Это была странная женщина. Она не ходила, а ездила в кресле-каталке, которая бывает у инвалидов. На нее был наброшен грязный неопрятный халат. Он был небрежно запахнут и было видно голое тело старухи с сухими, болтающимися, как пустые мешочки из-под крупы, грудями. Но она казалось, вовсе не замечала, что это у нее все видят. Народу было много, все они выстроились в два ряда, и она, как по коридору, проезжала мимо них. Останавливалась перед кем-нибудь и говорила ему все, что думает о нем и его поступках, при этом глядела прямо в глаза. А глаза у нее были особенные.
Они были огромные, черные и молодые. На ее худом изможденном лице они были единственным живым местом, все остальное как бы отсутствовало или, если точнее, не замечалось. Люди как загипнотизированные смотрели ей в глаза и отвечали только одну правду. По их лицам было видно, что они боятся ее, но никто из них не осмеливается уйти отсюда. Так она ехала, говорила и неумолимо приближалась к ней, к Анастасии. Голос женщины был громкий и резкий, как крик птицы. Анастасия совсем не хотела с ней разговаривать. Она оглянулась, ища выхода, но потом передумала: «Нет, пусть лучше сейчас она скажет мне все, и я начну всю жизнь сначала, и буду жить по-другому, лучше, чем до сих пор».
Женщина подъехала, мельком взглянула на нее и мимолетом бросила: «Подожди, ты меня проводишь», - и отправилась дальше. «Но почему? Может быть, я вовсе не хочу ее провожать! О чем я с ней буду говорить, с этой ненормальной юродивой?» Очень скоро все разошлись, и они остались вдвоем, вернее, втроем, возле юродивой все время крутился какой-то невзрачный человечек. Анастасия даже лица его никак не могла увидеть, он был горбат и все суетился, поправлял женщине ноги, халат, помогал поворачиваться на каталке и все что-то лопотал себе под нос, по-видимому, спрашивал ее, не хочет ли она есть или пить, куда они сейчас поедут, зачем она оставила эту красивую женщину здесь, неужели она не видит, что напугала ее своими словами. Юродивая восседала на каталке, как на троне, и резко оборвала его лепет: «Я сама знаю, зачем!»
- Пошли со мной! – обратилась она к Анастасии, - Не бойся, я тебе ничего не сделаю. Не думай, что ты совсем безгрешна, и мне нечего было тебе сказать. Ты ничуть не хуже и не лучше других, но кое-что тебя отличает. Я это сразу заметила. Тебе не нужно ничего рассказывать, ты и так все, или почти все про себя знаешь и слишком много про это думаешь. Тебе надо помочь, но я не знаю как. Это со мной впервые. Ты меня озадачила.
Анастасия шла сзади и везла юродивую, горбуна рядом не было, он куда-то исчез. «Она права, я слишком много копаюсь в себе. Но что же делать, не могу же я сама себе отрезать голову и ни о чем не думать?»
Юродивая усмехнулась.
- Это совершенно не обязательно, - она повернулась к ней лицом и заглянула в глаза. – Сейчас ты проснешься и первое твое желание будет умереть, но это не выход. Запомни простой житейский совет: «Все, что ни делается, все к лучшему…»
Она открыла глаза, и в ушах ее эхом раздавались слова юродивой. Она все вспомнила, и ей захотелось умереть или вновь вернуться к юродивой, с ней страшно, но все-таки не так, как в жизни.
Она лежала на куче с углем в подвале какого-то дома. Платье было измазано в саже, подол и верх рукава порваны. «Как же я в таком виде пойду на станцию? А где моя сумка? Куда же я ее дела? Он, по-видимому, напоил меня чем-то. Как я здесь оказалась? Ничего не помню. А почему он меня не убил? Я ведь узнаю его из тысячи! Неужели он ничего не боится?»
