Марина благополучно разрешилась от плода. Ее красивое лицо все еще искажала гримаса уже оставшейся позади боли, глаза округлились от удивления. «Неужели это дитя, словно яблоко на ветке, созрел у меня под сердцем!» - воскликнула она мысленно. Лицезреть только что явившееся на свет собственное дитя было для нее столь великим чудом, что мгновеньями ей даже не верилось в это. Совсем еще крохотное тельце мальчика, непонятно где и как черпающее силы, чтобы биться в такт этому, удивительно прекрасному и в то же время устрашающе жестокому миру, поразило ее воображение. Но вместе с тем и обострило материнское чувство до предела, до самой глубинной сущности ее женской души.
- Боже Милостивый! - прошептала она покусанными губами, - Спаси и сохрани мое чадо, мое чудо, кровинушку мою!
- Ва-а, ва-а! – продолжал плакать мальчик все громче и громче, словно хотел высвободиться из рук медсестры.
И вдруг Марине почудилось, померещилось на миг нечто сверхреальное, будто голосочек новорожденного звучит не беззащитным плачем, но каким-то грозным воинственным кличем: «Не бойся, мама, я быстро выросту, и никто не посмеет тебя обижать!..»
- Сыно-ооочи-иик, ангел мой! - промолвила она, поднимаясь на локтях, чтобы получше разглядеть его. Но медсестра так ловко управлялась новорожденным, что ей трудно было уследить за его лицом с зажмуренными глазами и широко открытым молочным ротиком. – Дайте! Дайте же мне его! – роняя счастливые слезы на бледные щеки, попросила она.
- Не волнуйтесь, больная, еще рано. Как только будет можно, мы сами Вам дадим мальчика на кормление.
Врач правильно разрезала младенцу пуповину, а медсестра бережно сполоснула его в теплой, чуть розоватой от марганца, воде и ловко окутала в пеленки. В больнице плохо топили, не дай бог еще простудиться, не успев отведать материнского молока. Но когда новорожденного дали на руки матери, он присосался к ее груди своим молочным ротиком так, словно знал, что здесь источник его жизненных сил и, что отсюда он должен начать свой путь по кругам динамических волн бытия.
- Когда закончите кормление, постарайтесь заснуть, - сказал врач, торопясь в другую палату, встречать новую жизнь. – И не волнуйтесь. Мальчик у Вас родился нормальный, без патологий.
Добрые слова доктора подействовали на Марину, как целительное лекарство. Когда новорожденный насытился, он тут же заснул у груди матери. Медсестра бережно взяла его и положила в специальную тележку рядом с койкой. Марина тоже опустила голову на подушки, закрыла глаза и почувствовала приятную истому. Она долго не спала перед родами и сейчас буквально провалилась в мягкую, наполненную ватой яму, имя которому сон.
Она видела, как зажигаются фонари на Красной улице, где всегда многолюдно и весело. В одной из многочисленных кафешек на этой улице она познакомилась три года назад с Владимиром и полюбив друг друга с первого взгляда, что редко бывает в наше время, поженились. Но почему-то улица была пустынна? Где все люди, которые всегда тут снуют толпами, отдыхают, радуются жизни? Где ее возлюбленный?
Чувство облегчения, пришедшее с огнями фонарей, сменилось тревогой. Она начала метаться по улице, и фонари, как назло, стали гаснуть один за другим. Над головой, зигзагами срезая сумрачный воздух, зловеще закружили летучие мыши, которых она, как большинство женщин мира, страшно боялась. Марина пыталась окликнуть мужа: «Володя! Володя!» Но голос срывался, не издав даже звука. От отчаянья она топнула ногой. И вдруг появилось облегчение – она взмыла в воздух, как настоящая птица. Все вокруг озарилось ярким светом. Красную улицу она увидела, как на ладони, даже люди стали откуда-то здесь появляться. Но едва она успела порадоваться за себя, за неожиданное умение летать, как она стремительно начала приближаться к земле, к темной полосе асфальта, который почему-то вдруг запах тонким ароматом цветов. Цветы она ни где не видела, но была уверена, что это ее любимые пурпурные розы... Кто-то издевается надо мной, - подумалось ей, - хочет, чтобы я разбилась посреди цветов, посреди счастья.
Страх заставил ее махнуть руками, но тут же поняла, что это не крылья, а всего лишь ее бедные руки, и ей не дано парить в небе, как птице. Самое страшное было то, что она не могла окликнуть возлюбленного. От отчаянья она вскрикнула, и собственный голос разбудил ее.
