии».
  Хотя при этом их национальность не упоминалась, мы, слушатели – евреи, стыдились смотреть людям в глаза.  Провинившуюся женщину уволили.

   15 ноября 1945 года мы с Нюсей поженились.
 Жить я перешел из офицерского общежития к жене  на  Крюков канал  в квартиру, унаследованную женой от родителей.  На первом этаже  полы были  на уровне тротуара.  Окна - на уровне груди невысокого человека, защищены железными решётками.  Стёкол в окнах  не было. Парадный вход вёл в тёмный коридорчик, из которого: две двери - одна налево – в маленькую комнату, другая прямо – в большую проходную комнату, из которой через дверь в правой стене был выход в другой коридорчик и далее – в кухню и туалет коммунальной квартиры. Из кухни  дверь вела во двор - «чёрный»  выход.
   До замужества Нюся поселилась в маленькую комнату. В квартире было разворовано и разрушено всё, что можно было разрушить. Окно, в котором не было ни одного стекла, Нюся затянула синей бумагой.    
     Нам пришлось основательно поработать и потратиться, чтобы хоть часть жилья восстановить.
   Нюся усердно работала преподавателем немецкого языка в медицинском институте им.  Эрисмана.  Многие студенты были гораздо старше её. Часть этих студентов уже  пыталась поступить вместе со мной в В.М.А.   По разным причинам они не были приняты в Академию. Студенты очень любили свою молодую учительницу.
    Год 1946 был очень тяжелым годом. Практически вся промышленность за годы войны перестроилась для обеспечения нужд фронта. Предприятий для мирного времени почти не было. Начались большие увольнения из Красной армии в связи  с окончанием войны.  Безработица, голод охватили весь Советский союз.
 29 августа 1946 года у нас родился первый сын,  которого мы назвали, в честь  погибшего на войне моего брата  Лёвы,  Леонидом. Рожала Нюся  в клинике Отто, на базе которой   в 1941 году был развёрнут военный госпиталь, в котором я лечился после ранения в лицо и потом прослужил некоторое время.  Многие сотрудники клиники меня встретили, как родного.
  Особенно тяжело было тогда Нюсе, которая в условиях голода кормила грудью Лёнюшку…
    Неожиданно приехал Леонид, родной брат Нюси.  Он уволился из рядов Красной армии. Леонид служил в ансамбле Московского военного округа, был сценаристом и конферансье ансамбля. Ансамбль выезжал с концертами на фронт.  После увольнения Леонид работал в новгородском театре, получал значительные роли, выступал по радио, писал заметки в местные газеты, был секретарём партийной организации театра. В Новгороде строился жилой дом для сотрудников театра, где ему была обещана квартира. Но его жена Таня не хотела жить в Новгороде. По её требованию Леонид уволился из Новгородского театра и приехал в Ленинград. Нашел работу руководителем драматического кружка. Он больше никогда не работал актёром…
    Позже из Новгорода приехала Таня.  Наша семья состояла из трёх человек, а семья Леонида – из двух человек. Кроме того, Леонид не имел средств для ремонта жилья да и своими руками ничего не умел делать. Мы приняли общее  решение: Леонид и Таня займут меньшую, но уже оборудованную комнату и прихожую, а мы займём большую необорудованную проходную комнату и будем её оборудовать,  живя в ней.
   Таня оказалась очень вредной, завистливой и конфликтной женщиной. Она специально многократно с шумом проходила через нашу проходную комнату,  стучала дверью, требуя, чтобы мы построили тамбур. В общем, совместная жизнь была невыносимой.  Мы терпели, т.к. были уверены, что по окончании Академии  я не получу назначение для продолжения службы в Ленинграде, и мы уедем куда-нибудь.
Пытались договориться с Леонидом, чтобы они с Таней после нашего отъезда  жили в обеих  комнатах. И только в  крайнем  случае,  если мы с Нюсей  будем вынуждены добывать себе жильё, нам может понадобиться фактически  наша комната. Возможен вариант, что мы получим жильё во время продолжения службы в Армии  или при увольнении в запас.   В конечном счёте так  и произошло.
     Леонида устраивали эти условия, но Таня категорически отказалась. Поскольку Леонид был в своей семье «тряпкой», нам пришлось разменяться.  Мы  взяли меньшую комнату,  далеко от центра, в небольшой коммунальной квартире, с печным отоплением, с досчатыми полами. Леониду с Таней досталась  комната размером 17-18 кв. метров, напротив Витебского вокзала, с центральным отоплением, с паркетными полами, с ванной комнатой и даже с телефоном.
      В дальнейшем необходимость «бронировать» эту комнатку мешала  мне нормально служить, продвигаться по должности и званию…
      
      После смерти Тани  Леониду посчастливилось определиться на постоянное
 проживание в «Дом ветеранов сцены» в Ленинграде. Мы имели с ним связь, немного помогали ему. Недавно Леонид скончался после повторного инсульта.
   
    В Академии  учился  я хорошо благодаря тому, что   Нюся  брала на себя большую часть забот о семье, а также благодаря моей высокой работоспособности   и очень хорошей зрительно-моторной памяти.  Я легко успевал конспектировать основное за лектором. После этого я отдавал конспекты товарищам, т.к. всё записанное я хорошо запоминал,  и забирал их лишь к экзаменам, чтобы вспомнить детали лекционного материала.  Я мог за одну ночь прочесть и усвоить учебник в несколько сот страниц.
 Помимо плановых физкультурных занятий, мне приходилось готовиться к соревнованиям и участвовать в них.   Привлекали меня к соревнованиям по лёгкой атлетике, волейболу  беговым конькам.  Времени на полноценные тренировки у меня не было. Учёба в ,Академии была очень напряженной.
Вообще тогда служба в армии была очень сложной.  И семейные дела офицера  были нелёгкими. Офицерам выдавали такое скудное денежное пособие, что прокормить семью без работы жены было невозможно.
Поэтому все годы нашей совместной жизни  Нюся была вынуждена  работать.


                Служба в армии за северным полярным кругом.   

В 1950 году я окончил Военно-Медицинскую Академию и получил назначение в Северный военный округ на должность начальника медпункта стрелкового полка.
    Приехали мы в город Петрозаводск, где располагался штаб Северного округа. Я тогда не знал многих армейских законов, т. к.   никогда не служил в штабах или управлениях. Мне не было известно, что  в Округе не имели права  изменять без моего согласия направление Москвы на должность.  Меня стали убеждать в необходимости «на  несколько месяцев» принять медицинскую службу в строительном батальоне, ссылаясь на клятву Гиппократа,  просили только наладить там работу, помочь людям… Я не придал должного значения тому, что там должность капитанская… Короче – меня обманули.  Тогда я  даже не представлял себе, как я пострадал.   Во-первых, мою семью разместили в запущенном деревянном бараке, не приспособленном для жизни в условиях Заполярья. Во- вторых, меня там задержали на несколько лет.  Кроме того,  в гарнизоне не был  организован регулярный подвоз воды, не было торговой сети, было только печное отопление. Пострадали мы и материально: вначале нам выдавали «полярный» паёк бесплатно, как и в остальных воинских частях, дислоцированных в Заполярьи, прошло довольно много месяцев, и нам неожиданно заявили, что т.к. строительный батальон – воинская часть окружного подчинения,  мы должны оплачивать половину стоимости пайка. У нас вычли значительную сумму.   
Пропали годы военной службы без очередного воинского звания, без продвижения по службе.
 Я отдавал работе все силы и время. Это отражалось на семье. Частенько я не успевал вовремя заготовить дрова, принести из ручья пару вёдер воды и т. д.            
   15 декабря 1951 года у нас родился второй сын, Владислав. Владик сильно отставал в росте. Мы были вынуждены обращаться к опытным эндокринологам и педиатрам. Пришлось даже проводить гормональную терапию. Все специалисты связывали отставание Влада в росте с рождением и длительным пребыванием в Заполярье.
     «Потеряв» несколько лет на службу врачом стройбата, я обрёл большой опыт работы единственного врача в отдельно расположенном населённом пункте. Вместе со стройбатом мы переезжали несколько раз. И каждый раз – постройка нового медпункта, оборудование нового жилья, обычно, в заброшенных казарменных бараках. 
Позже меня перевели на должность старшего врача артиллерийского, а затем – и стрелкового полков.
 За десять лет службы за северным полярным кругом мы переезжали семь - восемь раз. Наш сынок  Владик так привык к переездам, что однажды спросил: -Мама, скоро ли мы будем отсюда переезжать?

