Лето 75-го

 

                Андрею, моему сыну,
                в  память о днях,
                проведенных вместе

               
               


      Телефонный звонок разбудил меня около двух часов ночи, звонил Андрей из Ялты. Я понял: у него закончился трудовой семестр и он решил, не откладывая, сообщить мне радостную весть, чтобы я начал срочно собираться в дорогу. Связь была отвратительная, постоянные шумы и трески не давали мне расслышать, что кричал в трубку мой сын. Но из отдельных слов я сумел догадаться, что у него всё в порядке, настроение, как и самочувствие, отличное, и теперь он будет ждать только моего приезда, и всё для встречи подготовит.
– Ты меня слышишь? – кричал я ему в ответ. – Почему звонишь так поздно, что случилось?
Наши крики, видимо, помогли прочистить телефонную линию, стало слышней, и я уже без труда разобрал, что говорил мне Андрей.
– Не беспокойся, пап, всё о, кей. Решили отметить окончание всем отрядом, причина тому была, нас вытурили из общаги, благо, ночь теплющая, звезды над головой, и рядом тихо накатывается ленивая черноморская волна. Словом, благодать. Приезжай скорей! Маму поцелуй, слышишь? Адрес Веры Ивановны помнишь?
Всё, надо собираться, – подумал я. – Отряд может  продолжить отмечать  окончание не только семестра, но и первого курса, «благо, ночь теплющая, звезды над головой…», и до чего всё это доведет, одному Богу известно.      
У нас с женой еще с весны существовала договоренность, что летом, когда Андрей сдаст экзамены и отработает свой трудовой семестр на строительстве ведомственного VIP-санатория, мы с нею возьмем наши отпуска и поедем: я – к сыну в Крым, она – к маме в Краснодар. Жена после недолгих колебаний согласилась с таким раскладом летнего отдыха. Мне и Андрею предоставлялась  возможность провести неделю в Крыму, предаваясь мужской вольности, не обременяя себя заботами. Единственное условие, оговоренное ею, вполне устраивало и меня: закончить нашу вольницу в Краснодаре, где мы, собравшись все вместе, проведем остаток отпуска на Старой Кубани.  А главное, сын перед отъездом в Москву пробудет еще немного в своем родном доме рядом с бабушкой, которая любила его больше всего на свете и была его заступницей и болельщицей.
Утром мы с женой отправились оформлять отпускные дела. Она на своем заводе, я в институте. Мне предстояло еще договориться с начальником вокзала о билетах на проходящий московский поезд и зайти на колхозный рынок. К семи вечера отпуска были оформлены, деньги получены, билеты до Краснодара – в кармане, из авоськи выглядывали яркие помидоры, огурцы, зелень и душистые абрикосы, в свободной руке у меня болталась вниз головой небольшая, плохо ощипанная курица, готовясь превратиться в цыпленка табака к отходу поезда. Поезд отправлялся в час ночи, и мне пришлось позвонить нашему другу.
 – Раф, джан, – огорошил я его поздним звонком, – нужна твоя помощь, подбрось нас на вокзал, уезжаем в отпуск. Я в Крым на встречу с Андреем, Алла к маме в Краснодар.   
 – Ну ты даешь, – проворчал он, – что раньше не предупредил? Собирался вечером зайти к вам выпить кофе. Ждите, буду через полчаса.   
Алла принялась разделывать курицу, и вскоре, сдобренная специями и хорошо обжаренная, та уже остывала на балконе.      
 – Дверь открыта! – крикнул я, услышав стук, настолько громкий, что осведомился у вошедшего друга: – Ты что, ногой стучал?               
 – Не лбом же мне стучать, видишь, руки заняты, – не  остался он в долгу и улыбнулся, протягивая полный пакет. – Это вам на дорожку и еще подарок Андрею за переход на  второй курс. Кофе готов?      
 – Что еще за подарок ты придумал? – поинтересовалась Алла, знавшая характер Рафа.   
 – Бутылка «Отборного». Кофе хочу, – постарался он перевести разговор. –  Алла, налей с пеной, посидим за столом, поговорим. Месяц вас не будет.
 – Коньяк я заберу с собой, – объявила Алла. – Пусть мои мужчины на свободе ведут себя праведниками и занимаются активным отдыхом.
 – И это свобода?! – засмеялся Раф и задал свой привычный вопрос, пытаясь, как обычно, подтрунить над Аленой: – Андрей еще не женился?
На вокзале мы оказались за десять минут до прихода поезда. Ждали на перроне, поеживаясь от прохладного ночного ветерка, спускавшегося с гор и несущего с собой ароматы цветущих трав на эйлагах. Поезд прибыл без опоздания, Раф помог занести в купе чемоданы, подивившись вслух, как это начальник вокзала, известный в городе ворчун и осторожный человек, рискнул продать мне билеты в спальный вагон московского поезда, обычно придерживая их для более важных местных персон.
 – Отдыхайте! – напутствовал нас Раф.
Поезд тронулся, и вскоре  перрон и здание вокзала медленно растаяли в ночной темноте. Купе было чистым, постели застелены, и мы с Аленой, переодевшись во всё дорожное, не раздумывая, заснули под скрипы вагонных колес на поворотах и их перестуки, то ускоряющиеся на стыках рельс, то затихающие у разъездов и на полустанках.
Утром нас ждала долгая остановка на шумном, темпераментном Тбилисском вокзале. В открытое окно врывались голоса торговцев, наперебой расхваливающих свой товар: лаваш, горячие пури с поджаристой хрустящей корочкой, не менее вкусные хачапури, булки с запеченными сосисками, «фирменные» лимонады Лагидзе. Продавцы мороженого умудрялись пробраться в вагон, успевая заглянуть в каждое купе, раскатисто выкрикивая: «Генацвале, покупайте! Морожен-н-ое молочное, холодное, вкусное, дешевое!» 
Наконец к нашему составу прицепили электровоз, и мы, дергаясь, сдвинулись с места. Поезд, ускоряя свой бег, с каждым часом приближал нас к родным местам Аллы и Андрея. За окном, как в калейдоскопе, мелькали высокие скалистые горы, извилистые шумные горные речки, порой темный густой лес обступал железную дорогу, приглушая шум поезда, и,  вырываясь на простор, тот радостно свистел, извещая пассажиров, что за Сурамским тоннелем  и Самтредиа скоро засинеет Черное море и начнется другая жизнь.
