Научите ее жить в этом вакууме.
Вакуум порезан тупыми ножницами на неровные полоски грязно-серого цвета.
Белые полоски она поскорее перешагивает сама, не хочется пачкать их грязными пятками...
***
Она сидит на подоконнике, обняв колени руками, смотрит на играющих во дворе детей. Старается не замечать ноющей боли в затылке. Боли от того, что глаза постоянно косят на противоположную сторону улицы. Ту, по которой приедет Его машина. Она старается прикрыть плотнее занавеску. Она обманывает себя, что совсем Его не ждет...
История стара как мир? Но почему же тогда она ничуть не менее реальна? Счастливы неведающие...
А он в это время обнимал ангела. Растрепанного ангела с огромными чистыми глазами. Ангел смотрел на него с помятой подушки и плакал от счастья, повторяя, что это навсегда. А он устало думал о том, как же хочется курить...
Его жизнь ныряет в омуты, всплывает покурить, задыхается от своего же запаха и гордится новыми морщинами. В его жизни есть она с веселым смехом и нежными руками, мягким, податливым телом с таким родным запахом. Его жизнь безжалостно бьет и смеется над ней, а его руки крепко держат ее тело, не отпуская.
Стекло приятно холодило щеку, дождинки стучали прямо в ухо. Она не зажигала свет, она сливалась с темнотой. Каждая частичка тела находила себя в миллионах пустых уголков и разрезов пустоты. Казалось, ее кожа – ненужный атрибут, делящий пустоту на внутри и снаружи. Ах да, внутри было еще тепло, которое тело хранило для его нечастых визитов. Теплая пустота...
А он целовался. Целовался до одурения, выпивая до дна чужую наивность. Он проводил пальцами по мягкому животику, девушка трепетала от желания, шептала на ухо горячие слова. Просила о любви, краснела от ею же сказанных слов. Ему не хватало ощущений, ведь он пришел сюда лишь за этим. Он резко развернул ее, увидел нежную спину, сжал руками бедра. Тряхнул головой, отгоняя навязчивое воспоминание другой спины с ямочками. Это становится неприятным!
В ее комнате говорили фотографии. Говорили о ее любви и жизни. Только рамки блестели как льдинки, мешали рассмотреть детали, закрывали смысл за глупой стеночкой. Она их разбила, освободила фотографии, выпустила улыбки на свободу. А фотографии легли поверх осколков такими же холодными картонками. Быть может, в них есть жизнь, пока ты любишь? Когда ты делаешь фотографию, смотря в объектив розового цвета и видя цветную жизнь. Видишь в сером цвете миллионы оттенков, и они сверкают как разноцветные горошинки.
А потом цвета умирают. Вянут как ненужные букеты, улыбки тускнеют, уголки глаз устало опускаются. А ты пытаешься удержать воспоминания в фотографиях, заключаешь их в яркий плен, держишь на стене и не разрешаешь возникать в воздухе без разрешения. Быть может, стоит разорвать эти связи с прошлым? Рука нежно погладила черную матовую поверхность...Фотоаппарат ни в чем не виноват. Ни в Ее плохом настроении, ни в Его нелюбви, ни в тусклом освещении. Он лишь служит твоему воображению. Служит последующим нервным толчком к переживаниям. Афтершок.
Он не любил совместные фотографии. Он мог часами любоваться на свои фотографии и нервно перекладывал чужие. Взгляд задерживался лишь мельком на ее улыбке. Он не любил ее грустной. Он хотел видеть ее радость и страсть. Она отдавала ему себя, не брала ничего взамен. Любовь платила за ее грустные вздохи – стонами страсти, за нервную дрожь – смехом до коликов, за холод одиноких ночей – теплом его рук. Она привыкла за все рассчитываться со своей любовью. А теперь любовь уходила, уступала место пустоте. Пустота ее обволакивала, день за днем погружала в себя, в свою скучную вязкую массу, наполняла противной слизью нелюбви. Воспоминания разбивались на кусочки, слово вместе - становилось ненужным, чужим. Но почему-то все еще желанным.
Усилием воли она заставляла себя отделить любовь от привычки, они переплелись в своем желании быть с ним, чувствовать его запах, целовать его родинки. Привычка заставляла звонить и слушать голос, привычка заставляла дрожать от его поцелуев, стонать под горячими толчками его тела...Стоп. Любовь вымерла в привычку? Руки сжались. Ей было искренне жаль эту несчастную любовь, рассыпающуюся на куски несбывшихся мечтаний.
Она держалась каждым ноготком за эти кусочки, каждой слезинкой оплакивала их неродившихся детей. Ей было жаль отпускать любовь. Но она с ней прощалась...
А он ехал в машине по ночному городу. Рядом счастливо улыбалась девушка, ее нежное тело еще не остыло от его ласк. Ее лицо идеально, волосы, ноги, грудь...Невольно он снова почувствовал возбуждение. Она дернулась, посмотрела на него долгим взглядом. Почувствовала? Да...она потянулась к нему всем телом, рука нащупала стоящий член...
Но он отвернулся. Спешил домой. Как ни странно, внутри него росла тревога. Непонятное беспокойство начинало жечь, и сил размышлять не было. Эта маленькая девочка высосала из него все силы. Он хотел побыстрее высадить ее у подъезда, удалить ее номер из записной книжки. Чтобы больше никогда не возвращаться к этим воспоминаниям. Они ему не нужны. Он получил все, что хотел.
А дома его ждала Она…
Вот оно! Сегодня она не звонила, ни разу! Так вот откуда это беспокойство...
Он упрямо тряхнул головой. Усталость жгла глаза, губы горели от недавних поцелуев, нога сильнее надавила на педаль газа. Хотелось лишь одного – обнять ее и уснуть. А завтра будет новый день, и утро принесет новые силы, эмоции, желания.
Неизменным останется лишь желание возвращаться. Он искренне считал их отношения идеальными. Ведь главное – стремиться друг к другу? Он спрашивал себя, а ответ медлил, смущаясь…
***
Он придет поздно ночью и увидит ее на полу, среди осколков и помятых фотографий. Обнимет, отнесет на кровать. Устало вздохнет и прижмется.
Прижмется, чтобы завтра вновь уйти...