Вообще, военная служба в Заполярьи была чрезвычайно трудной.
       Уважаемый читатель, я позволю себе привести один пример, позволяющий человеку, не жившему в условиях  заполярья, представить себе в общих чертах, что такое военная служба  за полярным кругом.
Это было в середине полярной зимы, когда я служил старшим врачом стрелкового полка.
  До этого момента мне удалось разработать и оформить ряд рационализаторских предложений по улучшению  содержания и лечения раненых и больных  в  полковых медпунктах в полевых условиях на   крайнем севере, особенно при оборонительных боях.  Используя штатных сотрудников медслужбы и выздоравливающих больных,  мы даже изготовили образцы этих рационализаторских  предложений, удобные для установки в штатных условиях  для нашего полкового медпункта. Рационализаторские предложения касались дополнительного утепления стандартных  двухмачтовых палаток  УСТ (универсальные  санитарно – технические). Кроме того, были разработаны и изготовлены гимнастическая стенка и блоковые аппараты для механотерапии, быстро и удобно монтируемые в палатках УСТ.
 Полк убыл на полевые ученья в момент сильнейших морозов. Было решено смонтировать в палатке полкового медпункта все выше описанные рационализаторские предложения.  Предполагалось, что высшее командование приедет сначала на зимние квартиры полка, а затем отправится в район учений. Я счёл целесообразным остаться на зимних квартирах, чтобы чётко представить  начальству медслужбу  и стационарный медпункт полка. В район учений я отправил начальника медпунткта Голбацова и младшего  врача Семёнова.
 Командир полка знал о моих  рационализаторских предложениях, но как это выглядит в жизни, увидел впервые, когда делал обход полка на ученьях. Он решил срочно вызвать меня на ученья, т.к. запланировал обязательно показать начальству наши усовершенствования.  Он отправил свою машину на зимние квартиры. Меня подняли по тревоге. Я в спешке надел вместо шубы полушубок, а вместо валенок – яловые сапоги. А мороз был – за 50 градусов…
    Вот тут-то мне пришлось невольно продемонстрировать всё, чему я учил солдат, сержантов и офицеров по профилактике обморожений.  Я усиленно двигался, старался работать всеми мышцами, часто переобувался, менял концы портянок и т. д.  Мои бывшие слушатели внимательно следили за мной: чем всё это кончится?… Я победил: обморожений не допустил. К концу дня мне привезли шубу и валенки.
 Командующему очень понравились мои предложения. Он тут же, в утеплённой палатке, дал начальнику тыла указание  заказать промышленности и срочно изготовить  такие утеплители для всех воинских частей  и  учреждений, дислоцированных за полярным  кругом.
 
       Мне обещали замену, но каждый раз назначенные на моё место врачи или увольнялись из Красной армии, или проходили комиссии и получали освобождение от службы в Заполярье по болезни их или их членов семьи.
  Однажды мне  предложили  должность дивизионного врача в Архангельске. Это тоже север, но без статуса Заполярья, т. е.  бронирование комнаты в Ленинграде не полагалось.  Я отказался  от должности начальника медслужбы архангельской дивизии.
         Предложили мне должность командира  медсанбата в Кандалакше  (в Заполярье). Это тоже должность для будущего подполковника. К этому времени Нюся обрела работу в хорошо размещенной школе в городе Мурманск, куда она героически добиралась на попутных «Камазах», перевозящих руду. Она не решилась с двумя детьми оставить благоустроенную квартиру в трёхэтажном доме, бросить хорошую работу и отправиться со мной в Кандалакшу. Я был уверен, что, прибыв на должность командира части, я получу хорошую квартиру, но жене пришлось бы оставить работу. Нюся  отказалась сразу ехать со мной. Она настаивала, чтобы  я  поехал в Кандалакшу один и подготовил жильё, а она и дети закончат учебный год и после этого приедут ко мне. Тогда у меня не было уверенности в том, что  Нюся захочет бросить хорошую работу в областном городе, поэтому  вынужден был отказаться и от этого предложения, ибо я не хотел жить один вдали от семьи.
    Но главное было не в этом.
 За годы моей длительной и добросовестной службы в Заполярье я приобрёл авторитет как опытный и надёжный войсковой врач. Не случайно, когда Николай Козаченко, мой товарищ и однокашник по Академии, прибыв в Мурманск с полномочиями от медицинского командования Северного военного округа, спросил у начальника военно-медицинской службы Заполярья, почему не было доведено до меня предложение  командования Округа о предстоящем повышении меня по должности с переводом из Заполярья, тот ответил:  «За участок, который возглавляет Кауфман, я спокоен. Округ хочет забрать у меня Кауфмана, но он мне нужен, я буду  его здесь продвигать по служебной лестнице». Тогда мне было 39 лет, дальнейшее продолжение службы я мыслил только после прибытия замены и нашего переезда в нормальные климатические условия,  т.к. хорошо знал, что дальше жить в Заполярье ни я, ни моя  семья  НЕ  имели права.
Вся наша семья прожила за Полярным кругом около десяти лет. Принять должность командира медсанбата означало «завязнуть» в Заполярьи ещё минимум на 2 года.   Опытные  медики советовали нам прекратить дальнейшее проживание за полярным кругом.
    Я заболел. Поставили диагноз: Хронический нефрит. Известно, что это- приговор. Академик Тареев, автор монографии «Нефриты», подтвердил диагноз.
      В первой половине 1960 года вышел приказ  « О новом значительном сокращении Красной Армии». По этому закону всем офицерам, имеющим «полную» выслугу лет, при увольнении обещали  в течение одного месяца обеспечить работу и в течение трёх месяцев выделить квартиру. Я согласился на увольнение в запас  по болезни с «полной» выслугой лет.

         
        Часть четвёртая: После увольнения из армии.

На основании  рекомендаций Академика Тареева было выбрано место для проживания – гор. Одесса.
По прибытии в Одессу  мы арендовали комнатку в пригороде - на 7 станции «Фонтана».
Я настолько плохо себя чувствовал, что не имел сил, чтобы оформлять   инвалидность.
Через полтора-два месяца жизни в Одессе  моё самочувствие  резко улучшилось.  Я решил начать оформление инвалидности.  Объективные данные обследования показали, что нефрита нет.  Очевидно, что в результате десятилетней службы  за полярным кругом  я заболел очень  тяжелой  формой цинги   (авитаминоз «С»), которая прекратилась  в условиях жизни в южном городе.
   Мне удалось найти работу  хирургом-ортопедом  9-ой поликлиники.
   Прошло шесть месяцев жизни в Одессе,  мы получили трёхкомнатную квартиру на улице Сегедской. Нам повезло, т.к. я уволился по «новому»  закону в числе первых. Тем, кто уволился позже, пришлось ждать получение квартиры годами.
   Работал я с интересом. Часто делал амбулаторные операции, т.к. мои коллеги - хирурги не могли оперировать.
  Администрации заводов, которые обслуживала 9-я поликлиника,  поставили вопрос о больших трудопотерях после производственных травм. Я пообещал сократить трудопотери, если  заводы помогут мне создать механоаппараты по моим эскизам.
Главный врач  поликлиники выделила большую комнату, мы установили механоаппараты. Так начал свою работу первый в Одессе поликлинический  кабинет механотерапии.  Трудопотери удалось значительно сократить.
 Об этом узнали в Одесском Окружном Военном госпитале № 411. Меня пригласили на должность заведующего отделением реабилитации госпиталя. Тогда должность называлась «Заведующий отделением ЛФК».
В поликлинике № 9 города Одесса в должности хирурга-ортопеда я отработал 3 года и 5 месяцев.  5  января 1964 года я начал работу в госпитале.


            Работа в Одесском окружном военном госпитале.
               

