1
Наталья услышала странные звуки, едва переступив порог квартиры. Шли они из ее комнаты, недавно ставшей кабинетом. Там кто-то плакал и сморкался. Плакал горько. Наталья рывком распахнула закрытую дверь и увидела собственную дочь перед экраном компьютера.
– Господи, что случилось?! Что ты там вычитала трагического в своем Интернете?
Варя даже не обернулась, но рыдания поутихли. Теперь она просто хлюпала носом.
– Так, не томи. Кто умер?
Наталья развернула дочь за плечи, но та сердито вырвалась, возвращаясь в прежнее положение.
– Сама не знаешь, кто умер? Сама убила, сама и спрашиваешь.
Теперь только Наталья глянула на экран и узнала главу из своего романа, пока еще не снятого даже на диск, героиня которого умирает в расцвете лет. Сцена похорон у нее получилась здорово, поневоле заплачешь, если нервы слабые или настроение паршивое. Наталья сама прониклась горем матери, так нелепо потерявшей дочь. Но это же смешно – рыдать на всю катушку из-за придуманной героини! Когда плачет читательница – одно дело, но если вопреки всякой логике страдает ее собственное чадо, привыкшее к тому факту, что родная мама то и дело рождает персонажей, а потом распоряжается их жизнью по своему усмотрению... Сколько их уже умерло из-за болезни, покончило с собой или погибло в автокатастрофах! Дочь писателя обязана иметь иммунитет против воображаемого зла, без которого не обходится ни одно произведение! Да еще если дочь – студентка филфака, можно сказать – профи!
– Ты меня поражаешь, – сказала Наталья, присаживаясь рядом с дочкой на детский стульчик.
– Это ты меня поражаешь! Девочка могла еще жить и жить, а ее блудливая мамаша могла бы и отступиться от своих безумных планов ради родной дочки.
Ситуация становилась смешной, но и волнующей: это же надо так проникнуться воображаемым миром, чтобы по-настоящему горевать! Получается, когда она пустила в свет своих героев, те зажили собственной жизнью? То есть, она, Наталья, достигла такого мастерства, что может этим гордиться?
– Ладно, глупая, не плачь. Какая ты у меня... сентиментальная!
– Мама, ты меня удивляешь!
Варя отчужденно смотрела на мать, и та уже начала раздражаться.
– Чем ты недовольна? Так получилось.
– Глупости! От тебя все зависит. Тебе просто захотелось именно так повернуть сюжет.
– Если это только сюжет, зачем же оплакивать героиню? Сама себе противоречишь... Тебе не кажется этот разговор идиотским?
– Просто она получилась такая... живая.
– Ладно, забудем.
– Скажи мне, почему ты ее отправила умирать от какой-то непонятной болезни? Могла бы поставить конкретный диагноз, ты же в медицине сечешь?
– А я знаю? Так вышло. Не все от меня зависит.
– Как это?
– Трудно объяснить, чтобы это не показалось мистикой.
– Ты хочешь сказать, что кто-то... тебе диктует сюжет? Ты пишешь под прицелом пистолета? – усмехнулась Варя.
Наталья вздохнула, потом подумала, как бы ответить понятней. Она была женщиной трезвого ума, хотя и с богатым воображением, но временами в минуты творчества ее разум как бы подчинялся игре воображения, сдавал позиции, отступал в тень. И тогда рождались неожиданные повороты в судьбах героев – вроде бы вопреки логике характера, зато впечатляющие. В такие моменты сама Наталья казалась себе ведомой собственным воображением, а не наоборот. Как это объяснишь другому?
– Тебе не кажется, что ты слишком часто отправляешь своих героев на тот свет? – продолжала наступать Варя на мать. – Тебе, конечно, удаются эти сцены страданий, но...
– Слушай, детка, – наконец-то обиделась или рассердилась Наталья.- Может, тебе самой взяться за перо? Вот и будешь хозяйничать в своем придуманном мире. И решать проблемы через хеппи-энд. А я вижу, что в жизни именно смерть все порой расставляет на свои места.
В таком духе они могли спорить еще долго, однако Наталье стало неуютно. Хорошо, конечно, что Варя так профессионально разбирает ее творения, но порой от этого тошно. Она что, должна оправдываться? И где вы видели писателя, который вообще радуется критике?
В семье все складывалось нормально: мама с дочкой любили друг друга, мама любила мужа, то есть отчима Вари, а Варя не очень любила отчима, но терпела. Его легко было терпеть – он жил как бы в сторонке, вроде наблюдал, и наблюдал за ними с усмешкой, вполне, впрочем, доброжелательной. Жил он на своей фирме, а дом считал тылом, где надо отдыхать и поддерживать организм хорошим питанием и освежающим сном.
Работа для Андрея Семеновича была Делом. Это Наталья и считала нормой для мужчины и была вполне довольна приличной зарплатой супруга, его невредным нравом, приличным внешним видом (с ним не стыдно было выйти в театр или гости). Глупая Варя пока не понимала, что равнодушие маминого мужа к чисто женской стороне быта и даже к так называемой личной жизни – это счастье, благо. Не надо отчитываться за покупки, за внеплановые встречи с друзьями.
Та же сторона интимной жизни супругов, что кончалась для посторонних за закрытой дверью спальни, Варе казалась неважной – для людей в пожилом возрасте. Она мечтала совершенно о другом для себя, рисуя в мечтах все, что и положено рисовать девушке в двадцать лет, пока не встретившей свою судьбу. И мамин выбор мужчины (Варе было десять лет, когда мать второй раз вышла замуж – вдова за вдовца), казался ей не совсем удачным. Она считала отчима скучным, равнодушным и ограниченным.
Ее родной отец был яркой личностью. Таким уж запомнился. Наталья не возражала, хотя яркость первого супруга обходилась ей дорого: как всякий жизнелюбец, он любил вкусно есть, пить и периодически волочиться за женщинами, не стараясь скрывать свои грешки. То и дело оставляя следы поспешного блуда даже на собственной территории, он причинял любящей жене такие страдания, что их хватало надолго вперед.
Варя просто не знала, что смерть отца оказалась своеобразным выходом – намечался развод. Наталья уже освободилась от любовного угара и перестала считать ребенка препятствием на пути к разрыву. Конечно, дочь была оправданием: Наталья просто любила своего жизнерадостного мерзавца. Так что появление в ее жизни Андрея Семеновича было не просто спасением от одиночества, но и настоящей женской удачей – своеобразным подарком за долготерпение. Об этом она помалкивала.
Глупый разговор с дочерью настроение все-таки подпортил, и ночью Наталья долго не могла уснуть. А когда уснула, то увидела сон, такой яркий, что его можно было утром пересказать. Только пересказывать было некому: Варю и собственные сны не впечатляли, а чужие и вовсе казались нудными. Наталья тоже никого не грузила такой ерундой, как сон – это летучее нечто, одновременно загадочное, хотя и объяснимое, если верить науке.
