Она открывала одну дверь и сразу закрывала за собой другую. Она шла все медленнее, начиная спотыкаться и тяжелее налегать на дверные ручки, которые становились все туже. Еще дверь и еще... вагоны, курящие, не спящие, спертый воздух и вереница колес. Ей начало казаться - у этого состава нет конца.
И она еще чувствовала, как бежала по перрону, как схватилась за ледяной поручень и рывком заскочила в последний, не нужный вагон. А ее место на перроне, среди провожающих. Но она шла вперед, открывая одну дверь и закрывая за собой другую. И сколько бы их ни было открыто и закрыто, это не помогало убежать от окутавшего ее тумана.
От воспоминаний... ее снова обдало горячим жаром, так, что дыханье сперло и она с силой захлопнула за собой дверь.
«Это пройдет, через день или два... не важно когда, но пройдет»...
Весна заканчивалась, но у нее никак не получалось отказать себе в воспоминаниях.
Она сидит в кресле, поджав босые ноги, кутается в плед, подливает Мартини, думает о нем. О том, как его руки плавно двигаются, не тревожа воздуха, скользя поверх, словно по водной глади. Его запястье правой руки сковано черным кольцом часов, стрелки указывают направление времени - вверх татуировки, исчезающей под плотной тканью рукава, уходящей в глубь от любопытного взора. В его пальцах, белокурыми кудрями, тлела сигарета, приглушая исходящее от него темно-синее свечение, слепящее ей глаза, от чего она их часто опускала. Но вот скрыться от тепла этого человека, проникающего в каждую клеточку, у нее тогда не получилось. Потому, сейчас, что бы жить, ей нужно было хотя бы не отказывать себе в воспоминаниях...
Когда их только представили, она, стараясь от смущения не опускать глаза, быстро перевела их на своего знакомого и скороговоркой заговорила. Ее охватило волнение, переходящие в легкое безумие. Каждый вдох давался с трудом и хотя взгляд пытался перебегать по скатерти, прячась за тарелками и бокалами, стоило ему соприкоснуться с его тенью, начинала задыхаться.
Она сидела на краю кратера, а снизу поднималась бурлящая лава. Знала: если они сейчас встретятся взглядом, то ей станет все безразлично. Чувствовала, все явственнее: эфирные руки отодвигают в сторону эту шумную компанию, освобождая нее: прижаться к нему, обнять, поцеловать. Мозг плавился, забывая про стыд и еще что-то, что должно волновать в таких случаях. Ей хотелось остаться с ним наедине, отбросив ненужную мишуру сомнений и формальностей.
А она говорила, много, с неподдельной легкостью и веселостью. В ожидании, когда наступит вечер, который спасет ее, увезя очень далеко и надолго.
Но вечер пришел со штормовым предупреждением, вылет отменили, и было утро, в домике у моря, со старым фортепьяно.
Всю ночь она билась в агонии, волнами о скалы, стараясь держаться в гуще людей.
Кто-то быстро развел огонь в камине, наварили глинтвейна. Образовался круг, играли в карты, откуда-то достали потрепанную «Монополию», вернув всех в детство.
За полночь, начались воспоминания за бокальчиком коньяка. Его дружно стали просить сыграть что-нибудь из своего.
Он играл, а ей хотелось плакать, он играл, а она угадывала слова. Он играл - она думала о том, что у него есть.. та, для которой он это сочинил. И нужно скорее уезжать – поездом, решила она, что бы погода больше не путала колоды и не раздавала крапленые карты.
Он сидел напротив, смотрел на нее, улыбался. Разливал чай по чашкам. На тарелке перед ней, остывал завтра, но она не в силах была проглотить и кусочка. Он, что-то рассказывал, как-будто для тех, кто только проснулся.
Она бросила взгляд на часы. Они показывали половину восьмого утра, автоматически сбросив счетчик: во сколько же тогда встал он, что бы все это приготовить...
Он тоже посмотрел и быстро засобирался, натягивая на плечи куртку и спешно завязывая шнурки. Бормотал недосказанную историю, всем желал хорошего дня, благодарил за отличные выходные и гостеприимство. Не взглянув на нее, закрыл за собой дверь и потерялся?
Она так и не поняла, что же он хотел сказать... Она так и не поняла, о чем он думал. А на столе остывал завтрак. И стоило ей поднести к губам вилку, как ее охватило все то, что чувствовал он...
Ее отражением, захлопнулась дверь купе. Ноги подкосились, и она резко села. Взгляд сразу уловил, кого-то еще и слезы мгновенно остекленели, застыв льдом на глазах. Но дрожь унять не получалось и ее трясло, подобно белому флагу на поле битвы.
Про себя, продолжала прокручивать мысль, от которой пыталась убежать:
Он… он… он запомнил каждую мелочь, не упустил ничего. Но как такое возможно? Не только запомнил, но умел это сделать, так, как любит Она. Двойной эспрессо, много молока, взбитые сливки и корица, разогретые блинчики на топленом масле с хрустящей корочкой, мед, мороженое.
Она пыталась припомнить, было ли на его лице самодовольство, но... держался тогда очень естественно и просто. Она поняла: Он так поступает всегда, и в этом нет ничего для него особенного, как уступить место любой женщине, а не только понравившейся.
Бокал опустел, она больше не подливала Мартини. Тогда, думала, они встретятся через год, но прошло уже два.
А он все так же помнил все, что она любит, а она, все так же уговаривала себя: «Это пройдет, через день или два... не важно когда, но пройдет. Ничего серьезного быть не может, мы видели друг друга всего два раза».
Haru`o8. /-hi