Она села на уголь, обхватила голову руками и заплакала, сначала тихо заскулила, как побитая собака, а затем все громче и громче с завываниями: «За что! За что он меня так!» Сама себя заводя этими словами, дошла до истерики, встала на колени и стала биться головой об угольную кучу и кричать: «Ненавижу-у-у-у!» После этого ее вытошнило. И в это время, когда все нутро ее, казалось, хотело вылезти наружу и вывернуть ее наизнанку, она поскользнулась на куске угля и чьи-то руки подхватили ее за плечи сзади. Она вздрогнула, она узнала их! Это был он! Она схватила первый попавшийся кусок в руку и, развернувшись, ударила его по голове. Откуда только сила взялась? Он пошатнулся и упал навзничь, раскидав руки в разные стороны. Лицо его было вымазано черной сажей и красной кровью. Он не шевелился.
- Господи! Что же я наделала! А вдруг это не он?
Она сразу успокоилась, и только икота напоминала о ее недавней истерике. Она подбежала к нему и вытерла рукой лицо. Он…
Как-то странно, пусто стало внутри. Ей не было не страшно, не больно, но и радости за свое отмщение она не чувствовала. Зачем он вернулся? Добить? Чтобы не было свидетелей, нет, неправильно, чтобы не было жертвы, нет, опять неправильно, чтобы никто не мог рассказать. «Завалил бы меня углем, и до зимы меня здесь никто бы не нашел, а его ищи-свищи за это время. Вот и просчитался. Это я тебя сейчас углем завалю, и меня ищи-свищи». Она уже хотела было подтащить его к куче угля поближе, чтобы удобнее было, как он тихонько шевельнулся и, как в замедленной съемке из фильма ужасов, стал подниматься. Он застонал, сел напротив нее и открыл глаза. Она в ужасе замерла и вообще не могла шевельнуться.
«Какое красивое сочетание цветов! Синие глаза, красная кровь, черный уголь и белое лицо, - совсем некстати подумала она, - Нет, я схожу с ума. Он ведь сейчас убьет меня, а я думаю о каких-то цветах».
- Ну вот, теперь мы с тобой почти в расчете. Правда, ты морально пострадала больше.
- Ненавижу…- автоматически сказала она.
- Это я уже слышал.
- Зачем ты пришел, добить меня? Сейчас я тебе так легко не дамся. Сейчас не темный вечер и не пустынный парк, я буду так орать, что вся округа сбежится.
- Орать не понадобится. Я не собираюсь тебя добивать. Ну, в общем, это долго объяснять. Короче, выбирай сама: или ты меня сейчас ведешь в милицию, или я тебя веду на станцию. Как решишь, так и будет.
Она сидела немного ошарашенная. Такого еще не было, она, по крайней мере, не слыхала, чтобы насильник пришел к жертве и просил ее отвести его в милицию.
- А ты хитрый, думаешь, повинную голову меч не сечет? Да? А я вот отведу! И еще попрошу, чтобы побольше тебе, гаду, припаяли!
- Твое дело. Вставай. Пойдем. Чего тут сидеть?
Она поднялась и стала отряхиваться. Он попытался ей помочь.
- Не притрагивайся ко мне! Гадина!
Он отшатнулся.
Они вышли на улицу. Вид у них был, конечно же, необычный, если не сказать хуже. Поэтому многие прохожие оборачивались и смотрели им в след. «Все-таки хорошо, что мы вдвоем, а не я одна, за компанию не так неловко… Нет, я окончательно спятила, о чем я думаю?! Он ведь меня изнасиловал, а я думаю, что с ним веселее идти по улице!»
- Может быть, поедем на автобусе? До ближайшего отделения еще два квартала шагать.
- Нет уж. Ты в автобусе от меня очень хорошо улизнешь, в толпе-то.
- Дура.
- Это почему же я дура?!
- А ты не понимаешь? Это, видимо, я тебя по башке углем стукнул, а не ты меня, если ты так туго соображаешь! Я сам тебе показываю дорогу в милицию, и я же улизну? Ты хоть соображаешь, что говоришь?
