Люблю, люблю, люблю… будучи многажды повторенным, слово это превращается в бессмысленно-ублюдочное бульканье-блюканье. «Любовь» – улюлюканье с какой-то ботвой («-бовь») на хвосте. Бовлюканье. К чему это я? К тому, что любовь к Родине снова в моде. Снова в моде любовь к Роди(не). Или –«любовь Роди», – разумея, что Родя суть сокращённо-уменьшительное от имени Родион (Раскольников, разумеется). А Родион – самец Родины? Родя – отец, Родина – мать. А ещё незабвенная Арина Родионовна, стоявшая у истоков литературы российской.
Любовь. Волю б… Ан – снова в моде, поди ж ты. К Род--е. Но – что их уродливое люблюканье-бовлюканье по сравнению с – "небеса опирались на снежные плечи отчизны"? («…И это было так, словно голос скрипки вдруг заглушил болтовню патриархального кретина.»)* А ведь в этом – всё, "и даже более того", как любит прибавлять в попад и мимо один учёный мой знакОм. любитель тира. Знакомый мой один учёный... Знакомый тот… Один учёный кот знакомый мне как-то раз... Но тут просквозило пронзительно пушкинским ветерком с Лукоморья. Неужто и в самом деле – наше всё? Нелюб он мне, нет, не уломаете, Владимир Владимирович... Тьфу ты, и тут игривая двусмысленность вкралась. Чур меня. Путь иной нам предначертан.
И всё же – небеса опирались. На снежные плечи отчизны. Бовлютанам сего не понять, а ведь такое – просто вслух лишний раз бОязно произнесть: мысль изреченная – вестимо, что. Одна эта строка, будучи предана огласке, став публичной (о словеса мерзкие! – "предана" – предательски на растерзание бубнящим критикам бубновым забубённым, глупцам злящимся да смердам казнящим; "публичный" – понятно, что; всё вместе – бублик выпечки казённой), уже была бы свидетельством о рождении гения. Без многотомья романов (и стихов). И "придумать продолжение", досочинить за умершего – никак не получается – а так хочется (сопоставив тем самым себя с недосягаемым надменным денди от изящной словесности, достигшим высот воистину нечеловеческих)!.. А ну – попробовать? Что-то про современную жизнь ("Я вежлив с жизнью современною..."**), про часы и время (противопоставив их – вечности небес-отчизны). Эпитеты современности. А ну-ка... С ней часов нам не сверить порой средь бредовости жизни... Что-то такое... Бредовости. Бодрости. Добрости. (Жизни.) Но размер не выдержан, если примерить наряд сей на двух младших из этих трёх сестёр-парок-норн (ха, "сестра моя жизнь"! – Борис Леонидович в гробу переворачивается. Его, впрочем, недолюбливаю. Так что пускай). Значит – бредОвости. БовлЮтости?.. Итак –
Небеса опирались на снежные плечи отчизны.
С ней часов нам не сверить порой средь бовлЮтости жизни.
С "заумью" вышло, да. И – лютостью жизнелюбивой любви-к-Родине свирепых бовлютан. "Урра!" из пасти патриота, "долой!" из глотки идиота. Познакомьтесь с очередной порцией близких родственников – были три сестры, теперь – два брата. Дегенерата. Ренегата. Акробата. Партократа. Бюро-. Дуро-. Литература это любовь к людям. Сказала одна литерадура. Людей бовлю я, как я их бовлю, Бовлю я утро, в коем литера мерцает, Бовлю нехилое природы расцветанье, Отчайнье хмурое мизантропИи попирая, – Размахивая арматурой, добиваю, – А драма дранных сумерек уж тает… Как-то так. Но – «Люби лишь то, что редкостно и мнимо»***, Что в жизни бодреньком потоке часто мимо Спешит нас – но обману не поддайся… Ммм, нет, нет… …Чего мы часто так проходим мимо, Спеша «по делу» в жизни бодреньком (мутненьком?) потоке, Предав забвенью бытия истоки… Ух, как-то по-хайдеггеровски прозвучало, да. Не похабно и не по-хамски. И даже не по-хармски. Да, круть кругом да жуть, но ведь и муть ныне нередко бывает нашею соседкой на мутных Леты берегах. Се – постмодерн, увы и ах!
И всё же –
Весть небес баснословно снежна здесь, и без укоризны
Небеса опирались на снежные плечи отчизны.
____________________
*) см. роман В.В. Набокова "Дар"
**) начало одного стихотворения Н.С. Гумилёва
***) В.В. Набоков, "Дар"