- Господи, - промолвила она тихо, когда открыла глаза. Владимир в белом халате и с большим букетом пурпурных роз стоял у койки, наклонившись к ней. – Я все еще сплю или ты наяву пришел ко мне?
- Наяву, дорогая, наяву, - рассмеялся он и чтобы убедить окончательно нежно поцеловал в потрескавшиеся губы. – Чувствуешь? Это уже не сон.
- Какая прелесть! – Она глубоко вдохнула аромат цветов. – Представляешь, мне они снились сквозь кошмары... Нет, самих цветов я не видела, но слышался мне их тонкий аромат.
- Ничего дорогая, это всего лишь сон, не воспринимай его в серьез. А вот сын – это серьезно, он выше всяких похвал, он выше моей жизни!
Он буквально светился изнутри счастьем.
- Господи, как они приятно пахнут! – задумчиво произнесла она и тут же вскинулась: - А как тебя пропустили сюда?
- Обыкновенно, - хитро улыбнулся он. - Я позвонил дежурному врачу и объяснил, что очень уж надо повидать жену и сына. И хотя с женой бы я повременил встречу, а вот с сыном не могу, ибо вовек еще не видел собственного сына...
- Балагур, - беззлобно обронила она.
- Знаешь, Марина, у меня нет слов, чтобы выразить чувство счастья, которое я сейчас испытываю... Спасибо тебе. Ощущение отцовства и любовь моя к тебе слились воедино. Как бы смешно не прозвучало, я их почти не различаю. Ты, я и наш сын... Это – целый мир!
- Рада стараться, дорогой, - с лукавою смешинкой в губах она метнула на мужа игристый взгляд, но тут же спохватилась и огляделась. С права от койки поодаль от крепко спящего младенца стояла медсестра и многозначительно улыбалась молодым супругам. – Хотя, знаешь, - она провела рукой по его плечу, - тебе очень идет этот белый халат. Ну, просто вылитый врач!
- Спасибо, за комплемент, хотя сегодня, в эту глубокую ночь, комплементов достойна только ты одна. Как мне уже сказали, ты родила настоящего богатыря...
Он наклонился и еще раз поцеловал ее. Затем подошел к безмятежно спящему сыну, пристально посмотрел ему в лицо, но так и не смог понять на кого он больше похож. Скукоженное красное личико обыкновенно было похоже на само себя, на младенца, которых и в самом деле трудно отличать друг от друга, по крайней мере тем, кто работает не в родильном доме. Крохотный молочный ротик мальчика был плотно сжат, глазки без ресниц, как две золотые ниточки, а носик – просто прелесть – дышал ровно и спокойно. Владимир бережно, едва касаясь губами, поцеловал сына в ротик, и снова подошел к жене.
- В общем, ты понимаешь, дорогая, я не могу здесь долго задерживаться. Днем тоже не смогу прийти, не обессудь. Моя старушка заберет тебя домой, вас будут сопровождать мои друзья...
- А моя мама еще не приехала?
- Нет, она прилетает завтра, точнее уже сегодня в 15 часов, если рейс не отменят из-за погоды. Я ее встречу... И главное, помни, что бы со мной ни случилось, ты должна оставаться сильной, смелой и умной...
- Ты меня пугаешь, Володя! Они что, опять тебя преследуют?
- Во-первых, не изводи себя напрасными тревогами. Во-вторых, не доверяй никому, ни родичам, ни подружкам... Только это не значит, что людей, особенно близких, следует избегать. Напротив, дружбу надо укреплять. И, в-третьих, будь просто сильной, смелой и умной... Договорились?
- Не говори так, милый, не дай бог с тобой что случится, я не переживу... - Она быстро поймала его руку и с силой сжала, словно не хотела отпускать от себя. Потом подтянула к себе его голову и зашептала на ухо: – Ну, признайся, они опять начали за тобой следить? Иначе, чего ради ты приперся бы сюда ночью!
- Могу сказать лишь одно – у нас есть враги, люди которые хотят отобрать наше богатство.
- А милиция, что?
- Видно будет... Особо рассчитывать на нее не стоит, сейчас другие нравы. Сколько я знаю прецедентов, все говорят не в пользу тех, кто рассчитывал на милицию...