Поезд бежал по узкой береговой полоске, в окно врывался терпкий морской ветер, вызывая желание окунуться в прозрачную голубую воду. Проехали знакомые Сочи и Туапсе. К вечеру поезд, виляя хвостом, вполз к горному разъезду «Индюк» и, пройдя новый двухкилометровый тоннель, спустя несколько часов,  с присвистом, словно радуясь, въехал на вокзал Краснодара.
У Матрены Мефодиевны, моей тещи, я пробыл один день, пообещав ей как следует присматривать за ее дорогим внучком, не перегреваться на солнце, долго не задерживаться и вскорости вернуться домой. Матрена Мефодиевна всю жизнь проработала бухгалтером, любила свою работу, была предана ей, считая, что только бухгалтерия – основа порядка на предприятиях. Поэтому она очень гордилась тем, что любимый внук выбрал своей специальностью международную экономику и как бы продолжил ее линию жизни. Выйдя на пенсию,  теща продолжала жить интересами своего треста, известного строительством Кубанского моря и рисовых чеков. А еще она жила ожиданием приезда Андрея на летние каникулы, готовясь к этому событию уже с осени. Мариновала помидоры по особому рецепту, известному только ей одной, солила хрустящие огурчики, сохраняющие свежесть и аромат, колдовала над виноградом, собранным с лозы над входом в квартиру, превращая его в янтарное, удивительно вкусное вино с легким букетом «Лидии» и «Изабеллы».  Сожалела, что ее муж Василий Павлович, известный на Кубани винодел, в полной мере испытавший все невзгоды коллективизации и трудности прошедший войны, заторопился и рано умер, не дождавшись, когда дочка родит ему внука.
 – Василий Павлович, – вздыхала она, – был бы доволен внуком и баловал бы его ничуть не меньше, чем я.
На следующий день я пораньше отправился в аэропорт, чтобы попасть на первый рейс в Симферополь. Мне повезло: в кассе остался последний билет на внерейсовый самолет, вылетающий через  пятнадцать минут. Размахивая чемоданом, чтобы привлечь внимание стюардессы у трапа, я пустился бежать и успел к самому отлету. Двигатели уже работали; как только я поднялся, за мной закрылась дверь, и самолет, старенький ЛИ-2, начал выруливать на взлетную полосу. Через минуту тряска закончилась, и мы были уже в воздухе, а наш воздушный извозчик всё набирал высоту, натужно гудя своими двумя моторами. Втиснувшись в узкое кресло и надвинув на глаза бейсболку, я попытался заснуть, но болтанка, неожиданно возникающая, когда самолет таранил очередное облачко, мешала, и мне ничего не оставалось делать, как терпеливо ждать окончания полета. Тряхнуло, самолет куда-то провалился, пассажиры заохали, но тут же из пилотской кабины появился вихрастый, улыбающийся второй пилот.
 – Попали в яму и идем на посадку, скоро будете купаться в море, – успокоил он всех.
Мне удалось перед зданием Аэровокзала поймать попутную машину, новенькую черную «Волгу», только что доставившую к самолету возвращавшегося с отдыха какого-то московского партийного деятеля. Водитель не стал дожидаться других попутчиков, и мы, проскочив все посты ГАИ, на большой скорости начали, скрипя тормозами, петлять по серпантинам, спускающимся к Ялте. Море и горы менялись местами, нас встречал теплый и сухой ветер, дующий с плато Бабуган-Яйла, поражающего своими острыми зубцами, выветренными глубокими расселинами, по краям которых росли, цепляясь корнями, причудливо изогнутые сосны и кустарники можжевельника.   
Вдали показались белые домики – пригород Ялты. Впереди ждали встреча с Андреем и совместный мужской отпуск, или «вольница», как его, шутя, называла наша Алла.
Доброжелательные ялтинцы подсказали мне, как быстрее пройти до Предпортовой улицы, круто спускающейся к морю. Две каменные ступеньки и маленькая площадка, застланная старым потертым ковром, вели к двери Веры Ивановны. Я позвонил, дверь молчала. Присев на ступеньки и немного подождав, повторил звонок, пытаясь сделать его как можно короче. На этот раз вскоре приоткрылась дверная створка, и я услышал Веру Ивановну:
– Юра, это вы?  Андрей побежал встречать вас. Ой, минутку, сейчас отцеплю цепочку. Заходите. Я что-то притомилась и решила прилечь на тахту, да, видимо, вздремнула, старость не радость. О вас я знаю из письма Матрены, вы муж Аллочки. Присядьте. Мы с вашей тещей были очень дружны в детстве, учились в одном классе, вместе готовили уроки и дали друг другу слово никогда не расставаться. Жизнь распорядилась иначе. Мои родители переехали в Ялту. Встретились мы только после войны. Переписываемся. Была рада познакомиться с ее любимым внучком. Хороший у вас с Аллой получился парень, толковый, девчонкам на заглядение…
Я узнал, что Вера Ивановна проработала всю жизнь медсестрой, прошла войну в полевых госпиталях, и вот теперь на пенсии, присматривает за взрослой внучкой. А дочь Веры Ивановны, мама внучки, с мужем на Севере, на заработках, хотят они по возвращении взять участок и построить дом.
 – Моя-то квартира, сами видите, какая, – приговаривала Вера Ивановна, – где в этой коммуналке развернуться, никаких удобств, всё во дворе. Есть еще маленькая летняя комнатка, в ней вы с Андреем неделю-другую, думаю, выдержите.
Вера Ивановна провела меня через свою комнату к выходу на веранду и показала, как пройти в нашу келью. Комнатка оказалась настолько мала, что в ней с трудом разместились, одна за другой, две узкие солдатские кровати, а оставшийся проход между ними и стеной едва позволял протиснуться боком. С кроватями гармонировали серые армейские одеяла, их нетронутость свидетельствовала, что Андрей еще не успел воспользоваться такой роскошью.
С большим трудом затолкнув чемодан под первую кровать, я вышел на веранду и решил ждать сына здесь, чтобы не разминуться. В небольшой двор с веранды спускалась деревянная лестница без перил, сам двор, вымощенный плоскими каменными плитами, без какой-либо растительности, казался скучным и голым. Чахлые ростки травы, выглядывавшие из щелей между плитами, только дополняли эту невзрачную картину. Лишь одинокое деревце граната, сиротливо притулившееся к глухой стенке соседнего дома, смотрелось радостным пятном, скрашивая дворовую унылость упругими пунцово-красными цветками.