Вот она думала о героине, которую убила по своему хотению, – та и приснилась. Пришла, села на кровать, долго молчала. Глаза открыты, точно еще жива, а голосок еле звучит: «Меня не пожалели? А я так хотела узнать, что такое настоящая любовь...» – «Какая же она настоящая?! – оправдывалась во сне Наталья. – Это томление тела! Оно проходит. Не стоил он твоей любви!» – «А мама? У нее тоже томление тела? Значит, ей можно, а мне...»
Героиня романа говорила голосом Вари – с теми детскими интонациями, которые так иногда умиляли Наталью: дочке больше двадцати, а в ней все еще прячется ребенок.
И все осталось бы эпизодом, если бы не случилось странное: теперь каждую ночь к Наталье во сне захаживали «убиенные». И все с претензиями, от которых она отбивалась уже с некоторыми усилиями. Особенно досаждал один старик, Кузьма Петрович, персонаж не из любимых, но такой сочный, что Наталья суеверно думала: где-то он все-таки живет! Кузьму Петровича она убрала с дороги с помощью инфаркта, за каких-то полчаса, хотя этот гнусный старикан заслуживал медленных мучений – так он издевался над подчиненными и близкими всю свою жизнь!
« Странно, – думала Наталья, – почему это люди так хотят рассказывать сны другим? Ведь невозможно передать ни содержание, ни атмосферу сна на словах! Сон – как музыка, требует других форм передачи. Вот и мне хочется рассказать кому-то свои дурацкие сны!»
Словно по ее желанию встретилась ей соседка Надя, женщина простая, говорливая не в меру, но чем-то симпатичная Наталье. Однажды она поняла, чем: Надя мыслила нестандартно. Ее суждения бывали неожиданными и говорили о природном уме, не подкрепленном образованием.
С Надей они столкнулись в лифте и проехали вместе три пролета, но за этот отрезок времени Наталья успела узнать новые цены на масло, сахар и муку, прогноз погоды на неделю вперед и результат анализов крови и мочи у Надиной внучки. Жара стояла жуткая, все истекали потом, но прогноз погоды Наталью интересовал меньше всего. Она не верила прогнозам, а верила собственной шкуре и сердечным перебоям.
– Ничего, скоро дожди пойдут. Завтра или сегодня ночью, – сказала
Надя. – Откуда такие сведения?
– Так мне мертвяки снились всю ночь. Еще ни разу не обманули.
Надя вышла на площадку, и Наталья шагнула следом, хотя ей было не сюда, спросила:
– И много мертвяков?
– Обычно хватает одного, а сегодня – как сказились: поперли толпой.
Наталья рассмеялась:
– Вот и у меня так – перебор с этим народом.
– Да?! – в голосе Нади зазвучал интерес. – Тогда плохо – к ливням. А у меня на даче крыша течет, надо ехать.
Когда на следующий день прогноз не оправдался, Надя позвонила в квартиру Натальи
– Я тебя обманула, извини, – сказала Надя. – С прогнозом. У тебя лаврового листика не найдется? Мой кончился.
Пока Наталья шарила по баночкам со специями, Надежда рассматривала ее профиль.
– Что-то ты, матушка, похудела. Климакс замучил? – поставила она свой диагноз.
– «Згадала баба, як дивкою була», – усмехнулась Наталья.Сплю плохо. Держи лист.
– Значит, совесть заела. Спят плохо те, кто других обижает.
– Чушь!
– И что снится?
– Ерунда всякая. Я же говорила вчера: мертвецы. Много.
– И что делают? Что говорят? Знакомый народ?
– С тобой не соскучишься! Садись, раз пришла.
– Сяду, – с удовольствием плюхаясь на табуретку, так, что та чуть не опрокинулась, сказала Надя. Лаврушка ей не нужна была вовсе, своей полно, а вот сон про мертвецов застрял в голове, хоть эти мертвецы и были чужими.
– Давай, рассказывай! – потребовала она.
– Нечего рассказывать. Пойдем в комнату!
– А пойдем.
– Главное, – деловито говорила Надя, наступая ей на пятки, – чтобы мертвецы были знакомые. Они тебе кто? Родня?
Наталья пожала плечами.
– Так кто же? Знакомые или чужаки?
– Можно сказать, хорошие знакомые.
Наталья со вздохом опустилась на диван, понимая, что кусок вечера потерян.
– И что хотят? Главное это, пойми. Ты их обидела?
Наталья замялась. Ну, как объяснишь соседке, что приходят персонажи из ее собственных книг?
– Понимаешь, я книжки пишу и своих героев придумываю, И жизнь им придумываю. Судьбу. Иногда их приходится... В общем, иногда они умирают. Так нужно для произведения. Так вот они и приходят каждую ночь, претензии предъявляют, чего это я им жизнь сократила.
Как она и ожидала, Надя озадаченно уставилась в потолок, потом сказала неуверенно:
– Пусть бы себе и жили. Пиши про хорошее. Чтоб свадьбой кончалось, миром.
– Ладно, объяснять долго. Не поймешь. Ты ж не писатель. Это мои проблемы.
– Глупая ты, хоть и книжки пишешь, – беспардонно заявила Надя.
Этот разговор обернулся для Натальи неожиданно – целой серией снов на тему о параллельных мирах. Смешное было в том, что Наталья стала пленницей этой темы на столь длительный срок. Просыпаясь каждый раз, она словно преодолевала очередную ступеньку в постижении сих сомнительных знаний – вопреки своему желанию. Днем она писала реалистические повести и рассказы, а ночью улетала в иной мир, где с нею сводили счеты ее обиженные герои.
– Слушай, девонька, – говорил скрипуче Кузьма Петрович, бесцеремонно усаживаясь на одеяло в ее ногах. – Я собирался в селе хату строить. Уже и саман приготовил, завез. Кирпичи мне дорого доставать, а самановые... видела когда-нибудь? Не знаешь, что это такое? Объясню.
И долго объяснял, как Наталья ни оборонялась.
– Так вот. Планы у меня были. Раз старуха вредничает, я ее в городе на хозяйстве оставлю, а сам переберусь в село, заведу огород, посажу груши и...
– А не поздно груши сажать в восемьдесят лет? Урожая не дождетесь.
– А ты не хами, девонька, я и не таких... прищучивал. Бывало, у себя в конторе находился слишком языкатый... Так о чем я? Вот ты мне век укоротила, я тебе – язык, и будем квиты. Наказать тебя надо. Все планы мои смешала.
А самое глупое, что Наталья еще вступала в разговорчики со своими фантомами. Вроде оправдывалась. Иногда отшучивалась:
– Вы, Кузьма Петрович, скажите мне спасибо, что я вас быстренько умертвила, без лишних мучений. Инфаркт – это вам не инсульт, когда потом валяешься парализованный годами.
– Ах, ты дрянь такая! – разозлился старик и больно ткнул ее кулаком в коленки. – Еще насмехается! В аду тебе гореть за это!