Госпиталь  тогда был очень большим и располагался на трёх территориях.
Он был рассчитан на высококвалифицированное медицинское обеспечение всех видов войск, включая авиацию, пограничные войска и войска Министерства внутренних дел, дислоцированных на территории Одесского военного округа. Этот военный округ в те времена был огромным. Он охватывал всю Молдавию, Приднестровье,  Крым, Одесскую, Николаевскую и др. области Украины. Все эти районы были густонаселёнными.  Войска пограничные и МВД имели некоторое количество своих  небольших госпиталей, но для лечения нейрохирургических, тяжелых хирургических, травматологических, гинекологических, отолярингологических, стоматологических и больных, нуждающихся в особых методах (гипербарическая оксигенация и др.), приходилось направлять в ОВГ 411, т. е. - к нам.
Работа врачей в этом госпитале была напряженной из-за особенностей его предназначения  и контингента обслуживаемых больных. В 411 ОВГ лечились в основном генералы, офицеры, сержанты и солдаты, проходящие службу в войсках. Кроме этого, принимались на лечение   бывшие военнослужащие в отставке и  гражданские лица   по договорённости с командованием госпиталя, в том числе, члены семей военнослужащих и «отставников».  Большая часть больных выписывалась прямо в воинскую часть. Чтобы восстановить полную боеспособность  военнослужащих,  требовалась особая подготовка  к их выписке.   Поэтому мы были обязаны ежедневно проводить утреннюю гигиеническую гимнастику с больными, подлежащими выписке в части, со степенью физического напряжения, близкой к армейскому уровню. Я должен был контролировать эту работу и  обеспечивать  её качество. Мне приходилось довольно часто приходить на работу  рано утром.  До обеда у себя в кабинете я принимал больных, которые могли прийти ко мне,  проверял работу групп, занимавшихся ЛФК непосредственно в нашем отделении, налаживал вытяжение позвоночника больным, приходящим к нам. После обеда я шел во все отделения для обследования больных, которые не могут прийти ко мне в кабинет. Истории болезни этих больных приносили мне до обеда. Обход больных в  отделениях иногда занимал несколько часов, т.к. я работал обычно через день и оставить больного без обслуживания на три дня нельзя. На каждого осмотренного мною больного я заполнял карту для исполнения моих назначений моими помощниками – инструкторами ЛФК и делал запись в истории болезни.
 Инструкторы ЛФК имели высшее физкультурное или среднее медицинское образование.
  Реабилитация, проводимая отделением, которое я возглавил, касалась не только травматологических больных, но и всех категорий больных  22-х клинических отделений  госпиталя, т.е. практически - всех медицинских профилей.
 Мне пришлось срочно осваивать вопросы реабилитации кардиологических (главным образом больных инфарктом миокарда), неврологических (главным образом больных, перенесших инсульт) и др. больных с парезами и параличами, а также больных всех других медицинских профилей.
   Пришлось углублять знания по дозированию физических нагрузок, по правильному дыханию и другим вопросам физиологии и патологии человека. Практически наше отделение обслуживало в различных формах до 90 процентов всех больных, находящихся на лечении в нашем госпитале.
 Так как меня уволили в отставку в чине майора медицинской службы с должности старшего врача стрелкового полка, мне назначили пенсию в размере 156,20  рублей и « потолок» - 220,0 рублей. Это значило, что если я зарабатывал больше, чем 63, 8 рубля,  то  всю разницу высчитывали у меня из моей пенсии.
 Такой дурацкий закон лишал смысла для тысяч военных пенсионеров зарабатывать больше, т.е. в силу своих возможностей, или защищать диссертации, расти по служебной лестнице и т. д. Так как,  работая на   полной ставке  заведующим отделения,  я получал более, чем 63,8 рублей, то вынужден был перейти на половину ставки.  Пришлось подбирать себе помощника.  Я нашел молодого врача.  Он оказался  алкоголиком и лентяем.  Мы были вынуждены его уволить.  Я  обратился к командованию госпиталя с просьбой оформить меня на полставки с неполной рабочей неделей.  Начальство уже имело возможность   убедиться в моём добросовестном отношении к работе, поэтому доверилось мне.
В те дни, когда я работал, мне приходилось уходить домой только после того, как я осмотрю всех больных, назначенных на реабилитацию.
Такой ценой я получил возможность иметь ещё пару свободных дней в неделю.
Помимо реабилитации тяжелых больных,  я увлёкся вопросами консервативного и оперативного лечения больных остеохондрозом различных отделов позвоночника.  Уже в конце  шестидесятых годов я  и коллеги: ортопеды, нейрохирурги и  невропатологи госпиталя  довольно быстро разочаровались в результатах оперативного лечения остеохондроза.
   Поэтому  моё внимание было сосредоточено на вопросах комплексного консервативного лечения больных различными формами остеохондроза всех отделов позвоночника.
Постепенно мною и моими помощниками были разработаны комплексы лечебной гимнастики для профилактики и лечения остеохондроза всех отделов позвоночника и его осложнений. Я  разработал и внедрил в практику новые методы вытяжения всех отделов позвоночника,  изучил и внедрил в практику методы правильного массажа при обострениях и осложнениях остеохондроза, а также – методы разгрузки позвоночника.
 Сконструированный и смонтированный мной аппарат для вытяжения поясничного и грудного отделов позвоночника на основе списанного рентгеновского стола, работал непрерывно весь рабочий день. Причем, управляли  работой этого стола сами больные с помощью системы кнопок.  Перед началом лечения больные обучались правилам наклонного вытяжения.  Но больных, нуждающихся в лечении вытяжением позвоночника, было так много, что мне пришлось  изготовить ещё один аппарат  в неврологическом отделении для больных, которые не могли добраться до моего кабинета.
Кроме того, я сконструировал и изготовил  примитивный портативный аппарат для выполнения процедуры лечебного динамического дозированного наклонного вытяжения грудного и поясничного отделов позвоночника в домашних условиях.
     Меня многократно приглашали на конференции союзного и республиканского масштаба по профилактике и лечению остеохондроза позвоночника и его осложнений. Мои доклады о практических методах консервативного лечения этой категории больных часто признавались лучшими.
 Отделение, которое я возглавлял, было укомплектовано  опытными, добросовестными  и грамотными сотрудниками. Дольше вех в отделении проработали Любовь Александровна Кнобель и Тамара  Семёновна Богданова.
Я с удовольствием вспоминаю всех  сотрудников отделения, благодаря которым была возможна работа отделения  на высоком уровне.
С некоторыми из них я поддерживаю связь и сейчас.  Постепенно наша работа была  признана всеми коллегами госпиталя  важной, нужной и эффективной.
   Кроме лечения больных  мы готовили для частей и учреждений Одесского военного округа специалистов нашего профиля: инструкторов лечебной физкультуры и массажистов.  Для  этой работы создавались специальные курсы.
На одном из занятий со слушателями курсов у меня отключилось сознание. Я двигался, что- то делал, но вдруг перестал понимать, что я делаю, где я и т. д.  При этом я не падал. Сейчас я знаю, что это был  малый приступ эпилепсии. А тогда меня отвели в неврологическое отделение и госпитализировали.
    Через некоторое время стали возникать и «большие» приступы эпилепсии.  Эти  приступы   провоцировались значительными физическими и эмоциональными нагрузками накануне приступа. Большие приступы возникали всегда во время сна. Причиной эпилепсии в моём случае, по мнению русских медиков, явилось ранение в лицо с сотрясением головного мозга.  Поэтому в Одессе  мне был определён статус инвалида войны  второй группы.   В Германии причиной эпилепсии считают  атеросклероз сосудов головного мозга.
   Последний  большой приступ эпилепсии был у меня 18. 11. 1996 года при подъезде к Штуттгарту.
Я не знаю, как проходили у меня большие приступы эпилепсии. После них я всегда засыпал. В сознание приходил только после сна.  Просыпался, не понимая, что произошло, с чувством усталости и разбитости. Моя супруга  рассказывает, что во время больших приступов меня всего трясёт, судороги одних мышц сменяются судорогами других мышц. Картина страшная.
     Малые приступы разной силы редко бывают у меня и сейчас.