Хлопнула калитка, и во двор влетел Андрей, легконогий, загоревший до черноты, похудевший и с длинными, до плеч, выцветшими волосами.
Настоящий Меркурий! Можно лепить с него античного покровителя международной экономики и торговли, – подумал я.
– Привет, пап! Где ты пропадал? Дважы бегал и ждал на площади
симферопольских троллейбусов, надеялся тебя встретить.
 – Я добрался на попутке, и вот уже больше  часа загораю здесь на веранде. А интересно, где ты был? Метод дедукции помог мне определить, что ты не ночевал в своем обиталище.
 – Ты же не дал мне знать, когда вылетишь из Краснодара, пришлось  дежурить почти всю ночь на пляже, – не совсем резонно отмел мои подозрения сын.
– Что, в полном одиночестве? – продолжил я наступление.
– Слушай, – ушел Андрей от ответа, – ты завтракал? 
 –  Что за вопрос? Ты же знаешь, меня не выпустили бы из дома, не накормив. Мама встала раньше меня и накрыла столик, что в прихожей. 
– А что было на столе? – проглотил Андрей набежавшую слюну.
– Ты угадал. Твой любимый кролик с чесноком, холодная вареная курица, салат из свежих, сорванных с грядки помидоров. Сам-то ты чем насытил себя с утра?
– Я решил посидеть денька два на щадящей диете, – грустно вздохнул Андрей. – Позволил себе только кислородный коктейль и запахи из шашлычных, тренирую волю и укрощаю гипоталамус. Если честно, то вчера на пляже у меня стащили шорты с  последней десяткой. Ждал твоего приезда с нетерпением.
– Что ж ты молчал? Пошли, покажешь, где здесь можно быстро поесть, притом вкусно. Я тоже проголодался.
– Здесь недалеко, в «Маяке», можно пообедать. Днем этот ресторан работает как столовая, и берут там не дорого.
Через час мы заканчивали совместную трапезу. На столе осталась порожняя бутылка белого «Ркацители», явно не из  местных крымских винных подвалов. У Андрея после ночного бдения и сытного обеда слипались глаза.
– Отдохни, пап, с дороги, – произнес он  сонным голосом, валясь на свою кровать, – а вечером, после купания в море, займемся составлением плана нашего активного отдыха. Уже засыпая, Андрей предложил внести в план первым пунктом обязательное посещение дегустационного зала известного винного комбината «Магарач».
– Именно с этого самого пункта и надо начинать каждый день, – пробормотал он, проваливаясь в сон.
Я вышел на улицу, круто спускающуюся к морю, и оказался на знаменитой ялтинской набережной, знакомой еще по чеховскому рассказу «Дама с собачкой», потолкался у знаменитой «Ореанды». Смеркалось, на океанском многопалубном лайнере, возвышавшемся у самого большого причала, вспыхнули огнями палубы и ряды иллюминаторов. Пожалуй, пора будить Андрея, да хоть разок окунуться в море.
Мы купались в темном, спокойном, бархатно-теплом море, отражавшем огни набережной. Выходить на берег не хотелось. Лежа на спине, раскинув руки и касаясь друг друга головами, мы чувствовали себя счастливыми аргонавтами, нашедшими золотое руно. Андрей рассказывал, как прошли трудовой семестр и сессия в институте, признался, что трудно вживался в новую для него московскую жизнь, в одиночество…
Немного помолчав, тихо, словно стесняясь, сказал, что в первые месяцы его спасал маленький серый мышонок, каждый вечер появлявшийся на полке старого, потемневшего от времени, шкафа, когда он начинал раскладывать учебники на приставном столе. «Мышонок, не двигаясь, смотрел на меня своими блестящими глазами-бусинками и не прятался, когда я рассыпал перед ним на тетрадке хлебные крошки. Я называл его Мишкой-норушкой, а он, насытившись, попискивал и прощался со мной».
У меня сжалось сердце: Андрей и одиночество. Одиночество не для молодых, – подумал я, – это из другой жизни… И еще я подумал, что сын, заботясь о нас, раньше ни о чем подобном и словом не обмолвился. Он, прирожденный рассказчик, красочно описывал в своих письмах студенческие дела, новые знакомства. Я вспомнил его письмо, полное юмористических подробностей, о поездке на морковку, которую ребята, как золотоискатели, добывали из заснеженной, почти мерзлой земли.
Всё это, помноженное на общительность Андрея, незаметно помогло ему  забыть про одиночество. Студенческая жизнь потихоньку брала свое, и серая мышка-помощница больше не появлялась.
– Завтра встанем пораньше и отправимся на пляж занимать места в солярии, я тебя познакомлю с одной интересной воронежской семьей. Обычно они стерегут мое барахло, когда надолго заплываю в море, – Андрей повернул к берегу и добавил: – Вечером ты немного побудешь один у соседского телевизора. Ладно?  Мне сегодня придется продолжить ночное дежурство на пляже. Но это в последний раз, сошлюсь на то что приехал отец. Скажу «до свидания», надеюсь, слез не будет, «хорошего – понемногу». Кстати, ты захватил кеды, ракетки и воланы? Здесь недалеко отличная площадка для бадминтона.
Солярий оказался огромным рукотворным мысом, смонтированным на бетонных  сваях и далеко выходящим в море. Мы облюбовали место у его передней кромки, легли на успевший нагреться дощатый настил и прикрыли головы рубашками – солнце начинало припекать. От нечего делать вспомнили давнишнюю игру-шутку: попеременно, быстро, не задумываясь и перебивая друг друга, придумывать смешные эпизоды к детективу на какую-нибудь пустяковую тему  Действия в нашей  детективной истории поначалу развивались стремительно. Мы старались вводить всё новых героев и наконец, окончательно запутавшись, поняли, что не переплюнем знаменитого Педро Камачо из веселого романа «Тетушка и писака» писателя Марио Варгаса Льёоса.  От этого занятия нас отвлекли воронежцы, о которых говорил Андрей, милая семейная пара с чудесной пятилетней голубоглазой дочуркой Машенькой, у которой из-под панамки торчали в разные стороны две маленькие косички цвета спелой пшеницы.
Машенька подошла к Андрею и сняла с его головы рубашку.
–  Андрюша, ты знаешь, я на тебя обижена. Ты вчера обещал пойти со мной купаться, а пошел с двумя совсем большими, некрасивыми и противными девчонками, и мне было очень грустно. Завтра мы все улетаем домой, а я возьму и накажу тебя – не помахну даже  рукой.  Хочешь мириться, – тут же добавила она, – тогда пойдем вместе купаться и я буду писать тебе письма. Хочешь?