- О! А это что у тебя здесь?.. – Она нащупала рукой под его левым плечом твердый предмет, отодвинула полу его пиджака и увидела в нательной кобуре матово-черную рукоять револьвера.
- Плюнь ты на них и думай только о сыне! – шепнул и он ей на ухо. Затем оглянулся назад, на медсестру. – Пожалуйста, если можно, оставьте нас на пять минут. – Та, не охотно вышла из палаты, но дверь за собой прикрыла плотно. - Запомни, любимая, семьдесят пять процентов кооператива «Кубанский» в Новороссийске, где директором я назначил твою родную тетю, Раису Анатольевну, принадлежит нам. Документ, удостоверяющий право нашего владения составлен на мое имя, а поскольку у меня нет других претендентов на наследство, ты имеешь полное юридическое право переоформить право владения на себя и проводить аудиторские проверки в кооперативе... То есть нанимать бухгалтера для ревизии... Документы я забрал из офиса... Так надо было. Они сейчас спрятаны у твоей троюродной тети Аси на даче. В черной кожаной папке. Это учредительские акты и свидетельства владения недвижимостью, долговые расписки коммерсантов на довольно большую сумму в долларах, все заверены нотариусом. В общем, все необходимые бумаги, печать и штамп лежат в черной кожаной папке. Подробностей тетя Ася пока не знает. Да и ни к чему ей это знать, хотя из всех твоих родичей она единственная кто заслуживает доверия. В папке есть инструкция, я специально для тебя писал. Разберешься, ты у меня грамотная... Сама в кооператив не суйся, выписывай доверенность на кого-нибудь из наших близких друзей и проверяй их на вшивость... Кто честно исполняет поручение, ему можно еще что ни будь поручать, если нет – прекращай контакты... Плати за работу хорошо, но и меру знай...
- Нет, нет, подожди Володя! - срывающимся, полным отчаянья голосом запротестовала она. – Ты так говоришь, словно на войну уходишь... Я без тебя не смогу жить! Нам ничего не надо, отдай ты им все, пусть подавятся! Лишь бы нас оставили в покое.
- Ну-у, что ты, милая, это уже не по-нашенски, - рассмеялся Владимир. – И потом, твоя родная тетя Раиса Кумченко останется без работы, а у нее двое детей. И хотя ей там ничего не принадлежит, я положил ей хороший оклад и премиальные. Но должен сказать, что поведение ее бывшего мужа, Николая Петровича, в последнее время мне кажется странным. Я приглашал его в долевое участие в делах кооператива... Но он отказался, говоря, что кроме своего ресторана его ничего больше не интересует. А между тем, как я приметил, он через Раису Анатольевну уже несколько раз снарядил из порта четыре наших КАМАЗов с турецкими макаронами куда-то в Саратов... Но бог с ним! Может, поменял решение, может ресторан мало дохода стал приносит или с тетей твоей снова хочет сойтись... В любом случае, дорогая, Азаровские так просто не сдаются. Да и с какой стати, заработанное мною законным трудом мы должны отдавать негодяям? Чтобы зло поощрять? Ну, уж нет. И потом, у нас ведь теперь есть наследник, ты не забыла?!. Осенью по старинному кавказскому обычаю, мы закопаем в землю огромный чан с красным вином и откроем его в день свадьбы нашего сына...
- Ну и планы у тебя, Володя!
- Нравятся? А ты говоришь...
Он заставил-таки рассмеяться ее.
- Как можно забыть только что родившегося дитя, который, насытившись молоком спит рядышком, не ведая ни добра, ни зла. А что до кавказского обычая, почему бы не прибегнуть к нему, если он так символичен... – мечтательно заключила она.
- Он не должен пройти все то, что пришлось мне... Да и у тебя тоже, дорогая, жизнь была не сахар. Так что выход у нас только один – беречь и умножать свое кровное и главное...
- ...быть сильными, смелыми, умными, - закончила Марина за мужа.
- Отлично!
Теперь они вдвоем рассмеялись и одновременно посмотрели на сына. Окутанному в теплое одеяльце было хорошо. Но вот скоро он проголодается и, не желая ждать ни секунды, умилительно звонко заплачет. А то ведь, не зря говорится: «Пока младенец не заплачет – мать не накормит», не догадается, что новый человечек кушать хочет.
- Как ты думаешь, дорогой, ему снится что-нибудь?
- Не знаю, дорогая, я о младенцах ничего не читал. Но как только выдастся минута заскочу в книжный и куплю всю имеющуюся о новорожденных литературу.