    Командование медицинской службы округа  высоко ценило  нашу работу.
Когда мы с заведующим физиотерапевтического отделения госпиталя  Кругляченко А.А. поставили вопрос о необходимости более современного размещения наших отделений, командование округа поручило нам подготовить проект  нового здания для наших отделений. Проект доработали строители.  Началось строительство. Мы с Кругляченко выступили в роли заказчиков-контролёров.  Было  построено и оснащено два образцовых специальных отделения окружного военного госпиталя.  В моём отделении были созданы и оборудованы: зал лечебной физкультуры, зал для малогрупповых  занятий  ЛФК, два кабинета для индивидуальных занятий, большой зал механотерапии,  кабинет для лечения вытяжением, кабинет заведующего отделением, комната для персонала и другие  специальные помещения. Всё это функционирует и в настоящее время.
      Два свободных дня плюс суббота и воскресенье я использовал для общения с семьёй  и  природой.  Благодаря наличию очень скромной, но всё же, по тем временам, автомашины  («горбатый» 23-х  сильный «Запорожец»)  мне с семьёй удавалось периодически выезжать на пригородные пляжи. Сам я с напарниками «ходил» в залив, чтобы «дурить» вначале скумбрию, потом, по мере загрязнения залива и Чёрного моря, - мелкую ставриду и «чируса».
     На этом крохотном «Запорожце»  я, Нюся и Влад,    умудрялись пару раз ездить в  путешествие в Киев, в Закарпатье. В Ленинград и Прибалтику мы ездили на «Жигулях». Довольно часто мы ездили в Молдавию и Приднестровье. Там продукты и одежда были дешевле и лучше, чем в Одессе.
    Наш старший сын Лёня фактически бездельничал в восьмом и девятом классах школы. Со второй попытки, после девятого класса, он поступил в кооперативный техникум.
    В то время Лёня был очень красивым парнем.  Девчонки и женщины «липли» к нему и развращали его.
    После первого курса техникума Лёня решил жениться на Люде Костецкой.  Люда в то время была маленькой  деревенской девушкой из нищей семьи. Тогда большинство деревенских  семей были нищими. Люда забеременела от Лёни. Ни мы, ни родители Люды не имели  возможности содержать молодую семью, в которой и муж, сам ещё семнадцатилетний ребёнок, и жена не имеют ни специальности, ни работы. Встал вопрос о прерывании беременности. Были консультации и обследования у лучших гинекологов. Люду положили в больницу для  дополнительного обследования и прерывания  беременности. Лёня  пришел в клинику, поговорил с лечащим врачом и забрал Люду в никуда.  Начались  заботы о жилье для новой семьи, конечно за наш счёт. В  ЗАГСе, понимая, что семья, в которой несколько дней назад не работающему мужу исполнилось всего 18 лет, - несостоятельна, стали требовать всякие документы, чтобы затянуть время, дать возможность молодым ещё раз подумать... В итоге - регистрация брака состоялась.
  Лёня пошел работать грузчиком и продолжал учиться в  техникуме.
28 февраля 1965 года у них родилась Юля.   Начались трудные дни для Люды и Лёни, которые вынуждены были покупать грудное молоко для Юленьки,  работать и продолжать учиться. Помогали им родители Люды.  Прибавилось забот  у меня и Нюси: постоянные поиски и оплата жилья для молодой семьи, посильная материальная помощь молодым. 3 августа 1967 года родилась вторая дочь – Виктория.
   В Одессе трудно было найти работу преподавателю немецкого языка. В некоторых школах внедрялся английский язык. Уже будучи бабушкой, Нюся поступила на заочный факультет Одесского университета и защитила диплом преподавателя английского языка.
    Люда оказалась хорошей матерью и верной женой. Постепенно мы полюбили её. Она очень любила Лёню и даже прощала ему частые измены. Но, когда, в недавние годы, Лёня перешел все допустимые границы в семейных отношениях, Люда вынуждена была уйти от него. Она и сейчас любит его. Мы продолжаем любить Люду и стараемся чем-либо помогать ей.

    В 1976 г. Нюся вышла на пенсию.
В этом же году  женился на Тане Песиной наш младший  сын Владислав.
Под давлением отца нашей новой невестки возникла конфликтная ситуация. В итоге нам пришлось поменять нашу квартиру на Сегедской  улице на двухкомнатную квартиру последнего этажа пятиэтажного дома для меня и Нюси и одну комнату для Влада с женой.
  У Влада с Таней родилась дочь Валерия.
     Люда  поступила на работу. Детей определяли в деревню к Людиной маме, а позже – в детские ясли и детсад. Работа у Люды ладилась, она хорошо продвигалась по служебной лестнице. По настоянию Люды Лёня поступил на вечерний факультет института. Люда буквально заставляла Лёню садиться за учебники. Диплом инженера он получил через 10 лет обучения в институте.
     Влад после окончания техникума тоже поступил на вечерний факультет института, по окончании которого работал инженером – конструктором специального конструкторского бюро прецизионных станков.
        Мы приобрели «курень» (крохотное строение) на берегу Днестровского лимана с моторной лодкой. Мне, по идее Нюси, удалось немного расширить строение. Там мы с  Нюсей, а потом и с дочуркой Влада - Лерой, жили летом. Оттуда я ездил на работу.
    В госпитале стали «выдавать» маленькие земельные участки неплодородной земли под дачное строительство. Это было в Беляевском районе, километров 25 от Одессы. Распределяли участки по жребию. Нам достался кусок земли размером в 4 сотки на спуске с горы.
      Сколько труда и средств  пришлось нам вложить, чтобы участок сделать жилым! Помогал мне (за скромную плату) сосед по квартире - Анатолий Григорьевич, человек с золотыми руками.
       Стройматериалы помог приобрести Лёня.  Нанимали бульдозер и экскаватор.
       Мы приобрели профессионально выращенные саженцы практически всего набора плодовых деревьев и кустов, которые росли в Одесской области. Одних яблонь разных сортов было 6 или 7 . Было у нас чудесное ореховое дерево, которое давало большое количество превосходных орехов. На наших трех персиковых деревьях созревали в разные сроки прекрасные плоды.
     В итоге получился очень удобный участок на трёх горизонтальных уровнях с  колодцем  для привозной питьевой воды,  с   асфальтовой дорожкой от дома до туалета, с очень удобным и гигиеничным туалетом. Были две ямы для  сбора и созревания компоста. Деревянное на металлических сваях строение с несколькими помещениями, с односкатной крышей.  Причём дождевая вода с крыши  по желобам стекала круглый год в бак из нержавеющей стали и использовалась для душа, стирки и других гигиенических нужд. Участок был обеспечен электрическим током.
    Главное неудобство заключалось в том, что без автомашины до участка добраться было невозможно.  Перед  нашим отъездом на ПМЖ в Германию участок был передан по наследству Вике,   которая в один из критических для неё моментов была вынуждена продать его за бесценок из-за отсутствия у неё тогда  автомашины.
     Я продолжал работать заведующим отделением  411 ОВГ.   
 Однажды одна из моих помощниц,  Битюцкая познакомила меня со своим мужем, который организовал кооператив  «Дыхание» для лечения больных по методу  К.П. Бутейко.  В кооперативе работали инструктора ЛФК с высшим образованием и молодые врачи. Кооперативу требовался опытный врач для обследования больных, установления правильного диагноза и назначения лечения. На эту роль пригласили меня.  В это же время я вступил в общество «Знание» при обкоме Компартии. Мне было присвоено звание лектора первой категории.
     Периодически я читал платные и бесплатные (для общества слепых и инвалидов) лекции по профилактике и лечению остеохондроза и его осложнений.
Несколько месяцев спустя  К.П. Бутейко  собрал в Ялте конференцию. Были приглашены специалисты, работающие по его методу в кооперативах «Дыхание». Приглашен был и я.  По окончанию конференции участникам конференции, не окончившим курсы лечения по методу Бутейко, было предложено поступить на  курсы, на которых будет преподавать автор метода. Поступил и я на курсы. Окончил их и получил диплом на право лечения по методу Бутейко.
Я  часто беседовал с Бутейко, мы делились многолетним  опытом врачебной работы.
По возвращении в Одессу я продолжил работу в госпитале и в кооперативе. Но теперь я периодически набирал группу и для себя.  Вероятно, большой опыт применения различных методов лечебной работы приводил к тому, что  в моих группах результаты  лечения были лучше, чем у молодых коллег.
 Меня стали приглашать в районные общества « Знание» для чтения лекций и лечения по методу Бутейко.
Уже на первых занятиях в районах с больными, нуждающимися в лечении по методу Бутейко,  мне пришлось столкнуться с проблемой: больные или родные больных детей из-за низкой грамотности не могли одновременно выполнять лечебную процедуру,  осваивать новый материал метода и конспектировать.  Пришлось обратиться к ответственному секретарю общества «Знание»  Ильчишиной с просьбой помочь отпечатать инструкцию по лечению методом Бутейко. Оказалось, что это трудная и длительная процедура, т. к. требовалось разрешение  и редакция автора. Ильчишина посоветовала мне написать такую инструкцию, но назвать её «памятка».  В итоге была создана и отпечатана в типографии брошюра размером в 35 страниц: «Памятка для больных, проходящих лечение по методу К.П. Бутейко под руководством специалиста». Таким образом, начиная занятия по лечению, я предупреждал больных, что не нужно пытаться конспектировать. Нужно внимательно слушать и выполнять указания врача. Всем больным будет с первого дня выдана книжка-памятка.  Дела пошли лучше. Положительный эффект лечения у больных, достаточно серьёзно выполнявших мои указания, был высок. Поразительным был эффект при лечении по Бутейко  у некоторых детей возраста 4-7 лет, которые буквально погибали от приступов бронхиальной астмы перед началом лечения.  Эти дети после 5-7 дней лечения по методу Бутейко  оживали и чувствовали себя практически  здоровыми.
Продолжение работы в госпитале потеряло материальный смысл. Кроме того, стало недоставать  сил и времени для выполнения  большой работы в госпитале и работы по совместительству.
Я подал заявление об освобождении меня от должности заведующего отделением госпиталя по собственному желанию. Командование госпиталя поставило условие: меня отпустят только после того, как я подготовлю себе на смену  полковника мед. сл. Кирика, уходящего в отставку. К великому сожалению всех сотрудников госпиталя, Кирик заболел саркомой и «сгорел» в муках в течение нескольких недель.
Предложили подготовить другого уходящего из армии полковника – начальника окружной военно-медицинской комиссии. Я его  подготовил и уволился  из госпиталя  25 августа 1988 года.
Таким образом, в возрасте 68 лет я закончил официальную трудовую деятельность, заработав одну пенсию в армии, плюс 24 года и 8 месяцев - работа в госпитале, плюс 3года 5 мес.- в поликлинике № 9, т.е. 28лет – работа на гражданской службе, иначе - еще одна пенсия и 8 лет.