– Пошли, Машенька, давай мириться, и я больше не буду ходить купаться с другими девчонками.
– Даже, когда я уеду? Не обманешь?
Машенька обхватила Андрея за шею, и они вместе отправились плавать:  Андрей, не торопясь, по-лягушачьи, а Машенька на его спине, болтая ногами.
Когда Машенька запросилась на берег, Андрей на плечах принес ее, накупавшуюся всласть, на площадку и, бережно опустив перед родителями, попросил их присмотреть за нашими вещами и добавил:
– Дело в том, что мы собрались осуществить одну задумку, вошедшую в наш план активного отдыха: марафонский заплыв Ялта-Ливадия.
– Вам два часа хватит? – улыбнулись воронежцы. – Нам нужно вечером собраться, чтобы успеть к нашему рейсу.
Мы спрыгнули столбиками в воду и поплыли к виднеющемуся вдали белому Ливадийскому дворцу. Андрей впереди, не торопясь, выбрасывая руки, я позади, часто меняя стиль, от так называемого «собачьего», до простого лежания на спине «балберкой», соображая, сколько я смогу еще продержаться на плаву. Когда, как мне казалось, прошло не меньше часа, а Ливадия оставалась все на том же месте, я попросил Андрея развернуться и взять курс на «Ореанду», объяснив, что у меня пропало желание посетить царский дворец. Воронежцы уже поджидали нас. Машенька, увидев Андрея, обрадовалась, взяла его за руку и больше не отпускала до самого прощания,  сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Уходя, они пожелали нам хорошо отдохнуть, а Машенька все время выворачивалась, строила кислую рожицу и пыталась помахать Андрею обеими ручонками.
 – Машенька здорово привязалась к тебе, Андрюша. Такая детская любовь самая искренняя. Интересно, какой она станет лет через пятнадцать? Узнает ли тебя, изменившего ей, маленькой, с большими и некрасивыми девочками?
 – Хорошая девчуха, – ответил задумчиво Андрей, вертя над головой белой рубашкой, как флагом перемирия и прощения. Посмотрев вслед уходящим воронежцам,  Андрей повернулся ко мне, как-то безнадежно махнул рукой и, расстроенный, проговорил: 
– Не решился взять у них адрес, нашло на меня что-то. Давай, пап, лучше махнем в один небольшой портовый ресторанчик. По слухам там хорошо на угольях поджаривают свежую черноморскую кефаль, сдабривая ее лимонным соком и украшая помидорами и зеленью. У меня пропало настроение продолжать сегодня наш активный отдых. Не возражаешь?
 – Пошли, –  понял я настроение Андрея. – У меня от твоего красочного рассказа проявил себя рефлекс Павлова, да и ты после заплыва, наверно, голоден как волк.
 Ресторанчик, точнее, простая портовая забегаловка, располагался на пригорке, откуда открывалась прекрасная панорама  ялтинского порта и гористой береговой полосы, уходящей в сторону Гурзуфа. Оказался он действительно маленьким – всего пять столиков – и удручающе убогим. Скатерти в пятнах, свисающие с потолка липучки в мухах,  и в довершение  большой трехлопастный, неработающий вентилятор. Заведение, судя по неаппетитным запахам, не могло, видимо, предложить ничего, кроме красивого вида, и потому успеха не имело. Вот и теперь посетители отсутствовали, если не считать небритого моряка в форменной фуражке, за одним из столиков, тоскливо глядевшего  на недопитую бутылку водки. Настроение наше резко ухудшилось, и мы, отбросив  мечту о  кефали на углях, поскорее выскользнули на свежий воздух.
– Верь потом слухам, – скептически заметил я. Но тут меня осенило. –Эврика! Всегда есть выход из любого положения! Андрей! Мы сейчас же отправимся в фирменный магазинчик ресторана «Центральный», купим там слоеных пирожков с мясной начинкой и пару бутылок кумыса.  Я видел их приглашение, когда искал Веру Ивановну. В путь!
День так хорошо начавшийся был слегка подпорчен, не добавляла радости и пустота в наших желудках. Ничего не скажешь, «голод не тетка»!  Зато фирменный магазин нас не подвел и вернул нам хорошее расположение духа: тающие во рту слоеные пирожки, прохладный кумыс сделали свое дело.
 – В «Ореанду» не пойдем, – предложил Андрей, – там всё занято. Возьмем еще по паре пирожков, бутылку лимонада «Дюшес», и – домой. С сегодняшнего дня ночные пляжные дежурства отменяются. Культурные мероприятия – только на свежую голову!
Утром нас разбудил шум моря. Было безветренно, но море разбушевалось не на шутку. «Шторм четыре балла, – надрывались пляжные громкоговорители.  – Купаться запрещается!»
 – В Крыму такое бывает, – пояснил сосед Веры Ивановны, – ветер разгулялся далеко от берега, и в Ялту приходят нагонные волны. К вечеру, поверьте, всё успокоится.
Сосед удалился, присовокупив, что в такую погоду в море делать нечего, но меня всё сильнее разбирало желание увидеть и услышать «другое море», и я тронул Андрея за плечо.
 – Пойдем посмотрим, что за штука такая – шторм без ветра. Прихватим плавки на всякий случай, вдруг удастся искупаться. Жаль терять день – без моря.
Городской пляж, узкая, в пять метров, песчаная полоска между морем и бетонной стеной, подпирающей верхнюю площадку с лежаками и солнцезащитными навесами, пустовал.  Несколько храбрецов прижимались к стене, подпрыгивали и вскрикивали каждый раз, когда набегающая волна добиралась до них, обдавая солеными брызгами. Собравшийся на верхней площадке народ с любопытством наблюдал за разыгравшейся стихией. Зрители перегибались через ограду, пытаясь поймать брызги, а при виде набегающего девятого вала предупреждали и подбадривали смельчаков внизу.
 – Рискнем, – сказал я Андрею.  – Видишь, там, метрах в тридцати отсюда, где собираются волны, чтобы накатываться на берег, море почти спокойно. И если разбежаться по молу до конца, прыгнуть и отплыть подальше, то тогда удастся  полежать на спине, а потом поймать волну, взобраться на ее загривок  и, включив все мощности, чтобы не отстать, выбраться с нею на песочек.
– Пошли, – согласился Андрей, – давай раздевайся, я найду болельщика и отдам наши вещички на хранение.