- А чего ты орешь? Ты вообще молчать должен и не злить меня лишний раз! А дорогу ты мне показываешь, потому что я не местная, а туго соображаю я тоже из-за тебя. Чем ты меня напоил вчера? Я даже не помню, как в подвал попала!
- Да это просто снотворное было. Что бы ты не очень сопротивлялась. Димедрол обыкновенный.
Они замолчали и вновь двинулись в путь. Молчание затянулось.
- Тебе сколько лет? Ты хоть совершеннолетний7
- Боишься, не дадут на полную катушку? Не переживай, двадцать мне, все впорядке.
- У, сопля говенная, еще женилка не выросла, и туда же. Ненавижу. Ты знаешь, я тебе в мамы почти гожусь.
- Не ври, какая ты мне мама?
Анастасия задумалась: «Ну, не в мамы, то в старшие сестры точно. Ну, что я мелю! Какой он мне братишка? Не, димедрол мне явно не на пользу пошел… Вот придем мы сейчас в милицию. И я объявлю: «Он меня изнасиловал. Возьмите его под стражу». Он подставит руки для наручников и его уведут… Нет, тут что-то не так… Надо мной же смеяться будут. Не поверят. Он на это и рассчитывает. Вон какой смелый идет… Нет, не пойду я в милицию на посмешище»
Она остановилась.
- Чего ты? – удивленно посмотрел на нее. – Тебе нехорошо?
- Заботливый какой! Вези меня на станцию, уеду я, только ты мне денег дашь, я свою сумку где-то потеряла.
Он робко улыбнулся, как испуганный заяц, и спросил:
- Ты меня простила?
- Еще чего! Просто не хочу быть посмешищем в вашей милиции, мне же никто не поверит! У тебя после угля тоже голова туго соображает?
- Да, пожалуй, ты права. Я об этом как-то не подумал.
- Все ты подумал! Ты на это и рассчитывал! И не строй из себя святого ягненочка! Вези меня на станцию, ничего я в вашем чертовом городе не знаю!
- Чего ты раскричалась? Поехали!
Но ничего хуже ее и не могло ждать. Ее автобус уже ушел и следующий должен был быть только на следующее утро. Она оставалась одна, в незнакомом городе, и даже переночевать было негде. Не хватало еще раз вляпаться в какую-нибудь историю. «Что же мне делать? И зачем я его прогнала? Хоть одна знакомая душа в этом треклятом городе». Она поймала себя на мысли, что думает о нем спокойно, без ненависти.
- Ты почему не уехала?
Анастасия вздрогнула.
- А, ты, почему вернулся?
- Тебе денег не хватило?
- Все мне хватило, только билет не на что покупать было. Автобус –то ушел. А ты почему вернулся?
- Не знаю. Почувствовал что-то и вернулся.
- На место преступления потянуло?
- Что ты мелешь!
- Чего ты на меня все орешь? Я в книжке где-то прочитала, что преступников тянет на место преступления. И брось такую привычку на меня орать, мал еще.
- Ну, ладно, пойдем ко мне. Переночуешь, а утром уедешь.
- Ага, сейчас, уже собралась. Ты меня прирежешь тихонько, и закопаешь в саду под яблонькой, и никто меня искать не будет. Скажут: «Уехала Настя и писем не пишет».
- Нет у нас никакой яблоньки! Я в пятиэтажном доме живу с матерью!
- И, что ты своей матери скажешь? «Вот, мама, баба, которую я прошлой ночью изнасиловал, а сегодня пусть она у нас переночует». Так, что ли?
- Это мое дело. Не хочешь? Ну и оставайся! Пусть кто – нибудь еще над тобой покуражится. А, может быть, тебе самой это нравится?
Звонкий шлепок пощечины эхом раздался по опустевшей привокзальной площади. Редкие пассажиры, оставшиеся, по-видимому, тоже без своего автобуса, посмотрели в их сторону.