- Мне хочется верить, что сон его опекают божьи ангелы...
- Мне тоже.
- Володя, а как ты его назовешь?
- Почему я? Давай – ты, - попытался он уклониться от ответственного дела.
- Ты – отец, ты и должен дать имя сыну, - сказала, как отрезала Марина. И немного подумав, лукаво добавила: - Когда родиться дочь, уж не сомневайся, я сама ей дам имя...
- Я даже знаю, какое, - улыбнулся он.
- И какое же?
- Варя.
- А как ты догадался? – непритворно удивилась она.
- Очень просто дорогая! Ты же души не чала в своей бабушке. Вспоминаешь ее часто, Царство ей небесное! То в церкви на воскресной службе свечку поставишь за упокой ее доброй души, то в мечеть идешь милостыню раздавать, с надеждой задобрить Аллаха.
- Да, дорогой, она ведь была наполовину татаркой. Я до сих пор ее люблю, и даже не вериться, что ее нет на свете... Ну, все-таки, какое имя ты дашь нашему сыну? Ты мне еще месяц назад обещал подумать...
- Ладно. Будь по-твоему. Наречем его Олегом.
- Олегом? А почему Олегом? Хотя имя мне нравится.
- А предок у меня был Олег, с Ермоловым в Отечественной 1812 участвовал, имел награды, француза гнал аж до самой Австрии...
- ...а потом, - подхватила Марина многократно услышанную от мужа историю, - за вольнодумство и симпатии к декабристам был сослан на Кавказ вместе Ермоловым. И все равно, твой предок служил верой и правдой царю и Отечеству. Потом так и остался тут, на Кавказе, пустив глубокие-глубокие корни. От него и берет начало ваш род Азаровых, что на многих восточных языках означает «тысячные», ибо предки твои были сплошь командирами полков и батальонов...
- Какая ты у меня отличница! Без запинки рассказала урок...
- Ну, такой интересный урок даже двоечница запомнила бы.
- Ладно, дорогая. Раз ты все так хорошо помнишь, я буду спокоен...
- Ты меня пугаешь, дорогой.
- Не перебивай, дорогая. Запомни, Раиса Анатольевна ежемесячно должна давать тебе процент от прибыли кооператива, состоящего из одного торгового склада на 1200 квадратных метров и четырех магазинов. Все они находятся в Новороссийске. А так же с дохода от автопарка...
- Странно, - задумчиво обронила Марина. – А почему ты мне раньше об этом не рассказывал?
- Не было повода или в голову не приходило, не знаю. Хотя, что вернее всего, я просто не хотел утруждать тебя... Мне нравиться, когда ты тратить деньги, а не зарабатываешь их. Но! жизнь – штука непредсказуемая, надо быть готовым ко всему, в том числе принимать самостоятельные решения...
- По зарабатыванию денег?
- В том числе. Только ни о чем меня больше не спрашивай, мне надо идти. Договорим это уже дома. А сейчас меня ждут неотложные дела...
Он еще раз поцеловал жену и, видя, как быстро ее глаза наполняются слезами, быстро развернулся и вышел из палаты. Он прекрасно понимал, что оставляет жену и новорожденного сына в туманной перспективе владеть законным наследством. Негодяи теперь уже не остановятся ни перед чем, если не дать им достойный отпор. Но для этого следовало, как минимум, выжить, выйти из передряги... А как это сделать? В стране, где диктатуру пролетариата сменила диктатура капитала, рассчитывать на закон не приходилось. Философы, считающие себя источниками верных знаний о мире и духе за последние несколько лет совершенно утеряли интеллектуальную инициативу. Основа научного мышления – «понятия» – оказались в руках охлократии преступного мира, которая, разбиваясь на бесчисленные группировки, в том числе смешанные с милицией и чиновниками, откровенно чинила беспредел. Ворюга или разбойник преуспевший в обогащении оправдывал свои любые преступные действия тем, что он «рассуждает по понятиям», хотя и понятия не имеет о том, что такое «понятие». Честным интеллигентам ничего не оставалось делать, как смотреть на все это, стиснув зубы. В стране поменялся политический строй до селе не бывалым в истории образом – с социализма на капитализм. И столь своеобразный рекорд Россия ставила в мире уже второй раз в течение одного столетия - переход от капитализма к социализму тоже ни где ни когда не происходил до Октября 1917.