Юлия Рудомазина
Не срослось.
Он: Я дерусь с ветряными мельницами, я сгораю дотла, воюя с ними. Я придумываю свой мир и тут же сам уничтожаю его. Мне страшно смотреть на эти лица вокруг, я не верю, что в них есть хоть что-нибудь человеческое. Я верю в Идею, я строю воздушные замки и тут же разрушаю их, потому что они никому не нужны. Никому? Может быть хоть кому-нибудь, хоть одной живой душе нужны мои миры, мои замки, я сам? Где та, которой я смогу подарить свои миры, а она мне свои, к чьим ногам я смогу положить свои воздушные замки?
Она: Он должен драться с ветряными мельницами, сгорать дотла, воюя с ними. Он должен верить в Идею, строить воздушные замки и оставлять их у моих ног. Господи! Я не могу больше смотреть на эти лица вокруг, я не верю, что в них есть хоть, что-то живое. Я каждый день придумываю новый мир, а затем сама разрушаю его, потому что мои миры никому не нужны. Неужели никому? Где же он, кому я смогу подарить свои миры, а он мне свои?
И оба они жили где-то рядом, ходили каждый день по одной улице, ездили в одном автобусе, в одном вагоне метро. Они были слишком заняты строительством и разрушением и им так обрыдли эти лица вокруг, что они, конечно, друг друга не заметили. Потом кто-то из них уехал на другое место жительства.
Так и не познакомились.
12.04 – 01.05.
Дверь.
Если б я был не я
Я бы превратился в я
Но поскольку я не я
То не я это я.
Анатолий «Джордж» Гуницкий
«Метаморфозы бытия»
…Когда я вышла из этой двери, то я была уже не тем человеком, который заходил внутрь. Точнее сказать, то, что вышло из этой двери, уже не было мной.
Он посмотрел на меня и сказал: «Это уже не ты».
«Это уже не я», – ответила я.
За дверью что-то заскрежетало, и она открылась. Он вздохнул и вошёл туда.
«Зря», – подумала я.
«Вот чёрт!», – подумал он. Но было уже поздно.
Часы над дверью громко тикали. Время шло, пока, наконец, всё не вышло. Тогда он тоже вышел из этой двери. И был уже не тем человеком, который заходил внутрь. Точнее сказать, то, что вышло из этой двери, уже не было им.
Я посмотрела на него и сказала: «Это уже не ты».
«Это уже не я», – ответил он.
За дверью что-то заскрежетало, и она открылась. Я вздохнула и вошла внутрь.
«Зря», – подумал он.
«Вот чёрт!», – подумала я. Но было уже поздно…
08. 01. 05.
2 часа ночи.
Цветная история.
По дороге цвета мокрого асфальта ехал автомобиль марки Mersedes-Benz цвета морской волны. По тротуару шла женщина в плаще цвета апельсина, закрываясь зонтиком цвета взбесившейся морковки. Вдоль улицы тянулся бетонный забор цвета грязного бетона. Маленькая девочка в курточке, цвета песчаного пляжа в жаркий день, едва не попала под автомобиль. Её мама в пальто цвета Влада Дракулы схватила испуганное дитя за руку и громко отругала. Mersedes-Benz цвета морской волны остановился, из него вышел водитель с лицом цвета спелого помидора и в свитере цвета неспелого и стал что-то втолковывать растерявшейся мамаше. Из окна на третьем этаже, завешенного шторой цвета СССР, за всем этим, поглаживая сидящую на подоконнике кошку цвета полосатой кошки, наблюдала старушка в тапочках цвета раствора бриллиантового зеленого. В это время по соседней улице проехал трамвай цвета шоколадки Milka. Милиционер в форме цвета мокрой милицейской формы взмахнул палочкой цвета зебры и остановил ВАЗ2101 цвета венозной крови. Мимо проходил сантехник Петров в куртке цвета кожных покровов Майка Тайсона, кепке цвета Detroit Red Wings и шарфе цвета ФК Зенит. А с неба, не обращая на них внимания, лился тёплый весенний дождь цвета воды.
11.04.05
Даниил Иванович.
Сегодня меня весь день преследовала старуха. Старая, седая, коротко стриженая, в серой куртке из плащёвки. Она стояла вместе со мной на автобусной остановке в пригороде. Она сидела рядом со мной в метро. Она ни на шаг не отходила от меня в книжном магазине, подносила к глазам висящие на шнурке очки и рассматривала те же книги, что и я. Она странно косилась на меня. Мне казалось, что она вот-вот спросит, почему я целый день хожу за ней по пятам. Я почти бегом бросаюсь из магазина на Невский, стараясь затеряться в толпе.