- Как знаешь. – Он повернулся и пошел.
Ночь наступала, и прохлада, охватившая сначала ноги Анастасии, стала подбираться к пояснице и плечам. Она поежилась. Очень хотелось спать, но холод и страх не давали покоя. Где-то во втором часу ночи она наконец забылась, но тут же кто-то затряс ее плечо.
- Вставай, ты застынешь!
- С каких это пор ты стал таким заботливым? Не после вчерашней ночи, случайно?
- Ну хочешь, я перед тобой на колени встану, прощения попрошу?! Пойдем со мной, а завтра я сам тебя на автобус посажу!
- Соглашайтесь, девушка. Меня бы так кто-нибудь уговаривал, я бы сразу побежала. – Старушка-еврейка весело улыбалась, сидя на соседней скамейке. – Молодой человек, а что это вы так кричите, тут ведь люди спят.
- Извините, пошли.
Он взял ее за руку и повел за собой. Ей так хотелось в тепло, что при всей абсурдности данной ситуации, она пошла за ним. Будь что будет.
Встретила их маленькая кругленькая женщина с перепуганными глазами.
- Сынку, дэ ты ходыш? А цэ хто?
- Мамо, эта женщина сидела на вокзале, она на автобус опоздала. Она очень замерзла. Можно она у нас переночует? Ей только до утра.
- Боже ж ты мий, вона же уся сыня. Заходьте, жиночка!
Женщина захлопотала у плиты, разогрела чайник, поджарила яичницу.
- Ешьте.
Русская речь ей совсем не шла. Она была настоящая украинка. Когда она говорила с сыном, ее мягкое воркование органично сливалось со всем ее обликом мягкой, доброй, гостеприимной.
Анастасия пригрелась и задремала прямо за столом. Уже сквозь сон она услышала: «А вона красуня, Пэтрыку. Краще, ниж твоя Людочка. Ну, мовчу, мовчу». Он разбудил Анастасию и позвал лечь на кровать. И, как всегда это бывает, перебил ей самый сладкий ее первый сон. Она легла, но теперь уже не могла сомкнуть глаз. Всякие мысли стали лезть ей в голову. Она подумала, что всего два дня, как она уехала из дому, нет, теперь уже три, и столько всего произошло за это время. Лида-подружка гадала ей перед дорогой, что именно здесь она найдет свою судьбу, но до этого с ней произойдет много всего, в том числе и очень плохого. Ну, плохое уже произошло, хотя она была уверена, что хуже, чем было ей там, уже не будет. В это время она услышала шепот. Сначала она подумала, что ей послышалось. Нет. Он стоял на коленях возле ее кровати и как будто молился. Уж не сектант ли он? Еще принесет меня в жертву своему богу! Сейчас ка-а-а-к пырнет ножом!
Она резко вскочила и заорала: «Не подходи!»
Он испугался больше, чем она, отшатнулся и сел на пол.
- Тише ты, маму разбудишь. Не трону я тебя.
- А чего ты тогда молишься здесь возле меня?
- Я не молюсь, а разговариваю.
- Ты ненормальный? Сам с собой разговариваешь?
- Нет, я с тобой разговариваю.
- Еще лучше. Ты не видел, что я сплю?
- Видел. Я в глаза тебе не могу смотреть, хотел так поговорить.
- Я, пожалуй, пойду отсюда, а то у меня у самой скоро крыша поедет.
- Ладно, я не буду тебя больше пугать, спи спокойно, я уйду.
- А что ты мне хотел сказать?
- Я хотел объяснить, почему все так произошло. Но, когда ты не спишь, ты ведь меня и слушать не захочешь, подумаешь, что я хочу оправдаться.
- А ты что делаешь? Разве не это?
- Вообще-то ты права. Но раз уж ты не повела меня в милицию, ты должна знать причину всего этого.
- Ну и в чем же причина?