«Болельщиком» оказалась дама средних лет в панамке. Она принялась громко и взволнованно отговаривать нас, просила не рисковать, привлекая внимание. И многие отдыхающие, радуясь новому развлечению, подтянулись поближе и, стараясь перекричать расшумевшееся море, пустились азартно обсуждать, сумеем ли мы  выбраться на берег,
Разбежаться, как я думал, нам не удалось. Скользя и балансируя мы добрались до конца мола и одновременно прыгнули в воду, пытаясь поскорее отплыть как можно дальше. Это получилось, и лежа на спине с раскинутыми руками мы ощутили всю огромную силу волнующегося моря, способного проглотить нас или выбросить на берег как щепку. Скоро мы успокоились и теперь как бы слились с волнами и небом, ощутив удивительное состояние легкости и радости преодоления.
– Ты помнишь, как надо выбираться на берег, – прокричал я Андрею. – Пора, начинай первым! Я тебя подстрахую, а вылезешь, поможешь мне.
Андрей поймал большую волну и, мощно загребая, промчался на ней к берегу. Мне большая волна никак не подворачивалась, и я сделал несколько безуспешных попыток оседлать ее соратниц помельче. До берега было каких-нибудь двадцать метров, но для их преодоления мне пришлось дожидаться настоящего «девятого вала», собираясь с силами для броска. Наконец волна пришла, подхватив ее и отчаянно работая руками и ногами, я постарался не упустить предоставленного морем шанса. Волна, шипя и пенясь, понесла меня, выбросила на берег, но я не успел подняться на ноги, и, уходя, она с силой потащила меня обратно. Андрей каким-то чудом  всё же схватил меня за руку и смог удержать на узкой песчаной полоске. Волосы на моей голове забились песком, сам я наглотался черноморской соленой воды, а когда,  шатаясь, поднялся, обнаружил в довершение, что исчезли плавки, их унесла рассерженная волна. Это вызвало на берегу смех и едкие замечания, но мне удалось под улюлюканье добежать до душевой, смыть песок и водоросли и как-то разобрать слипшиеся волосы. Андрей тоже привел себя в порядок. Покидая пляж и ругая себя за достаточно рискованный эксперимент, мы дали друг другу слово впредь не совершать подобных глупостей.
– Перекусим где-нибудь на скорую руку и сегодня постараемся закончить культурную часть нашей программы, – предложил Андрей. – По пути купим тебе плавки, нам повезло, отделались малыми потерями. Правда, в душевой я разглядел у тебя на животе длиннющие царапины – результат контакта с ялтинским песком. Спишем их на отсутствие у тебя опыта по части знакомства с крымским безветренным штормом. Да, вот еще что, надо купить йод и бинт, моя аптечка пуста.
Слоеные пирожки и кумыс, доставленный, как гласила реклама, из самой Аскании-Новы, подкрепили наши силы, и мы, плутая по крутым улочкам, добрались до домика Чехова. Нас ждало разочарование. На ограде, у входа, висело объявление, сообщающее, что в связи с ремонтом посещения  отменяются на неопределенный срок. В конце была сделана приписка: «Приносим извинения». Домик, и правда,  давно не приводился в порядок, а знаменитый чеховский сад требовал хорошего ухода. Далее в нашей программе значился  дегустационный зал, но и тут нам опять не повезло. Перед входом в винный подвал «Магарач» изнывала под солнцем длиннющая очередь жаждущих перепробовать, похоже, всю коллекцию вин комбината, и причиной такого столпотворения был, конечно, всё тот же безветренный шторм.
Побродив  немного по верхним улицам Ялты, мы решили закончить день игрой в бадминтон, благо в моем чемодане лежали еще не опробованные две пары новых китайских кед, воланы и ракетки. Переодевшись во всё  спортивное, мы провели на площадке в парке у моря не менее трех часов, вымокнув от желания переиграть друг друга, демонстрируя собравшимся «болельщикам» невероятные приемы волана, нередко заканчивающиеся падениями и ушибами.
 – Пойдем на пляж, кажется шторм утих, море не шумит, – рассеянно промолвил Андрей, рассматривая свои кеды. – Знаешь, еще одна игра, и кеды прикажут долго жить. Посмотри свои, у моих уже трещины на подошвах.
 – Это от стараний выиграть у меня и покрасоваться перед твоими большими и некрасивыми девочками, как говорила Машенька. Мне показалось, они ждали встречи с тобой, но ты, я думаю, не забыл своего обещания, – шутливо подколол я сына. – Мои кеды тоже в плачевном состоянии. Китайский ширпотреб поможет нам досрочно завершить спортивную часть нашего отдыха и явится веским оправданием  снижения уровня активного отдыха.
Последующие два дня мы провели в праздном безделье. Купались, загорали и окончательно разбили кеды, забросив их в мусорную урну, соревнуясь в меткости. Мне стало казаться, что Андрей начал тяготиться длительным пребыванием в Ялте.
Надо закругляться, – подумал я и предложил ему: 
 – Давай завтра махнем в Дом лесника, что по дороге в Бахчисарай. Ты говорил, вроде  бы по слухам, место это красивое и будто кормят там отменно. Вот мы и отметим твой переход на второй курс и решим, что нам делать дальше.
Утром, сбегав на пляж и выпив по стакану бодрящего кислородного коктейля, мы отправились в город ловить такси, и через час были уже у намеченной цели. 
Дом лесника оправдал наши ожидания, Располагался он в распадке, был окружен громадными соснами и перед ним поблескивал то ли пруд, то ли маленькое горное озерцо, куда, журча, сбегал по камням прозрачный ручей. Над всей этой красотой поднимались отвесные, освещаемые солнцем скалы, зубцы их четко вырисовывались на фоне синего неба. Там наверху, за зубцами, и прятались плато и близкий теперь Бахчисарай.
Сосны защищали Дом лесника, давая прохладу и наполняя воздух терпким ароматом. Мы поднялись на открытую веранду высокого второго этажа и устроились за свободным столиком у высоких и надежных перил.
 – Начнем с аперитива, – предложил я, – возьмем по стаканчику мастики, воду, чтобы ее разбавить, и овечий сыр с зеленью. Посидим, полюбуемся дивным днем, пока не приготовят всё по твоему заказу. Выбирай.
