Долгор Санжмятав-Педерсен - датская художница русско-монгольского происхождения. Знакомство, а тем более доверительная дружба с такими людьми раскрывает главную ценность единого культурного пространства, созданного нашим временем: свободу контактов всего национально-неповторимого на территориях искусства.
Всюду, где веет творческий дух, будь то за пять тысяч лет или километров, для Долгор нет ничего "чужого". В ее авторском собрании - иллюстрации к сказаниям Древнего Египта, к "Хроникам Амбера" Р. Желязны, к африканским сказкам, к моим собственным рассказам. А также графические серии, посвященные тем странам, где она побывала и которые полюбила. Это не стилизации, а яркие и всегда неожиданные проявления ее творческой индивидуальности.
Долгор провела раннее детство в Монголии, на родине своего отца, а выросла в России, в Санкт-Петербурге, на родине матери. Потом объездила почти всю Западную Европу. Вот уже семь лет живет в Дании и является членом Королевского общества художников. Однако же, открытая красоте многих культур, художница остается наследницей буддийской духовности.
Восточная художественная традиция требует медитативного слияния художника и с миром, и с материалом. Японец или китаец не поднесет кисточки к бумаге, не почувствовав себя "всем сразу": кисточкой, бумагой, каплей туши, камнем или птицей, которые он хочет изобразить. В ожидании такой минуты могут проходить долгие дни.
Южная Франция стала для Долгор местом этого счастливого ощущения себя "всем сразу". Здесь она провела несколько дней с любимым человеком после долгой разлуки. Здесь, в номере отеля "Amphores" городка Les Saint Maries de la Mer, ранним утром сделала три прозрачных, легких рисунка тушью, которые затем подцветила акварелью. Бумага светилась, как прохладный воздух средиземноморского утра, и тонкие линии уподобляли ее плоскость хрупкому витражу. И здесь произошло чудо: в спонтанно-точных штрихах явственно зазвучала перекличка с другой певучей линией, знакомой всему миру. С прославленной линией великого француза, знаменитого своей творческой свободой того же свойства, что и свобода Долгор Педерсен.
Об Анри Матиссе писал Луи Арагон: "Таити, арабский мир, древние архаические цивилизации Малой Азии, ему годится все, что обостряет таинственную, неутолимую жажду знания. В его вольере птицы со всего света... Матисс - убедительный образ свободы. Я имею в виду нашу французкую свободу, не похожую ни на какую другую." Известно, что искусство буддийского Востока особенно привлекало Матисса: скульптура Бирмы, живопись Китая, графика Японии. Его творчество говорит о глубоком понимании этих культур.
Да, Франция дала миру великие примеры творческой свободы. Но прав был и Пикассо, который назвал свободу Матисса все принимать и на все отзываться - "буддизмом"!
Анри Матисс, один из любимых художников Долгор Педерсен, создавал свои произведения на основе лаконичных линейных рисунков (например, в "Капелле четок" в Вансе). Долгор интуитивно последовала тем же путем, выстроив свои беглые зарисовки в монументальную форму триптиха. Согласно европейской алтарной традиции средняя часть триптиха выделена активным цветом, эмоциональной напряженностью. Но рисунки можно и "читать" последовательно, как старую китайскую живопись на свитках. "Les Saint Maries de la Mer" - действо в трех картинах, разыгранное ожившими предметами.
Текст воспоминаний Долгор о Южном Провансе и рисунки как бы перетекают друг в друга. Художница рисует утренний интерьер номера, в котором провела ночь после поездки по солнечным дорогам. Первый лист композиционно разомкнут, плоскости предметов мыслятся продолженными в пространстве; в изображенный интерьер словно бы вливаются цвета из провансальского пейзажа - желтых ирисов, нежной травы, моря. Долгор взволнована пережитыми впечатлениями и одухотворяет своей эмоцией статичные предметы. Все движется, лишенное тяжести, пол не поддерживает вещи, а только "удерживает" в листе сеткой плиточных швов.
Во втором рисунке Долгор несколько "успокаивает" пространство, как бы овладевает им. Воздух Прованса, вкус его плодов становится ее новым духовным богатством, реальность подарила свою живую плоть ее творческой воле. Терракотовый пол наливается густым цветом, яблоко на стуле - изумрудно-зеленое, ароматное и осязаемое, а рядом с ним - альбом, в котором изображено это яблоко на стуле. "Я полюбила это, нарисовала, и это теперь мое", - утверждает художница гибкой, уверенной линией.
Этот же рисунок стула с яблоком - третий лист, эпилог. Прощание с Провансом и то, что остается от прошлого. Изображение полностью лишено цвета как признака реальности. Осталось чистое свечение белизны. Именно этот лист больше всего напоминает о Матиссе, которые стремился к чувственно-выразительным образам-знакам. Линия Долгор, в первых двух рисунках женственно-грациозная, обретает здесь мужскую упругую силу. Исчезли подробности: память опускает главное ради второстепенного. Наступает покой равновесия: память создает завершенный и просветленный миф. Однако, этот миф - не мертвый кристалл. У французского поэта Малларме есть строки:
Плодов я на земле желанных не найду,
Но все же чудится в заснеженном саду
Мне плоти аромат, волнующий и странный...
Из той же поездки Долгор привезла и рисунок "Дикие желтые ирисы". В нем впечатления от Прованса символически обобщены в контрасте между плавным парением сказочной рыбы и взлетами странных башен, похожих и на эйфелеву башню, и на буддийские пагоды одновременно. Завершения их ярусов напоминают языки пламени (желтые ирисы на берегу Роны?). Вспомним учение об Инь-Ян: замедленно скользящее и стремительно возносящееся, нежно-загадочное и страстно пылающее - это женское и мужское, разделенное ради подвижного слияния в бесконечных сочетаниях. И все же, в рисунке Долгор тон задает женское начало - забавная рыба-сирена с ее таинственной улыбкой.
"Мистическая встреча" в Провансе двух художников, не совпавших во времени, побуждает думать о мистике места, о его особой поэзии. То, что можно обозначить как "буддизм" и в искусстве Матисса, и в рисунках Долгор, - воплощаемость вечного в изображении, как будто спонтанном, - может быть, и стало их общим ключом к поэтическому духу Прованса. Он ощущается как сияние, незамутненность, вечная юность. Место праздника, если понимать праздник как созвучность мира светлому человеческому чувству.