Утром у Натальи болела голова и сердце неприятно трепыхалось. Она, конечно, понимала, что все это только сны, но не понимала, почему они такие длинные, сочные и тревожные.
– Ты почему это не ложишься? Уже два часа ночи! – противным голосом воспитательницы спрашивала дочь Варвара по пути в туалет. – Так и до инсульта можно допрыгаться.
– Не каркай, родная. И не диктуй мне режим дня, я уже выросла.
– Не похоже. И мне мешаешь спать. Твой возлюбленный, между прочим, давно уже храпит, как слон. И его не сильно заботит факт, что жена мается бессонницей.
«Возлюбленный», то есть Варин отчим, перебрался в гостиную, с тех пор как Наталья освоила компьютер.
– Не хочу мешать твоему вдохновению. Я понимаю – тебе нужна полная свобода. А вдруг среди ночи родится идея! А тут я храпака даю. Считай, что наша спальня теперь – твой кабинет.
Идея переселения супруга очень понравилась Наталье, но она еще для приличия посопротивлялась. Это, кстати, решало и другие проблемы, о которых Наталья догадывалась: ничто теперь не мешало мужу болеть за все виды спортивных состязаний по футболу, баскетболу и боксу. Появилась и неловкость: Андрей Семенович свято соблюдал свой супружеский долг, и не понятно было, когда и кто теперь должен выступать инициатором в столь деликатной сфере. Но и это со временем утряслось. Так что теперь Наталья просто боговала в своей малометражной келье и действительно усаживалась за работу в любое время суток.
2
Андрей Семенович в сравнении со своей половиной был человеком вполне заурядным, но от этого не страдал. Заурядность его проявлялась в ровном распределении способностей, что давало ему возможность без суеты подниматься с одной ступеньки карьеры на следующую, а значит нормально существовать.
До перестройки он был скромным бухгалтером на мебельном комбинате, после – в большой фирме того же профиля, где платили побольше. А сейчас стал главным в этой же фирме, но прилично разросшейся. Под его началом теперь был целый выводок бойких женщин, уже не стесняющихся, как он когда-то, своей профессии.
Андрей Семенович помнил, какую кислую гримаску состроила Наталья, узнав, что он бухгалтер. Это его зацепило и даже отбило охоту связываться с глупой дамочкой, презирающей бухгалтерское племя. Правда, позднее выяснилось, что гримаска относилась не к его профессии – он ведь наблюдал издали за тем, как его знакомая сваха пытается вызвать в самонадеянной журналистке интерес к своему протеже.
Гримаса относилась к его намечающейся лысине и неспортивной фигуре. К тому и другому Наталья привыкла быстро, едва осознала, что ей достался самый положительный тип мужчины, о каком можно только мечтать в ее возрасте. У Андрея Семеновича было такое простодушное и симпатичное лицо, что хотелось смотреть и смотреть, особенно в эти теплые карие глаза, излучающие добро. Любовь пришла позднее, она не торопилась, давая возможность Наталье присмотреться к неожиданному кандидату в мужья.
– Он не мешает мне жить! – так сказала Наталья через полгода брака в ответ на расспросы родителей, желающих знать, что из себя представляет ее новый супруг.
Мать мгновенно оценила сей исчерпывающий ответ, так как ее собственный супруг, то есть отец Натальи, планомерно мешал ей жить вот уже сорок пять лет.
Поскольку существование писателя в современном мире полностью зависит от спонсора, согласного рискнуть, вложив свои денежки в весьма сомнительное предприятие – издание книги нераскрученного автора, то и Наталья попала в плен к собственному мужу-инвестору.
Он не принадлежал даже к среднему классу, не был ни «новым русским», ни «новым украинцем», а был обыкновенным служивым евреем с зарплатой в конверте. Но оптимистическая натура его требовала веры в талант жены, который непременно засветится в пределах родной губернии. И тогда вырастут тиражи ее вполне приличных книжек, и не надо будет унижаться перед продавцами, спрашивая, сколько штук в этом месяце удалось загнать.
Конечно, размышлял про себя Андрей Семенович, если бы Наталья взяла себя в руки и переквалифицировалась – например, в какого-нибудь менеджера по продаже кремов, семейный бюджет, страдающий после очередной публикации, приобрел бы радостную приставку в виде плюса. Но жена, похоже, уверенная в стабильности мужниных доходов, умноженных на его же приличную пенсию, пребывала в эйфории вдохновения и не собиралась сворачивать своей деятельности.
Правда, в последние недели Наталья не казалась ему такой сосредоточенно-деловой, какой он привык ее видеть. В представлении Андрея Семеновича, до второго брака не имевшего никаких дел с творческими натурами, писатель должен страдать рассеянностью либо находиться в состоянии постоянной экзальтации. Слава Богу, Наталья не страдала этими недугами. Наоборот, ее деловитость, даже некоторая приземленность в бытовых вопросах, была приятным сюрпризом для новоиспеченного супруга.
Только запершись у себя в комнате наедине с компьютером, Наталья уходила в свой мир – таинственный для Андрея Семеновича и непонятный. Он никак не мог представить себе этот процесс – придумывания – и втайне преклонялся перед женой. Это же надо – так насочинять, чтобы персонажи казались живыми, а ты их жалел либо смеялся над ними! Откуда она находит нужные слова? Откуда этот юмор, которого в обычное время Андрей Семенович в своей супруге не обнаруживал?
Да, она имела чувство юмора, то есть шуткам хорошим смеялась, но сама их не производила на свет. А в книгах – на тебе! Все время улыбаешься, читая диалоги!
Назвать себя очень образованным человеком в области литературы Андрей Семенович не мог. Такой жажды чтения, как у его падчерицы, которая даже в туалете с книжкой не расставалась, он не испытывал. Однако все, что советовала жена, читал. Был, так сказать, в курсе литературных событий. Но если бы Наталья его не подстегивала, он бы ограничился газетами.
Признав за своей женой талант, о чем со всех сторон говорили ее читатели и знакомые заодно с родственниками, Андрей Семенович терпеливо и даже радостно нес свой крест вынужденного инвестора. Хотя... Хотя иногда подлая мыслишка мешала уснуть: а что будет, если кто-то заболеет и придется денежки из банка переложить в карман врачей? Поэтому он решил всех доходов в своей семье не декларировать, откладывая остатки на депозит.
– Ты не приболела? – спросил у жены Андрей Семенович, однажды забеспокоившись странным видом Натальи.
Та сидела перед телевизором и смотрела полный бред под названием «Необъяснимо, но факт». Смотрела с такой миной, словно увидела на экране живое привидение или настоящего вампира.
О том, что передача – антинаучна, вредна и рассчитана на невежд, они давно договорились. Слава Богу, Наталья была атеисткой, хотя и не воинствующей. Тут они сошлись. А потому, когда в ответ на его вопрос жена только досадливо махнула рукой, Андрей Семенович пожал плечами и ретировался.