Официант в летней черкеске с газырями накрыл наш стол, мы разбавили минеральной водой мастику с запахом аниса, чокнулись и выпили, закусив отличной брынзой и ароматной зеленью
Я поздравил Андрея с успехами в учебе и пожелал продолжать в том же духе, не сбавляя оборотов. Андрей, в свою очередь, пожелал своим «парентам», то есть родителям, здоровья и закончил речь тирадой на суахили, и сам же ее перевел. Оказалось, что это традиционное танзанийское пожелание благополучия всем родственникам, фигурально оно звучало как совет всегда удерживать за хвост своего крокодила и «чтобы мы все были друг другу здоровы», Последние слова заставили меня предположить, что родословная танзанийцев тесно связана с Одессой.
Аперитив разогрел наш аппетит, и мы стали с нетерпением посматривать в сторону кухни.
Наконец показался наш официант с огромным подносом, рядом с ним важно вышагивал сам повар, гордясь своим мастерством, и по праву: всё, им приготовленное, своей красочностью и фантазией напоминало натюрморты средневековых художников.
Они вдвоем разгружали поднос, водрузив в центре стола большое блюдо с дымящимся еще шашлыком и маленькими кебабами, источающими дивный аромат. Блюдо по периметру украшали помидоры, баклажаны и сладкий болгарский перец, испеченные на угольях, яркие зерна граната и зелень завершали это великолепие. Но оказалось, что шашлык и кебаб являлись лишь прелюдией: с подноса на стол перекочевали на листочках нежного салата аккуратные рядки перепелов, приготовленных на вертелах, рядом радовали глаз нарезанные дольками сочные помидоры, кружочки хрустящих  огурцов, перья яркого зеленого лука и душистые кресс-салат и кинза.
В судочке ждала своего часа отварная форель с  лимоном,  не забыт был и маленький кувшинчик с густым наршарабом – приправой к шашлыку и рыбе. Особое внимание, по мнению повара, нам следовало уделить «Фугре» – так он, немного исказив название, представил знаменитый паштет из  гусиной печенки. Появились на столе охлажденное «Алиготе» и красное терпкое «Каберне» . Мы поблагодарили повара, выпили с ним по бокалу вина и закусили тающим во рту паштетом. Рассматривая изобилие на столе, я взглянул на Андрея и после небольшой паузы негромко выдохнул:   
 – Да-а, размахнулся ты здорово, что, естественно, вызывает у меня, как минимум, два вопроса. Первый:  а ты подумал, хватит ли у меня ресурсов расплатиться?  И второй: с чего начать наше пиршество и как всё это, попросту говоря, слопать?
 – Пап, всё предусмотрено заранее. У меня оставалось в заначке сто рублей, я их специально не разменивал, хотел угостить тебя на заработанные, собственные деньги. Так что вперед, сомнения в сторону! Предлагаю начать с горячего пока кебаба. Торопиться нам некуда, думаю, не спеша, мы справимся со всеми вкусностями.
День уже клонился к вечеру, когда еще две бутылки «показали дно», мы рассчитались, правда, не обошлось и без моей дотации.
Попрощавшись с поваром-кудесником и оставив на память в чудесном Доме лесника превосходный отзыв о его искусстве, мы вышли на дорогу. Пройдя по ней с полкилометра, поняли, что не дождемся свободных попуток и решили пробираться напрямик по лесной тропинке – вниз к белым окраинным  домикам Ялты.
Мы наперебой горланили песни, особенно часто повторяя «Скакал казак через долины…»,  «Ох, рано встает охрана...», и закончили свой репертуар украинской «Ти  мене пидманула, ти ж мене пидвела, Ти ж мене молодого з ума розума звела…», вызвав аплодисменты трех старушек, сидящих на приступочке чисто выбеленного домика.
К семи вечера пыльные и осипшие, мы уже спускались по улочкам и вышли к Морвокзалу, у причала которого нам бросился в глаза небольшой видавший виды пароход с гордым названием «Победитель.
– Андрей, – подумал я вслух, – может, зайдем и узнаем, какие ждут нас перспективы. Тебе не кажется, что нашу ялтинскую эпопею пора заканчивать?
 – Согласен, – прохрипел Андрей и помчался к кассам.
– Есть палубные места, пароход отчаливает ровно в девять, и завтра рано утром мы будем в Феодосии, на шаг ближе к Краснодару, – сообщил он, вернувшись. И улыбнулся. – Я готов, а ты?
Чтобы дойти до нашей кельи, помыться под струей дворового крана, привести себя в порядок, собрать чемоданы, заплатить за жилье, поблагодарить Веру Ивановну и распрощаться с ней, нам потребовалось полтора часа. Минут за десять до отплытия «Победителя» мы уже сидели на его верхней палубе в скрипучих шезлонгах. Три подряд низких басовитых гудка и дрожь палубы от напрягшихся пароходных двигателей сообщили, что начался наш морской переход Ялта-Феодосия. «Победитель» вышел из акватории порта, немного отплыл от берега, развернулся, и стал, не спеша, отмеривать морские мили. В темноте ночи ярко светились огни уходящей Ялты, потом за кормой остались Гурзуф, Алушта… Ночь и небольшие волны убаюкивали, навалившаяся усталость заставила  подумать, где бы найти поудобнее местечко, чтобы приткнуться и поспать часок-другой.
С моря подул прохладный ветерок, и вскоре мы принялись торопливо вытаскивать из чемоданов все рубашки и натягивать их на себя, чтобы унять дрожь и хоть немного согреться. Мы бегали по палубе, хлопали себя по бедрам, сдвигали шезлонги, стараясь прижаться друг к другу, приседали и размахивали руками, но поняли, что долго не выдержим, и надо срочно искать спасения. Прихватив чемоданы, мы начали тыкаться во все закрытые двери. Нам повезло, одна милостиво распахнулась, и мы очутились  в небольшом коридоре между каютами. Перетащив шезлонги, мы улеглись и быстро согрелись под войлочными подстилками, найденными в незапертом, видимо, служебном шкафу, и тут же крепко заснули. Проснулся я оттого что кто-то настойчиво дергал меня за ногу.
 – Вставайте, ишь, где разлеглись, палубники, – услышал я чей-то ворчливый голос. – Живо убирайте на место эти подстилки. Подплываем!
Андрей уже запихивал в чемоданы наши рубашки, я вбросил в шкаф подстилки, вынес шезлонги, и мы, изрядно помятые, приготовились к выходу на берег. Наш «Победитель», сбавив ход,  пришвартовывался к причалу феодосийского порта. Солнце поднялось, день обещал быть ясным и теплым, а нам предстояло, сойдя на берег, решить непростую задачу – устроиться с ночлегом. На набережной мы нашли  гостиницу «Европейская», фасад которой украшали узорчатая лепнина и фигурки амуров над входом, сохранившиеся еще с царского времени и вызвавшие у нас сомнения, что в ней можно устроиться просто так «с улицы», без рекомендаций и протеже.