    Работа в обществе «Знание» и в столовой «Ветеран».
   
Но неофициальную работу в обществе «Знание» в роли лектора и руководителя групп по лечению больных методом Бутейко  я  продолжал. Правда, эта работа не была постоянной.   Около восьми лет периодически  меня приглашали районные отделения общества «Знание» Одесской области. Работа в районах была нелёгкой из-за нерегулярного питания и неполноценного отдыха в районных гостиницах с их клопами и тараканами.
Как обычно бывало в Советском Союзе,  «неожиданно» ликвидировали обкомы Компартии.  Так как  общество «Знание» было при обкоме Компартии, ликвидировали и его. Возмутительная глупость – ликвидировать общество, несущее народу знания и, притом общество, которое самостоятельно обеспечивало себя материально!
Мне к этому времени «стукнуло»  76 лет.  Пора отдохнуть…
Две – три недели без официальной и неофициальной работы оказались для меня достаточными, чтобы заскучать.  Отправился в Совет ветеранов просить  аудиторию для бесплатных лекций.
Когда председатель Совета ветеранов Киевского района  г. Одесса узнал, что    я - врач, он сказал:
 - « Лекции это – хорошо, но в данный момент нам  нужен врач в столовую «Ветеран». Врача, курировавшего ветеранов, питающихся в этой столовой,  мы были вынуждены направить в организованный нами реабилитационный  центр. Просим  Вас, доктор, хотя бы один раз в неделю на общественных началах консультировать ветеранов непосредственно в столовой».
Оказалось, что эта столовая расположена недалеко от дома, в котором мы проживали. Пришлось пообещать ознакомиться с «объектом». Хозяином столовой был  предприимчивый, умный и симпатичный человек. Звали его Юрий Борисович. Так вот, он заключил договор с районным начальством:  ежедневно бесплатно кормить обедом из трёх блюд  200-250 ветеранов войны и труда в обмен на разрешение изготовления и продажи  кулинарных полуфабрикатов и кондитерских изделий. Он просил меня помочь ветеранам, которые нуждаются во врачебном наблюдении.

Столик для врача был установлен прямо в зале немного в стороне от обеденных столов. Мне предложили пообедать перед началом приёма.  Ветераны обедали в две смены.  К моему столику подсели несколько ветеранов. Просили измерить   кровяное  давление,  обращались с жалобами на здоровье, просили совета.
С каждым приёмным днём желающих получить консультацию становилось больше. Наступил момент, когда я физически не мог за один день в неделю принять всех желающих.  Ю.Б. пригласил меня к себе в кабинет. Он предложил мне за плату принимать два дня в неделю. Прошло еще несколько недель, количество желающих получить консультацию стало еще больше. Ю. Б. попросил меня за дополнительную плату принимать теперь три раза в неделю.
Однажды   Ю.Б., пользуясь большим авторитетом в районе, достал большую партию немецких лекарств, поступивших в качестве гуманитарной помощи. Он вручил мне ключи от своего кабинета и сундука,  в котором хранились лекарства. Я попросил супругу перевести содержание инструкций, прилагаемых к лекарствам. Теперь во время приёма я ставил диагноз, назначал лечение и тут же вручал лекарство больному ветерану. Больных, желающих попасть ко мне на приём, стало еще больше. Опять Ю.Б. попросил меня за дополнительную плату принимать четвёртый день в неделю.
Несколько раз я заходил в  варочный и  кондитерский цеха и в цех полуфабрикатов.   Мне бросился в глаза ряд нарушений санитарных норм.  Я подсказывал старшим поварам цехов, как ликвидировать эти нарушения. Старшие повара воспринимали мои советы с благодарностью. Вероятно, они об этом сообщили  Юрию Борисовичу.  Хотя я ему ничего об это не говорил,  он пригласил меня к себе и попросил, опять за дополнительную плату, взять на себя контроль за санитарным состоянием цехов.  Первое, что я сделал, - выписал всем работникам столовой и продавцам полуфабрикатов направления для проверки на наличие глистов и на бактериологическое обследование.
Работал я с интересом, но такой объём работы  был, видимо, мне не под силу. Когда я приходил с работы, жена мне говорила,  что я выгляжу  измученным.
 
В июле 1996 года в столовой отмечали День ветеранов. Перед обедом устроили собрание.  Выступали представители района. Они поздравили ветеранов с праздником, а Юрия Борисовича с присвоением его столовой звания лучшей в г. Одесса столовой для ветеранов.
Неожиданно для меня и для всех присутствовавших к импровизированной трибуне вышла женщина-ветеран.   Женщина знала многое обо мне,  т.к.  проживала со мной в одном дворе. Она поздравила всех ветеранов  с праздником, а потом прочла  своё стихотворение. Вот оно:



 Глубокоуважаемому Юрию Михайловичу!        (Кауфман)
О человеке в белом халате.

 
Мне хочется сказать о человеке,
Которых так немного в нашем веке.
Внимательный, надёжный, неформальный
Он кажется сегодня идеальным.
Во-первых, несомненно, - эрудиция,
Он в обращеньи – ясен, прост,
А очереди – целый хвост.
За столиком он в зале здесь сидит
И каждому всё точно говорит.
Мужчины редко так его тревожат,
Раз в месяц  подойдут быть может.
Зато цветник из женщин милых,
От недугов – весьма унылых,
Подходит ряд недужных женщин,
Одна встаёт, другая  уж садится.
Нет, не становится их меньше
Всё больше, больше их теснится
И каждая сочтёт свои недуги:
Что кружится, что ноет, где болит.
Дотошно говорливые подруги,
Подробно каждая детально говорит.
И каждая по-своему поноет,
Покажет, где и как у ней болит,
И он для каждой консультацию устроит.
И всё, что надо делать говорит.
Иные каждый день здесь меряют давленье,
И врач, имея адское терпенье,
Весьма так тщательно давленье измеряет,
И сказанное трижды повторяет,
Что надо делать вот зарядку –
Наклоны, взмахи и в присядку.
Иной подтянет сзади шею
И женщина похорошеет,
Боль моментально исчезает
И ей приятно так бывает.
Он исполняет долг врачебный верно
И утомляется  безмерно.
Спасибо, доктор, не типичный.
Спасибо, доктор, симпатичный.
Давно такого не видали,
Ну и, конечно, не слыхали.
Привыкли мы, что врач всё пишет,
И тяжко, и надсадно дышит
Ни слова он не произносит
И ничего почти не спросит.
Спасибо Вам за труд Ваш благородный,
Отзывчивость к недужным и больным.
У нас – Вы врач наш всенародный,
Мы Вам «спасибо» говорим
И за доступность в обращеньи,
За Ваше щедрое общенье.
Вы настоящий врач в белом халате,
Который лечит не по плате.
В конце же, в виде послесловья,
Желаем доброго здоровья
И многих, многих, многих лет.
От всех недужных – наш привет!
Спасибо, доктор, что Вы – есть.
Вы подняли врачей всех честь.
 

                Н. Ильчинская. Июль 1996 г
      Одесса. Столовая для ветеранов.

Дела в бизнесе  у Лёни пошли плохо, т.к. это дело не по его характеру: в современном бизнесе хозяин бизнеса должен быть очень требовательным и очень жестким по отношению к подчинённым, чего нет у Лёни.  Появилась «крыша», которая вымогала много денег.  Кроме того Лёня ввязался в создание  кинофильма о Жеботинском, потратил много денег, рассчитывая выгодно продать фильм.
      В итоге, фильм никто не купил, остались только большие долги, к тому же, созданные с юридическими нарушениями. Пытаясь погасить долги, Лёня продал автомашину, квартиру, мебель и много личных вещей своих, жены, дочери, но полностью рассчитаться не смог…
В настоящее время Лёня живёт в Киеве, женат вторично на молодой женщине, у них родилась дочка – Сашенька. 11.11.2006 года ей исполнилось 2 года. Квартиру они арендуют.
О Владе. Он вынужден был после рабочего дня в  конструкторском бюро вечерами работать маляром, так как на зарплату инженера в Одессе  прокормить семью было невозможно. Кроме этого, ему приходилось ездить по стране, «реализовывать» джинсовые изделия. Регулярная штатная работа, плюс упомянутая нештатная работа сильно утомляли, но нормальной жизни не обеспечивали. 12 -го августа 1990 года  Владислав женился на Ларе. 27. июля  1991 года у них родилась Леночка.