Еще больше его удивил телефонный разговор Натальи с родственницей, давно не возникавшей в их жизни. Была такая – баба Христя, седьмая вода на киселе, как говорится, из села. Она наезжала иногда в город к дочкам и славилась «народной мудростью», в которой Андрей Семенович сильно сомневался. Баба Христя была клоном бабы Ванги, только местного розлива, сильно разведенного водичкой. Она предпочитала простые карты, но в последнее время освоила более крутые – карты Таро, и этот факт сразу поднял ее авторитет в глазах односельчан. Городские дети маме не очень доверяли – по принципу: нет пророка в своем отечестве. Но и не высмеивали ее хобби при посторонних. Пусть себе старуха тешится, если это приносит доход.
Над бабой Христей больше всех потешалась именно Наталья, в лицах передавая процесс карточного гадания в окружении односельчан. Она даже написала юмористический рассказик, используя для местного колорита выразительные словечки из украинского языка.
И вдруг его Наталья разговаривает с бабой Христей по телефону, да как! На полном серьезе! Тут честный Андрей Семенович, не имеющий склонности к подслушиванью, просто не выдержал: снял в своей комнате вторую телефонную трубку и приставил к уху. Взволнованная чем-то жена даже не разобралась сразу, почему стало хуже слышно. Она продолжала:
– Бабуля, вы как соберете травку, так сразу мне позвоните! У вас же есть мобильник? Даша подарила? Ну вот. Запишите номер. Мой номер. Звоните на мобилку. На городской не звоните, это дорого. Я приеду! Вы говорите – помогает? Андрей, положи трубочку на место, мне плохо слышно.
Андрей Семенович, как ошпаренный, швырнул трубку. Попался! Какой позор!
Он привык ни о чем не расспрашивать, пока ему не расскажут сами. И ему рассказывали. Почти обо всем происходящем в семье он знал от Натальи. Ровно столько, сколько требовалось для полного покоя. Границы этого «почти» его не интересовали. Потому падчерица Варвара и считала его равнодушным. А он был деликатным, что так ценила Наталья.
Андрей Семенович ждал, что жена сама расскажет о своих проблемах, но та подозрительно помалкивала. Теперь его охватила тревога: что-то случилось со здоровьем Натальи? К чему эти тайны? Почему она стала ложиться спать не после полуночи, а вообще – после двух ночи? Что ее гнетет? И почему она молчит?
А однажды он пришел с работы раньше, тихо открыл своим ключом дверь и замер: Наталья разговаривала с кем-то по телефону и плакала. Его неслезливая жена плакала! Андрей Семенович на цыпочках прошел в кухню и сел на табуретку, навострив уши. Странно, что жена даже не слышала, как он вошел!
– Катюша, я не паникую, я просто... пытаюсь трезво разобраться! Хорошо, беру себя в руки! – голос Натальи стал трезвее. – Но вчера случилось невероятное! Сны – это черт с ними, как-нибудь разберемся! Но вчера... Я проснулась оттого, что кто-то сел на мои ноги, представляешь?! Реально сел! Осторожно, но... Тяжесть такая... Я думала – Андрей явился за своей порцией секса.
При этих словах Андрей Семенович скривился. А Наталья продолжала:
– Нет! Сидит кто-то и молчит, а я... я чуть не заорала! Ногами двинуть не могу, голос пропал! В темноте вижу слабый силуэт. Что? Ах, да, конечно! Что ты, как я могла спросить? Я же голос потеряла! Так вот, слышу шепот, вроде как шелест: «Я такая молодая, мне еще жить да жить. Я так и не узнала, что такое настоящая любовь! А вы меня»... Представляешь, меня на «вы» называет! Как кто? Героиня моего рассказа! Зовут Марией, я ее вынуждена была убрать, чтобы как-то разрулить ситуацию. Треугольник намечался, понимаешь? Да нет, Катя, что ты такое городишь? Ты уже как моя Варька! Я не должна никого убивать! А жизнь? Она что, щадит кого-то? В конце концов, я писатель и могу распоряжаться судьбами своих героев? Или нет? Короче: что мне делать? Прямо отправляться к психиатру или подождать? Что? Шизофрения не лечится? Спасибо, дорогая, за диагноз. Я тебе не для этого звоню. Ты у нас женщина мудрая, осторожная... Слу-ушай, так они ж каждую ночь снятся! И как! Словно я могу их оживить. Так я же их уже по-хо-ро-нила! И теперь вот, пришла одна и... уселась. А если они все скопом явятся? Да не фантазии это, пойми! Это уже катастрофа! Баба Христя? Подключила. Нет, я ей не говорю о таких вещах, не поймет. Какие карты? Обещала для улучшения сна какой-то сбор успокоительный дать. Говорит, что даже сны не будут мешать спать. Посмотрим.
Тут Андрей Семенович пробрался в одних носках к двери и тихо ее открыл, а потом громко захлопнул.
– Наташенька! Я пришел! – крикнул с порога.
– Катюша, я тебе перезвоню завтра. Если опять... ну, понимаешь...
Слава Богу, подумал Андрей Семенович, хоть с бабой Христей все стало ясно.
– А чего ты бледненькая такая? – спросил Андрей Семенович, чмокнув жену в щечку, еще мокрую от слез и совсем не бледненькую, а наоборот. – Спала плохо?
– Долго объяснять.
Ответ был сухим, и это задело Андрея Семеновича, который считал, что заслужил своим терпением большей теплоты. Ладно, он потерпит. Припечет – сама расскажет. А если нет? Получается, что Катерина, двоюродная сестра, с которой жена видится раз в три года, достойна откровенности, а он, родной муж, который ...
В общем, повод для обиды был веский, и Андрей Семенович неожиданно для себя, не сдержался:
– Я тебе кто, Наташа? Я вижу, что ты что-то скрываешь, что переживаешь, и я должен терпеть? Ждать, когда ты мне соизволишь – последнему – что-то объяснить?!
Он даже покраснел от волнения. Наташа испуганно уставилась на него, потом кинулась обнимать.
– Андрюша, прости! Я, конечно, сволочь и дура, но я не знаю, как тебе все объяснить! Просто не знаю! Я сама не знаю, как себе объяснить, не то, что другому!
– А Катерине можно? Она всех умнее?
– Ты слышал? – нахмурилась Наталья. – Не понимаю, когда ты...
– Слышал! – уже с вызовом ответил Андрей Семенович, смутно ощущая, что так и надо себя вести, хватит деликатничать.– И про твоих мертвецов все понял! Снятся тебе твои персонажи. Но это же нормально! Думаешь про них, вот и снятся! Меньше пиши! Может, тебе вообще надо это дело... отложить.
– Я уже почти не пишу!
Наталья подробно рассказала о той жути, которую испытала два дня назад: убиенная Мария реально уселась ей на ноги и стала шептать обвинения!
– И это снилось! – воскликнул супруг. – А ноги просто ты залежала! Нарушила кровообращение! Надо было просто позу поменять.
– Какую позу! Она так плотно сидела, что не сдвинуться было!
– Но ты же понимаешь, что все это – чушь собачья? Чего же переживать?
