Стайки пёстрых ересиархов текут на юг;
звонкие и полупрозрачные, как безделушки,
они улыбаются весеннему солнцу,
те кого боженька поцеловал в макушку.
Щёкотно видеть их, приходится
доминировать молча, чем я улыбаюсь.
Друг мой, друг мой, я очень и очень Пышкин,
я сижу у окна
и смотрю на этот совместный бред
Кафки и Марка Твена,
и никак не могу понять:
броуновское ли это движение в капле
или другая какая-то бессмыслица?
Почему, отрываясь от ветки, душа
пропадает в потёмках
и не слышно ни звука, ни всплеска:
что-то было, и можно спокойно дышать и дышать,
шевелить занавески,
пыль кружить, завивая в оконном луче,
нависать, надвигаться во мраке,
медлить, мир держать на коротком плече
рычага и не чувствовать страха.