- Это долго рассказывать.
- Не хочешь? Зачем тогда начинал: «Ты должна знать…»
- Ты сейчас в таком состоянии, что вряд ли поймешь меня.
- Не пожалею? Да, не пожалею! Может быть тебя еще по головке погладить и всплакнуть вместе с тобой?
- Ладно, спи.
Утром, как и обещал, он проводил ее на станцию, и сам посадил на автобус. Все это время ни о чем существенном они больше не говорили. Они не сказали друг другу даже «До свидания». Хотя о каком свидании могла идти речь после всего случившегося.
В поселке, куда она приехала, приняли ее хорошо. Зачислили художником-оформителем в большой красивый клуб, как и обещали. Жить было негде, и она временно пристроилась в маленькой комнатушке прямо в клубе. Пока было лето и осень, было вполне сносно, но ближе к зиме, она стала застывать в эдаких хоромах, которые топили ближе к выходным, а остальное время через день.
Директором клуба работала красивая худосочная молодуха Людмила Максимовна, жена местного директора совхоза. Одевалась она всегда очень модно, следила за собой. Имела худые длинные ноги и вечно вздернутый кверху острый носик. Разговаривала она с Анастасией только по делу и всячески старалась показать Анастасии ее место в этой жизни. Все это было вполне сносно до тех пор, пока Людмила Максимовна не заметила, что живот у Анастасии приобретает округлые формы. С этого момента ее презрению не было предела. Теперь она общалась только с брезгливым выражением на миловидном лице.
Сама Анастасия все поняла вскоре после своего отъезда из того, чужого ей города. Она немного поплакала по ночам, а затем успокоилась: «Чего же я реву. Это же хорошо! Теперь я буду не одна, и будет человек, которому я буду, нужна, как никто другой. Это будет обязательно сын. Алеша. Лешенька…». Теперь каждый вечер, ложась спать, она разговаривала с ним. Она трогала свой живот и все никак не могла дождаться того дня, когда почувствует его рукой. «Ну, где же ты? Почему ты так медленно растешь? Сынок?»
Все переменилось в ее жизни. Она с удовольствием ходила на работу. Все время улыбалась и мурлыкала себе под нос какие-нибудь песенки. Только один разговор ненадолго омрачил ее настроение. Она сидела на сцене и рисовала декорацию, когда услышала голос своей начальницы, та с кем-то разговаривала, стоя за кулисами. Анастасию они не видели, а может, и видели, но не считали нужным говорить более тактично.
- Не успела приехать, как тут же мужиков к себе водить стала. Кто это, интересно, к ней ходит? Надо бы проследить.
- Вы, Людмила Максимовна, не переживайте, я прослежу. Я ведь сторожую, мне совсем не трудно. А лучше выгоните ее, она так у нас всю молодежь в распутство втянет.
- Нельзя, по закону не положено. Да и где мы еще художника-оформителя найдем. Работает она хорошо, как ни странно. А почему это ты, Филипповна, думаешь, что она за молодежь примется?
- Уж больно красива.
- Красива? Откуда ты взяла?
И в этот момент банка с краской выпала у Анастасии из рук.
- Что же я натворила! Всю сцену залила! – охнула Анастасия.
Ничуть не смущенная Людмила Максимовна выглянула из-за занавески.
- Смотреть лучше надо, а не уши развешивать!
«Что я им такого сделала, что они меня так не любят? Зачем же меня сразу грязью обливать?»
С грустью подумала Анастасия, возвращаясь в свою комнатушку. Но как только она вошла и увидела окно, заполненное солнцем, и маленькую подушечку, которую она последнее время вышивала голубыми незабудками для своего Лешеньки, все сразу забылось.
- Ну, Лешка, проголодался? Сейчас мама тебя покормит. Чего ты больше хочешь? Рыбки жареной или оладушков? И того и другого. Ладненько. Будет тебе и то и другое!
И принялась за стряпню.