Меня прошиб пот, когда впереди замаячила её спина. Мне стало страшно. Подумалось, вдруг, я приду домой и найду её там мёртвой. Она будет сидеть на кресле (нет, кресла у меня нет)… Она будет сидеть у меня на диване, похожая на мёртвую лошадь, с выпавшей вставной челюстью. Здравствуйте, Даниил Иванович, я ваша тётя!
Боже мой! Я вхожу в вагон метро, сажусь рядом с каким-то курсантом, открываю книгу, еду. Через две станции поворачиваю голову – вместо курсанта, она!
Нет, нет, нет! Я отказываюсь наблюдать её у себя дома. У меня любопытные соседи, что я им скажу?! Потом, её надо, наверное, кормить. С какой, простите, стати? А если она скажет мне лечь на пол, а сама помрёт на диване?! (Здрасте, Даниил Иванович!) нет, домой я не пойду, пока не отвяжусь от неё.
Но не могу же я, в самом деле, вечно бродить по городу. У меня с собой не так много денег и очень хочется принять душ и пообедать. Однако, куда ни пойду, везде вижу старуху. Терпение моё решительно не выдерживает – я поворачиваюсь к ней и спрашиваю:
- Да что, чёрт возьми, вам нужно?!
- Простите, где здесь проживает сантехник Петров? – отвечает она.
01.10.05.
Шёл мальчик.
По пыльной летней дороге шёл мальчик, чем-то похожий на Улисса Маколея. Мальчик шёл вполне довольный жизнью. Несмотря ни на что, он любил маму с папой, обоих бабушек и дедушек и не понимал, почему они не любят друг друга.
Мальчик шёл и смотрел на зелёные кусты шиповника, на белые стволы берёз, на чистое синее небо и, несмотря ни на что, любил Корнея Чуковского и Агнию Барто и понятия не имел, что они терпеть друг друга не могли. Мальчик любил Бориса Заходера и не знал о существовании Бориса Пастернака. Он знал, что Горький написал «Воробьишко», и слыхом не слыхивал ни о «Старухе Изергиль», ни о «Матери», ни о «На дне» и, конечно, никогда не задумывался о том, «был ли мальчик?».
По пыльной летней улице шёл мальчик и лишь смутно догадывался, что осенью пойдет в школу, где узнает обо всей этой ерунде и об ещё более странных вещах, и, когда-нибудь, он уже не сможет просто и беззаботно смотреть на зелёные кусты шиповника, на белые стволы берёз, на чистое синее небо…
16.07.06
Про блокнот.
Я расскажу о своём блокноте, потому что он лежит передо мной и так и просит, чтобы в нём что-нибудь написали. Листочки в нём в клеточку, стоил он двадцать рублей, сделали его в городе Москве, а продали в посёлке Песочный под Питером. И теперь я сижу за столом в этом самом посёлке Песочный, слушаю радио и пишу в блокнот рассказ про блокнот. Вообще-то, я пишу стихотворение в блокнотик поменьше. Что-то не клеится, у меня не получается писать в рифму, а мне нужно написать его именно в рифму. Если меня спросить, чем отличаются стихи от прозы, я отвечу, стихи я пишу в маленький блокнотик, а прозу – в большой блокнот. Иногда только этим они и отличаются.
Ну вот, и готов мой рассказ про блокнот, такой же талантливый, как и все мои рассказы.
17.07.06
Стихи не пишутся.
No peace and no friends
We trace the mortal edge
To state the obvious, this world is perilous for us
No sense and no guide
Ain't it beautiful to be alive (yeah right)
I won't resign before the struggle ends,
So I'll construct a sound defense
Bad Religion “The Defense”
Пластмассовый мир победил
Ликует картонный набат
Кому нужен ломтик июльского неба
О, о. Моя оборона
Солнечный зайчик дешёвого глаза
О, о. Моя оборона
Траурный мячик незрячего мира
Солнечный зайчик нелепого глаза
Егор Летов
Стихи не пишутся. У меня сегодня нет рифм, нет слов, нет чувств, нет ощущений. Кончились визуальные и слуховые образы. Я не помню, о чём мечтала вчера, что мне снилось этой ночью.
Я включаю утром телевизор, мне делается дурно, мне делается больно. В моё сознание впивается поток страха, ненависти и скудоумия.
Ноты протеста, арестованы российские офицеры, срочно вывозим дипломатов и их семьи, нет больше Боржоми и грузинского вина, Израиль, Ливан, Ирак, Американское правительство не допустит создания ядерного оружия, Русская Православная Церковь, Папа Римский, Движение против нелегальной эмиграции, активисты движения «Наши», стало известно о готовящейся террористической атаке, обнаружена подпольная лаборатория, подпольный завод, министр обороны, миротворческие войска… А-а-а-а!
