Каждое буднее утро в 7.30 - встать, собраться, расцеловать любимое маленькое тело, каждый пальчик, улыбающееся щечки, собрать, отвезти в садик, потом вернуться и...
По утрам так долго и неспешно собираюсь. Все до деталей, словно к операции готовясь. Все до мелочей, словно сегодня - последний день. Долго выбирать одежду. Потом долго к ней украшения. Потом долго у зеркала. Всего ничего вроде - корректором под глаза, кистью натурального блестящего волоса пудрой по лицу пробежаться, едва касаясь кожи, потом карандашом вдоль ресниц, тенями стушевать линию карандаша, а дальше остаться наедине с тушью. Она любит ресницы. Любит все и каждую по отдельности. Но любит неторопливо, обволакивая собой каждую, касаясь ее вновь и вновь. Двигаясь медленно то снизу вверх, то также вверх, но с движением в стороны, словно кружа ресницы в танце, прижимая их к себе, а потом отталкивая их, и одинокие ресницы, потеряв такую надежную, как казалось, поддержку щеточки, устремляются вверх, чтобы своими кончиками, словно сложенными вместе ладонями, молить небо вернуть эти долгие секунды, эти минуты танца...
Последние три дня танцуют не только ресницы с тушью. Под ласковым диктатом маленькой, но решительной кисти, дрожат губы, одеваясь в красное. Помада медленно и не всегда верно ложится на тонкую кожу, которая отвыкнув от ярких одежд, все пытается отодвинуться и отодвинуть, а кисть упорно настаивает на своем. Зеркало любит отражать полученное - глаза, как у лани, сердцем выдыхают алые губы, поверх густого меха чернобурки покрывалом легли черные волосы с тонкими паутинками белого золота. Запомнить то, что сказало зеркало, и дойти до машины.
В машине хорошо. По-настоящему хорошо. Почему-то хорошо. Еду, не боясь пробок, прямо в пробки. Потому что в машине хорошо.
Потому что так хорошо это... а так нечасто ощущается это "хорошо".
А за красивым занавесом из тяжелой парчи, расшитой золотом, голая степь и перекати-поле, летящее по ветру к небу, но так никогда неба не достигающее.
7 февраля, 2008