Старые вещи

Елена Виверра
***
Я… Я СТОЛБИК. Я выкрашенный в синий цвет железный столбик, поддерживающий синий, состаренный под времена Великой Депрессии и вольных бутлегеров козырек ресторана *Однажды в Америке*. Зачем этот козырек склепали непонятными винтами, натурально как обшивку самолета – это же не бар *Ангар* или там *Блиндаж* или уж совсем какое-нибудь *Депо*, - я не знаю. Потому что козырек с нами, столбиками, своими впечатлениями не делится :-) Меланхоличный он.

Мне особенно в кайф, когда из дверей выходят влюбленные парочки. Встанут возле меня - и давай целоваться. Мы, столбики, за них всегда переживаем. Ну чтобы все закончилось семейным счастьем и все такое. Невеста в белой фате. Красивые они такие. Невесты.

Ну и я тоже так ничего себе Столбик. Синий. Стройный. Гляжу иногда на пилястры НИИТО через дорогу и думаю: а я ведь ничуть не хуже. Нам бы с вот этой… второй слева… пройтись вечерком по Красному… И чтобы ночь и огни… Эх…

***
Я… Я ТЮБИК. И я не просто так вам себе тюбик, а тюбик помады, пусть и наполовину сточенный. И не просто вам какой-нибудь Риммель, а Кристиан Диор Аддикт Ультра Шайн Щир Липколор. Моя форма напоминает золотой бокальчик, а крышечка – чувственного лазурного цвета. Одно мое прикосновение к губам хозяйки заставляет ее округлять рот и шире открывать глаза.

Обожаю! Обожаю лежать на ее губах и болтать обо всем на свете с румянами и пудрой! Обожаю, когда она целуется со своим парнем, а я остаюсь у него на губах; он идет вечером домой и улыбается – вкус моей хозяйки его мучает и будоражит. Обожаю валяться в косметичке, кататься туда-сюда и приставать то к блеску для губ, то к румянам, то к туши для ресниц: выбирая, на чем делать акцент, на глазах или губах, моя хозяйка выбрала губы, так что я здесь хозяин, вот так!

***
Я… Я ТОП. Нет, не менеджер, а кофточка. Я шелковый, чуть состаренный, вываренный на швах почти до белизны. Хотя вообще-то я цвета бледной бирюзы. Я расшит бисером, шелком и пайетками. Под мышкой у меня маленькая дырочка. Но хозяйка прикипает к вещам, поэтому расставаться со мною не собирается. И мне очень уютно лежать у нее на груди и дышать ее духами.

Хорошая жизнь у нас, топов :-) Разным там перчаткам или шапочкам даже никогда и не прикоснуться к тем тайнам, которые мы знаем и храним.

***
Мы… МЫ СТАРЕНЬКИЕ ОЧКИ В ПЛАСТИКОВОЙ ОПРАВЕ ПОД ЧЕРЕПАХОВУЮ. С толстыми стеклами и чуть погнувшимися дужками, в которые впаяны тонкие золотистые проволочки… Одна дужка замотана синей изолентой. Мы живем в ящике стола. Никому не мешаем, никого не трогаем. Когда-то мы читали детям сказки с яркими иллюстрациями, помогали водить пальцем по азбуке и спрашивать: а это какая буква? А это, ну-ка, ответь мне, - какая буква?..

А сейчас мы просто лежим в ящике стола. Так… как память. Рядом – потертые коробочки с медалями и стопочка удостоверений к ним. Черно-белые фотографии. Связка заполненных бледно-фиолетовыми выцветшими чернилами документов.

И только выросшая девочка, -

- когда-то трогавшая и гладившая нас своими маленькими неловкими пальчиками;
- когда-то щекой прижимавшаяся к нам, чтобы рассказать на ухо свои первые тайны;
- когда-то вдевавшая для нашей хозяйки в иголку нитку, потому что мы же очки, а не лазерные микроскопы, попробуйте сами с этим справиться, -

раз в месяц достает нас из ящика, лежит в большом бархатном кресле и тихонько прикладывает нас - к груди, к сердцу, к губам, к лицу.

- Бабушка, - говорит она. – Бабуленька моя…

И плачет.