Леонардо Да Винчи. Тайная вечеря. Часть первая

Михаил Беленкин
Тихо и размеренно течет жизнь в замке Сен-Клу. Летом в саду благоухают розы, слышно пение птиц. Тихий ветер доносит влажные запахи с Луары, по которой плывут лодки и с водной глади которой открывается величественный вид на роскошный замок Амбуаз, резиденцию Французских монархов. Однако, шум и суета королевского двора сюда не доносятся. На втором этаже замка в тиши кабинета сидит старец с длинной седой бородой и широким лбом мыслителя. Перед старцем лежит книга и тетрадь, куда он левой рукой,странными зеркально отраженными каракулями, вносит свои заметки. В коридоре слышен шорох, быстрый шум шагов, вкрадчивый шепот. Внезапно дверь распахивается, и в комнату уверенной походкой входит широкоплечий молодой человек в роскошном атласном камзоле, украшенном золотым шитьем. Небольшая круглая борода аккуратно разделена пробором. Властный взгляд карих глаз из-под тонких бровей, взгляд, в котором кипят страсти воина и охотника.
Так выглядела одна из встреч летом 1517 года между молодым королем Франции Франциском I и великим тосканцем,«почетным инженером, архитектором и живописцем короля» – маэстро Леонардо да Винчи.
«Расскажи мне о живописи», – говорит молодой человек, усаживаясь в кресло напротив. Лицо старца оживляется, и он начинает говорить. «Живописи, сир,  я отдаю несомненное  преимущество пред всеми другими искусствами за ее гордую молчаливость и способность возбуждать одни только спокойные созерцания сложных физических пропорций». Лицо старца преобразилось. В нем уже нет спокойствия и умиротворения, глаза его сверкают вдохновением, голос гремит. «Читая книгу,- продолжает он, - мы не имеем перед собою живой картины битвы. Точно так же никакое рассуждение о Боге не произведет такого действия на человеческий дух, как религиозная картина великого мастера. Известно, что перед такими картинами толпа останавливается в благоговейном очаровании, воздавая им почти религиозные почести, потому что в живописном образе, что бы он собою ни выражал, всегда выносится на свет первородная, прямая истина, та истина, которая одна имеет полную власть над душою человека».
«Ты прав, маэстро,- задумчиво говорит король, - «все это я наглядно понял, когда любовался твоей «Тайной вечерей» в Милане. Как жаль, что я не смог вывести это великое творение сюда – в Амбуаз».
Леонардо улыбается. Он вспоминает горячее желание короля  снять штукатурку в трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие и вывести ее во Францию, не повредив фрески. Франциск предлагал тогда огромные деньги любому инженеру, который смог бы осуществить эту задачу. Но, несомненно, лучший инженер Милана, к тому же знавший все тайны материала штукатурки и состав красок, был сам Леонардо. Он-то понимал, что эта задача неосуществима.
Беседа маэстро с королем продолжалась еще долго. Но когда молодой монарх, который жаждал стать Императором Священной Римской Империи, умиротворенный беседой с величайшим из умов своего времени, удалился через подземный ход в свой роскошный дворец, великий старец погрузился в воспоминания, которые ему навеяла беседа с королем.