                Часть пятая: Германия.

       Как мы  решали, ехать или не  ехать на ПМЖ.

  Влад, Лара с годовалой Леночкой и родители Лары решили ехать  на  автомашине Влада в Германию на ПМЖ. В начале августа 1992 года они прибыли в Карлсруэ, куда в то время направляли всех «контингентных беженцев», прибывающих  в Баден-Вюртемберг. В этом же городке их определили в общежитие. Трудно себе представить, как Влад ходил по всем «амтам» и объяснялся с немцами, не зная ни одного слова по-немецки. Выручали скромные знания английского языка.
Убедившись в том, что в Германии социальное обеспечение людей пенсионного возраста,  и тех из них, кто приехал как «контингентный беженец», даёт возможность людям жить по-человечески, Влад проникся идеей «вытащить» нас в Германию на ПМЖ. В письмах он убеждал нас, что мы просто не знаем, как живут люди пенсионного возраста в цивилизованных странах. В моём сознании не укладывалось представление о том, как я, заработав в СССР и на Украине две с половиной пенсии, поеду на иждивение другой страны, да еще против которой я участвовал в войне.
        Потом Влад дважды перегонял автомашины в Одессу для продажи и при личном общении с нами доказывал нам, что мы должны уехать в Германию на ПМЖ, чтобы хоть в конце жизни пожить не как нищие. Нюся отказывалась, т.к. она элементарно не имела сил собираться, чтобы  куда – то переезжать.
Принять окончательное решение фактически «помог» мне Лёня. Он накануне втравил меня в свои авантюрные дела, и мне тоже стали угрожать.
Чтобы уехать за границу, нужно было получить заграничные паспорта. При этом нужно получить согласие наших родителей на наш отъезд. Если родители уже умерли, нужно представить свидетельство об их смерти. Свидетельство о смерти моего отца было. Мама умерла во время войны, я в это время был на фронте. Послали запрос в горисполком города Глазов Удмуртской  АССР, где умерла мама. Получили ответ, что архивы сгорели. Запросили глазовскую больницу. Больница ответила, что архивы не сохранились.
Пошли на консультацию к юристу. Юрист ответила, что нужно подавать в суд.  Но такие дела рассматриваются годами. Предложила «ускорить» процесс, но для
этого пришлось отдать все деньги, которые дал мне Влад на капитальный ремонт автомотора. У  Нюси все документы были. Получили загранпаспорта. Наконец получили из Германии разрешение на приезд на ПМЖ.
    Я приехал в Киев, чтобы в Немецком посольстве получить визу для переезда в Германию на ПМЖ. У посольства скопилось около полусотни желающих попасть на приём. Порядок среди просителей устанавливал здоровенный мужчина, как я понял, из числа русских немцев. Он очень строго командовал пришедшими, распределяя их на два потока: немцы - «поздние репатрианты»- пойдут в первую очередь; «контингентные беженцы»- пойдут во вторую очередь. Я обратился к нему с вопросом: «Я - инвалид войны второй группы, мне трудно долго стоять. Нет ли у них правил, по которым такие люди идут в первую очередь?».  Он
  дал мне отрицательный ответ. И продолжил строгое руководство потоками людей. Меня забавляла эта напускная строгость.
   Прошло немного времени, и я ему предложил анекдот про строгого лётчика.
 Распорядитель  захотел  услышать этот анекдот.
Вот он: Два еврея в период  НЭП-а решили лететь из города Киева в столицу Украины – город Харьков. Самолёты тогда были с открытыми кабинами, два  места для пассажиров были за спиной лётчика. Взлетели. Спустя 5 минут пассажир стучит в спину пилота:  --Нам страшно.
Пилот успокаивает:
 --Всё будет хорошо. Мы скоро прилетим.
Прошло еще несколько минут, опять пассажир стучит в спину пилота:
        --Нам  плохо, нам тошнит!
 Очень, очень строго пилот говорит:
--Прекратите меня отвлекать! Когда прилетим, всё скажете…
  Прилетели.
-- Теперь можно сказать?- спрашивает у лётчика Абрамович.
-- Вот теперь можете всё говорить - ответил строгий лётчик.
--Хаймович випал…
       
Распорядителю понравился анекдот. Потом он доверительно мне посоветовал    не демонстрировать в Германии свои заслуги  во  Второй Мировой войне, даже не брать с собой свои ордена и медали. Чуть позже он пустил меня в посольство вне очереди.
   Обратно в Одессу провожали меня к самолёту Люда и Ксюшенька.
 Когда я, попрощавшись с ними, пошел к самолёту, Ксюха заявила:
--Пошел, пошел со своим желтым чемоданчиком!
Об этом мне рассказала  Люда позже. Ксюхе тогда было около трёх лет. Вероятно, ребёнок узрел что–то пижонское в моей походке.

Мы приступили к спешным сборам.  Влад звонил нам каждый день.
Он уже через друзей забронировал для нас две комнаты в общежитии, взял справку, что для нас подготовлены места в общежитии в Штуттгарте.
Съездил в Карлсруе, зарегистрировал нас заочно и получил для нас направление в общежитие в  Штуттгарте.
  Мы оформили генеральную доверенность на всю движимость и недвижимость на имя Вики. Это, по нашим расчётам, должно было упростить подготовку документов и сборы.   За несколько дней до отъезда Вика решила, что будет несправедливо, если  все, что мы оставили, достанется ей одной. Она задумала продать нашу квартиру и основную часть мебели и поделить эти деньги: часть - ей, другую часть - своим папе и маме, а третью часть - нам.  И вот, завтра нужно закончить упаковку багажа и вечером погрузить его в автобус. Я в бешеном темпе  при помощи Нюси и  Юры Лебедева собираю и упаковываю багаж. Всё сделать не успели.  Решили завтра до прихода автобуса за багажом, с помощью Юры и Лёни закончить комплектование багажа и погрузить его в автобус. Рано утром я продолжил интенсивную подготовку багажа. Ни Лёни, ни Юры нет. Мы пытались связаться с ними по телефону. Связи не было. Я из последних сил продолжаю работать с багажом, а помощников  и связи с ними нет.
А тут еще стали приходить люди смотреть квартиру и мебель, подлежащие продаже по инициативе Вики. Это сильно отвлекало нас. Да тут еще надо вытолкать мебель, подлежащую продаже. Я уже буквально падал без сил, а помощников и связи с ними нет.
  Пришел автобус.  Девять тяжелых мест багажа пришлось мне тащить с пятого этажа, через двор и далее – на другую сторону дороги. Я обессиленный падал с багажом. Одна  соседка сжалилась надо мной и стала мне помогать.
   В чём же дело, почему не приехали Лёня и Юра? Почему нет связи с ними? Лишь рано утром на другой день, когда мы уже должны были с ручным багажом садиться в автобус для дальней поездки, появились  Вика и Юра Лебедев.
  Оказывается, не то инвеститоры, не то «крыша» пришли в Лёнин офис, отключили телефонную связь с внешним миром и не пускали никуда никого, пока не «выколотили» из Лёни часть долга.

      16 ноября 1996 года в 6 часов утра мы садились в автобус. Нас провожали Вика, Юра Лебедев и соседи.
  Старший шофёр автобуса предусмотрительно собрал со всех пассажиров определённую сумму для обеспечения ускоренного проезда через все таможни без просмотра  багажа всех  пассажиров. Это во многом облегчило поездку.
     Пока мы ехали по бывшим советским республикам, автобус периодически останавливался. Следовала команда:
 --Мужчины налево, женщины направо.  Мы отправлялись в лес…
    О том, что мы уже выехали за границу, мы узнали по первому придорожному туалету.
     Тяжело было выдержать двое суток в кресле автобуса, да еще после  страшно напряженной работы накануне поездки. Поэтому неудивительно, что в Нюрнберге у меня развился «большой приступ» эпилепсии с судорогами, потерей сознания и т. д.
     18. 11. 1996 года в Нюрнберге шофер автобуса связался по мобильному телефону с Владом.

                Жизнь в Германии.

