Кто Господень - ко Мне!
Тайна христианина - преобразование страданий и смерти – в мартирию. Непременно должна произойти эта переплавка, перестихийствование. Правдивое слово родилось среди христиан – «В раю нераспятых нет».
Он должен быть «разжжен так, как разжигается сребро» - эти слова из псалма часто пели мученики в своих страданиях. Я умер для закона, по которому идет обычная человеческая жизнь. Я принял совсем не-геройское, а смешное до хохота спешащей унизить все до грязи, до навоза толпы – не людей, толпы! - принял не-геройское завершение жизни. Я проиграл – проиграл с поверженным врагами Христом, стал неудачником и глупцом, последовав Неудачнику и Глупцу. И это должно быть сделано честно. Если это «понарошку» - то это самый страшный дьявольский обман, это гнусно и мерзко…
… Тот удел, который в гимнографии дан мученикам – удел тех, кто спасен. Более радикально – пищи и света, воды и покоя, общения со Христом удостаиваются лишь Его свидетели….Кто это? Не все они, совсем не все -известны. Но все – кто спасен – причастны к мученическому подвигу.
Но только ли путь мартирии – путь мартирии, как она осуществлялась в первые века или недавнее прошлое? Не шире и глубже ли эта тайна? Неспроста много преданий о том, как больным страдальцам приносил ангел весть, что они «причислены к мученикам»?
Лазарь, простой страдалец, неизвестный больной юноша, но именно Лазарь прообразует Христа в ту же меру, в какую – великий страдалец и неудачник пророк Иеремия. Он оставлен без помощи Бога, он умирает в «бесполезных» страданиях – он просто болен. И, выйдя по зову Христа – своего Друга – из смерти – он становится свидетелем. Его мартирия исполняется.
Как Иисус соделался Христом в полноте после Своего воскресения, так и мученик-страдалец соделывается мучеником-свидетелем после смерти и свидетельства своей жизни со Христом в посмертии на Земле Живых.
Жизнь – всегда страдание. Основатель Эссекского монастыря святого Иоанна Предтечи схиархимандрит Софроний (Сахаров) писал о великом сострадание всем, оттого, что они когда-то умрут, о великой боли за страдальца-собрата. Он говорил, о том, как поразила его мысль: как можно желать власти над подобным себе страдальцем, обреченным на смерть…
Нам не дано знать, насколько совершается в страдании нашего брата или сестры тайна мартирии. Нам дано лишь судить себя. И еще – дано - попытаться дать им света Христова. Он раздается человеческими руками, причастными тайне Креста и гроба.
Залог этому – Евхаристия, тайна Животворящего мертвого Тела, тайна смерти попирающей смерть. Но будет ли жизнь Христова светить миру через причастников – или они будут ею пользоваться…о, эта малая, мещанская, иудина горькая польза. Нельзя так смеяться над Богом – Он не поругаем…человек сломает себя, так безбожно поступая.
Страдалец – не всегда мученик. Не всегда он вписывается в рамки жития. Но кто в о т э т о т страдалец, находящийся перед нами, простой человек, не герой, умирающий в человеческой боли (ведь, в конечном итоге - страдалец – любой, кто обречен на смерть, любой смертный брат наш ) – нам не дано знать.
«Больному страдания вменяются в мученический подвиг»- при тех-то и тех-то условиях. Сухо. Правильно. Мертво.
…Здесь нельзя говорить о зачетности заслуг – глупый студент-третьекурсник, спрячь свою зачетку! Не все в жизни измеряется твоей потрепанной зачеткой. Ты хочешь поменять ее на красный диплом? Несчастный, ты обманываешься жестоко - у Бога нет красных дипломов. Все, что Он может дать – это только Он. Больше ничего у Него нет. Он – Странник и Нищий. Только Себя Он может дать тебе. Только. Больше – ничего ты в раю не найдешь.
Здесь разговор взрослых, которые любят так, как любят дети. Как кощунственно зрелище того, как у постели больного ангел взвешивает страдания и вздохи – за и против, потом говорит – «ну, милый, мы тебя записали в мученики!» и, радостный, он умирает. Не то ли внешнее дарование благодати, которое так много и справедливо критиковано в западном учении, уродливо оживает тут, в уродливом преломлении фольклорного сознания? Душа человека жаждет не числится мучеником – перефразируя глубокого богослова, переломившего инерцию повторения схоластических задов в русской богословской мысли – не числиться, нет – а б ы т ь им. Быть другом Христовым, близким Его, братом Его. О, это невозможно…- и поэтому во Христе исполнимо. В Нем не исполняется ожидаемое и возможное. Он – Бог – и единственное, достойное Его – исполнять невозможное. Умирать за подданных, принимать бичевания за рабов, делать врагов – друзьями и беседовать с ними бесконечно…
Отец Софроний писал, что жить, как христианин, нельзя – только умерщвляться весь день – вмениться, как овцы заколения. Смирение – не сервилизм, можно говорить о нем, как о внутреннем настроении мученического подвига. Были ли они смиреннословящими оглупленными созданиями? Или – смело и свободно отдающими всего себя на подвиг?
О чем говорила мать Евфросиния, поучая монахов и монахинь своих монастырей в Полоцке , когда произносила слова мученика первого века Игнатия Богоносца? «Измелитесь в жерновах смирения, станьте Христовой пшеницей». Воистину, смирение – не сервилизм и бездумная потупленность бессмысленной головы, а свобода отдать себя за братию. Стать тем хлебом, что возносится для того, чтобы его вкусили как Тело Христово. Христианин не может не идти дальше, потому что не может не идти за возлюбленным им Христом – а Тот все идет и идет. «Не остановлюсь, пока не остановится Идущий впереди меня!».
Это - вольное свидетельство в мире полном скорби и надвигающейся смерти, о том, что премудрость мира – не то, чего достоин человек, что он достоин большего – «иметь часть со Мною». Христос омыл ноги Петру – чтобы Петр коснулся дивной тайны Его смирения, Мужа Крепкого, Мужа скорбей… Это невозможно, но это дается человеку Богом, если он желает разделить тайну Креста.
Рядом с таким человеком соберутся другие и все воистину исповедуют, что – Христос есть Бог. Теперь не по словам твоим только веруем, самарянка – но видели мы это сами.
Тайна христианина и тайна Христа – одно: хотя они умерли – они живы. Они видят всю красоту Воскресшего – Земли живых.