Он вспомнил ту славную пору, когда уже зрелым тридцатилетним мужем он приехал в Милан из Флоренции, где прошла его молодость, где он учился живописи и ваянию в мастерской славного Верроккио, лучшего живописца Италии. Там он с неутомимой энергией и страстью познавал разные науки, начинал множество интересных проектов и изобретений. И вот, полный самых смелых планов, он прибыл в Милан под покровительство герцога Лодовико  Сфорца,  прозванного за свою смуглую кожу «Моро» (Мавр). Роскошный замок герцога был полон прекрасными произведениями искусства, оружием, драгоценными камнями. Но вскоре главным сокровищем этого двора стал Леонардо да Винчи. Он  как волшебник мог сотворить все: картину, которой восхищались не только современники, но и затем потомки; пышное празднество, с маскарадами, фейерверками, театральными представлениями, в которых он использовал хитроумные  механизмы собственного изобретения. По его проектам мрачные средневековые строения преображались в роскошные дворцовые покои. Он великолепно играл на лютне, прекрасно пел, декламировал сатиры, баллады и пророчества собственного сочинения. Он был центром жизни при дворе герцога и всегда был окружен восторженными почитателями. Его энергия была неисчерпаема. Ведя, казалось бы, столь праздную жизнь, он успевал еще работать, очень много работать. Он изучал пропорции человеческого тела, чертил проекты, разрабатывал невиданные механизмы. Как быстро и блестяще протекала тогда его жизнь! Когда же герцог поручил ему написать «Тайную вечерю» в трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие, он с увлечением взялся за эту серьезную работу. Леонардо решил изобразить момент, когда Христос произносит слова: «Один из вас предаст Меня». Но главное, он хотел показать глубокую внутреннюю суть происходящего, выраженную в Евангелии: причастие, предопределение и спасение. «И когда они ели, Иисус, взяв хлеб… дал им и сказал: примите, едите; сие есть Тело мое. И взяв чашу…сказал им: сие есть кровь моя…». Но как наиболее полно выразить  в живописном произведении этот глубокий смысл? Здесь Леонардо с присущей ему жаждой познания пытается исследовать,  как изобразить тонкие движения души человека с помощью жестов, выражения лица, положения тела, рук. Он бегло записал тогда несколько жестов. «Тот, кто только что пил, поставил стакан на стол и повернул голову в сторону говорящего. Другой сжал пальцы рук и с нахмуренным видом повернулся к своему соседу. Третий протянул руки и раскрыл ладони, голова его втянута в плечи. На устах удивление…»
 Композиция тоже должна была служить для выражения главной идеи произведения Как всегда задача, которую он поставил перед собой оказалась неимоверно трудной. Для ее выполнения потребовалось три года напряженной работы. Писатель Маттео Банделло, наблюдавший работу Леонардо вспоминал: «Он часто приходил в монастырь на рассвете… Торопливо взобравшись на леса, он прилежно трудился до тех пор, пока наступившие сумерки не заставляли его остановиться; при этом он совершенно не думал о еде – так был поглощен работой. Иногда Леонардо оставался здесь дня на три-четыре, не притрагиваясь к картине, только заходил и по нескольку часов стоял перед ней, скрестив руки и глядя на свои фигуры так, будто критиковал самого себя. В полдень когда стоящее в зените солнце делало улицы Милана безлюдными, он торопился из дворца самой короткой дорогой в монастырь, чтобы добавить мазок-другой своей картине, после чего немедленно возвращался…».
Для образов апостолов Леонардо тщательно выбирал модели. Его можно было встретить в самых различных частях города, где он внимательно присматривался к лицам людей. Заметив какое–нибудь интересное выражение на лицах, он тут же быстро зарисовывал его. Модель для лица Иуды, которого он считал величайшим негодяем на свете, он искал в бедных кварталах города, где обитали преступники. Такая работа сильно раздражала приора монастыря доминиканцев, которому казалось странным и недопустимым, что Леонардо часто добрую половину дня стоит погруженный в раздумье и созерцание. Это был не первый случай, когда ограниченные посредственности, ничего не смыслящие ни в искусстве, ни в том, с каким гением они имели дело, пытались влиять на творческий процесс, всячески докучая и мешая ему. Приор пожаловался герцогу, обвиняя Леонардо в медлительности и лености.  В ответ Леонардо заметил, что поскольку он ищет лицо Иуды, то для ускорения процесса он должен воспользоваться лицом приора, которое удивительно подходит для этого. Лодовико Моро со смехом поддержал Леонардо.
Для написания  Христа Леонардо использовал двух натурщиков. Он записал в своих заметках: «Христос: граф Джованни, который служил при дворе кардинала де Монтаро…Алессандро Кариссимо из Пармы для рук Христа». До нас дошло лишь немногая часть этюдов к «Тайной вечере». Эти этюды по силе воздействия сравнимы с его живописными полотнами. Исполненный страха и вины сразу узнается Иуда. Гневное лицо апостола Матфея изображено с силой и страстью.Рядом с Учителем  изображен спящий молодой Иоанн. В этих рисунках сразу узнается размах и сила гения, присущего Леонардо. Между тем, работа над шедевром велась тщательно и кропотливо. Чтобы обеспечить себе возможность постепенного создания фрески, Леонардо изобрел новый способ грунтовки стены и новый состав красок. Он использовал темперные краски, что позволило ему добиться яркости  и чистоты цвета. Когда Лодовико Сфорца со свитой зимой 1497 года вошли в трапезную монастыря Санта Мария делле Грацие, они были поражены увиденным.