- Ты, солнышко, не расстраивайся, что у тебя папы не будет, зато у тебя мама хорошая. Она тебя знаешь как любит? Да и папа у тебя, наверное, не очень плохой человек, только запутался маленько в жизни. Я так думаю, обидел его кто-то очень. Вот он и выместил свою обиду на мне. Ты у меня вырастешь добрый, и никого обижать не будешь. Правда? Вот и хорошо.
В дверь постучали.
- Войдите!
- Анастасия Михайловна, я к вам ненадолго. Мне вам сообщить кое-что надо.
- Филипповна, заходи. Что сообщить?
- А с кем вы тут разговаривали?
- Ни с кем. Сама с собой.
- А я подумала гости у вас. Что вы, голубушка, все одна и одна. Пригласили бы кого-нибудь. Так ведь с тоски умереть можно.
- А я не одна. У меня кавалер есть, так что мне не скучно.
- Кавалер? А как его зовут, если не секрет, простите уж меня, старуху любопытную?
- Отчего же секрет. Алексеем зовут.
- Из местных?
- Да нет, приезжий из города.
- Что-то я засиделась у вас, пойду, пожалуй.
- Филипповна, а дело-то, какое? Зачем приходила?
Но старуха уже скрылась за дверью. Анастасия усмехнулась и подумала: «Как легко старуху провести. Наговорила ей кое-чего, а она уже и приняла все за чистую монету». Одного только Анастасия не знала, из-за чего с такой скоростью убежала Филипповна, не знала она, что из приезжих Алексеем звали только мужа Людмилочки Максимовны.
- Мой муж! – тонкие брови Людмилы Максимовны поползли вверх. – Не может быть! Когда она успела?
- Да вот так и успела. Я сразу подумала, из приезжих и зовут Алексеем, это только ваш муж, больше не кому.
- Вот паршивка, еще не дай бог на алименты на него подаст. Нет, я ее выживу отсюда.
- Правильно, правильно, Людмилочка Максимовна, нечего позорить порядочных женщин.
Наступил декабрь. В клубе началась усиленная подготовка к новогоднему вечеру. Работы накопилось уйма. Анастасии приходилось довольно часто обращаться к директрисе за всякими вещами: то краски, то кисти, то ткань. Она так часто забегала к ней в кабинет, что иногда забывала даже постучаться. Людмила Максимовна отчитывала ее за это, но Анастасия все равно забывала. Именно это сыграло с ней злую шутку. Она ворвалась в кабинет и застала довольно пикантную сцену. Директриса целовалась с каким-то мужиком. Людмила Максимовна переменилась в лице и тихим, не обещающим ничего хорошего голосом, прошипела:
- Я сколько раз вам говорила, чтобы вы стучались, когда заходите в мой кабинет?
- Извините, - только и смогла выдавить из себя Анастасия, но поразил ее как раз не этот шип. Пригвоздил ее к месту взгляд нежданного гостя. Эти синие глаза на бледном лице! И шрам на лбу.
Несколько секунд она постояла молча, потом еще раз извинилась и быстренько скрылась за дверью.
- Она беременна?
- Да. А ты что, впервые видишь беременную женщину? Петенька, что с тобой? Что тебя так поразило? Это обыкновенная местная шлюха.
- Местная?
- Ну, сейчас местная, но недавно была приезжая. Да что с тобой, в конце концов. Я для чего тебя вызывала, чтобы ты расспрашивал меня про всяких таких?
- Ты вызвала меня наладить освещение в вашем клубе. А вообще-то, я не знаю, для чего ты меня вызвала. Наверное, для того, чтобы разбередить заживающую рану.
- Я так тебя ранила? Ты все еще любишь меня?
- Уже нет. А где она живет?
- Хочешь навестить? Сходи, она пустит, она всех пускает, даже мой муженек к ней наведывается.
- Зачем ты вышла за него? Ты ведь его не любишь?
- Ты все равно не поймешь.