  Влад встретил автобус при подъезде к  Штутгарту и поехал впереди автобуса, чтобы показать дорогу до самого общежития, где нас ожидали товарищи Влада. Они занесли весь наш багаж и ручную кладь на  четвёртый (по русским меркам) этаж, в «наши» две комнатки по 8 кв. метров. Комнатки были подготовлены к нашему приезду:  застеленные новым бельём постели,  набор новых кастрюлек из нержавеющей стали, холодильник с продуктами и кое-какая посуда.  Это – забота Ларочки и Влада...
   На этаже были:  большая общая кухня с двумя раковинами, несколькими газовыми плитами и большим общим столом; общий туалет, общая душевая комната и около десятка небольших комнат для жилья. Одна из двух  комнаток, выделенных для нас, оказалась угловой. Зимой она промерзала, мы были вынуждены оба  жить  в одной маленькой комнатке.
 Влад помогал нам со всеми визитами в «амты» и к врачам для первичного обследования и др.  В некоторые ведомства он ездил сам с нашими документами. 
 Нас поставили на квартирный учёт.
Обычно квартирное  ведомство  через пару месяцев присылало письмо. В письме сообщалось, что семья прибывших поставлена на квартирный учёт и что этой семье положено социальное жильё с таким - то общим метражом.  Мы до апреля 1997 года такого письма не получили.   Влад позвонил в ведомство и спросил, не забыл ли они про нас.  Ответ пришел быстро, и сразу нам было предложено два варианта социального жилья. С Владом и Ларой мы поехали ознакомиться с первым вариантом. Оказалось, что это – небольшая двухкомнатная квартира на первом этаже (по-русски) в курортном районе, 800-900 метров от трамвая.  Мы с Нюсей обратили внимание на то, что это расстояние от трамвая нужно двигаться всё время на небольшой подъём, но решили, что нужно больше ходить. Однако, как показало время, вскоре, вначале  для меня, а потом и для Нюси эта дорога стала непосильной.   Владу и Ларе этот вариант понравился. Мы дали согласие. Хозяева дома просили подождать несколько дней, т.к. у них собралось несколько претендентов. Они должны были решить, кого выбрать. Выбрали нас.
В конце апреля 1997 года мы начали осваивать эту квартиру.
В квартире лишь  совмещенный санузел был оборудован. Десятка два настенных кафельных плиток было просверлено и поколото.  Настенные плитки в мизерной кухне (2-3 кв. метра) были целы. Вся электропроводка была вырезана «под корень», выключатели и настенные  электродозы были сняты. Во всех помещениях – голые побелённые стены, на полу - дешевый серый тепих. На кухне на полу – старый линолеум с двумя дырками.
 Нам выдали 5000 немецких марок для закупки мебели и оборудования помещений. Хотя все электромонтажные работы  делал я сам, этих денег нам не хватало. Мебель мы купили недорогую – турецкого изготовления.
Постепенно мы приобрели и  повесили люстры, бра  и другие светильники, приобрели и установили кран и мойку, закупили и установили кухонную мебель, электроплиту, холодильник.  Купили диван, «стенку» и др. Столы, стулья, кресла и другие предметы  мы  были вынуждены покупать в магазинах уценённых товаров, фломарктах,   брать у знакомых людей и даже на шпермюле.
 В данный момент у нас есть всё,  необходимое для нормальной жизни. Мебель наша – очень скромная. Прихожая и кухня - очень маленькие. Санузел – без окна (вентилятор).  Имеется душ, ванной нет (в Германии это обычное явление).
На нашем крохотном участке земли перед верандами  мы высадили разные розы, кусты красной, черной смородины, малины, крыжовника, по 1-2 каждого вида. Часть ягодных кустов уже плодоносит. Мы освоили обе веранды.
 Когда Нюся узнала, что нам предлагают квартиру на первом  (по-русски) этаже, она испугалась, вспоминая нашу жизнь на первом этаже в Ленинграде.
Оказалось, что здесь всё по-другому и фактически риска кражи нет, зато нам, старикам, почти не нужно иметь дело с лестницей.
Мне нужно ездить в город  гораздо чаще, чем Нюсе, а сил становилось всё меньше и меньше. Я купил вначале дешевый трехскоростной велосипед на фломаркте, потом -  семискоростной дешевый – в магазине. Т.к. сил у меня становилось всё меньше, мы были вынуждены  купить велосипед с электромотором. Он меня устраивал, но  на велосипеде я стал часто простуживаться.. И, наконец, сейчас я получил орто-кар со скоростью  6 км. в час.  Фактически это – открытое кресло на четырёх колёсиках с аккумулятором и  электромотором, рулём, фарами и сигналами поворотов. Сидеть без движений на абсолютно открытом кресле  в прохладную и дождливую погоду холодно.  Мечтаю о водительских правах, чтобы купить что- то закрытое для передвижения в нашем микрорайоне и к трамваю. Боюсь, что эта мечта будет неосуществима.
Несмотря на все перечисленные трудности, мы оба не хотим покидать наш,  дом т. к. здесь у нас курортный микрорайон. Мы живём, как на даче.   
   В настоящее время нам помогают  делать покупки Влад  с Ларой и фирма «Ривьера». Посещение врачей, поездки в клиники, помощь при приготовлении еды, стирке, глаженью белья и, частично, при уборке жилья обеспечивает фирма  «Ривьера», которая получает от государства для обслуживания старых и больных людей специальные средства. Это предусмотрено программой социального обеспечения  Германии.  Этой же программой предусмотрено почти бесплатное снабжение нуждающихся в социальной помощи  хронических больных медикаментами, госпитализацией, обследованиями и операциями. К сожалению, в связи с кризисом, последние годы государство вынуждено сокращать объём социальной помощи. Однако,  в настоящее время, это сокращение не сильно ущемляет интересы  по- настоящему больных людей. В ближайшее время ожидается  новое сокращение социальной помощи. Я полагаю, что в любом случае социальная помощь в Германии будет не ниже, чем в других передовых странах Европы.
  Штутгарт является столицей земли Баден-Вюртемберг. Основное население – швабы.  Язык у них отличается от языка берлинского – классического немецкого.
  Швабы организовали магазины для малоимущих. Называется эта система магазинов «Швэбише Тафель».  «Бедным» людям выдаётся пропуск в эти магазины. К категории «бедных» людей здесь относят людей, нуждающихся в социальной помощи государства. Это – люди нетрудоспособные по причине возраста, врождённых или приобретённых болезней и уродств, люди, официально прибывшие из других стран и не сумевшие поэтому заработать «ренту» - пенсию и бомжи.  К этой  группе относятся также люди,  не сумевшие длительное время  найти работу или имеющие очень низкую зарплату.  Вот с этими людьми приходится сталкиваться в социальных магазинах. Среди них много турков, которые ведут себя нахально, создают ажиотаж.
   В магазинах  «Тафель»  можно купить примерно в два раза дешевле, чем в обычных магазинах свежие хлебо-булочные и кондитерские изделия.
 Эта фирма имеет договоры с дорогими магазинами, по которым эти магазины по очень низким ценам продают в  магазины системы «Тафель» товары, имеющие сроки годности еще на 1-5 дней. Благодаря этому, можно приобрести некоторые вполне годные товары по ценам в 3-4 раза дешевле, чем в обычных магазинах.
       Работающие люди стесняются ходить в льготные магазины.
    Вообще, в Германии магазины делятся на относительно дешевые и дорогие, престижные, которые посещаются главным образом  работающими и богатыми людьми.

    С каждым годом я чувствую себя хуже, слабее, плохо хожу вне дома. Мне думается, что это – не потому, что я живу в Германии, а вопреки.  Вероятно, если бы эти последние 12 лет я пытался прожить на Украине, то расстался бы с этим  Миром,  как, например, Саша Молдавский, царствие ему небесное.
Мне никак не удалось бы раздобыть средства для приобретения современных лекарств, для четырёх зондирований  сосудов и сердца, для двух операций на сердце, для двух операций на глазах, для одной операции на сонной артерии, для частых госпитализаций в серьёзных клиниках, для консультаций у солидных «узких» специалистов и другое. Я также не смог бы приобрести аппарат для контроля свёртываемости крови, средство для передвижения – орто-кар,  стационарный и портативный кислородные аппараты и многое другое. Мы не имели бы помощи от фирмы, обслуживающей больных и слабых.
     Со своей стороны, я не могу похвастать идеальным отношением  к своему здоровью. Плохо контролирую себя в отношении питания, физических нагрузок, в борьбе с гиподинамией и пр. В то же время, сказать, что я ничего не делаю в этом плане то же нельзя. Мне удаётся постоянно правильно дышать с использованием метода К.П. Бутейко, регулярно делать лечебную гимнастику для позвоночника, крупных суставов и   мышц с учётом возможностей моих сердца и лёгких.  Стараюсь не переедать.  С помощью орто-кара делаю дополнительные закупки.  Стараюсь регулярно делать что-либо по дому, по микро участку. Регулярно один раз в неделю провожу бесплатные ортопедические консультации для членов общины (последний год я вынужден прервать консультации, т.к. мне трудно добраться до синагоги) и др.  Одним словом, стараюсь быть активным в рамках своих  физических возможностей.
   Как я уже упоминал, я написал и издал в Одессе  брошюру-памятку (35 страниц небольшого формата) по методу К.П. Бутейко.  Написал и издал в Ленинграде  брошюру о профилактике и лечении остеохондроза и др. ортопедических заболеваний с изложением обычных методов, а также моих методов, проверенных на практике в течение многих десятков лет (75 страниц небольшого формата). Кроме этого я написал  и опубликовал несколько статей по моей специальности. Я работаю с компьютером: пишу, связываюсь с родными и близкими и др.  В общем, стараюсь жить активной современной жизнью, что-то создавать и быть полезным для семьи и людей.
    Мы не растеряли наших старых друзей, правда,  из-за большого расстояния не видимся  и реже переписываемся с ними.  Мы поддерживаем связь с Короткиными, с Розой Борисовной Фурсовой, Шуленькой в Израиле, детьми на Украине, с Галей- моей двоюродной сестрой в Израиле, регулярно переписываемся и перезваниваемся с Любовь Александровной Кнобель, с трудом связываемся с Тамарой Семёновной т. к. она сильно подавлена своими болезнями, связаны и с другими  старыми друзьями и соседями.
   Здесь,  в  Германии, мы обрели новых  друзей.
   Мы уважаем и любим Юрия Лазаревича и Беллочку Фельдман.
 Мы дружим и восхищаемся мужеством, организованностью и трудолюбием Раисы Израилевны Юфидиной, мы уважаем и любим её сына – Геннадия Ильича и   его сына – Максима. Мы уважаем, любим и с удовольствием общаемся с Таней и Валерием Иосисифовичем  Бароновыми, с  энергичным Петром Фельдман,   с Лидой Фарбман и её другом Семёном, с Алисой Ефимовной,  и другими новыми друзьями и соседями.
   Мы следим за международными событиями.  Короче, - пока нам удаётся быть относительно активными сознательными людьми.
   