– Тебе бы такое пережить, – вздохнула Наталья. – Сидит и шепчет, шепчет.
– А ты пообещай, что воскресишь ее, – неловко пошутил Андрей Семенович.
– Я уже боюсь спать ложиться.
Андрей Семенович только руками развел.
3
Вечером им пришла умная идея одновременно: надо спать вместе. Андрей Семенович даже развеселился:
– Мы им вместе ловушку устроим – твоим незваным гостям!
Андрей Семенович перетащил свое одеяло и подушку в кабинет жены с таким явным удовольствием, что Наталья даже засовестилась: «Бедняжка! Соскучился. Я его совсем забросила!»
Легли и стали ждать. То есть, легли и стали делать вид, что заняты своими разговорами, а не ждут, но ждали. Приставать к жене с ласками Андрей Семенович постеснялся, хотя ему очень хотелось получить «свою порцию секса», как бессовестно высказалась жена по телефону. Он ограничился скромным объятием, из которого Наталья хитроумно вывернулась.
Супруг вздохнул тихонько и перевел стрелки на всегда свежую тему о политике. В стране творился бардак по вине «гаранта конституции», то бишь Президента. Об этом можно было говорить безболезненно – супруги находились на одной идеологической платформе.
Заснули, так и не дождавшись нежеланных гостей. Они даже не приснились Наталье, и та утром встала с хорошим настроением.
Целый день Наталья просидела за компьютером – продолжала роман, который двигался к финалу. В нем тоже были умершие, но все померли в срок. Так считала Наталья. Давно ей не работалось с таким легким сердцем. Она даже весело пробежалась по роману глазами, выискивая страницы, на которых смерть героев описывалась, чтобы проверить, правильно ли все она сделала. Засомневалась только в одной героине, по имени, Клавдия. Это имя Наталья не любила, а потому наградила им персонаж отрицательный. Клавдия сильно мешала родному сыну устраивать личную жизнь. Она отвергала всех его избранниц, и таким образом сорокалетний мальчик так и не познал своей доли счастья. Клавдия умерла от инсульта. Наталья помнит, что хотела даже продлить муки бедного парня тем, что мамаша его осталась жить, но парализованной. Потом решила все-таки эту линию сюжета завершить относительным хэппи-эндом. Мамаша отдала Богу свою грешную душу, а ее сынок в награду за страдания обрел счастье в лице соседки по квартире.
Если говорить честно, сюжет Наталья взяла из жизни: это ее подруга студенческих лет терзала сына капризами, отвергая всех девочек, которых он приводил в дом знакомиться с мамой. Подругу звали Таней, и она действительно умерла, не выдержав сыновнего бунта. Тот женился на однокласснице тайно, встречался с нею тоже тайно, хотя уже был мужем, но кто-то эту тайну донес до мамаши. Таню хватил удар, но она еще прожила полгода, поедая сына взглядом со своего ложа и не в силах произнести хоть слово. Это была семейная драма, перенесенная в роман в подкорректированном виде.
Наталья осуждала подругу, пока та была жива и безобразно активна в своих действиях против несчастных претенденток на роль ее невестки. Наталья в конце концов рассорилась с Татьяной именно по этому поводу и перестала к ней ходить. Клавдию-Татьяну она не заставила долго мучиться в своем романе, так что и совесть ее не терзала.
– Сегодня ляжем отдельно. Это так, проба, – извиняющимся тоном сказала Наталья мужу перед сном.
– Может, нам вообще развестись? – спросил Андрей Семенович, стараясь говорить вроде бы в шутку.
– Андрюша, не усложняй все! Я же сказала: проба пера.
Наталья засмеялась натянуто, муж пожал плечами.
Ночь прошла спокойно: Наталья напилась валерьянки на всякий случай, удвоив дозу. И даже успела задремать, когда снова кто-то уселся на ее ноги, уже почти на краю постели.
– Андрюша, я сплю, – пробормотала Наталья, пытаясь выдернуть ногу из-под груза.
И тут же проснулась в ужасе.
– Спишь, а я в могиле лежу, – прошептал женский голос, противно-скрипучий, даже злобный.
И снова Наталья не смогла произнести ни слова. Ноги ее оставались в плену. Она лежала на спине, хотя обычно засыпала на боку и вообще на спине никогда не спала. Размытый силуэт в ее ногах слабо колебался, но тяжесть его была весома.
– Если бы ты меня не отправила в могилу, мой бы сынок нашел себе приличную девочку из интеллигентной семьи, а не эту, колхозницу.
– Какую? – слабо спросила Наталья, но голоса своего не услышала.
– А Лидку из сотой квартиры!
– Какая же она колхозница? Они же все городские!– беззвучно удивилась Наталья.
– Ну да, мамаша в кафешке посуду моет, а папаша водку трескает. А Лидке надо худеть! С такой задницей только в джинсах ходить! Одеваться не умеет!
– Зато девочка хорошая, и ваш сын живет с нею счастливо, – немо сопротивлялась Наталья, обиженная за своих героев, которым она придумала вполне сносную дальнейшую судьбу. И пара была милая, хоть и не ходила в главных героях, а так, жила себе в сторонке от более важных персонажей.
Клавдия почему-то не собиралась уходить, и Наталья попыталась скинуть ее с ног одним толчком колена. Не получилось.
– А ты не брыкайся, – зашипела Клавдия. – Не уйду, пока слова не дашь, что вернешь меня домой.
– Верну, – прошептала Наталья, пока еще не представляя, как это она сделает.
И сразу стало легко ногам и сердцу, которое стучало до этих пор оглушительно.
«Я тебя, дрянь такая, верну, но уложу с параличом. На полгода минимум! Как ты тогда приползешь ко мне?» – злорадно подумала Наталья и моментально уснула.
Утром она решила ничего мужу не рассказывать. На сей раз он может поставить ей тот же диагноз, что и сестра Катерина: шизофрения. Странно, у них в роду вроде бы все были здоровы...
Наталья решила провести эксперимент, от результата которого будет зависеть ее дальнейшее поведение. Она с утра засела за роман, вернула главу, где умирала противная Клавдия, и оживила эту мегеру, но приковала к постели. О том, что будет теперь с детками, она решила не думать сейчас, а перенести проблему на другое время – под вдохновение.
Парализованная Клавдия больше не являлась, но проблема все-таки осталась: так что теперь делать ей, Наталье? Идти к психиатру или притаиться, вроде она здоровая? А на самом деле она больна на всю голову?
Эта мысль совсем не утешала, и Наталья стала вспоминать, что там недавно с умным видом объяснял очередной «ученый» о четвертом измерении, где якобы живут себе да поживают двойники реального мира? Там же (если она правильно поняла) обитают все мысли, идеи, замыслы, до которых когда-то додумывалось человечество. И вся эта каша из замыслов, идей, теорий варится себе и варится, пока некто (Высший разум?) не соизволит выхватить одну созревшую идейку из общего котла и передать ее на грешную землю. Для этого нужен проводник, так? Выбирает Создатель подходящую кандидатуру и вбивает в его башку понравившуюся идею, облеченную в художественный образ и красивые слова. А кто подходит? Правильно: странные личности, с завихрениями, от которых можно ожидать чего угодно, типа бородатого старика с капризным нравом (как Лев Николаевич Толстой) или другого – нервного, до припадков, совестливого (как Достоевский). Или интеллигента в очках, вроде Чехова.