Я иду по Городу, я вижу серые дома, чёрные ветки, гниющие листья, нескончаемый поток людей, спешащих в разные стороны – каждый в свою.
Я спускаюсь в метро, я слышу навязчивое бубнение репродуктора, я смотрю на нескончаемые, вторгающиеся в моё подсознание надписи.
Нет выхода.
Нет входа.
Не прислоняться.
17.10.2006. клуб «Порт»…
Рабочий, возьми своё.
Специальное предложение.
Только в сети магазинов…
Новые тарифы.
Скидки до 70%
Аборт – убийство. Остановитесь.
Новая коллекция на «Пятом». С 1 октября по всей России.
Смотрите на канале СТС.
Русский, проснись!
Антифа.
Макдоналдс приглашает на работу.
Гинекология, урология, проктология в сети клиник…
Все товары и услуги имеют соответствующие сертификаты и лицензии.
А-а-а-а-а!!
Мне хочется закрыть глаза, заткнуть уши и убежать куда-нибудь в Лазурную Даль.
Я включаю плеер, я запускаю в совё сознание набор слов и звуков, пытаясь отгородиться от бурлящей, гомонящей, суетливой Тишины. Тишина – это смерть.
Я выхожу на поверхность и вижу лужи на выщербленном асфальте, лужи на кривом тротуаре, вымощенном, в нарушение технологии – зимой, плиткой. Я вижу собор со сгоревшим куполом. Я вижу серые дома с яркими вывесками и людей, людей, людей… И дождь, и нависающее небо без звёзд. Я вдруг в очередной раз понимаю, почему люди начинают пить, употреблять наркотики, неистово молиться.
Стихи не пишутся. Стихов больше нет. Или всё же…?
06.10.06
Сумасшедшая рыба.
Учитель: Дети, запишите предложение:
«Рыба сидела на дереве»
Ученик: А разве рыбы сидят на деревьях?
Учитель: Ну… это была сумасшедшая рыба.
Школьный анекдот.
(Эпиграф к «Суета вокруг дивана», первой истории из
«Понедельник начинается в субботу» А. и Б. Стругацких).
1.
Сумасшедшая рыба сидела на дереве и пугала прохожих своими песнями. Мимо проходил трёхгорбый верблюд. Он послушал песни сумасшедшей рыбы, вздохнул и сказал:
«Не к лицу вам, уважаемая, на дереве сидеть. И как-то, право слово, несолидно рыбам так громко петь, да ещё и такие глупости. Опять же, прохожие пугаются. Нет, нет, несолидно, ей богу, нехорошо».
«Я же Сумасшедшая Рыба!», - безапелляционно и как-то даже возмущённо заявила сумасшедшая рыба.
Верблюд ничего не ответил, а только печально вздохнул и покачал обеими своими головами. Да и что мог ответить абсолютно нормальный верблюд абсолютно сумасшедшей рыбе?
2.
Сумасшедшая рыба сидела на дереве и пугала прохожих своими песнями. Совсем затыркала бедных. В один прекрасный день им это надоело. «Хватит!» – сказали. Собрали совет, подумали, пообсуждали, проголосовали, постановили, запротоколировали. Каждый взял что под руку попалось: вилы, палки, швабры, бейсбольные биты, багры, лопаты и т.д. и т.п. Вышли, значит, на улицу и пошли рыбу убивать.
И вот бежит по улице толпа с вилами, лопатами и прочей дрянью, орёт, кричит, что, дескать, сейчас эту треску, скумбрию, или как там её, уроют на фиг.
Рыба увидела их и заплакала.
«Не убивайте меня», - просит, слезами заливается.
Посмотрели на неё прохожие, и стало им рыбу жалко. Пошептались они между собой и решили рыбу не убивать, но и бояться её больше не стали. Вот так. Гуляют они теперь спокойно, а рыбины песни им даже нравиться начали.
Хорошая штука, понимаете ли, дипломатия.
23.06.05.
3.