  13. октября 2006.  Я приехал на своём «ортокаре» (инвалидное кресло с электрическим мотором)  из Ратхауса  (« Дом советов»). Сижу за столом и с волнением разглядываю только что полученный мною гражданский  паспорт. Фамилия, имя, отчество, день место рождения… Далее – крупно- НЕМЕЦКАЯ.
 А перед этим – напечатано что-то очень мелко. Беру лупу, рассматриваю: написано слово «национальность». Значит, что у меня – гражданина Германии теперь и национальность – немец!  Предположим, что в Германии «еврей» это – вероисповедание, происхождение, но в этом паспорте нигде нет слова «еврей»! Вот так: 87лет я прожил с советскими и украинскими паспортами, где слово «еврей», как клеймо на лбу при фашизме,  подчеркивало мою национальную «неполноценность», мешало мне нормально жить! А тут, в Германии я – немец! Вы скажете: это  международные законы заставили немецкое государство и немецкий народ принять евреев в Германию и дать им равные с немцами права. Вот именно потому, что законопослушные немцы и немецкое государство выполнили эти международные законы, приняли меня,  дали жильё, регулярно выдают мне средства на хоть и не богатую, но достойную звания человека жизнь, я благодарен им.  Ведь, кроме того, меня, нетрудоспособного человека, почти бесплатно регулярно обеспечивают лечением, лекарствами, очень дорогими операциями, средствами передвижения, повседневной помощью по домашнему хозяйству и уходом за мной – больным человеком.  К тому же, благотворительные организации оказывают нам помощь в приобретении по льготной цене продуктов и  некоторых вещей.
  Юридически у меня до этого дня было две Родины: Советский  Союз и Украина.  Я слишком  долго верил  правительствам этих государств, отдавал им свои силы, труд и здоровье, рисковал жизнью, защищая их в боях. В этих государствах при красивых Конституциях фактически правили, и сейчас еще в значительной степени правят  пьянство, воровство, необузданная коррупция чиновников всех уровней и ведомств, бесхозяйственность, незаконнопослушность, беспорядок и нищета  подавляющего большинства населения.  Эти – обе родины выпихнули  меня и мою жену в другое государство, кинув, как кость собаке, пенсию за шесть месяцев!
 Получается, что именно сейчас мы обрели Родину в лице Германского демократического государства, проявляющего настоящую заботу о нас – новых гражданах Германии.

    Сейчас мне  почти 90 лет. Наверное, пора оглянуться, подвести предварительный итог жизни.
       Думаю, что основная часть жизни  прожита не зря…Главный итог – это наши дети, внуки и правнуки, невестки, которыми мы вправе гордиться.
               

             Часть шестая:   Вся семья за круглым столом.

      Если бы можно было  собрать их всех, посадить за большой круглый стол…
  Попробую собрать их сейчас на страницах этого повествования.
               
Итак, дорогие мои, мы собрали почти всех близких родственников.
 К великому сожалению, нет с нами Якова Иосифовича Рохштейн.
  Вообразим, что мы собрались за общим столом.

  -- Прошу наполнить бокалы.  Взрослым нальём шампанское, а  малышам - лимонад.    Разрешите мне произнести тост.

  --Прежде всего, за здоровье и счастье на долгие годы вашей мамы, бабушки и прабабушки Ани, которая передала вам свои гены благородства, справедливости, ума и трудолюбия. Которая в тяжелейшее  послевоенное время  выкормила своим грудным молоком двух сынов, отдавая им часть своей плоти.
  Своим примером она воспитала у вас тягу к образованию и труду. Она до сих пор обладает отличной памятью, всегда помнит и заботится о вас.
    Я хочу также пожелать здоровья и счастья всем вам, нашим потомкам. Мы гордимся вами, т. к. вы все - достойные уважения люди.  Особую благодарность мы приносим нашим невесткам за их мужественный труд по воспитанию наших и своих внуков, за постоянную практическую помощь и заботу о нас, стариках. 
   Будьте здоровы и счастливы много лет! Храните традиции семьи Кауфманов- Кривинских.


               
          Глава седьмая   Мои   мысли.

Уважаемый читатель,  и эту главу, при желании, Вы найдёте  на «моей страничке» среди других работ.
 
 
                Заключение.

 Как я уже упоминал, эти мемуары  писались «по кусочкам». Вначале председатель Совета ветеранов попросил меня  написать страничку о начале   Второй мировой войны, потом - об окончании её. Чуть позже было предложено описать какой либо боевой эпизод.
.  Затем мне было предложено написать автобиографию.
   Всё это возбудило воспоминания о наиболее ярких днях моей жизни.
   Близкие мне люди просили вспомнить подробности. И я подумал:  «А почему бы мне не попытаться связать эти воспоминания в хронологическом порядке?».
     Мои мемуары могут показаться читателю похожими на одеяло, сшитое из разноцветных лоскутов.
  Я старался не описывать все  детали моей жизни, боясь «растянуть» повествование на сотни страниц  с  изложением наряду с интересными много  неинтересных событий.      Поэтому при чтении этих воспоминаний у читателя может возникнуть ощущение временных «дырок».
 Прошу прощения за  литературное несовершенство повествования.

 А у меня   появилось ощущение, что уже прожитые годы жизни пролетели очень быстро и интересно, несмотря на массу  трудностей. И хочется далее  строить планы, быть нужным, полезным и жить ещё, приносить родным и неродным людям пользу! 
            
Незаметно подошел апрель 2009 года… Осталось немного времени  до 64 годовщины окончания Второй  Мировой войны… Какое это великое событие! Закончилась кошмарная бойня, в которую было втянуто практически в той или иной степени всё население планеты Земля! Потеряв сотни миллионов своих  лучших сынов и дочерей, человечество избавилось от зверского гитлеровского фашизма, а затем и от не менее зверского сталинского коммунистического тоталитаризма…  Человечество начало жить по новым законам демократии, гуманизма…
 Многие народы вложили свой вклад в эти события… Велик вклад в победу добра над злом так же и еврейского народа.
  Воины-евреи отличались особым качеством: они не сдавались в плен, сражались до последнего патрона, оставляя его для себя, на случай неизбежного пленения… Выражаясь языком современных детективов, у евреев «не было мотивов» для сдачи в плен. Действительно - для еврея сдача в  фашистский плен означала неминуемую, часто мучительную, смерть! И это ничуть не снижает ценность заслуг многих евреев, проявивших храбрость, упорство в бою, особую терпимость к тяжелейшим условиям воинского быта, исключительную добросовестность и творчество при выполнении ратного долга…
  С особым интересом я ожидаю еще одну дату: 1 октября 2009года.  В этот день мне должно исполниться 90 лет!!! Надеюсь дожить до этого дня… 90 лет такой трудной жизни! Великое спасибо Судьбе.!
   Дорогой друг, спасибо Вам, что Вы дочитали до конца моё скромное повествование.  Именно Ваше терпенье и, возможно, уважение к изложенному мною позволяет мне  считать Вас моим другом…

                С глубоким уважением к моему читателю, Юрий Кауфман.

                Апрель 2009 года