- Тут и понимать нечего. За богатенького захотелось?
- Да, а что здесь плохого?
- Ничего плохого не было бы, если бы ты его любила. А на каком она месяце?
- Откуда я знаю? Наверное, на пятом или шестом, это ты моего мужа спрашивай. И что ты ко мне привязался с этой шлюхой?!
- А причем здесь твой муж?
- Да она сама сказала, что спит с ним и что ребенок от него.
- Так и сказала? И ты спокойно все это наблюдаешь?
- А что? Никто ничего не видит и не знает, если ему меня мало, пусть гуляет. Деньги то все равно мои будут. Ну, хватит об этом. Я ведь тебя вызвала сделать тебе предложение.
- Руки и сердца?
- Ну, рука у меня отдана другому, а сердце всегда принадлежало только тебе. Петенька, потерпи немного. Мне нужно пожить с ним несколько лет, потом я подам на развод, и у меня будет уйма денег! Но не бросай меня в такое тяжелое время! Петенька, ты меня слушаешь?
- Ты мне так и не сказала, где она живет.
- А что тебе, собственно говоря, надо от нее? Это становится подозрительным.
- Мне она сама нужна.
- Зачем?
- Я люблю ее.
- Что?! Так быстро! Это ты специально мне назло так говоришь? Признайся.
- Где она живет?
- Ты, идиот безмозглый!
- Ну, я пошел.
Он вышел за дверь и тут же нос к носу столкнулся с Филипповной. По ее рассеянному виду и блуждающему взгляду было понятно, чем она здесь занималась.
- Бабушка, вы не знаете…
- Знаю, знаю, милок. Последняя комната налево в-о-о-от по этому коридору.
- Ну и кадры…
Но Анастасии не было в комнате. Она была на сцене, готовила оформление к новогоднему балу. Он подошел к ней сзади, взял за плечи и поцеловал в макушку.
- Здравствуй, жертва.
- Молодой человек, это вы со всеми так здороваетесь?
- Слушай, а я до сих пор не знаю, как тебя зовут!
- Я говорила, только ты не слышал.
- Ты ничего не хочешь мне сказать?
- Я? Ничего. Ах, да меня зовут Анастасия.
- И все?
- Все.
- Я ведь все понял, это мой?
- Ты про что?- она мельком взглянула на свой живот, - Нет, мой. Ты еще слишком молод, чтобы такое сделать.
- Анастасия, не дури!
- Молодой человек, не мешайте мне работать!
Она встала и пошла в свою комнату, он пошел за ней, но дверь захлопнулась прямо перед его носом.
- Анастасия!
Комната ответила молчанием.
- Анастасия! Открой дверь!
- Молодой человек, чего вы так кричите? Женщина отдохнуть легла, она в положении, ей отдых нужен, а вы шумите. А вас Людмилочка Максимовна велела отыскать и привести к ней, вы ведь работать сюда приехали, а не за бабами гоняться. - Филипповна стояла напротив него, строго поджав губы. Ему ужасно захотелось стукнуть эту бабку жабоподобную по кумполу, чтобы от нее только одно мокрое место осталось, но он сдержался.
- Где она, ваша «Людмилочка Максимовна»? Анастасия! Я вернусь! Лягу здесь под дверью и буду лежать, покуда ты не откроешь!
Он действительно вернулся и сел под дверь. Анастасия не слышала, когда он пришел, и поэтому, никого не стесняясь, беседовала со своим сыном.
- Алеша, ну сколько раз я тебе говорила, не будь таким нетерпеливым. Сейчас все будет готово, сейчас я тебя накормлю. Полежи спокойно
Филипповна обходила свои апартаменты, когда увидела давешнего хулигана, сидящим у двери. Она тихонько к нему подкралась.
- Ты что тут делаешь?! Бесстыжие твои глаза!
- Бабуля, с каким это Алешей она там разговаривает?