Тут мысли Натальины застопорились: с гениями все ясно, они заслужили высокую миссию – быть связными между человеками и Богом, а как быть со всякой литературной шушерой, что строчит дешевые детективчики? Или с нею, например, – пусть и не хватающей звезд с неба, но вполне приличной писательницей? Ей за что уготована такая роль?
Неприятная мысль мелькнула в голове, оставив осадок: тогда выходит, что она – полная дура, лишенная всякого воображения, а Некто пользуется ею только как связной, подавая сверху сигналы: пи-пи-пи! Она думает, что сама пишет, а это за нее кто-то работает, старается, облекает в образы и слова свои мысли.
Правда, крамольная мысль, что тогда и гениальность остается под вопросом, немного утешила Наталью, отвлекая от слишком сложных размышлений.
Итак, есть два варианта. Первый: она здорова, потому что ожившие герои-мертвецы реально существуют. Второй: она больна, потому что ожившие персонажи – это галлюцинация. Надо еще раз проверить.
Несколько ночей Андрей Семенович по приглашению супруги провел в ее постели. Не без благодарной отдачи за доставленное удовольствие. Он повеселел и уже было размечтался, что отныне его место при жене – навсегда. Сама просит в гости. Вроде бы в компании с родным человеком сны ей уже не снятся.
Но стоило Андрею Семеновичу однажды отлучиться к теще (той понадобилась мужская помощь) и остаться там на ночевку, как к Наталье явился уже позабытый Кузьма Петрович и стал канючить, чтобы она и его оживила. Чем он хуже Клавдии? Та воскресла, а он в могиле мается?!
Диалог был не то во сне, не то наяву – Наталья так и не поняла. Помнила только, что она доказывала деду, будто не может ничем помочь: поезд ушел, рассказ напечатан, никуда не денешься.
Теперь Андрей Семенович прочно обосновался в ее кабинете, и они вместе, лежа, смотрели по компьютеру телефильмы. Дочь Варвара, убежденная, что после сорока «заниматься любовью» смешно и стыдно, обходила мать взглядом. А та только усмехалась, удивленная инфантильностью собственного дитяти.
На какое-то время в доме восстановилось прежнее спокойствие. Наталья строчила в день по главе – спешила к финишу поднадоевшего романа. Ей хотелось новизны. У нее созревали свежие идеи. Она больше не сушила себе мозги над философским вопросом собственного предназначенья.
– Готовь денежки, – ласково сказала Наталья мужу однажды вечером, пользуясь его хорошим настроением. – Я роман закончила. Почти. Скоро иду в издательство. Но ты не пугайся. На сей раз я буду издаваться в мягкой обложке и на газетной бумаге.
– Зачем? – испугался муж. – Чтобы книжка тут же рассыпалась?
– Ну, как знаешь, деньги-то не мои...
И все было бы славно, если бы дочь не сунула нос в мамин роман. Проглотив его за два дня, Варя скривилась:
– И что ты натворила? Зачем ты эту дряную Клавку оставила жить? У тебя же было по-другому!
– Тебе не угодишь, доченька! – огрызнулась Наталья. – То обвиняешь меня, словно я серийный убийца, то критикуешь за вполне естественный конец: после инсульта средней тяжести чаще всего человека парализует.
– А ты тяжесть измени. Мне эту Клавдию совсем не жалко! Вот Марию...
– Если я буду под твою диктовку менять сюжет, я никогда не закончу роман!
Словом, несимпатичная героиня осталась в том состоянии, когда уже не походишь по чужим спальням с дурацкими просьбами о воскрешении. И Наталья с чистой совестью понесла свое творение в знакомое издательство, где ее очень ценили. На сей раз пришлось книжку делать поскромнее, то есть подешевле, но все равно она влетела в копеечку.
Все шло своим чередом и уже подходило к финишу, Наталья даже позабыла о своих ночных грезах-снах. И вдруг случилось такое, что ей пришлось к психиатру просто бежать.
Однажды Наталья готовила обед, напевая себе под нос из-за хорошего настроения: мужу дали крупную премию. Звонок в дверь показался ей слишком настырным – Наталья терпеть не могла таких звонков и всегда выговаривала звонившему, что это просто некультурно.
За дверью стоял старик под хмельком. Наталья хотела захлопнуть дверь – бомжи ходили косяком в их подъезде с тех пор, как сломался домофон. Обычно она молча подавала нищим денежку, но этот пришелец имел припухшую физиономию алкоголика, и разговаривать с ним не хотелось. Однако бомж смотрел на нее требовательно и даже схватился за ручку двери.
– Что вам нужно? Денег? Хлеба?
– Не узнаешь?
Где-то она его видела, но не узнавала.
– А что ты мне обещала? Я пришел, а ты не узнаешь? Хозяин дома? Пусть он выйдет. В гроб меня хочешь загнать? Не удастся, я же говорил!
– Вы обознались, я вам ничего не обещала! Уберите руку!
– Петрович я, Кузьма! Кузьма Петрович, узнала?
Старик захихикал, увидев, как испугалась Наталья.
– Не знаю никакого Кузьму Петровича, но готова дать вам что нужно. Денег?
– Дудки! Здоровье верни! Я помирать не собираюсь! Мне в село надо ехать, а ты... прямо убила меня!
Наталья с силой захлопнула дверь, старик качнулся назад и упал.
– Я тебя, дрянь, достану! – крикнул он на весь подъезд.
Какое-то время Наталья еще постояла на ослабевших ногах под дверью, слушая невнятные угрозы Кузьмы Петровича. Сердце ее колотилось – пришлось тут же, в прихожей, опуститься на стул.
Запах пережаренного лука из кухни вернул ее в сознание. Наталья выключила сковородку и поплелась в свою комнату, на диван. Тупо посидела – без единой мысли. Потом ее охватила паника. Так, подумала, вот теперь понятно, к кому идти.
4
Она решила никого не посвящать в свои проблемы, даже мужа. И не искать хорошего врача, а идти наугад, к кому попадет. Лишь бы не поставили на учет. Она будет просить, чтобы не ставили! Она будет умолять! Кому нужны писатели с больной головой? Правда, все они немного тронутые, но не до такой же степени!
В кабинете, таком тесном, что кроме двух столов и одного шкафа впритык ничего не могло поместиться, сидели две врачихи: одна молодая, другая старая. Очереди не было. Желающих приобщиться к миру шизофреников больше не нашлось.
Наталья разочарованно оглядела кабинет и уже хотела выйти, когда пожилая врачиха сказала сонным голосом:
– Куда вы? Вернитесь.