 – Андрей, ты подходи к администратору первым. Твой загар до черноты, выгоревшие волосы до плеч произведут на дам-администраторш неординарное впечатление, а если еще заговоришь с иностранным акцентом, грассируя, как французы, то успех тебе обеспечен. Только улыбайся и вставляй слова на суахили, – пошутил я.
Но прибегать к уловкам не пришлось. Андрею тут же предложили только что освободившийся двухместный номер при условии, что мы заплатим за половину суток вместо задолжавших и исчезнувших постояльцев.
Номер нам достался славный, небольшой, с удобными кроватями, столиком у окна во внутренний дворик и, что самое главное, с ванной и горячей водой.
 – Отмоемся от пароходной сажи  и сомнительной чистоты спасших нас подстилок и завалимся спать! Придавим  подушки часа на два-три и пойдем знакомиться с городом, тут много интересного, – крикнул я Андрею, успевшему залезть в ванну.
Мы вышли из гостиницы, когда солнце начало клониться к горизонту. Посещение памятных мест отложили на следующий день, решив потратить вечер на знакомство с новым пивным баром, к стойкам которого, как хвастали местные жители, шел прямой «пивопровод» из пивоварни по соседству. К удивлению, бар пустовал. У входа мы купили у старенького, седого рыбака связку вяленой скумбрии – каждая размером с детскую ладошку – чем навлекли на себя неодобрительные взгляды молодой барменши, скучающей за стойкой. Впрочем, недовольство ее исчезло, как только мы заказали пиво, прикупив такой же скумбрии и вдобавок еще креветок. «Морепродуктов» на столе хватало теперь с избытком,  и мы, не торопясь, пили из  больших массивных кружек свежее, прохладное и хорошо сваренное пиво. Милая барменша без напоминаний приносила нам новые кружки, радуясь возможности поболтать с нами о городской жизни и трудностях летнего сезона.
Мы узнали, что сегодня вечером в городском парке выступают популярные «Песняры» и даже собрались послушать их, но выпитое пиво подвело, и нам пришлось бегом, минуя парк, пуститься в гостиницу, лишив себя культурного отдыха. Рано утром, дав слово больше не увлекаться питейными заведениями, мы познакомились с городским пляжем, но задерживаться в этом «лягушатнике» не стали, а отправились  на катере в Планерское с намерением поплавать у отвесных скал Аю-дага и обязательно наведаться в  домик Волошина. Однако ничего не вышло, в домике шла уборка и подготовка к встрече гостей из Союза писателей, с Аю-дагом тоже не повезло, все проходы к нему перегораживали щиты, предупреждавшие об опасности возможных камнепадов.
Вернувшись в Феодосию, мы постарались скрасить впечатление от неудачного похода и успели до закрытия в музей Айвазовского, где шумели  волны бушующей морской стихии и сменяющая их тишина мертвого штиля.
Но больше всего нас поразил маленький музейный закуток, где были развешены некоторые удивительные акварели Волошина: Аю-даг и гряда невысоких гор с пологими отрогами, уходящая в крымские степи и постепенно сливающаяся с горизонтом, исчезая в дымке. Эти работы заставляли подолгу стоять у них, восторгаясь их лирикой и точностью передачи настроения.
Прошли мы и к старой армянской церкви, постояли у памятника Айвазовскому, поставили свечки у хачкаров. Темнело, и горящие свечи были долго видны, пока мы, не торопясь, поднимались по дороге в город.
 – Давай завтра пойдем к Грину, – Андрей помедлил и в тон нашему  настроению продолжил, – затем соберем вещи и попытаемся уехать в Керчь, ностальгия дает о себе знать. Хочу поскорее увидеть маму и бабушку.      
Небольшой, чисто выбеленный дом-музей Грина, был открыт, и мы были первыми, самыми ранними посетителями. Дом продолжал хранить воспоминания о своем замечательном обитателе, человеке незаурядном, любившем жизнь, честных и смелых людей, и умевшем увлекательно рассказать о своих придуманных путешествиях и приключениях, так и оставшихся в его мечтаниях. 
Попрощавшись с домом Грина, мы ощутили вдруг, что  настала пора заканчивать вольницу, что нас уже ждет дорога домой.
В гостинице дежурная по этажу рассказала, как можно быстрее выбраться из Феодосии, и мы двинулись на стихийный базар у дороги в сторону Керчи –  там, по словам дежурной, найти попутку было проще всего.
У горки из нескольких арбузов мы заметили серую, не раз крашенную «Победу». На сиденье рядом с шоферским местом, запрокинув голову и спрятав лицо по белым платком, легонько всхрапывала женщина, а рядом с машиной переминался с ноги на ногу, крепкий, явно скучающий, мужчина. Покупателей не было. При виде нас  мужчина оживился.
 – Ну что, хлопцы! Берите, дюже хорошие гарбузы, мало осталось. А куда это вы засобирались с чемоданами? – поинтересовался он.
 – В Керчь и дальше в Краснодар, – ответил Андрей. – Вот ищем попутку.
 –  Мать, –  закричал владелец арбузов, – всё, кончилась торговля, поднимайся! Будем ехать и хлопцив заберем. Трясти меньше будет, да еще они согласны заплатить двадцатку, тоже негде взять, бензин окупим.
Он показал на свою еще не совсем проснувшуюся жену.
 – Моя согласна, видите, кивает головой.
 – Так в машине сидеть не на чем, задних сидений нет, можно побиться на ухабах. – возразил Андрей, заглянув в «Победу». 
 – А как мы гарбузы довезли, ни один не побился, все целехонькие! Мешки постелим, будет мягко, и ноги есть куда вытянуть. Поехали. Остановку сделаем за «Семью колодцами», гарбузы съедим, не везти же их назад до Кубани. Машина – зверь, с остановкой будем в Керчи часа через два. Залезайте!
 И мы поехали. Водитель нам попался разговорчивый. Под его неторопливый монолог, пересыпаемый крепкими словечками, вновь задремала его жена, а рядом со мной засопел и Андрей. Я попросил не делать остановки, и мы приехали в Керчь раньше времени. Водитель дал нам адрес своих знакомых, где можно было снять комнату на ночь. Дом, по его словам, был рядом с паромной переправой. .