- Алешей?! О, господи, как же это я его пропустила, не заметила!
- Кого не заметила? Кто это?
- Так это же Алексей, муж Людмилочки Максимовны! Что же я ей теперь скажу?! Как оправдаюсь?!
Анастасия услышала шум за дверью и открыла. На пороге сидели он и Филипповна.
- Что вы здесь делаете?
- Где он?
- Кто он?
- Алексей!
- Какой Алексей?
- Она его под кроватью спрятала!
- Кого я под кроватью спрятала?
- Мужа Людмилочки Максимовны!
Анастасия наконец-то поняла, что произошло, и звонко засмеялась.
- Ну Филипповна, ну комик!
Старуха заглянула под кровать и, ссутулившись, быстро ушла из комнаты.
- А ты что здесь стоишь? Иди отсюда к своей «Людмилочке».
И вновь дверь захлопнулась перед его носом.
- Анастасия! – он изо всей силы стукнул кулаком по двери, - Это мой сын! И я хочу, чтобы он называл меня своим отцом!
- Откуда ты взял, что это сын? Я фотографию тебе еще не показывала.. Может быть это дочь?
- Пусть – дочь, но это моя дочь!
- Нет.
- А чья?
- Мужа Людмилочки Максимовны.
- Врешь! Это ты моего сына называла Алексеем. Кстати я с тобой полностью согласен. Пусть его будут звать Алексеем, очень хорошее имя
- Глупый, наивный мальчишка. Это все – плод твоего больного воображения.
- Мы долго будем говорить через дверь?
- Недолго, я замолкаю.
- Анастасия! Я всю жизнь мечтал о сыне!
Дверь молчала.
- Настя, я безумно счастлив, что он у меня скоро появится и именно от тебя. Ну, не глупи, не делай ребенка сиротой!
Последние слова он проорал на весь коридор.
- Ну, что ты орешь? Что ты ему можешь дать, ты сам еще сопливый мальчишка.
- Насть, я не мальчишка.
- Какие мы с тобой родители? Мы друг другу чужие люди, у нас нет ничего общего.
- Как нет? А сын? Анастасия, открой дверь!
- Уходи отсюда.
- Ладно, я пошел. Но я еще вернусь!
Он был счастлив. Анастасия много не знала о нем, и поэтому он не обижался на нее за такое ее поведение. Он приехал домой, весело щелкнул кошку, сидевшую на лестнице в его подъезде, и быстро, перескакивая через две ступеньки, вбежал к себе в квартиру.
- Мамо! Мамо! - кричал он, ища ее во всех закоулках.
- Божечки, сынку, шо у тэбэ скоилося?
- Мамо, у меня скоро родится сын!
- Шо ты мэлэш? Ты же не жинка! Як вин можэ у тэбэ народытысь? Ты здурив, а можэ ты пьяный?
- Да не пил я! Хотя повод есть! У меня будет сын или дочь, это не важно, главное, будет!Ты помнишь, что доктор говорил? Он ошибался! У меня будет сын!
- Пэтрыку, но для того, щоб народылась дытына, трэба, щоб була жинка, а у тэбэ никого ж нэма. Людочка выйшла замиж, а бильше у тэбэ никого нэ було.
- Была. Одна. Помнишь, летом у нас ночевала.
- Та красуня?! И це ты тою ноччю?! Ах, ты, - мать схватила первое попавшееся ей под руку полотенце и стала лупить своего Пэтрыка по чем попало. Он смеялся, в шутку отбивался, в конце концов схватил свою мать в охапку и стал целовать ее. Она наиграно отбивалась, но глаза ее светились весело. Они успокоились и сели на диван.
- - Вот только одна загвоздка. Она не хочет со мной разговаривать.
- Хороша жинка.
- Это почему же хороша?
- Гордая.
- Да уж, это ей не занимать.Что мне делать?
- Хочешь, я з нэю поговорю?
- Нет, мамо, я сам. Это я должен сделать сам.