– Извините, но я не хочу говорить при свидетелях. Мне нужен один врач, а не два.
– Это не свидетель, а медсестра.
Все равно Наталье расхотелось садиться. Господи, как можно в таких условиях рассказывать о своих проблемах?! У психоаналитиков хоть есть кушетка! А здесь? Две бабы, извините, два стола, один шкаф и два раздолбанных стула.
– Не стойте, у меня от вас голова кружится, – сказала врачиха скучливым голосом. Было утро, но она уже явно устала.
Наталья села, опустила глаза.
– Карточку заполнили? Давайте. У нас клиника бедная, государственная, с вас две гривни. В больничный фонд. Деньги у вас есть?
Это было так неожиданно, что Наталья улыбнулась во весь рот.
– Могу дать три гривни. Могу пять.
– Пять лучше, – улыбнулась врачиха. – Вот у вас и настроение улучшилось. А то вошли с такой миной, словно явились на похороны и не знаете, кому соболезнование адресовать.
Наталья мгновенно влюбилась в эту странную женщину. Молодая медсестра, очевидно, разделяла ее симпатии. Смотрела она с добродушным любопытством. Наверное, по молодости в ней еще не угас интерес к столь загадочной области медицины, как психиатрия.
Как случилось, что Наталья с самого начала стала рассказывать о своих проблемах иронически, она не поняла. От врача по имени Ада Юрьевна шли какие-то особые флюиды, что настраивали пациента на юмористический лад. Так уже потом подумалось Наталье. Пока она говорила, ей казалось, что она на ходу сочиняет рассказ – настолько все не вязалось с реальностью.
Ада Юрьевна слушала внимательно, не перебивала. Девочка медсестра смотрела на Наталью непрофессионально – с откровенным восторгом, как слушают сказку. Но это не раздражало Наталью, она хоть и смотрела вперед, но никого не видела. Она была во власти своих снов или галлюцинаций, но в то же время анализировала ситуацию и пыталась самостоятельно разобраться в ней.
– Замечательно! – спокойно сказала Ада Юрьевна, когда Наталья вдруг остановилась, сообразив, что дальше пойдут уже вариации ее же рассказа. – Вы, деточка, совершенно здоровы. Но хорошо, что пришли. Я вам дам совет, а вы через недельку-другую, если воспользуетесь моим советом, придете ко мне на прием. И не забудьте книжку свою захватить. Почитаем. Рассказываете вы хорошо. Так вот: теперь напишите все это. Прямо по факту, понимаете? Чем не сюжет для рассказа? Вот придете, отдохнете – и начинайте! Как мне рассказывали, в такой же последовательности. И все пройдет, увидите. Никто к вам больше не явится.
Наталья разочарованно уставилась на Аду Юрьевну: не поверила! Считает ее фантазеркой. А она тут соловьем разливалась, идиотка! У нее серьезные проблемы, а эта...
– Нет, конечно, если вы хотите, чтобы я поставила вам так полюбившийся диагноз и взяла на учет, то пожалуйста!
Сказано это было с улыбкой.
– Хорошо, попробую сделать, как вы сказали, – вежливо ответила Наталья и попятилась к двери.
Дверь она прикрыла плохо, а потому услышала:
– Ну и люди. Вместо того чтобы радоваться здоровью, они еще недовольны. Светик, давай чаи гонять, народ не хочет к нам идти. Кругом идиотов полно, а приходят сюда фантазеры.
«Сама ты фантазерка!» – подумала Наталья, но все-таки ощутила некоторое облегчение.
Пришлось Андрею Семеновичу отправляться на свою территорию – жена засела за какой-то рассказ и писала его до утра. Он только робко заглядывал к ней, проходя мимо по своим нуждам, и жалобно говорил:
– Наташенька, отдохни, уже три часа ночи!
– Детка, ложись, уже пять утра!
Детка только дергала ответно плечом. Зато утром она дрыхла до полудня и встала с тяжелой головой, – правда, с легким сердцем.
Восстановился прежний обычай: супруг наведывался два раза в неделю по приглашению жены, а потом они разбегались.
Андрей Семенович вопросов не задавал, вполне довольный размеренным образом жизни своего семейства. Он ходил на работу, Наталья ездила в издательство, Варя – в университет. Выходные дни жена проводила у родителей, хоть и весьма пожилых, даже слишком, но пока еще бодрых, во всяком случае, не умирающих. Сам Андрей Семенович наслаждался одиночеством и спортивными передачами по телевизору. О походе к психиатру он так и не узнал, о том, что случилось через две недели после этого сокрытого от него визита, тоже.
А было так. Наталья действительно села писать новый рассказ, но не потому, что ей посоветовала докторша (что та понимает в творчестве?!), а потому что сама созрела. И созревала она по ходу этих странных событий. Получалось нечто с мистическим душком, загадочное, однако конец никак не получался. Действительно, перестали к ней являться мертвецы, и Кузьма Петрович оставил ее в покое, но только физически, а из головы он не выходил. Наталья напрягалась в попытке реалистического объяснения всем этим странностям, а пока вырисовывалось нечто зыбкое, как и сама ситуация.
Так и застрянув на концовке, но успокоившись душой, Наталья решила последний раз пойти в психдиспансер. Встретили ее прямо радостно:
– Все в порядке? Я же говорила!
Ада Юрьевна с удовольствием приняла скромное подношение в виде коробки конфет и пакета хорошего кофе в зернах, а тортику, извлеченному напоследок их сумки, обрадовалась, как дитя:
– Это мы любим! Это мы съедим немедленно! Светик, ставь чайник! Рассказывайте, больная!
– Вы же говорили – я здорова?
Ада Юрьевна заглянула в ее карточку, прочла вслух имя: Наталья Ивановна.
– У нас, Наталья Ивановна, здоровых вообще нету. То есть, на сто процентов здоровых. Думаете, я нормальная? Дудки! – она засмеялась довольно. – Да не пугайтесь! Всякие неврозы – это тоже болячки. У вас синдром навязчивого состояния. Понимаете? Это не болезнь, а так... Ну, как вам объяснить, чтобы вы не пугались? Про фобии слышали? Вот-вот! Каждый чего-то боится. А если и не боится, то он полный дурак. Отсутствие страха – тоже диагноз. Ладно, рассказывайте! Как там ваши ночные и дневные гости?
Пока сестричка разливала чай и резала торт, Наталья кратко отрапортовала, что у нее полный порядок, но все-таки явление Кузьмы Петровича не поддается логическому объяснению. Вот если бы еще это объяснить, она бы точно успокоилась. А так... Иногда сомнения спать мешают.
– Да увидите вы еще своего Кузьму!
– Как так? – испугалась Наталья.
Ада Юрьевна почесала макушку с хитрым видом, потом выдала:
– Будете недосыпать – непременно явится.