Картины как таковой не было. Леонардо живописно продолжил реальное пространство трапезной, изобразив три окна с видимым в них горным пейзажем и под ними стол - точно такой же, как и другие столы в монашеской трапезной. Стол этот покрыт  скатертью с простым тканым узором. На нем такая же посуда и такая же еда, как и на других столах. Христос и двенадцать апостолов сидят на возвышении, и как бы вместе с монахами справляют свою вечерю.
В центре - фигура Христа, возвышающаяся над всеми. Он прекрасен в своей земной и в то же время божественной красоте, которая оттеняется чистыми голубыми красками неба и пейзажа на заднем плане. Многие века и до настоящего времени это лицо стало образцом утонченной  красоты; человека, одухотворенного высшим светом вечности. Леонардо обозначил это с помощью двух живописных приемов. Во-первых, с помощью спускающейся с левого плеча мантии холодного голубого цвета - цвета вечности и отстраненности от мирского, а во-вторых, он окружил голову Христа естественным сиянием неба на пейзаже заднего плана, подчеркивая божественность этого образа. Апостолы разбиты на четыре группы по три фигуры в каждой. В их лицах разные чувства, эмоции, страсти – удивление, возмущение, печаль и понимание неизбежности трагического конца. Иуда, вопреки, традиции, не выделен из группы апостолов, но он выделяется выражением лица, в котором страх разоблачения, бессильная злоба. Алчность этого персонажа подчеркивается напряжением руки, сжимающей кошелек с серебряниками. Вкушающие пищу в трапезной монахи всегда должны были видеть перед собой это великое назидание о предательстве. Математик Лука Пачоли, близкий друг Леонардо, наблюдавший завершение картины, писал о ней, что это «символ непреходящей мечты человека о спасении».
Однако, смелый эксперимент Леонардо с новым составом покрытия стен и особым составом красок, который имел самые блестящие результаты в момент создания росписи, оказался трагически неудачным в судьбе шедевра. Уже через несколько лет на росписи стали появляться следы сырости, отслаивания красочного слоя.  Монахи доминиканцы не заботились о сохранности росписи. В середине 16 века они прорубили посреди картины дверь, которая нужна была для сообщения трапезной с кухней. Эта дверь уничтожила ноги Христа и некоторых апостолов. Кроме того, во время наводнения  1500 года вода залила трапезную, коснувшись и фрески, что затем повторилось несколько раз. В 1556 году Вазари, первый биограф Леонардо да Винчи, записал, что на стене «ничего не видно, кроме грязных пятен». В связи с этим постоянно предпринимались попытки отреставрировать фреску, причем, как правило, это делали художники, не имевшие ни достаточных знаний, ни мастерства для такой тонкой работы. Их многочисленные  небрежные реставрации привели к искажениям шедевра да Винчи, в результате которых изменился до неузнаваемости и общий колорит картины и лица части персонажей, которые были просто переписаны.  Именно о  таких художниках писал А.С. Пушкин:
«Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит.
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит».

    В 1901 году Габриель Д’Аннуцио написал  «Оду на смерть шедевра». «О поэты, его больше нет!» – восклицал он. Еще худшее несчастье постигло и саму трапезную в 1943 году, когда в результате бомбардировки она практически была разрушена. По счастливой случайности единственная стена, где располагались остатки росписи, не пострадала. Другое чудо произошло в  послевоенные годы, когда великий мастер реставрации Мауро Пелличоли в результате кропотливого восьмилетнего труда, с применением современных ему технологий, не только спас остатки шедевра, но и практически восстановил его, сняв многовековые наслоения  позднейшей масляной живописи, пока не добрался до того, что осталось от изначальной темперной росписи Леонардо. Хотя и с повреждениями, шедевр  предстал перед человечеством в своей первозданной красе.
«Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой»

    В центре современного Милана в монастырской пристройке к базилике Санта Мария деле Грацие сумрак и прохлада царят даже в самые жаркие дни. Сегодня трапезная  пуста. Доминиканцы давно покинули монастырь. На дальней стене, покрытое тонкой паутиной трещин, как сквозь матовое стекло, проступает величайшее творение человеческого гения, которое несмотря ни на что дошло до нас через пять веков.