На ёлке сидела Сумасшедшая Рыба с зонтиком. На этот раз она не пела, а чинно благородно пила кофе совсем как взрослая – из чашечки с блюдечком (без каёмочки). Как водится, лиса, на ту беду, близёхонько бежала, а, может, не бежала, а, может не лиса. Бежит лиса и думает: «Где-то тут, согласно великому русскому баснописцу Крылову И.А., должна, на ель взгромоздясь, спокойно собираться позавтракать (а может пообедать, а, может быть, поужинать) сыром в количестве от двухсот грамм до полкилограмма ворона (или собака, или корова)». Размечталась лисица (или страус злой, или дворник с ореховой метлой), захотелось ей сыра похавать на халяву. Добежала хитрюга до ёлки, смотрит – действительно кто-то сидит, присмотрелась – рыба. Нет, мало того, что рыба сидит на ёлке, она ещё и под зонтиком и с кофейной чашкой в руках (плавниках?)! Ладно, если бы там оказалась собака или корова, на худой конец – лисица то и сама, по правде, не знает страус она злой (а, может быть, не злой) или, вообще, дворник. Но рыба на ёлке – это не всякая здоровая психика выдержит.
Сидит обалдевшая лисица под ёлкой и глазками лупает. А рыба ей и говорит: «Ну что вы на меня, уважаемая Лисица, или кто вы там, уставились? Рыбы никогда не видели? Иди себе, куда шли, а то расселись тут! Сейчас ещё зубом цыкать начнёте».
Лисица глазками луп-луп: «А где ворона?»
«Я за неё».
«А почему под зонтиком, дождя ведь нет?»
«Я Сумасшедшая Рыба – мне можно».
Тут лиса, то ли совсем обалдев, то ли от голода, как начнёт зубом цыкать. У рыбы аж глаза из орбит повылазили. «Не цыкать зубом, кому говорю!», - как заорёт, - «отдай умклайдет! Что тебе тут вообще надо?!».
У бедной лисицы и так день не задался – с утра с дуру неспелого винограда наелась – а тут ещё такое потрясение. Несчастная даже заикаться начала.
«Мне», - говорит, - «в-ворону бы п-повидать».
«Ворону? А-а! знаю – читала: «петь ты мастерица… Сыр выпал – с ним была плутовка такова». Уж сколько раз твердили миру…». И как швырнёт в лису чашкой с недопитым кофе и блюдцем, - «Сыра нет! А петь я и сама умею», - и как запоёт! А пение её, как известно, очень неоднозначный эффект на аудиторию производит. В общем, как-то даже неудобно говорить, чем всё дело кончилось. Лисица до сих пор в психиатрической клинике лечится. Ну ей это всё равно на пользу – дай бог разберётся лисица она, страус злой (а, может и не злой) или дворник. Ворона, к слову, в соседней палате исцеляется, отделяет своё «я» от альтернативных личностей собаки и коровы.
05.08.06.
4.
Сумасшедшая Рыба так и сидела на ёлке. А под ёлкой сидел Даниил Иванович Хармс. Собственно, на этом рассказ можно и заканчивать. Остаётся только добавить, что Даниил Иванович, сидя под ёлкой, писал «Машкин убил Кошкина». Он писал, а рыба всё думала, что же это она, дура такая, чашку с блюдцем выкинула, из чего же она теперь кофе пить будет. Подумав немного, она и говорит Хармсу, что, мол, хватит бумагу пачкать, пошёл бы он лучше ей где-нибудь чашку с блюдцем раздобыл. А Хармс ей резонно возразил, что занят – «Машкин убил Кошкина» пишет, а потом будет писать «Вываливающихся старух» и анекдоты из жизни Пушкина.
Тут уж история эта и заканчивается. Напоследок можно лишь сказать, что Сумасшедшая Рыба рассердилась страшно и запустила в Даниила Ивановича кофейником. Кофейник ударился о голову писателя с жутким звуком «бам» и расколол ему череп. Хармс, однако, не растерялся, подвязал череп веревочкой (благо Достоевский Фёдор Михайлович, Царство ему Небесное, его на днях научил) и незамедлительно стал писать «Елизавету Бам», а за чашкой для рыбы так и не пошёл. Вот какие они, великие писатели, вредные. Не все, правда. Например, Достоевский Фёдор Михайлович, Царство ему Небесное, добрый оказался – Хармса верёвочкой пользоваться обучил, а то пропал бы великий писатель и великое произведение «Елизавета Бам» вместе с ним. Но ведь на то он и Достоевский – у него за всю Россию душа болела. А Хармс – вредный.
Вот теперь точно всё. А рыба без кофе не осталась – она верблюда попросила принести чашку, блюдце и кофейник заодно. Всем известно, что верблюды – безотказные люди. Он, правда, в сердцах хотел в кофейник плюнуть, но устыдился своих мыслей и не стал плевать. Вот. Всё! Бросаю ручку и убегаю отсюда, а то ещё что-нибудь вспомню, не дай бог.
08.08.06.
(с) Юлия Рудомазина