И все-таки возвращалась домой Наталья в приподнятом настроении. Вспоминала с улыбкой великих писателей прошлого, которые так проникались проблемами своих героев, что наяву ими бредили. У нее, правда, реальность и фантазия всегда шагали параллельно, каждая по своей дорожке, и мозги ей не путали. Наверное, все-таки существует параллельный мир, и вот оттуда к ней приблудился этот паршивец – Кузьма Петрович.
Возле подъезда, как всегда толпились соседки, решая мировые проблемы. На сей раз они погрязли в вопросах экономики, и Наталья с улыбкой прослушала, пока приближалась, мини-лекцию на тему: надвигающийся дефолт. Ораторствовала старуха с палкой в одной руке и мусорным пакетом в другой.
– А я говорю: будет дефолт! Вчера об этом на «Свободе слова» говорили! Юлька его и устроит! Она каждый день цены на базаре подымает, зараза!
– Здравствуйте, женщины! – бодро сказала Наталья. – Бедная премьерша! И в Америке кризис организовала, не только в Украине! И на базар успела сбегать – цены поднять! А, говорят, до Южного рынка еще не успела добежать – там цены вчерашние!– Она улыбнулась примиряюще.
Женщины замолчали, переваривая последние известия.
– А картошка на Южном сколько стоит? – живо спросила специалистка по экономическому кризису.
– Понятия не имею! Я даже не знаю, что такое дефолт. Может, объясните, бабоньки?
– Пойдем, Вера, – тут же отчалила старуха с мусорным пакетом, подхватывая его.
Из подъезда выплыла Надежда, как всегда с видом человека, у которого на учете каждая секунда, но он согласен подарить вам даже полчасика.
– Ну, как делишки? – спросила у Натальи развязно, подчеркивая перед соседками свое близкое знакомство с этой культурной дамой, пишущей книжки.
– В норме.
Наталья уже хотела разминуться с Надеждой, когда вдруг у видела, что следом из подъезда за Надей шагает... Кузьма Петрович. И так стремительно, словно готов протаранить спину Надежды. «Сейчас пройдет сквозь нее!» – с ужасом догадалась Наталья, помня, что всякие там привидения сметают на своем пути всякую преграду своей бесплотностью. У нее было такое лицо, что Надежда невольно оглянулась: на кого там смотрит Наталья с таким страхом.
– Кузя! – улыбнулась она плешивому старику с носом-картошкой на припухшей физиономии.
Именно таким Наталья его и представляла, описывая. К старости ее герой, оказавшись на пенсии, присел на водку и потерял прежнюю солидность.
Наталья все не могла выйти из шока. Кузя! Значит, все-таки Кузьма!
– Что, Надежда, все гуляешь? А моя вот то борщ варит, то вареники с сыром, то стирает, то ковры выбивает, из дому не вытуришь.
– А ты все пивко потягиваешь! Лучше бы помогал жене, если она у тебя такая старательная.
На Наталью Кузьма вообще не смотрел.
Когда он ушел в соседний подъезд, Наталья спросила:
– Кто это?
– Ну, ты даешь! Кузьма! Петрович. Он в нашем доме сто лет живет.
– Никого я тут толком не знаю.
– Гордая потому что. Брезгуешь простым народом.
– Ну да, вы тут такие простые, что даже премьер-министра критикуете. Этот Кузьма явился ко мне с месяц назад, пьяный, требовал, чтобы я ему здоровье вернула.
– А, так он просто подъезд перепутал! Пьяный же. Он тут приспособился ходить к Зинке, та самогонку гонит, дешевую и вполне ничего. К ней все мужики ходят, все наши местные алкаши. А муж протестует. Он и пришел, наверное, к мужу – разбираться. Ты ж на шестом живешь, и Зинка тоже, только во втором подъезде.
– От меня он требовал здоровья и кричал, что я его хочу в гроб загнать.
– Ну, ты непонятливая! Это для тебя водяра – яд, а для него – здоровье! Опохмелиться было нечем, плохо ему, гаду, было.
Наталья поплелась к лифту со смутным чувством. С одной стороны, вроде бы все объяснилось. С другой ... Что за ерунда получается! Она придумала уже живого человека, даже с его именем, и с такой же гнусной физиономией, и, похоже, с таким же характером? Но она его не знает и никогда не видела! Может, в этом доме живет и Клавдия? И Мария?
Почему-то радости не было. Наталья любила ясность – во всем. И в собственных чувствах, и в чужих, и в разных ситуациях, отношениях между людьми. Она наводила порядок везде, где было в ее силах. Всякую недоговоренность она договаривала, заставляя других краснеть или увиливать от ответа, или злиться. В общем, имела характер, совершенно не сопрягаемый с такой зыбкой профессией как писатель.
Дочь Варвара была дома.
– А я у тебя в компе рассказик прочитала, – бесцеремонно объявила она, даже не оглядываясь на реакцию матери. – Ничего, смешной, хоть и вроде бы на мистику претендует. Тебе, кстати, звонила какая-то Клавдия. Перезвонить просила.
Наталья так и села на первый подвернувшийся стул. Не было среди ее знакомых никакой Клавдии!
– Номер телефона оставила? Куда перезвонить?
Варя наморщила лоб, вспоминала.
– Я хотела запомнить... Вот не помню, черт! У тебя она кто, эта Клавдия?
– Нет у меня такой знакомой.
– Странно. Она сказала, что ты... подожди, дай вспомнить. Она сказала, что ты ей что-то обещала. Ладно, чего ты паришься? Позвонит еще!
Был когда-то такой фильм, кажется, польский, – «Рукопись, найденная в Сарагосе». С мистическим передвижением героев по кругу, с возвращением к одним и тем же мертвецам на поле боя. Наталья, в юности задетая фатальной ситуацией этого фильма, запомнила его и сейчас подумала: начинается!
Клавдия позвонила в час ночи. Наталья вскочила:
– Алё!
– Наташка! – завопил радостно женский голос. – Привет с того света!
– Привет, – шепнула Наталья.
– Мать, ты где шляешься?! Я звоню целый день! Думаешь, легко отсюда дозвониться? Чего молчишь?
– Вы где сейчас? – засипела Наталья, вдруг осевшим голосом.
– Как где? И почему – вы? Кто это мы? Сама отправила меня в этой рай, а теперь...
– В какой рай?
– Ты сбрендила, моя девочка? Как этот дом называется, забыла? «Небесный рай»! Это же надо такое придумать! Рай! Да тут тараканы да мыши по столовке бегают даже днем. Еще санаторием называют! Ты ж позвонить обещала сразу!
– Вы куда звоните?
– Как куда? Охренела совсем? Мать родную не узнаешь?
Наталья тихо опустила трубку. Через полминуты она уже хохотала, как ненормальная, пришлось Варваре звать на помощь отчима.
– Не туда попали, не туда попали, – смеялась Наталья, вытирая слезы.
Истерику остановил супруг: приволок свою подушку, одеяло, крикнул Варьке:
– Марш в постель! Твоя мамочка перегрузилась. Ничего, бывает...
Октябрь 2008 г.