   – Два-три часа с лихвой хватит нам сегодня, чтобы  побывать на горе Митридат, посмотреть город, заглянуть на известный керченский рынок, а рано утром переберемся  паромом на другую сторону пролива, в Тамань, и дальше рейсовым автобусом отправимся в Краснодар, – уговаривал я Андрея. 
Согласие было получено, и мы, заплатив за ночлег и бросив чемоданы, отправились на рынок. Время было уже далеко за полдень, рынок оказался пустым и унылым. Побродив между прилавками, мы наткнулись на продавца и, поддавшись его уговорам, купили оставшуюся у него копченую скумбрию, что вынудило нас зайти в прирыночную пивную и, стоя за высоким столом, съесть ее, запивая теплым и невкусным пивом.
На автобусе мы подъехали к самому подножию горы Митридат.  С вершины горы открывалась широченная панорама города  и его окрестностей, хорошо просматривались керченский порт и гигантский судостроительный завод, на стапелях которого достраивался огромный танкер. Слева от него, в военном порту, рядками, как скумбрии на бечевке, смотрели в море боевые корабли, а дальше были видны пролив и кубанский берег.
По-летнему быстро спускалась звездная ночь. Нашу комнатку наполнял терпкий запах полыни и еще каких-то душистых степных трав, и забравшись на необычно высокие кровати с толстенными пуховыми тюфяками, мы не заметили, как перестали вспоминать события прошедшего дня и заснули крепким сном.
Нас разбудили пароходные гудки, и уже через десять минут, купив билеты, мы дожидались отправления в неработающем буфете на борту парома, и за разговорами пропустили всё: и как паром отшвартовался, и как, пройдя керченский пролив и дав низкий продолжительный гудок, медленно начал стыковку с рельсами на причале «Кавказ». Под ногами была кубанская земля, и теперь нам предстояло только дождаться автобуса, чтобы сделать последний марш-бросок на Краснодар. Времени в запасе у нас оставалось предостаточно, и мы решили использовать его с пользой – окунуться в воды Азовского моря, чтобы отметить на карте еще одну точку, где побывал Андрей.
Море оказалось серебристо-серым, очень теплым и мелким у берега, чтобы добраться до глубины и не задевать дно руками, понадобилось долго шлепать по мелководью. Окунувшись несколько раз, мы, облепленные песком, пришли к решению отдать приоритет пляжу в керченском проливе, сравнив его с феодосийским лягушатником. По пути к автобусной остановке Андрей, разукрасив себя листьями камыша и метелками ковыля, приплясывая и выкрикивая непонятные мне слова на суахили, изображал своих будущих африканских компаньонов.
На остановке мы узнали, что автобус, скорее всего, задержится или даже не прибудет: звонили из Крымска и сообщили, что он на ремонте.
 – Давай вернемся в Керчь, – предложил я, – переночуем и завтра сделаем вторую попытку. Должны же починить автобус.
 – Нет, – Андрей отрицательно покачал головой. – Я уверен, нам повезет, и мы уедем, да к тому же нас будут ждать сегодня. Мы ведь отправили вчера телеграмму: «Будем завтра, встречайте голодных». Ты не подумал, что сегодня у нас опять разгрузочный день, а вчера мы съели на двоих одну скумбрию, запив дрянным пивом. Хватит сидеть на пище Святого Антония! Лучше пойдем и поищем что-нибудь перекусить. У автобусной остановки есть какой-то магазинчик, утром он был еще закрыт.
 – Ладно, – согласился я, –  пойдем, посмотрим местную достопримечательность, а там, глядишь, что-нибудь и подвернется из транспорта. Не конец же это земли в самом деле!
Магазин уже открылся. Вернее, не магазин, а небольшая, темная, с одним запыленным окном хлебная лавка. Буханки-кирпичики черного хлеба заполонили все полки, но с одной дальней, почти под потолком, к нашему удивлению, на нас смотрели литровые бутылки из темного стекла с белыми наклейками, наполненные какой-то жидкостью. Рядом с ними высилась горка из консервных банок.
 – Смотри, Андрей, мы не умрем голодной смертью! Надо только узнать, что в бутылках и какие это консервы.
Продавщица, услышав наш разговор, тут же откликнулась и охотно рассказала, что все продукты из Темрюка, что в бутылках таманское «Каберне», а консервы – «Кильки в томате», и что завтра пообещали подвезти другие продукты. 
 – Всё свежее, не беспокойтесь, – добавила она, улыбнувшись.
 – Что ж, есть возможность отметить окончание нашего совместного отпуска и мужской вольницы, заодно и автобуса дождемся, – Андрей пристально разглядывал этикетки на бутылках. – Берем одну буханку хлеба, по две кильки на нос и одну бутылку «Каберне» для пробы – не жалко выливать, если окажется кислятиной.
Вино было терпким, жгуче-красным и, как говорят виноделы, с телом. Нам такое «Каберне» еще не попадалось. Пресловутый, из подвалов «Магарача», не шел с ним ни в какое сравнение. Вино разошлось в одно мгновение, а с ним и почти все кильки. Лучшей закуски к сухому красному, по нашему мнению, и быть не могло.
– И кто придумал, что красное сухое только к мясу?! – так, обосновывая  необходимость доесть оставшуюся кильку, запивая ее вином из второй бутылки, риторически восклицали мы, и постановили: – Четвертую бутылку повезем с собой. Мы здорово отметили окончание лета!
  Прошло много лет, но каждый раз, откупорив бутылку с красным «Каберне», мы с Андреем долго разглядываем наполненные бокалы на просвет, маленькими глотками пробуем на язык, смотрим друг на друга и понимаем еще не сказанное с полуслова:
«Да, помнишь таманское? Такое нам больше не попадалось», – прекрасно зная, что вкус его согревался нашим хорошим настроением и любовью…
Нас поднял с пустых ящиков, на которых мы удобно устроились, знакомый голос нашего водителя:
 – Что, хлопцы, застряли, автобуса нет и не предвидится? Машина моя пустая, думал загрузить ее копченой селедкой, да товара не было. Седайте, и айда в Краснодар. Моя жинка вспоминала вас, говорила, что вы добрые ребята. Возьму с вас по тарифу, идет?
Через час с небольшим мы подъезжали к Краснодару, где нас уже ждали. Вольница кончилась, но это было даже здорово.
               
               
                Написано в 2002-м по просьбе  моей любимой  Аллы.   
                .